| М., 1963, стр.22. 14 W. A. Churchill. Watermarks In paper in Holland, England, France etc. in the XVII and XVIII centuries and tneir interconnection. Amsterdam, 1935. 20 Слова эти ставятся в Барсовском списке чаще и несколько последовательнее, чем в Погодинском, хотя иногда и невпопад/л. 130-об./. 22 О противоречиях между подлинными соборными протоколами и «судным списком см. С. Н. Чернов. К ученым несогласиям о суде над Максимом Греком :.. стр. 63–67; Н. А. Казакова. О «судном списке» Максима Грека ... стр. 31–35. 23 Судное дело Вассиана Патрикеева . В кн.: Н. А. Казакова. Вассиан Патрикеев и его сочинения. М.-Л., 1960, стр. 295. 24 Обвинения эти даже выходят здесь за рамки собора 1531 г., ибо в тексте приговора этого собора неожиданно сообщается об осуждении Исака за богохульство еще одним собором, после 1531 г./л. 343 об./. 25 Послания Ивана Грозного. Под ред. В. П. Адриановой-Перетц, М.-Л., 1951, стр. 172–173; П. М. Строев. Списки иерархов и настоятелей монастырей российской церкви. СПб., 1877, стр.162. 30 Сибирский список, л. 344; ПСРЛ, т. XXIV, стр. 22. Мы не ссылаемся здесь на обвинительную речь митрополита Даниила и на так называемый «передопрос» Досифея на соборе 1531 г., т. к. давно замечена ненадежность сообщаемых в них сведений относительно объема обвинений 1525 г. Полный текст «судного списка» дает новые основания для этого скептицизма – несколько новых эпизодов этого «передопроса», несомненно, относятся только к 1531 г., хотя, согласно буквальному смыслу источника, «передопрос» 1531 г. лишь повторял обвинения 1525 г. 32 Описи Царского архива XVI в. и архива Посольского приказа 1614 г. Под ред. С. О. Шмидта. М., 1960, стр. 20, 48; Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею Академия наук, т. 1. СПб., 1836, стр. 144–145./Далее ААЭ/. Еще С. Н. Чернов считал, что в основу «судного списка» положены какие-то материалы архива Посольского приказа/С. Н. Чернов. Указ. соч., стр. 55/. 34 Это давно известное и весьма четкое заявление Медоварцева о могуществе Вассиана и после 1525 г. |
| Отец мой, сколько я могу о нем судить не по рассказам Ольги и Патрикея и других людей, обожавших в нем своего кумира, а по словам самой бабушки, которая была очень скромна в суждении о своих сыновьях, был одарен необыкновенными способностями и чарующею красотой. Бабушка, грустно улыбаясь, называла его “своим Авессаломом” . (Увы, его и участь имела много сходного с судьбою этого злополучного библейского царевича!) Он был высок ростом, гораздо выше дяди Якова, которого за его маленький рост звали «карапузиком». Лицом отец напоминал бабушку, но только не так, как тетушка Анастасия, то есть не только чертами, но и выражением, но, разумеется, все это сходство отливалось в мужской форме. Замечу мимоходом, что, кроме моего отца, в роду нашем уже никто не имел большого сходства с княгинею Варварою Никаноровной; все, и в этом числе сама она, находили большое сходство с собою во мне, но я никогда не могла освободиться от подозрения, что тут очень много пристрастия и натяжки: я напоминала ее только моим ростом да общим выражением, по которому меня с детства удостоили привилегии быть “бабушкиною внучкой”, но моим чертам недоставало всего того, что я так любила в ее лице, и, по справедливости говоря, я не была так красива. Дядя же мой, князь Яков Львович, имел сходство с матерью только в глазах, а во всем остальном он шел не в бабушкин род, а в дедов, в род Протозановых, которые не отличались видным ростом и имели расположение к тучности. Дядя обнаруживал эти родовые черты с самого раннего детства: он всегда был по своим летам мал ростом, очень свеж, румян, с прекрасными глазами матери, но с очень маленьким ротиком, какие называют «сердечком». Такие крошечные рты, с немножко оттопыренными губками, нарисованы у всех Протозановых, которых портреты я с детства видела в бабушкином доме; но князь Яков Львович немножко даже утрировал эту черту: его маленький ротик придавал его лицу сходство с какою-то бойкою птичкой, отчего в семье его звали также и «чижиком». Впрочем, благодаря своей важно-комической фигурке, дядя, князь Яков никогда не был без кличек; при всем почтении, которое он умел себе заслужить в зрелые годы, он и в этом своем возрасте назывался “князь Кис-меквик”, кличкою, составленною из трех английских слов: Kiss me quick, меня скорей которые имели в приложении к дядюшке свое особенное, несколько роковое для него значение. |
| Жил Патрикей со своим семейством во флигеле, состоявшем под одною кровлей со ткацкими; а в семье у него были только жена да сын. Жена у него была такая смирная, что ее даже никто не знал: она как будто была поражена величием мужа и “шла в тенях”. Всю жизнь свою она употребила на ежедневную стирку и глажение его белых галстуков и жилетов. У них был сын Николай, которого бабушка застала уже по пятнадцатому году писарем в конторе. Она его немедленно взяла оттуда и велела Патрикею отдать в училище, откуда он потом поступил в архитектурные классы и был хорошим архитектором и очень богатым человеком, с которым некто из рода нашего впоследствии вступил в соотношения, с моей точки зрения не совсем желанные. Но это все придет в свое время, а теперь я упоминаю об этом Николае Патрикеиче для того, чтобы рассказать оригинальный и смешной случай, сопровождавший выход его в благородные, причем Патрикей “оказал дикость”, характеризующую его лучше всякого пространного описания. Когда родоначальник известного ныне богатого дома, Николай Патрикеевич Сударичев, получив звание архитектора, приехал повидаться к отцу, бабушка, разумеется, пожелала, чтобы «Николашу» ей представили, и, обласкав его, она подарила ему часы, сто рублей “на пару платья” и — о ужас! — велела ему прийти к столу с нею обедать… Патрикей Семеныч нашел это ни с чем не сообразным, возмутительным и просто невозможным. Как, он, его сын, «Николашка», будет сидеть за одним столом с княгиней!.. За тем самым столом, за которым сам он, Патрикей Семеныч, так упорно присвоил себе право стоять и обходить гостей с бутылкою мадеры… И, стало быть, теперь он и к сыну, к «Николашке», должен будет подойти с обернутою салфеткою бутылкой вина и спросить: “Прикажете мадеры?” Нет, это… это было что-то такое, что помутило все понятия Патрикея и лишило его всех средств, как сообразить в этом случае свое положение. Чем он больше это обдумывал, тем больше несообразности видел в этом странном поступке княгини, и, не смея сердиться на нее, он дал волю своему гневу против сына: как он смел, молокосос, “не отпроситься”. Удалясь сам в зал, Патрикей сделал подсыл за сыном в ту комнату, где тот сидел у княгини, и приготовился просто увесть его куда-нибудь из покоев и скрыть на время обеда, а потом ввечеру повиниться во всем этом княгине. Но, к неожиданной досаде Патрикея, бабушка поняла его маневр и, выйдя сама к нему, сказала: |
| У крестьян, отданных в приданое княжне Анастасии, были свои земли, купленные на господское имя, как это тогда водилось. Функендорф не признал их прав и все посчитал на себя. Бабушка увидала свою ужасную ошибку и тотчас же освободила людей своей части на легкий выкуп земель и все, что выручила, отдала обиженным Функендорфом людям, вознаградив их с излишком, а сама решилась жить нахлебницею у Марьи Николаевны. Моему отцу и дяде и их крестьянам стоило немалого труда упросить ее остаться в их доме и продолжать управлять их имением. Она сдалась более на просьбы крестьян и, “чтобы им не было худо”, осталась в Протозанове “в гостях у сыновей” и жила просто, кушая вместе с Ольгою самое простое кушанье Ольгиного приготовления, ни о каких вопросах общего государственного управления не хотела знать и умерла спокойно, с твердостью, и даже шутила, что теперь опять ничего не боится и что Фотий на нее, наверное, больше грозиться не будет. Червев кончал свое течение всех благополучнее: он, мимо воли своей, наконец сделался известен в свете. Несмотря на то, что к нему никого из шатких в вере людей не допускали, Патрикей не раз ездил узнавать по секрету, как он томится, и всякий раз привозил известие, что нет ему никакого томления. Червев почитал себя вполне благополучным и счастливым, что не был лишен света, воздуха и работы. О вине, за которую он прислан, ничего никому не было известно. Звали его “добрый бродяга”. Строгость к Червеву применялась только в том, что его не ставили работать вместе с простыми людьми из мирян. Для иноков же, которые были хорошо утверждены во всем, что им надобно знать, Червев не почитался нимало опасным. Летом он разбивал навоз и копал гряды, а зимою качал воду из колодца и чистил коровники. Через несколько лет такой совершенно благополучной жизни Червев умер в коровнике, и сделал это так скрытно, что его недосмотрели и упустили его напутствовать. Червев, однако, и тут не был бесполезным жильцом: незадолго перед смертью он оказал обители ценную услугу и в этот раз явил себя миру со стороны до сих пор неизвестной. В проезд графини Хотетовой через Белые берега она остановила свое внимание на чистых, будто снегом натертых глазах Червева и прочла в них сокровенный дар пророчества. Она просила позволения с ним говорить, но в этом даже и ей было отказано. Тогда она обратилась к другому способу сношений, — просила передать Червеву написанный ею важный вопрос, с тем чтобы он написал ответ, за который она обещала вклад по сто червонцев за слово. |
| Я, здесь ничего не узнавши, да бегу к Патрикею Семенычу, чтобы с его умом посоветоваться, да как раз в угольной наскочила, что княгиня, — чего никогда не бывало, — в утреннем капоте стоят, а перед ними бедный Жигошка и на коленях вертится, и ручонки ломает, и к небу таращится, и сам плачет. “Экскюзе муа! — кричит, — экскюзе!” Я, разумеется, догадалась, что тут уже не насчет здоровья, а что-нибудь поважнее, — взяла да за дверь спряталась, а как она Жигошу отпустила, я его в коридорчике и изловила за рукав и говорю: “Что ты, шальной, сделал?” “Ах, — говорит, — шер Ольга Федот, я сам теперь наплёт, валек и деревянна баба: я письмо носил”. “Какое ты письмо, куда носил?” “Много, много письма носил”. “Да куда, от кого, бестолковая голова?” “От пренсесс…” Я рассердилась. “Ах, — говорю, — ты, шелапут! Недаром, — говорю, — видно, Патрикей Семеныч говорил, что ты почтальон, — вот так и вышло! Да как же, — говорю, ты это посмел сделать? Ведь тебя за это сейчас со двора долой, да еще псом приуськнуть. Разве это можно, чтоб от девицы к мужчине письма переносить?” Но он забожился: “Нет, нет, нет, — говорит, — шер Ольга Федот, не к мужчине, а к графинь”. Я догадалась, что это к Хотетовше, и стала спокойнее, — только спросила его: “Простила ли тебя княгиня?” Он говорит: “Простила, но только, — говорит, — я теперь после такой революций, экскюзе”. “Ну, мол, бежи скорее да поменьше нынче с детьми-то у ней на глазах вертись, — нынче здесь еще много грому будет”. Он залопотал: “Все понимай, все понимай, экскюзе!” и убежал. Глава двенадцатая Ольга Федотовна была хороший барометр для определения домашней атмосферы: она как нельзя более основательно предсказывала грозу и напрасно старалась отвести ее своими отводами, вроде советов, данных ею Gigot, и увещаний “не сердить княгиню”, нашептанных по всему дому. Бабушка, сознавшаяся вчера с вечера самому Богу, что ей очень тяжело, была слишком наэлектризована вчерашним происшествием и не могла не разразиться. Утрешнее признание, которое она вырвала у Gigot, еще более увеличило заряд: Gigot сознался, что он каждое воскресенье, уходя к компатриотам, носил какие-то письма от княжны к Хотетовой. |
| Мысль эта показалась бабушке столь ясною и логичною, что она стала верить, как в неотразимый факт, и ждала гостя в неспокойствии, за которое сама на себя сердилась. Чего в самом деле! Неужто она не знает, как она встретит всякий подход с этой стороны и чем на него ответить. Между тем “божок с перищем ехал и уже недалеко гремел колесом”. Глава восемнадцатая Граф, благодаря бабушку за приглашение, прислал известить ее, что он пожалует к ней в первое следующее воскресенье вместе с губернатором, который его ей отрекомендует. Бабушке не нравилась эта помпа. — К чему это? зачем это? что такое мне губернатор? По независимым и оригинальным понятиям бабушки, губернатор был “старший приказный в губернии”, и приказным до него было и дело, а ей никакого: вежлив он к ней и хорош для других, она его примет в дом, а нет, так она его и знать не хочет. Таковы были ее правила. Но гостей надо было принять, и день их приезда настал: день этот был погожий и светлый; дом княгини сиял, по обыкновению, полной чашей, и в нем ни на волос не было заметно движение сверх обыкновенного; только к столу было что нужно прибавлено, да Патрикей, сходив утром в каменную палатку, достал оттуда две большие серебряные передачи, круглое золоченое блюдо с чернью под желе, поднос с кариденами (queridons) да пятнадцать мест конфектного сервиза. Это всегда отбиралось с усмотрения Патрикея по числу гостей и потом опять после стола относилось на место, в безопасную от огня и от воров каменную палатку. Из того, что конфектного сервиза было вынуто пятнадцать мест, ясно было, что, кроме графа, губернатора и самой хозяйки, за стол сядут еще двенадцать человек; но это тоже не были гости отборные, нарочно к этому случаю призванные, а так, обыкновенные люди, из соседей, которые к этому дню подъехали и остались обедать. В счету их, без всякого сомнения, была и дьяконица Марья Николаевна и Дон-Кихот Рогожин, о котором я уже несколько раз упоминала и теперь здесь непременно должна сказать несколько слов, прежде чем сведу его с графом. |
| — Послушай, Патрикей Семеныч, как тебе не стыдно. И Патрикей Семеныч понял это и смирился до того, что готов был видеть «Николашку» за столом, но бабушка приняла против этого свои меры и тут же дала ему какое-то поручение, за которым он не мог присутствовать при обеде. Но Патрикей исполнил это поручение скорее, чем княгиня ожидала, и в половине обеда явился за бабушкиным стулом: он хотел показать, что он из преданности даже и это снести может. И вот в потребное время он взял в руку бутылку мадеры и пошел вокруг, нагибаясь к каждому гостю с вопросом: “Прикажете?”, но, дойдя до сына и приклонясь к нему, он не выдержал и, вместо “прикажете вина”, простонал: — Пошел вон! — и с этим, выпустив бутылку из рук, сам покачнулся и упал на руки подхватившего его сына. Всем, я думаю, этот обед был невкусен, а особенно бедному Николаю, который теперь страшно бы рассердился, если б ему это напомнили. Была сконфужена этим и сама бабушка, и даже до того сконфужена, что, узнав, что с Патрикеем был обморок и ему цирюльник Иван открыл кровь, она сама пошла к нему во флигель и извинялась пред ним. Неизвестно, как именно она выражала ему свои извинения, но слова ее подействовали, и Патрикей после этого разговора просиял и утешился. Но, однако, он был за свою слабость наказан: сына его с этих пор за стол не сажали, но зато сам Патрикей, подавая бабушке ее утренний кофе, всегда получал из ее рук налитую чашку и выпивал ее сидя на стуле перед самою княгинею. В этом случае он мог доставлять себе только одно облегчение, что садился у самой двери. Страсти у Патрикея были только две, и обе благородные: он любил охоту с ружьем и музыку. Для охоты он всегда держал пуделей, которых сам дрессировал, а ради любви к музыке имел скрипку, на которой в течение довольно многих лет, придя вечером домой, обыкновенно около часа играл что-то такое у себя под окном, но что за вещи такие он разыгрывал — этого никто разобрать не мог. Но охота ему не изменяла, а музыку он вдруг оставил по одному странному случаю: у бабушки часто гащивал, а в последнее время и совсем проживал, один преоригинальный бедный, рыжий и тощий дворянин Дормидонт Рогожин, имя которого было переделано бабушкою в Дон-Кихот Рогожин. Человек этот, которому принадлежит своя весьма симпатичная роль в нашей семейной истории, по словам бабушки, был “гол, как турецкий святой, а в душе рыцарь”. Но Патрикея он оторвал от музыки не своим рыцарством, а тем, что, однажды подслушав его ночную игру на скрипке, сказал: |
| Матер. не упомянуты не только старые исследования Добнера, Добровского, Копитара, Миклошича и Прейса, но даже позднейшие – Тейлора, Гейтлера, арх. Леонида и акад. Ягича. Описанию книги Беляева «История алфавита и новое мнение о происхождении глаголицы» (Каз. 1886 г., 84 + 2 стр.) – отведено почти две страницы, что является совершенно излишней роскошью. В ряду сочинений о Печерском Патрике, особенное внимание (Предисловия, стр. 6) обращено на статью покойной Викторовой (в «Филологич. Зап.» 1871 г., вып. 4), где доказывается, «что печатный Патерик 1661 г. есть труд самостоятельный, ничего общего с древним Патриком не имеющий». Это – простое недоразумение: общее между древним Патриком и печатным 1661 г. то, что первый целиком вошел в состав последнего. Сказать (стр. 101), что в заметке арх. Леонида «Сведения о славянских и русских переводах Патериков» разобраны патерики: Синайский, Иерусалимский, Египетский, Азбучный, Скитский и Римский – более чем преувеличение. II. Книгопечатание. 1) Начало книгопечатания и его распространение. – Общие сведения о типографском искусстве 315–334). 2) Славянское и русское книгопечатание. – Типографии славянские и русские. – Образцы шрифтов. – Русские граверы 335–409). 3) Законы о печати и цензуре 410–460). Под 399 значатся два выпуска «Сборника памятников, относящихся до книгопечатания в России». М. 1872 г. Первый выпуск заключает в себе: а) Исторические известия о начале книгопечатания в России и его судьбах в Москве до литовского нашествия, b) Библиографические сведения об изданиях Московского Печатного Двора со времени его основания до 1612 г. и с) Собрание снимков с первопечатных книг, изображающее наглядно состояние типографского дела в течение этого периода. Во втором выпуске предполагалось представить дальнейшую историю московского печатного дела – до введения печатных шрифтов при Петре Валиком, – но этот выпуск был не закончен печатанием и в свет не выходил. Экземпляр библиотеки сенатора Смирнова (заглавный лист и 86 снимков) – едва ли не unicus. На стр. 147–150 изложено содержание пяти томов Материалов, собранных особой комиссией (2 н. 1869 г.) для пересмотра действующих постановлений о цензуре и печати. Спб. 1870 г. Это важное издание вышло в очень ограниченном количестве занумерованных в типографии экземпляров и составляет большую библиографическую редкость. Помещенные под 435 «Собственноручные отметки Министра Внутренних Дел (Валуева) на журналах совета Главного Управления (1868 г.) по делам печати» – могут служить верным показателем той точки зрения, которой держалось правительство при цензировании наших периодических изданий с 1865–1868 г. Нельзя не пожалеть, что составитель «Библиогр. Матер.» уделил этому, конфиденциальному в свое время изданию, (в количестве 40 экз.) только четыре строки. |
| В октябре 1641 года уехали датские послы, а в апреле 1642 г. в Москве признали за нужное отправить в Данию посольство с важным делом. Отправлены были известный уже нам окольничий Степан Матвеич Проестев и дьяк Иван Патрикеев для заключения докончания, причем должны были отвезти подарки королевичу Вальдемару; в запас дано им было соболей на 2000 рублей, велено расходовать, смотря по тамошнему делу, искрепка, без чего быть нельзя, чтоб государское дело совершить добром. Это государское дело состояло в предложении брачного союза между королевичем Вальдемаром и царевною Ириною Михайловною. Тайный наказ послам по этому делу говорил: «Если спросят, есть ли с ними персона царевны, – отвечать: «У наших великих государей российских того не бывает, чтоб персоны их государских дочерей, для остереганья их государского здоровья, в чужие государства возить, да и в Московском государстве очей государыни царевны, кроме самых ближних бояр, другие бояре и всяких чинов люди не видают». Послы были приняты в Дании не очень ласково; когда они на представлении королю по обычаю сказали, что великий государь велел королю поклониться, про свое государское здоровье сказать и брата своего здоровье видеть, то король на это смолчал, про государское здоровье не спросил и не встал. Послы, не подавая царской грамоты, долго стояли молча, все ждали, что король встанет и спросит про государево здоровье; наконец Проестев сказал, что они ждут исполнения обычая; тогда король велел канцлеру сказать, что рад слышать про здоровье своего брата. Послы отвечали на это, что царь про королевское здоровье спрашивал сам, вставши; король спросил их: «Как были у вашего государя наши послы, то им у вас что делали?» Проестев отвечал: «Когда были ваши послы у нашего государя, то государь наш у вашего королевского величества чести не умалял, а мы теперь видим тому противное». Король встал, снял шляпу и сам спросил про государево здоровье. Начались переговоры, начались с вопроса: кого прежде писать в грамотах? Канцлер сказал: «Этому делу по вашей мере не быть; государь наш во всей Европе никакому государю своей чести не уступит и такою дорогою ценою ни у которого государя дружбы купить не хочет». |
| Другой знакомый рассказал об увлечениях юноши. Погибшему молодому человеку нравилось слушать музыку, смотреть фильмы и сериалы, играть в компьютерные игры, а также ездить на рыбалку. При этом интереса к оружию у него не было. Также он отметил, что подростка любила семья, а сам он “зла ни на кого не держал”. «Такое ощущение, как будто его кто-то загипнотизировал, он так не смог бы сам. Он добрый и нормальный человек», — рассказал один из друзей школьника. Но один из его друзей рассказал на условиях анонимности каналу “360”, что у подростка были проблемы с алкоголем в последнее время. Это могло свидетельствовать о его переживаниях. «Играли вместе в игры. В последнее время [он] стал злоупотреблять алкоголем», — заявил собеседник “360”. Сын Марины Камалетдиновой (крайний справа) с друзьями. Фото: «Комсомольская правда». В Патрикеево 17 августа отмечали День военной части. В селе была дискотека. Один из друзей рассказал, что погибший подросток побывал у него после праздника. Он пробыли вместе около часа, ближе к полуночи гость ушел домой. Собеседник “МК” пояснил , что в поведении юноши не было ничего необычного. От него пахло спиртным, но он был адекватен. Также молодой человек пояснил, что тот курил только обычные сигареты. Версии: самоубийство и ревность По версии следствия, погибший подросток хотел покончить с собой. Родных он убил, чтобы они “не переживали”. Это следует из его предсмертной записки, содержание которой обнародовали СМИ. «Имеется предсмертная записка, что подросток собирается покончить жизнь самоубийством и переживает, что родственники будут его оплакивать. Для того, чтобы у них не было негативных эмоций, он решается забрать родных с собой», — сообщил ТАСС источник в прокуратуре Ульяновской области. Другую причину трагедии озвучил источник РЕН-ТВ. По данным телеканала, подросток рассказал о плане убийства семьи своему другу. Он отправил ему голосовое сообщение, в котором пожаловался, что “брат с сестрой его не любят”, а мать гнобит”, а также раскрыл подробности того, что планирует совершить. Версия о ревности также прозвучала у телеграм-канала “База”. Там утверждают со ссылкой на соседей и знакомых, что юноша считал, что после рождения близнецов в 2015 году ему уделяли недостаточно внимания в семье. “Просмотрели психическое заболевание” |
|
|
