| Если игумен слышал, что кто-то поклоняется дереву или чему-либо подобному, тотчас отправлялся туда с монашествующими, своими учениками, и срубив дерево, сжигал его (17, 30.1). Подобную ревность, как можно понять, он унаследовал от своего учителя и наставника Ионы, который привел к христианству многих во Фракии и сделал эту область более гуманной (опять же – μρωσε) (17, 30.2). О реакции местных жителей и властей в этом кратком сообщении не говорится ни слова. Таким образом, мы видим, что насильственная деятельность монахов в отношении языческих храмов вызывала, как правило, резкий отпор местного населения, но отнюдь не всегда местных властей. Таким образом, можно считать, что в данном случае монахи, безусловно, являлись причиной возникновения социального напряжения и конфликтов. Интересна характеристика монахов Евнапием: «Затем в эти священные места они привели так называемых монахов, которые по виду были люди, но жили как свиньи и открыто совершали тысячи преступлений, о которых невозможно даже и говорить. Но именно поэтому их и считали благочестивыми – за то, что они презирали божественное. Ибо тогда любой одетый в черные одежды человек, желавший публичных беспорядков, обладал тиранической властью: столь низко пало человечество в своих добродетелях» VI. 11]. П. Браун излагает свое видение данных конфликтов и почему монахи зачастую оказывались крайними: «Насилие монахов на местах было по всей видимости менее значительным, чем контролируемое насилие решимости Феодосия (the controlled violence of Theodosius’s determination) покончить с язычеством. Но это было насилие, о котором еще можно было говорить свободно… Монахи не обладали статусом, закрепленным в законах 14 . Они не были членами клира. Было не обязательно обращаться с монахом уважительно. Он не был vir venerabilis, как христианский епископ. Монахов, зачастую выходцев из низших слоев населения, и нередко не уроженцев той области, можно было пороть (could be given a good flogging) и изгонять из города 15 . Это происходило со многими монахами, и особенно от рук (not least at the hands) христианских епископов 16 p. |
| Т. о., если епископ, поставленный и из самих монахов, перестает быть монахом после поставления, то постригать в монахи белого священника перед поставлением в епископы, значит постригать его за тем, чтобы он тотчас же потом сложил с себя монашество. А считать необходимым пострижение в монахи для поставления в епископы, значило бы не что иное, как действенность богоучрежденного таинства, каково священство, поставлять в зависимость от того, что имеет происхождение просто человеческое, каково монашество, но у Греков в позднейшее время вошло в обычай требовать от белых священников и мирян, поставляемых в архиереи, предварительного пострижения в монахи. Каким образом и по каким побуждениям возник обычай, остается неясным, но можно думать, монах, поставляемый в архиереи, перестает быть монахом, но с него снимаются при сем те монашеские обеты, которые несовместимы с архиерейством, каковы обеты – повиновения и ученичества, неисходного пребывания в монастырях с невмешательством ни в церковный, ни в житейские дела (4-го вселен, соб. пр. 4), но не снимаются те монашеские обеты, которые совместимы с архиерейством, каковы: обеты подвижничества в жизни, целомудрия и нестяжательности; а, так как и от всякого архиерея весьма желательны строгость жизни, целомудрие и нестяжательность, то, чтобы решительнее обязывать всех их к соблюдению этих требований, и придумали достигать цели по отношению к тем из них, которые поставлялись не из монахов, через предварительное пострижение в монахи. Что касается до наших четырех или пяти белых священников, поставленных в епископы в продолжение периода домонгольского, то Иларион принял перед поставлением монашеское пострижение. От митр. Илариона сохранилось исповедание веры, которое он письменно дал епископам перед своим поставлением. Под этим исповеданием он подписался: «мних и презвитер Иларион». По каноническим правилам, избрание епископа должно быть совершаемо собором епископов митрополии, под председательством митрополита, без всякого участия гражданской власти, вмешательство которой положительно воспрещается и признается противоканоническим 15 . |
| Монахи Л. под рук. Дени Фоше неоднократно ходатайствовали перед королем об отмене комменды, судились с аббатами из-за доходов и имущества. В 1592 г. избранный монахами аббат Анж де Фрежюс получил утверждение Папского престола, но кор. Генрих IV отказался его признать и в 1594 г. назначил своего кандидата. После переговоров с Римской курией король одобрил присоединение Л. к конгрегации Санта-Джустина при условии, что мон-рем будет руководить аббат-француз (1597). В 1611 г. монахи откупились от назначенного королем аббата, передав ему о-в Сент-Маргерит, но в 1638 г. комменда была восстановлена. Причиной этого была оккупация Л. испанцами, к-рые изгнали с острова монахов и франц. гарнизон (в 1635-1637 монахи жили в замке Валлорис). После освобождения острова кард. Луи де ла Валетт обвинил монахов-итальянцев в сговоре с неприятелем и, получив должность аббата, велел им покинуть Л. В 1639 г. кор. Людовик XIII включил аббатство во франц. бенедиктинскую конгрегацию св. Мавра (см. Мавристы ), но папа Римский не утвердил это решение. Положение мон-ря оставалось неопределенным. Кард. Джулио Мазарини (аббат Л. в 1654-1661) признал союз аббатства с конгрегацией Санта-Джустина в обмен на ежегодную выплату пенсии, но отказал монахам, просившим вывести с острова франц. гарнизон. В 1732 г. должность аббата Л. была объединена с епископской кафедрой Граса; протестовавшие против этого монахи проиграли тяжбу, и в 1756 г. Королевский совет постановил включить аббатство в конгрегацию Клюни как общину «старой обсервации». Борьба монахов с аббатами, назначенными франц. королем, привела к ослаблению дисциплины, сокращению доходов и падению авторитета Л. В XVII в. мон-рь утратил значение духовного центра и места паломничества, а почитание св. Гонората в Провансе заметно ослабело. Однако нек-рые насельники Л. внесли вклад в изучение истории мон-ря, особенно раннего периода. Гуманист Джованни Андреа (Грегорио) Кортезе (регулярный аббат Л. в 1524-1527; кардинал с 1542) составил неск. поэм о св. Гонорате и о мон-ре ( Gregorii Cortesii Omnia, quae huc usque colligi potuerunt, sive ab eo scripta, sive ad illum spectantia. |
| Во-вторых, что-либо может считаться таким, что человек делать не вправе, не по причине нахождения в человеке чего-то противного этому, а потому, что человеку недостаёт того, что позволяет ему это делать; так, дьякон не вправе служить мессу, поскольку он не принадлежит к священническому порядку, а священник не вправе выносить приговор, поскольку ему недостаёт епископской власти. Впрочем, тут требуется различение. Ведь то, что относится к порядку, не может быть поручено тому, кто не входит в порядок, тогда как то, что относится к полномочиям, может быть поручено тому, кто не имеет постоянных полномочий; так, епископ может поручить вынесение приговора простому священнику. В указанном смысле о монахах говорят, что они не вправе проповедовать, наставлять и тому подобное потому, что монашеское состояние не предоставляет им соответствующих полномочий. Однако они могут всё это делать в том случае, когда получают предписание либо временные или постоянные полномочия. Ответ на возражение 1. Из приведённых слов следует только то, что само по себе монашеское состояние ещё не даёт монахам права всё это делать, однако оно и не сообщает им ничего такого, что было бы противным исполнению этих действий. Ответ на возражение 2. Это постановление Никейского собора тоже всего лишь запрещает монахам требовать себе полномочий для исполнения означенных действий на том только основании, что они – монахи, но оно не запрещает поручать им эти действия исполнять. Ответ на возражение 3. Эти две вещи, а именно исполнение пастырского церковного служения и соблюдение монашеского устава в монастыре, несовместимы. Но это нисколько не препятствует монахам и другим верующим время от времени исполнять церковное служение по поручению вышестоящего пастыря, особенно если речь идёт о членах специально учреждённых для этого монашеских орденов, о которых мы поговорим ниже (188, 4). Раздел 2. Вправе ли монахи заниматься мирскими делами? Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом. Возражение 1. Кажется, что монахи не вправе заниматься мирскими делами. Так, в приведённом выше (1) декрете папы Бонифация сказано, что «блаженный Бенедикт обязал их быть полностью свободными от мирских дел; это, согласно апостольскому учению и наставлениям святых отцов, должно быть в полной мере усвоено не только монахам, но и всему каноническому клиру», поскольку [в Писании] сказано: «Никакой воин не связывает себя делами житейскими» ( 2Тим. 2:4 ). Но все монахи суть воины Божии. Следовательно, они не вправе заниматься мирскими делами. |
| Обоими мон-рями управляли препозиты (praepositi). Благодаря строгому уставу, введенному св. Колумбаном, и аскетическому образу жизни монахов Л. получил известность как важный духовный центр Галлии. Среди насельников были представители франкской аристократии, напр. св. Донат (впосл. епископ Везонциона). Однако ирл. обычаи, которых придерживался Колумбан, и его отказ от компромиссов в отношениях с франк. церковными иерархами приводили к конфликтам: основатель Л. успешно отстаивал независимость своих мон-рей от галльских епископов. В 610 г. Колумбан был изгнан из королевства Бургундия по указанию кор. Теодориха II (596-613) и его бабки кор. Брунхильды; вместе с ним из обители ушли ирл. монахи. Согласно более позднему преданию, некоторые др. монахи во главе со святыми Евстасием († 629) и Агилом († ок. 650) временно покинули Бургундию и основали мон-рь Вельтенбург в Баварии. В 613 г. Колумбан основал мон-рь Бобий (см. Боббио ), монахи которого сохранили тесные связи с насельниками Л. С разрешения настоятелей монахи могли переходить из одной обители в другую. Так, Бертульф, ученик Евстасия, перешел из Л. в Бобий по приглашению аббата Атталы и впосл. стал его преемником. По поручению Бертульфа агиограф Иона отправился в Галлию, где он собирал сведения для написания Жития Колумбана. Перед тем как покинуть Л., Колумбан назначил аббатом своего ученика св. Евстасия, к-рый проводил более гибкую политику и со временем благодаря отказу от некоторых ирл. обычаев достиг взаимопонимания с франк. епископами. При Евстасии в Л. произошла смута, вызванная действиями мон. Агрестия, который, заручившись поддержкой ряда франкских церковных иерархов и представителей знати, выступал против монашеской традиции Колумбана. Среди противников аббата Евстасия был майордом Бургундии Варнахарий, пользовавшийся доверием Хлотаря II (король франков в 584-629). По свидетельству Ионы, только внезапная смерть майордома спасла Евстасия от осуждения на Матисконском (Маконском) синоде (626/7). Тем не менее насельники Л. |
| Возражение 2. Далее, апостол призывает «усердно стараться о том, чтобы жить тихо, делать своё дело» ( 1Фес. 4:11 ), каковые слова глосса разъясняет так: «Воздерживаясь от всяких людских дел, дабы полней сосредоточиться на исправлении собственной жизни». Но монахи как никто другой предаются исправлению собственной жизни. Следовательно, они не должны заниматься мирскими делами. Возражение 3. Далее, Иероним, комментируя слова [Писания]: «Носящие мягкие одежды находятся в чертогах царских» ( Мф. 11:8 ), говорит: «Из этого следует, что строгая жизнь и решительная проповедь должны избегать царских чертогов и уклоняться от палат изнеженных роскошью людей». Но нужды мирских дел нередко приводят людей в царские чертоги. Следовательно, монахи не вправе заниматься мирскими делами. Этому противоречат следующие слова апостола: «Представляю вам Фиву, сестру нашу... помогите ей, в чём она будет иметь нужду у вас» ( Рим. 16:1–2 ). Отвечаю: как уже было сказано (186, 1), монашеское состояние определено к достижению совершенства любви, которое в первую очередь состоит в любви к Богу и во вторую – в любви к ближнему. Поэтому монахи в первую очередь и ради самих себя стремятся вверить себя Богу. Однако когда ближний терпит нужду, любовь побуждает их уделить внимание и его делам, согласно сказанному [в Писании]: «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» ( Гал. 6:2 ), поскольку, служа ближнему ради Бога, они покорствуют божественной любви. В связи с этим читаем: «Чистое и непорочное благочестие пред Богом и Отцом есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях» ( Иак. 1:27 ), что, как говорит глосса, означает помогать нуждающимся по мере их нужд. Таким образом, из этого можно заключить, что монахи и клирики не вправе заниматься мирскими делами из жадности, однако из любви и с дозволения начальствующих они могут с надлежащей умеренностью заниматься управлением и распоряжением мирскими делами. Поэтому в «Декреталиях» сказано, что «впредь по предписанию священного синода никакой клирик не должен ни обзаводиться собственностью, ни заниматься мирскими делами, за исключением тех случаев, когда целью является попечение о подкидышах, сиротах или вдовах, или же когда городской епископ поручает ему взять на себя ведение тех дел, кои связаны с Церковью». Сказанное о клириках в полной мере относится и к монахам, поскольку, как было показано выше, те и другие не вправе заниматься мирскими делами на общих для них основаниях. |
| Оказывая громадные услуги обществу в религиозно-нравственной и умственной жизни, византийские монахи много содействовали и внешнему его благосостоянию. Средством к тому была благотворительная деятельность монахов. Законодатели монашества вменяли инокам благотворение в прямую обязанность, которую они исполняли, действительно, очень усердно. При весьма многих монастырях существовали странноприимницы, больницы, богадельни, дома для сирот, нищих и другие благотворительные учреждения, в которых находили себе приют и поддержку многие обездоленные судьбой и людьми лица. – Византийские монахи служили современному обществу и в качестве духовников, обязанности которых вверялись преимущественно монахам, а также – высших иерархических лиц. Ещё со времён преп. Феодора Студита († 826г.) высшие иерархические места стали замещаться преимущественно монахами, а не лицами из белого духовенства. Равно и епископские кафедры большей частью замещались монахами. Вообще монастыри были рассадниками высшего духовенства Византийской церкви. Наконец, монахи считали непременной своей обязанностью возносить молитвы за мир, испрашивать у Господа Бога видимых и духовных благ для мирян, которые и сами любили начинать всякое важное и трудное дело после испрошения у иноков молитв и благословения. Таково было значение монашества в истории Византии. Как можно видеть, из монастырей выходили почти все лучшие начинания времени, в тиши монастырских стен сохранялось и поддерживалось почти всё, достойное уважения. Монахи были ревностными и стойкими охранителями добрых начал, на которых созидается благоустроенное и крепкое христианское общество. В этом смысле Византия имела в монашестве великую нравственную силу, оказывавшую, вследствие полного своего развития, громадное и весьма разностороннее благотворное влияние на церковно-общественную жизнь Византии, – вопреки мнению некоторых западных учёных, будто из всех действующих сил в Византии монашество наиболее всего содействовало её падению и разрушению. В выдающемся внешнем и внутреннем развитии монашества и в громадном и благотворном его влиянии на церковную жизнь в Византии и заключается последний реальный признак византинизма как церковно-исторической системы. |
| Смирнов, на 318 стр. назв. сочинения замечает: «Эту организацию и санкционирует православная иерархия, которая искала средств борьбы с ересью»... «Можно видеть, как организована была покаянная дисциплина среди иконопочитателей-студитов, к которым принадлежали не одни простые монахи, но и епископы с пресвитерами» (там же, стр. 322). А это согласно и с Захарием Копистенским что простой монах, приняв исповедь, должен ее отнести к епископу, см. в разборе 3 возражения. 6) «Объем дисциплинарного суда и юрисдикции церкви в период вселенских соборов», Суворова, стр. 112, подстр. примеч.: «Никифор Хартофилакс дает видеть, что в его даже время, в 13 веке, монахи не священники принимали исповедь, связывая и разрешая» (в Курсе церковного права», стр. 210; у Агапова «Выписки» ч. 1, стр. 212). Разбор: Относительно исповеди пред простыми монахами проф. Суворов действительно сначала держался положительного мнения и в другом своем сочинении высказал, что «во времена Трулльского собора духовниками обыкновенно (?) были монахи, не имевшие пресвитерского сана» (к вопросу о западном влиянии, стр. 122; у Павлова «Номоканон при Б. Требнике», стр, 470, прилож. 1). Но от этого взгляда сам проф. Суворов отказался: «Исповедь пред монахами, говорит он, могла быть явлением», свойственной преимущественно монашеской жизни «и напротив, не была обязательна для мирян, которые являлись к чтимым за святость жизни монахам, не потому, чтобы кто-либо давал этим последним власть вязать и решить, а как добровольные пациенты, желавшие найти себе душевное успокоение, и сами монахи, надо думать, не вдруг пришли к мысли о принадлежности им власти вяжущей и решащей» (с. 126–127). Как явление бытовое, исповедь пред монахами, конечно, не имела сакраментального характера, и, следовательно, была отлична от современной «духовнической практики», которую, вероятно, и проф. Суворов представляет себе (хотя прямо не называет), проявлением сакраментальной власти вязать и решить in foro interno. Само собою понятно, что эта практика могла быть τолько делом лиц имеющих священный сан, т. |
| Это ее истинное воинство: они лично и добровольно поставляются в борьбу с миром, по самому званию, духу и целям своим. И посмотрите на все прошедшие времена Церкви, особенно бурные и бедственные: кто крепче всех подвизался на защиту Церкви? Кто всю жизнь отдавал, за нее? Кто неутомимо боролся и против внутренних, и против внешних, т. е. мирских, врагов ее? Кто отстаивал ее независимость от мира, от его власти, силы, преобладания? Монахи, всегда и везде монахи! Последний вопрос, именно о независимости Церкви в мире, особенно важен; ибо независимость Церкви более всего подвергалась и подвергается я всегда будет подвергаться нападениям мира. Мирская сила постоянно была враждебна Церкви, хотя не всегда открыто; эта сила всегда посягала на права Церкви и усиливалась подчинить ее себе. И только такие пастыри, которые будут совершенно чужды миру, будучи выше его не только по своему духу, но и по самому внешнему своему положению, могут победоносно защищать права Церкви. Пример – великие пастыри Церкви в древности: Афанасий против Констанция, Василий против Валента, Златоуст против Евдоксии, и проч.: сколько все они боролись за права Церкви против сильных земли! Сколько страдали за целость и свободу ее! И всегда одно давало им крепость противостоять до конца: именно то, что таким пастырям нечего было терять в мире, потому что они ничего в нем не имели. Они еще прежде, чем сделались пастырями Церкви, добровольно отрешились от мира; они уже заранее отреклись от всех благ, земных и от самой жизни: словом, они были – монахи. Вот в чем вся сила! Но не трудно представить себе, что было бы с Церковью, если бы на их месте, в их время, при их обстоятельствах, были иерархи только мирские, т. е. белые, семейные, словом – не монахи? Сколько нитей, самых тонких и, однако самых крепких, связывали бы их с миром? И эти нити опутывали бы их самих в собственной их жизни и парализовали бы их духовную силу в Церкви. А что могли самые сильные враги Церкви, владыки мира против таких, например, возражений: «что вы мне сделаете? Я монах; лишите имущества? Я уже заранее отрекся от него. |
| В то же время автор очень резко критикует епископат и монашество вообще, ибо оно и внешне, и внутренне отдалилось от духа древней Церкви . Это анонимное сочинение, распространявшееся среди духовенства, исследователи приписывают протоиерею Петру Алексееву, клирику Архангельского собора Московского Кремля. Он известен своим оппозиционным отношением к Московскому митрополиту Платону и вообще к епископату и монашеству, что видно из его переписки с духовником императрицы Екатерины влиятельным протоиереем Панфиловым. Алексеев написал еще одно сочинение под названием «Можно ли достойному священнику, миновав монашество, произведену быть в епископа», которое по своим доводам весьма близко к «Сочинению против епископов» . Такого рода рассуждения можно объяснить различиями в социальном и материальном положении между белым духовенством и быстро шедшим в гору во 2–й половине XVIII в. так называемым ученым монашеством, которое вместе с епископатом и монастырским монашеством составляло черное духовенство . Ученое монашество составляли лица, получившие высшее образование в духовных академиях и постригшиеся после этого в монахи. Ученые монахи приходили в Московскую Русь уже в XVII в. из Южной России, то есть из Киевской митрополии, и из Западной России. Почти все они были тогда выпускниками Киевской Духовной Академии. К их числу принадлежал, например, уже известный нам Симеон Полоцкий. Во 2–й половине XVII в. они приезжали в Москву и ввиду недостатка в образованных богословах забирали в свои руки всю педагогическую деятельность, вначале в московской Славяно–греческой Академии, а в XVIII в. — и в новооснованных духовных семинариях. «Объявлением о монашестве» 1724 г. разрешалось постригать в монахи выпускников духовных академий, занятых преподавательской деятельностью, по достижении ими 30–летнего возраста . Они получали более высокое жалование, чем монастырские монахи, и обычно сразу рукополагались в иеромонахи. Если потом они служили ректорами духовных семинарий, то их одновременно назначали настоятелями монастырей, и тогда они получали два оклада. |
|
|
