| У батюшки с матушкой за месяц до переезда как раз родился второй ребенок — дочка Верочка. А старшему, Мише, было полтора года. «Богу служить будем» — Ой, я как это все тогда увидела, так унывать начала, — призналась матушка Елена, которая в то утро, когда я говорила с отцом Димитрием, тоже была в храме. — Даже спросила батюшку: «Что ж мы делать тут с тобой будем?» А он обнял меня и говорит: «Ну что делать, матушка… Богу служить будем. Кому-то и здесь же надо. Чем мы лучше других?» В общем, начали они служить. Батюшка — в алтаре, матушка — на клиросе. Одна за весь хор. Дети их там же на лавке спали. Храм отапливали буржуйкой. В четыре утра вставать для этого нужно было. На праздники по дворам ходили — местное население поздравляли, подарочки какие-то нехитрые дарили. Воскресную школу открыли. Ну как, школу… Стол для рисования, чаепитий и бесед в сарае поставили — один на все. Игрушек малышам принесли и две гантели — чтобы спортом дети занимались. Хотя бы по очереди. Ну и диафильмы какие-то показывали. Вот и вся школа. Но дети начали подтягиваться. При отсутствии какой-либо культурной и социальной жизни у них в селе даже такая «воскреска» стала событием. А за ними и взрослые потихоньку. Какая-никакая, но общинка образовалась. Даже Машка, местная пьянчужка лет сорока пяти от роду, начала периодически захаживать на службы. Зачем — не понятно. Встанет, постоит и уйдет. И очень раздражала этим немногочисленных прихожан. Ее и остальные жители села не очень любили. Не то чтобы она как-то ужасно себя вела или была единственной там пьяницей. Да и не то чтобы она не просыхала. Просто пила в одиночку и ни с кем не общалась. Даже по трезвости. Поселилась здесь лет пятнадцать назад в стареньком доме на отшибе, который купила по дешевке. И жила все это время, как сыч. Теперь вот на службы стала заходить. Но любить ее от этого больше не стали. «Негоже мусульманам православный храм строить» Не очень любили в том селе и семью приезжих таджиков. Тогда на Украине, особенно в удаленных от столицы местах, представители этих народностей были еще в диковинку. Да и сейчас, наверное, их не так много. Но эта семья по каким-то причинам переехала. |
| Т. Китнис: Не совсем так. Первая часть — совершенно правильная А. Митрофанова: То есть исторический путь этих святынь проследить досконально не возможно? Т. Китнис: Исторический путь этих святынь начинается в лучшем случае с IV – c V веков, есть упоминания там-то, там-то, да, безусловно так. Но с другой стороны, что проверить мы их не можем — это не совсем так, потому что они проверяются. А. Митрофанова: А как их проверить? Т. Китнис: А вот как раз ХХ век, век рационализма, век неверия явил очень много интересных примеров того... А. Митрофанова: И научно-технического прогресса... Тимофей Китнис: И научно-технического прогресса, так вот, явил очень много примеров того, как древние святыни, к которым уже к ХХ веку относились ну как к таким вот, непонятно что там, да, что там такое есть. И вот в наше время эти святыни были исследованы и безусловно, ни на одной из них не было... не стояло инвентарного номера, что вот такая-то святыня относится к такому-то периоду, что она пошита тем-то, тем-то, родственницей, не знаю, там святого Захария и так далее. Но, пример Туринской плащаницы, это немного не наша святыня, не Богородичная, но тем не менее уникальная — это первая икона, где чудесным образом — ученые же до сих пор разводят руками, непонятно, как такое изображение могло появиться и сохраниться, непонятно... А. Митрофанова: Святыни стали исследовать. Т. Китнис: Можно исследовать ткани, плетение, можно исследовать и примерно определить возраст. А. Митрофанова: Регион, наверное, можно определить, где ткань была произведена. Т. Китнис: Регион, более того, очень часто, слава Богу, та или иная одежда находилась в пыльном месте и вот какая-то такая пылинка, которая локализуется... А. Митрофанова: Частица пыли... Т. Китнис: Именно областью Иерусалима, как случилось с другой очень интересной святыней — с сандалией Господа, которая находится в Прюле, там же вот совершенно, достаточно недавно обнаружили мелкую песчинку, которая тем не менее из Иерусалима и которая не могла туда попасть в средние века, ну вот не могла она так глубоко попасть.. |
| Зависит от степени участия в происходящем. А это же личный выбор. И конечно опыт. Однажды каждый сможет попробовать и узнает, каково это. Стоять перед Богом, участвовать в литургии. А не мучиться от того, что стоишь. В этом смысле Пасхальная служба для меня – наверное, самая радостная, самая искренняя, самая наполненная отданием себя Богу. Усталости почти нет. А та, что есть какая-то нетягостная. В последний раз в конце службы хотелось привалиться на соседних «стоящих». Но больше ради смеха. Было очень жарко, я то снимала кофту, то надевала. Присесть было негде. Но все это было никак НЕ мучительно. И вот почему. Радость! Радость и ликование! Всеобщее ликование захватывает любого ворчуна и нытика. Смех и улыбки до ушей. Вот это то самое – искупаться в «братской любви». Хотя вокруг вроде бы незнакомые люди. Но они все родные братья. Это восторг, а для кого-то открытие. У чувствующих себя посторонними, наверное, вызывает недоумение. Тому, может, достанется куличик, брошенный с алтаря. А другому – килограмм общей радости и веселья. Христос Воскресе! Воистину Воскресе! Если бы меня спросили, что делать тому, кто мучается «отстоять», я бы посоветовала пойти присесть, прилечь, пойти погулять за угол храма, вернуться, остаться, обратить внимание, обернуться, задуматься, прислониться к стеночке, где висит икона с любимым святым… Чувствуйте себя свободнее. Потому что ради любви же все, ради благодарности, ради радости, а не ради пытки. Никто не осудит, никто не заругает. И вы себя не ругайте. Однажды все случится. Христос Воскресе! Он среди нас! Читайте также: Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. Материалы по теме 7 апреля, 2021 15 февраля, 2021 30 июля, 2015 |
| Как это сделать? Это, мне кажется, в какой-то мере вопрос искусства духовника, искусства очень большого, вопрос его психологичности, умения войти в психику человека, а всю шелуху как-то сбросить с него. Человек, пришедший на исповедь, будет говорить тебе одно, допустим, рассказывать о себе; а ты чувствуешь, что за этим кроется известное лицемерие и какая-то фальшь, неестественность, что это не главное, это то, что скрывает самую его сущность. Но духовник должен, может быть, задать ему какие-то вопросы, которые помогут ему войти в себя, то есть узнать, что он есть, кто он есть на самом деле. Вот из этих вопросов, лично адресованных человеку, касающихся, скажем, его отношений с родителями или супружеских, отношений с окружающими, духовник поймёт, что же за человек перед ним стоит. И вот когда духовник, так сказать, докопается до его сущности, вот тогда может быть диалог и правильное взаимопонимание. Духовник особенно должен понять человека; потому что то, что духовник ему говорит, он только тогда услышит, когда будет слышать не его оболочка, не его внешняя, игровая роль, а самая суть, сущность его. Вот к этой сущности и нужно обращаться, до неё нужно докопаться. Это внутренний, сокровенный сердца человек, который у каждого есть; это человек, который часто запрятан под шлаком всевозможных внешних атрибутов и внешних впечатлений, которые как бы нагромождены на нём… Это надо выявить, расчистить, как икону, которая потемнела от времени и утратила свою красоту и блеск. Надо докопаться до сути человека; и оказывается, что там много необыкновенного света и красоты; до них-то надо добраться. По каким-то вопросам, я не знаю каким — Господь подскажет, конечно, что спросить — но это обязательно нужно, потому что духовник должен разговаривать именно с этим внутренним человеком; вот тогда будет толк, и встреча, и общение, и какое-то, может быть, и правильное влияние. Потому что нельзя влиять на ту роль, которую ты играешь передо мной, а только на то, что ты на самом деле есть. Важна самая внутренняя сущность, внутренний человек; это и есть личность; это тот образ Божий, который в каждом есть, потому что каждый человек — икона Божия, образ Бога Живого. |
| К сожалению, мы попали в неудачное время, ибо в эти дни праздновали день св. великомуч. Димитрия (по новому стилю) и, кроме того, шла выставка икон с Афона. Вы не можете себе представить, сколько женщин было на выставке и сколько людей во всем городе! Конечно, женщины были из-за выставки икон, ибо это была единственная возможность видеть это богатство. У музея стояли автобусы из Болгарии, Сербии и всей Греции, полные женщин, желающих посмотреть, и надо сказать, что не только посмотреть, ибо многих я видел молитвенно крестившихся. Иконы были выставлены так, что можно было спокойно касаться их. В одном из помещений сумели собрать целый иконостас XII-ro века. В Салонике, во вторник, мы встали очень рано и пошли в Министерство, где, выдают разрешение ехать на Афон. Нашли, в огромном здании, маленькое помещение, где у двери висела надпись: Гора Афон. Вошли и увидели молодую женщину, а не старушку, как ожидали по рассказам самого брата Иосифа. Опять к нашему удивлению, женщина приняла нас очень вежливо и спросила поанглийски, что мы хотим. На вопрос брата Иосифа, есть-ли какая-то возможность поехать на Афон, она посмотрела на него и спокойно сказала: «До 15-го или 20-го ноября неть ни мест, ни возможностей. Чтобы получить разрешение, миряне должны отправить нам факс – принести письменную рекомендацию своего консула в Греции и ждать ответа». Я же в эту контору не пошел в рясе, ибо легче получить разрешение как туристу, чем обясняться разными путями и разбираться в какой юрисдикции я нахожусь. Но дама повернула взгляд на меня, обозрев меня с ног до головы, и, не меняя своего спокойного тона голоса, объявила мне: «... а духовенство должно иметь письменное благословение константинопольского патриарха». Вот мы так вышли из конторы с братом Иосифом и для утешения пошли позавтракать. В это время брат Иосиф рассказывал мне о своих прежних пребываниях на Афоне и о том, как он, в своем 8-ми месячном пребывании, привык мало спать и часто в полном смысле слова всенощно бдеть в бесчисленных афонских «агрипниях». |
| Белыми воронами выглядят они в этом веке, а может быть, он только на них и на им подобных и удержался, не провалившись за свои грехи в небытие. Подвиг их – самый трудный: ведь они подвижники в миру. Они не ушли от людей, жили среди них, в самой гуще разврата, но тайно жили так, как живут пустынники. Про Елизавету Феодоровну теперь точно известно, что ее супружество было фиктивным, и она была непостриженной монахиней. Точно такой же непостриженный монах – Иосиф. Одно их существование является для нас благой вестью о том, что зло вовсе не всесильно, а, может быть, даже и вообще бессильно, если только его не бояться. И еще. На фоне характерной для всего двадцатого века русофобии поражает то, что эти нерусские люди добровольно стали русскими, да еще какими! Не говорит ли это о том, что в России таится еще какая-то духовность, на которую и потянулись эти чуткие души? Если так, то нам не надо отчаиваться: может быть, Россия еще и возродится. Виктор Тростников Москва, 1992 г. «Свидетельство брата Иосифа» Какой бы из срезов жизни мы ни взяли, обнаруживается одно и то же: вошли мы в ХХ век при одной ситуации, а выходим из него при совершенно другой, чаще всего – противоположной. И только одно, что присутствовало в ХХ столетии, нисколько не изменилось – каким было в его начале, точно таким же остается и на его исходе. Это неизменившаяся его составляющая – Православие. Ни в догматическом, ни в вероучительном, ни в обрядовом отношениях ничто в нем не прибавилось и не убавилось, хотя различного рода обновленцы все это время оказывали на него бешеное давление, призывая последовать за другими конфессиями, не проявляющими такой консервативности и пытающимися отвечать на запросы современности. Эти наскоки делались и в форе мягких, доброжелательных советов, подкрепленных логической аргументацией, и в форме гневных обвинений с высмеиванием и разоблачениями, и в форме прямых попыток осуществить в каких-то приходах обновление, приводящих к расколам, но все они разбивались о твердую, незыблемую позицию главной носительницы Православия в ХХ веке – Русской Православной Церкви, как ее пастырей и архипастырей, так и верующего народа. |
| У нас есть другая большая ценность – это любовь к нашей родине. Ибо Господь разделил языки, и от языка произошли все национальности. Язык – это величайший дар, от него произошли все народы, каждый из них имеет свои традиции, особенности, которые он любит. И он должен их любить, и он должен любить свою родину, потому что она его вскормила, она родная ему, она близкая ему. А сейчас идет какая-то невероятная – тяжело произносить в этих святых стенах это слово – пропаганда того, что не надо любить свою родину, сейчас распространяются всякие интернационалы, коммунизм, призывы к отказу от веры своей, а значит, потери истины. Итак, на первом месте стоит у нас истина, но для нашего русского народа, который так воспринял дух святого Православия, для нас любить свою родину – это значит любить Христа! Ведь русский человек, если он не православный – он не русский уже, мы не можем его признать русским. Православие вошло так глубоко в Россию, – все знают ее культуру, – и потому для нас почти однозначно: любить родину и любить истину. Ни один православный народ не воспринял так глубоко истину Православия, как Россия. И любить нашу родину мы должны потому, что она православная во всем: тот, кто не любит Россию – тот ненавидит Христа. Тот, кто ненавидит Христа, он непременно будет ненавидеть Россию – это связано. Возлюбленные братья и сестры – мы грешим и лично, и общественно, и политически, когда нарушаем иерархию ценностей, а иерархия ценностей, как выше сказано – это истина. Тот народ, который не имеет истины, для него любовь к своей родине стоит не на первом месте. Мы знаем Англию, она не обладает истиной, но как она высоко поднялась в своем завоевательном господстве и была на вершине его потому, что ее народ любил свою родину – это большая ценность. Поскольку она не имела истины, то не могла долго пробыть на этой вершине, и каждый народ, который любит свою родину, непременно будет возвышаться и в силе, и в крепости, и во всем. Итак, будем стремиться всему предпочитать истину, что бы ни случилось – она должна всегда стоять на первом месте. Потеря истины и есть главный грех современного общества, всех народов и наш также. Не будем совершать этот грех . Нам так легко любить свою родину и быть в истине, как никакому другому народу. Да поможет нам Матерь Божия, Которая всю свою жизнь посвятила почитанию истины, стояла у ног Христовых, приняв истину, которая никогда от нее не отнимется, и теперь Она наша Посетительница в этой иконе, Она невидимо стоит между нами. Так мы верим, так мы молимся в молитве, обращенной к Ней. Когда мы просим и обращаемся к Иконе, то мы обращаемся к Самой Матери Божией, Которая невидимо присутствует здесь. Это величайшая милость к нам. Будем стараться просить Ее помощи в этом ужасном мировом хаосе, который надвигается с каждым днем на нас – все перепутано, все перемешано. Казалось бы, ничего непонятно. Нет, истина остается истиной, и любовь к родине, к нашей несчастной России, остается любовью к истине. |
| В углу, где должна быть икона, портрет товарища Калинина, «всесоюзного старосты». Посреди стол, грубый, ничем не покрытый, два табурета, койка. Под койкой домотканый коврик: по черному полю красные узоры. Больше ничего в комнате и не было. У входа прибита полка, а на ней немудреное хозяйство, сразу видать, — холостяка: чугунок, две железные миски, солдатский котелок, кружка, помятая с одного бока. На столе стоял жестяной, весь закопченный полуведерный чайник. — Так и живу, — сказал проводник и снова усмехнулся. — Как говорят: живу хорошо, жду лучше! — И к ребятам, которые уселись на койке, на грязноватом сером одеяле, рядышком, плечом к плечу, — не только потому, что тесно, но и просигналить одним как бы случайным движением можно: — Соседушки, значит? Вот же как! Братья кивнули. — Я уж забыл, как вас там? Кличут-то? Колька сказал: — Я Сашка. Сашка сказал: — Я Колька. Как будто их вранье имело сейчас значение. Скорей всего, дурачили по привычке. — Ну, а я вот… Илья. Так и зовите. Братья опять кивнули. — А я ведь вспомнил, как вы бежали от этой дуры-то! Сам бегал… Ох, и побегал я, если бы знали. Но — посля расскажу. Я тут один живу. Бабы у меня нет. Вот картошку варю на улице, таганок сделал. Чай кипячу. Да смотрю, чтобы меня отсюда не шуганули к такой-то матери! Колька сразу спросил, этот вопрос их интересовал: — А что, дом разве не ваш? Проводник натянуто засмеялся, усы зашевелились. — Ха! Да мово тут… Даже вша, и то не наша! Станица-то знаете как прозывается? — Ну, Березовская, — ответил Сашка. — Березовская! Какая же она Березовская, если она Дей Чурт звалась, — заорал проводник. — Это теперь она Березовская. А могла стать Осиновская али Сосновская… Она на самом деле Дей Чурт. Вот так-то. И проводник Илья обвел глазами комнату, посчитав, что ребята поняли. Но Кольке надо было знать все точно. Зачем бы они тогда шли сюда? И он спросил настырно: — Ну, и что — дай черт? — нарочно переврал. — Вот именно — черт… Гиблое место… А черти кругом! Проводник Илья покачал головой, удивляясь такой несообразительности Сказал, наклоняясь и шепотом, будто были они не одни. Да вообще ребятам показалось, что он все время оглядывается. |
| Для православного человека: земное тело, как и всё в материальном падшем мире, несёт в себе следствия грехопадения: страсти, страдания, тление, смерть. Обожествлять всё это бессмысленно. Но Православие учит: обожение человека как цель бытия, как то, что последует за спасением , даст человеку преображённое тело, лишённое последствий первородной повреждённости. Именно такое тело изображает русская икона. Святитель Игнатий писал, наставляя христианина-художника: «О самом теле нашем мы можем только иметь правильное понятие, когда оно очистится от греха и будет проникнуто благодатию. Изменения тела не ограничиваются и не оканчиваются одною земною жизнию. Здесь мы видим, что оно с зачатия своего до разлучения смертию непрестанно изменяется; многие изменения его остаются для многих неизвестными; оно должно ещё окончательно измениться воскресением и, посредством его, вступить в неизменяющийся мир или вечного духовного блаженства, если только соделалось к нему способным, или вечной смерти, если оно во время земной жизни подчинилось греху. Чтоб мыслить, чувствовать и выражаться духовно, надо доставить духовность и уму, и сердцу, и самому телу» 170 . Западное искусство (именно искусство), основанное на религиозном отпадении Запада от православной полноты Истины, такого понимания тела не знало, поэтому именно в непреображённом теле начало усматривать источник красоты. Какой красоты? Духовной? Нет: секулярной, той, которая двойственна по природе и может служить как Богу, так и дьяволу. Что мы ясно различаем в постмодернизме, у того же Ерофеева. И частность: проповедь равенства не есть свойство русской культуры, не нужно приписывать ей чуждые масонские лозунги. А то, что чувственная жизнь, вышедшая из подчинения душе и духу, мешает добру,— истина несомненная. Запад обогнал русскую культуру в секуляризации телесной чувственности— но не стоит его за это превозносить, полезнее подумать, куда это приведёт. Ерофеевское осмысление проблемы тела ясно выражено в романе «Русская красавица» (1982). Автор настаивал, что это произведение многослойно, что оно рассчитано на постепенное раскрытие многих смыслов, таящихся в глубинах текста. Да, там есть и слои, и смыслы, которые порою трудно выкопать из-под словесных нагромождений. (Справедливости ради нужно признать, что стиль романа, сказовая стихия его, достаточно оригинальны, являя собою поток искусно неорганизованной речи главной героини; местами Ерофеев становится подлинным виртуозом, мастерски владеющим речью.) Но все обнаруженные смыслы на поверку— такие гнилые, что отвращение охватывает. К тому же в этом романе больше, чем слоёв и смыслов,— разного рода пакостей и извращений. Правда, поклонники возразят, что об извращениях теперь говорят только консерваторы-обскуранты, а прогрессивные светочи свободы признают любую радость жизни. Оттого им и необходим плюрализм: в одной системе ценностей их идеалы мерзость, тогда как в другой— изящная утонченность. А какая система истинна— поди разберись. |
| Вздрагивавший свет в правом углу, за зеркальным гардеробом, привлек мое внимание, даже какая-то оторопь охватила меня. Неужели пожар? В самом углу на маленьком столике стоял небольшой серебряный складень, и около него горела лампадка. Дима стоял рядом и молча наблюдал за мной. Это икона не наша, подумала я, значит, он привез с собой складень, и масло, и лампаду, и фитильки. Наконец Дима сказал: — Ваши глаза много раз уже спрашивали, откуда это у меня. Все это войдет в цикл наших разговоров, все будете знать. Сегодня мы с Димой сами занялись освещением первой половины дома. Затопили камин, осветили библиотеку, но столовую и вестибюль оставили темными, канделябры в зале тоже не зажгли. К нам, присоединилась Елизавета Николаевна, и мы втроем на ковчеге мирно беседовали. Огоньки камина, вздрагивая, перебегали по золотистому штофу мебели и по полу в зале, а иногда рассыпались букетами искр, когда дрова потрескивали. Дима заметил, что Елизавета Николаевна уделяет много внимания оранжерее, похвалил ее цинерарии за разнообразие расцветки, редиску и огурчики, даже непосильно выгнанную, не по климату, полузеленую землянику, а также добавил, что желает видеть подполье, где она хранит варенье, маринады и другие вкуснятины. В половине десятого пришел Степан и доложил: — Вот можно, паря-барин, баня готова. Как я потом узнала, Михалыч в первый же день приезда Димы обучал Степана, говоря: «Смотри, барин важный, московский. Это тебе не то, что простой, какой ни на есть офицер, а они в чине, и ты должен не иначе, как Ваше высокоблагородие, барин Дмитрий Дмитриевич величать». Не умудрил Господь Степана на такие тонкости, и он формулировал по-своему. — Слушай, Степан, — сказала я, — напарь барина, да настегай его березовым веником как следует. Он московский, ничего не понимает, нет у них там толку до наших бань. Степан был опытный банщик; все приезжавшие мужчины это за ним признавали, чем он очень гордился, так как никаких других выдающихся способностей за ним не водилось. На Диму я, конечно, старалась не смотреть, но вдогонку ему крикнула: — Смотрите, Боже Вас сохрани, холодной воды после бани пить не вздумайте, Вас чай будет ждать. |
|
|
