| «Бесчисленные мысли вызывает в человеческом сознании крест, — говорит святой мыслитель, — но все эти мысли, на которые наводит нас крест, через который совершена тайна страдания, может ли кто легко объяснить словом? Разве не было несметного множества путей, ведущих к смерти, при посредстве которых могло бы совершиться домостроительство нашего спасения смертью? Но из всех видов смерти Господь Своею властью избрал и определил Себе смерть крестную. А то, что это было необходимо по какой-то неизреченной причине, Он возвестил, говоря: «Сыну Человеческому много должно пострадать, быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть» (Мк.8:31). Смысл же этого слова «должно» (δε) заключается в том, что страдание надлежало совершить не иначе, как крестом. Какова тому причина? Лишь великий Павел, наученный неизреченным словам, которые он, посвященный в тайны рая, там слышал, может изъяснить тайну креста, что он отчасти и делает в Послании к Ефесянам, говоря: «Чтобы вы... могли постигнуть со всеми святыми, что широта и долгота, и глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею» (Еф.3:18-19). Не напрасно божественное, духовное око Апостола усматривало здесь облик креста: этим он отчетливо показал, что всякий сбросивший с очей чешую неведения ясно узрит саму истину. Ибо знал он, что облик креста, представляя собой четыре конца, соединенных посередине, означает простирающуюся на всё силу и промышление Явившегося на нем; поэтому каждому концу креста он дает отдельное название: глубиной именует конец, идущий от середины вниз, высотой — восходящий, а широтой и долготой — [концы,] простирающиеся от середины направо и налево. Этим Апостол ясно показывает, что в имеющем бытие нет ничего такого, что не удерживается Божественным естеством, — и небесное, и подземное, и все существа до границ всего сущего... Оттого-то Спаситель и говорит, что Сыну Человеческому должно не просто умереть, но и быть распяту, чтобы для более проницательных крест был богословом (θεολγος σταυρς), возвещая своим обликом всемогущую власть Того, Кто явился на нем и Кто есть всё во всем». |
| “Черна я, но красива, дщери Иерусалимские”. И ты, член Церкви, обрати речь свою к дщерям Иерусалимским и скажи: меня более любит Жених и более почитает, чем вас, многочисленные дщери Иерусалимские; вы стоите снаружи и видите, как Невеста входит в покои. [Несомненно, мы, хоть и зовемся черными, станем черными, но красивыми, если познаем Бога, если воспоем Песнь песней, если от границ Эфиопии, от края земли придем поучаться мудрости праведного Соломона.] 68 И когда ты слышишь громкий голос Спасителя: “Царица южная восстанет на суд с родом сим и осудит его, ибо она приходила от пределов земли послушать мудрости Соломоновой; и вот, здесь больше Соломона” 69 , вслушайся в тайну, заключенную в этих словах. “Царица Южная, пришедшая от пределов земли”, — Церковь, а “род сей”, с которым она вступает в суд — иудеи, предавшиеся плоти и крови. “Приходила от пределов земли послушать мудрости” не самого Соломона, о котором речь в Ветхом Завете, но Того, Кто, по Евангелию, “больше Соломона”. “Черна я, но красива, дщери Иерусалимские, черна, как шатры Кидарские, красива, как завесы Соломоновы”. Сами эти слова подходят к красоте Невесты. “Кидар” означает по-еврейски “темные”. Итак, “черна я, как шатры Кидарские”, как эфиопы, как палатки эфиопские, “красива, как завесы Соломоновы”, сделанные для украшения скинии в то время, когда с огромным трудом и усердием строился Храм. Ибо богат был Соломон, и в мудрости его никто не превзошел его 70 . “Черна я, но красива, дщери Иерусалимские, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы. Не смотрите на меня, что я смугла”. Невеста просит прощения за свою черноту и, раскаявшись и изменившись к лучшему, возвещает о себе дщерям Иерусалимским, что черна, но красива — это мы уже объяснили — и говорит: “Не смотрите на меня, что я смугла”. Не удивляйтесь этому отвратительному цвету, говорит она: “Солнце опалило меня”. Лучом Своим, исполненным света, опалило меня Солнце, и от зноя я почернела, ибо не так, как подобало и как требовало достоинство Солнца, приняла я на себя Его свет. “От их падения спасение язычникам” 71 , и далее: “От неверия язычников придет знание к Израилю” 72 . То и другое найдешь у апостола. |
| А – Апокалипсис ( Откр. 1:11 ) В – книга жизни ( Откр. 3:5 ) С – запечатанная книга ( Откр. 5:1– 5, 7– 9 ) С» – книжка ( Откр. 10:2, 8, 9,10 ) В» – книга жизни ( Откр. 13:8; 17:8; 20:12,15; 21:27 ) + книга людских деяний (20:12) А» – Апокалипсис ( Откр. 22:7, 9,10,18–19 ) Представляется, что выявленная хиастическая структура не является случайностью, но отражает намерения автора и глубокую продуманность всего его труда. Данная структура позволяет помочь выстроить связи и раскрыть отношения между всеми упоминаемыми небесными книгами и самим Апокалипсисом. Немаловажно, что сам Апокалипсис, как книга, также оказывается включенным в выявленную нами структурную схему. Упоминания Апокалипсиса, как книги Апокалипсис, как книга, появляется в первой ( Откр. 1:11 ) и последней ( Откр. 22:19 ) главах Откровения Иоанна Богослова. Можно утверждать, что это не случайно – эти стихи знаменуют собой начало повествования и его конец. Немаловажно также, что еще прежде начала всех видений, Тайнозритель получает повеление прославленного Христа: «то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии» ( Откр. 1:11 ). Также, к обозначению всего Апокалипсиса, как книги примыкает именование текста Апокалипсиса «пророчеством», ярко звучащее также в начале и в конце произведения: «Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем...» ( Откр. 1:3 ), «Блажен соблюдающий слова пророчества книги сей» ( Откр. 22:7 ), и «Не запечатывай слова пророчества книги сей, ибо время близко» ( Откр. 22:10 ). Данные указания на Апокалипсис, как книгу (вместе с изречением Откр. 1:3 ), служат композиционным обрамлением всего произведения, своего рода, обозначением его границ. Второе указание на Апокалипсис, как книгу, появляется в последней, 22-й главе. После завершающего видения Небесного Иерусалима вновь, как и в начале произведения, звучат обращения к предполагаемым читателям и заключительные пожелания благодати. Апокалипсис снова именуется книгой, причем, речь идет уже о полностью законченном произведении: «...и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в древе жизни, и в святом граде, и в том, что написано в книге сей» ( Откр. 22:18–19 ). Можно сказать, что с помощью этой формулы, призванной оградить написанный текст от всяческих искажений, автор маркирует завершение повествования и ставит последнюю точку в своей книге. Вывод: взаимное отношение образов книг Апокалипсиса |
| «В кратких словах ветхозаветной заповеди: „как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними”, – говорит святитель Иоанн Златоуст , – Спаситель показал, что добродетель и кратка, и удобна и всем известна. И что может быть справедливее, как оказывать ближнему то, чего себе желаешь». Эту заповедь нельзя ограничивать тем, что творить добро только творящим нам добро, ибо, как говорится в сегодняшнем Евангельском чтении, и грешники то же делают ( Лк. 6:33 ), или давать взаймы только тем, от кого мы надеемся получить обратно, что делают и грешники ( Лк. 6:34 ). Грешники любят тех, кто их любит, т. е. любят только при взаимности, равенстве в отношениях: платят любовью за любовь, добром за добро. Ну, а как быть, когда этой взаимности нет, – когда, наоборот, на любовь отвечают неприязнью и враждой, на добро – злом? Тут добродетель (любовь) грешника не выдерживает, обрывается: у него не хватает сил на самоограничение, на любовь к злым и врагам, на любовь, как на подвиг. Не хватает тут сил и у ветхозаветной морали (любви), как таковой, где сказано: люби ближнего и ненавидь врага ( Лев. 19:17–18 ) и где в силе древний закон: Око за око, зуб за зуб? ( Исх. 21:24 ). Тут нужно что-то новое и большее. Это новое и большее и дал Христос. Заповедь новую даю вам, да любите друг друга: как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга ( Ин. 13:34 ). Новизна новозаветного учения о любви, братия и сестры, заключается в том, что она неразрывно связана со всеми искупительными подвигами Господа нашего Иисуса Христа, с Его жертвенной любовью к нам, и с той благодатной силой, которая даётся через церковные таинства всем верующим в Него и любящим Его. И этим благодатным силам нет границ. Вот почему Христос и говорит: но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего... и будете сынами Всевышнего, ибо Он благ и к неблагодарным и злым. И так будьте милосердны, как и Отец ваш милосерд ( Лк. 6:35–36 ). Всю высоту этой новой любви может понять и быть причастным ей лишь тот, кто является членом единого организма, единого Тела – Церкви Христовой, где для всех Один Господь, одна вера, одно крещение, Один Бог и Отец всех... и каждому дана благодать ( Еф. 4:4–7 ). Здесь нет ни эллинов, ни иудеев, нет разделения на своих и чужих, на близких и дальних, на добрых и не добрых, как нет этого разделения у Господа ( Лк. 6:35 ). Здесь все призваны и любить и тяготы носить друг друга ( Гал. 6:2 ) и искать не своей пользы, а пользы другого (1 Кор:10:24) и служить человеку, как Самому Господу ( Еф. 6:7 ). |
| в) Приспособляющиеся утилитаристы-китайцы приглашаются, затем, не увлекаться в деле своего нравственного поступания, а в частности, следовательно, и в деле проявления своей любви, – не увлекаться именно дальше надлежащих границ. Короче сказать, китайцам конфуцианское учение рекомендует «любовь к посредственности» 17 , что напоминает известный Аристотелевский взгляд на добродетель, как на способность человека соблюдать середину между двумя крайностями 18 . «Мудрый», по словам китайских мудрецов, «всегда держится середины, а глупый нарушает ее» 19 . «Средина – вот основание всего существующего», «вот сущность его, истинное положение бытия. В этом же состоит и сущность нравственности, истинное положение или состояние и человека» 20 . И так, налицо в конфуцианстве – холодный расчет, опасение, как бы не переступить золотой (если можно так выразиться, «теплохладной») средины. Срединность, размеренность! В христианстве же опять видим другое. «Более всего» (πρ πντων=предпочтительно пред всем, преимущественно пред всем), говорит Апостол, «имейте усердную любовь друг ко другу» (Пет.4:8) – γπηνχτεν, т. е., «напряженную, сильную», постоянную, следовательно, горячую. «Ты», т. е., «Ангел Лаодикийской церкви», – читаем в Апокалипсисе св. Иоанна, – «ни холоден, ни горяч, о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и холоден, то извергну тебя из уст Моих " …(3:14–16) 21 . Теплохладность, равнодушная срединность, противны христианскому духу. В частности, что касается любви, о которой у нас специально идет речь, то, по христианскому учению, самым высшим, самым крайним обнаружением ее по отношению к ближним, является наше полное самоотвержение в интересах последних, «нет больше той любви», по слову Господа, «как если кто положит душу свою за друзей своих» ( Ин.15:13 ). В этом случае христианин любит своих ближних в большей степени, чем даже себя самого, забывая о себе, он помнит только о благе ближнего, подобно тому как, например, самоотверженно любящая своих детей мать, ради них бросается и в огонь и в воду, вовсе забывая при этом о своей собственной опасности, слепая ко всему, что только не относится ко благу ее детей 22 . Подобный взгляд на высшее проявление христианской любви совершенно недоступен пониманию китайца-конфуцианца с его срединною расчетливостью. С одной стороны, опасение переступить границы, а с другой, безграничное, самоотверженное поступание, совершенно лишенное расчетливости, соображений эгоистических и подобных им. Два поступания, чуждых – одно другому и принадлежащих к различным областям. Это – три. |
| д. В то же время Православной Церкви, в отличие от Римо-Католической, чуждо стремление без особой на то необходимости что-либо догматизировать. Православные догматы формулировались и утверждались Вселенскими Соборами только при возникновении ересей. Догматические определения являются не столько положительным раскрытием учения о Боге, сколько указанием границ, за которыми находится область заблуждений и ереси. В своей глубине каждый догмат остается непостижимой тайной. «Православные догматы, – пишет проф. А.И. Введенский , – не суть путы для мысли, не кандалы... но разве лишь предохранительные определения, которыми Церковь хочет поставить разум человеческий в надлежащую перспективу, в которой для него открывалась бы возможность беспрепятственного и безостановочного движения вперед, с исключением опасностей уклонения в сторону, на пути обманчивые» 44 . Общеобязательность . В догматах раскрывается сущность христианской веры и упования. Нравственные истины, литургические, канонические обычаи и правила имеют для себя точку опоры в догматическом учении. Божественное Откровение говорит об исключительном значении истин веры для спасения человека. Так, отправляя Апостолов на всемирную проповедь , Христос повелел им научить народы вере в Триединого Бога, сказав: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» ( Мф. 28, 19 ), – и прибавил: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет, а кто не будет веровать, осужден будет» ( Мк. 16, 16 ). Апостолы также признавали веру в Живого Бога первым и необходимым условием спасения. «Без веры угодить Богу невозможно, – пишет Апостол Павел, – ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздает» ( Евр. 11, 6 ). Непререкаемость вероучительных истин обусловлена их богооткровенностью, ибо Апостолы приняли учение не от человеков, но через откровение Иисуса Христа ( Гал. 1, 12 ). «Знаем, – говорит Апостол Иоанн, – что Сын Божий пришел и дал нам (свет и) разум, да познаем (Бога) Истинного и да будем в Истинном Сыне Его Иисусе Христе. Сей есть Истинный Бог и Жизнь Вечная» ( 1Ин. 5, 20 ). |
| Даже кто напоит одного из малых сих только чашей холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей. Ясно, что закон милостыни выведен из границ большей или меньшей имущественной состоятельности, и этому закону усваивается значение всеобщего долга. Каждый в день Страшного Суда должен дать отчет в исполнении этого закона, такого общедоступного и в тоже время такого важного, что Судия неба и земли прежде всего видит в сердцах людей то или иное отношение их к долгу милостыни. И вполне понятно, что в системе христианского нравоучения делам милосердия усваивается такое громадное значение: милостыня — это первичное обнаружение той любви к ближним, которая составляет душу христианства. И насколько в нем неразрывно связана любовь к ближнему с любовью к Богу, настолько и милостыне, как проявлению христианской любви, усваивается значение служения Богу: «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Так определенно, без возможности перетолкования, Христос Спаситель усваивает религиозное значение делам христианского милосердия. И такое освещение долга творить милостыню позволяет нам понять те побуждения, какие Евангелие и апостольские послания указывают для милостыни. Мы видим уже, что в Ветхом Завете одним из побуждений творить милостыню была вера в то, что Господь воздаст благотворящему Своей милостью. Совершенно подобное этому мы встречаем и в евангельском учении, только, конечно, соответственно одухотворенности христианской религии, взоры верующего обращаются от земного к небесному и вечному. «Придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира» — вот слова ответной Божественной любви милосердным. И всюду в Евангелии мы встречаем ясно выраженное обещание награды в Царстве Небесном, как сильнейшее побуждение творить милостыню. «Смотрите, — учил Христос Спаситель, — не творите милостыни вашей перед людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного». |
| Если кто не верит свидетельству христианскому, нашему повествованию о его неимоверном знании, тот пусть поверит, по крайней мере, языческому известию об этом, свидетельству философов. Известный нечестивец Порфирий 22 говорит, что, возбужденный славою его, он в детстве прибыл в Александрию и здесь видел его уже старцем, но в полном величии и славе, потому что он вмещал в себя ковчег всех знаний. Не достало бы у меня времени, если бы я решился исчислить хотя малейшую долю заслуг Оригена , которые впрочем все относились не к одной славе религии, но и к великости искушения. Кто мог оторваться от мужа, обладавшего таким умом, такой ученостью, такой приятностью в обращении, а не быть лучше того мнения, что он желает заблуждать с Оригеном , нежели мыслить истинное с другими. И что еще говорить? Сила в том, что искушение от столь знаменитого лица, учителя, пророка, не обыкновенное какое-нибудь, но, как последствия показали, чрезвычайно опасное, весьма многих отторгло от целости веры, Великий и славный Ориген с большим надмением пользовался даром Божиим, без границ потворствовал уму своему, слишком много доверял себе, ни во что ставил древнюю простоту христианской религии, воображал себя смыслящим больше всех, и, презирая предания церковные и учительства древних, толковал некоторые места Писаний на новый лад? Поэтому и он заслужил того, чтобы о нем говорилось Церкви Божией: аще восстанет среди тебя пророк ( Втор.13:1 ), и несколько ниже: да не послушаеши, говорит, глагол пророка того (ст. 3), и еще: яко, говорит, искушает вас Господь Бог ваш, аще любите Его, или нет (ст. 3). В самом деле, не искушение только, но большое искушение – вдруг неприметно и постепенно склонять от древней религии к новому непотребству Церковь , которая вполне была предана ему, всецело удивлялась его уму, знанию, красноречию, жизни и обхождению, которая ни в чем его не подозревала и ничего от него не опасалась. Скажет кто-нибудь: сочинения Оригена повреждены? Не противоречу этому, даже желаю, чтобы так было, потому что об этом говорили и писали некоторые не только из православных, но и из еретиков. |
| Ибо третье тысячелетие, в которое мы вступили, возвращает неожиданную актуальность первому, которое возрождается во всяком открытии ошеломляющей новизны, глубины, парадоксальности, даже «скандальности» христианской веры. И это возрождение будет становиться все более ощутимым по мере того, как «век сей», «мир сей» в своей ментальности и привычках будет все дальше уходить от веры. Путь Православия в эпоху глобализации может быть подобен тому, по которому в недалекие времена мы прошли при коммунизме: насильственное превращение мира в духовную пустыню пробуждает жажду в глубинах человеческого существа, и эта жажда, по каким-то оставленным ориентирам, знакам, следам, но часто и вслепую, наощупь, находит источник воды живой. «И все пили одно и то же духовное питие, – говорит Апостол, – ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос» ( 1Кор 10:4 ). И следы, ведущие к этому камню, бывают в пустыне заметнее и глубже, чем в ином цветущем саду. Разумеется, неизменным ориентиром Православия остается его постоянная обращенность к апостольскому и святоотеческому наследию, но тому наследию, которое «в сердце, по духу, а не по букве» ( Рим 2:29 ), к тому канону, который пишется «не чернилами, но Духом Бога Живаго» ( 2Кор 3:3 ). Апостольская заповедь «хранить себя неоскверненным от мира» ( Иак 1:27 ) всегда умела соединять себя с проповедью, миссией, диалогом. «В сердце моем сокрыл я слово Твое, чтобы не грешить пред Тобою», – говорит Псалом (118:11); но из того же сердца то же Слово «износилось» в мир, просвещало им вселенную, покоряло им как буйство плоти, так и эту смесь недоверия разума с суеверием души, которое живет во всяком язычестве и в те времена, и в эти. И этот чужой, дальний, часто враждебный мир, от которого следовало хранить себя, покоряясь Слову, также входил во «внутреннюю клеть» Апостолов и преображался в ней. Для них не было границ для Благой Вести, не только географических, но и душевных, интеллектуальных, духовных. Вспомним Апостола Павла в ареопаге: «Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны» ( Деян 17:22 ), – говорит он, вовсе не желая похвалить многобожие, ибо афиняне статуями многих богов хотели скорее оградить себя от Бога Живаго, чем поклониться Ему, но ради того, чтобы завязать диалог, найти ту общую тропу, с которой можно выйти к благовестию и проповеди: «Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам» (17:23). Свобода как страна миссии |
| Книга Премудрости Иисуса Сына Сирахова тоже говорит о Божественном происхождении Премудрости: «один есть премудрый, весьма страшный, сидящий на престоле Своем, Господь: Он произвел Ее, и видел и измерил Ее, и излил Ее на все дела Свои и на всякую плоть по дару Своему и особенно наделил Ею любящих Его» ( Сир. 1:7–10 ) 63 . Бог «измерил» Свою Премудрость ( Сир. 1:19 ), но всеведению Его нет границ ( Сир. 16:16–19 ). Премудрость Его вездесуща ( Сир. 24:3–9 ). Замечательно учение сына Сирахова о «началах творения»: «по определению Господа дела Его – от начала, и от сотворения их Он разделил части их. Навеки устроил Он дела Свои, и начала их – в роды их. Они (начала) не алчут, не утомляются и не прекращают своих действий. Ни одно из них не стесняет близкого ему и до века не воспротивятся они слову Его» ( Сир. 16:26–29 ). Эти «начала творения», очевидно, как бы вечные определения силы Божии о каждой твари; они всегда действенны, согласны между собой и соответствуют воле Божией… Премудрость происходит от Слова Божия ( Сир. 1:5 ). Все держится словом Божиим ( Сир. 43:28 ) и повинуется Ему ( Сир. 39:38 ). По Новому Завету «Бог есть Свет и нет в Нем никакой тьмы… Он в Свете…» ( 1Ин. 1:5–7 ). Свет есть символ чистого бытия, но в особенности – символ истины… Бог «знает все» ( 1Ин. 3:20 ). Он «называет несуществующее, как существующее» ( Рим. 4:17 ), т.е. в вечном Его созерцании не сущее уже существует, как действительность, и благодаря предвидению этому и творится Богом. Бог Отец есть истинный Бог 64 , и истина есть истина Божия ( 1Ин. 5:20 , Рим. 15:8 ). Его Премудрость прославляют на небесах ( Апок. 7:12 ). Отец – «истинен» ( Ин. 7:28 ). Слово Божие есть истина ( Ин. 17:17 ). Все Лица Пресв. Троицы связаны совершенным взаимным знанием. Бог Отец не только знает все, но и все предвидит – весь ход мировой истории ( Деян. 15:18, 17:24–31 ), и все пути Божии праведны и истинны ( Апок. 15:3, 16:7 ). Бог знает и сердце людей и все нужды их ( Лк. 16:15 , Мф. 6:8, 32 ). Бог есть Источник истины для всего человечества и особенно для Церкви. |
|
|
