| 1900. P. 18-19). Согласно П. Керестешу, простые христиане могли быть арестованы в соответствии с 1-м законом Валериана (лето 257) за участие в собраниях. Несоблюдение этого закона христианами привело к тому, что в 258 г. был издан более суровый указ ( Keresztes P. Two Edicts of the Emperor Valerian//VChr. 1975. Vol. 29. P. 81-95). Т. о., предположения, что гонениям подверглись только представители христ. духовенства ( Monceaux. 1902. Р. 157-158) и что М. и И. ложно назвали себя клириками, желая принять смерть за Христа ( Каргальцев. 2013. С. 214-215), представляются не вполне обоснованными. Однако нек-рые миряне, возможно, получили свободу: неясно, что произошло с Эмилианом и др. христианами, которых М. и И. встретили в тюрьме Цирты, а также с автором Мученичества, к-рый был арестован вместе со своими друзьями (pertrahebamur a Muguis in Cirtensem coloniam), но в отличие от них не был этапирован из Цирты в Ламбезис (ср.: Franchi de " Cavalieri. 1900. P. 16). В Мученичестве сделан акцент на апологетических и полемических мотивах: обращаясь не только к христианам, но и к язычникам, автор прославляет мучеников, к-рые одержали победу над тленным миром и получили награду на небесах. Хотя они томились в мрачных тюрьмах, подвергались мучениям и издевательствам, Бог, ради Которого они были готовы совершить подвиг, обещал им «радость вечного света» (gaudium lucis aeternae). Вера в Бога и Его помощь духовно укрепляли мучеников и позволяли им не обращать внимания на физические страдания, поэтому они с нетерпением ожидали казни, чтобы получить свободу и вечную жизнь. В риторических отступлениях и особенно в описании сновидений, к-рое занимает центральное место в повествовании, автор призывает христиан подражать мученикам, отдавшим жизнь за Христа. Среди мотивов, характерных для африкан. христ. литературы III в.,- «исповедание Имени» (fortissima nominis confessio, in sancti nominis confessione) и пророческий дух, к-рый овладевает мучениками (prophetico spiritu iam repletus). Сновидения мучеников описываются как откровения, посланные свыше для укрепления их духа в качестве предвестия небесной славы (подробнее см.: Aronen. |
| Франца (стр. 239) говорит, что он пришел только с 300 воинов; а Леонард в одном месте (стр. 124) говорит о 200, а в другом (стр. 118) о 400; оба отметили только два корабля, а у Халкокондилы (стр. 394) отмечен только один. 33 Под двумя тысячами воинов не должно ли понимать те две тысячи иностранцев, принявших участие в защите Константинополя, о которых вспоминает Франца (стр. 240): ad horum impetus sustinendos qui erant in tantae magnitudinis urbe, numerabantur quater mille nongenti septuaginta tres, praeter extraneous, quorum vix duo millia erant. Леонард (стр. 123) дает звать тоже: Graeci ad sex millia bellatorum non excedebant; reliqui, sire Genuenses, sive Veneti, cum his qui ex Pera clam (что повторяет и Дука) ad praesidium acceaserant vix summa trium millium aequabant. 34 По моему расчету, этот день, не обозначенный числом в сказаниях других совремеввиков, был 23 апреля. Сравн. у Францы стр. 245–247; у Леонарда стр.118; у Дуки стр. 275–276. Сравневие легко: в этот день сделан первый пролом. Леонардъ: Bombarda illa ingens Bactatineae turris, juxta S. Romani portam dimota, lapide in ea aestimatione mille ducentorum librarum interdiu collidit, collisum concutit, concussum exlerminat. Ruina turris antemuralis fossatum replet, aequatque: ita ut via hostibus, qua decurrere possent, strata cerneretur. О двух огромных пушках говорит Халкокондила (стр. 385): bombardae quae rex hahebat, duae maximae emittebant lapidem qui appendebat talento duo aut ampllus... Он впрочем замечает и третью, стоявшую по другую сторону главной, самой огромной, которая отмечена всеми. – Ядра этих пушек описаны у всех. 36 Ягма – Турецкое – грабеж. Сербы и Болгары заняли это слово у Турок, и как междометие (jarмa!) и как существительное (на jarмy, в jarмa-ma). 37 Нельзя не заметить, что в Повести морские битвы только что мимоходом вспомянуты. Точно так же нет в ней ничего и о перевозе флота через землю. 38 Этот страшный день был – если не ошибаюсь – вторник 24-го апреля. Кое-что подобное о нем отмечено Францою: стр. |
| Франца (стр. 239) говорит, что он пришел только с 300 воинов; а Леонард в одном месте (стр. 124) говорит о 300, а в другом (стр. 118) о 400; оба отметили только два корабля, а у Халкокондилы (стр. 394) отмечен только один. 46 Под двумя тысячами воинов не должно ли понимать те две тысячи иностранцев, принявших участие в защите Константинополя, о которых вспоминает Франца (стр. 240): ad horum impetus sustinendos qui erant in tantae magui tudinis urbe, numerabantur quater mille nongenti septuaginta tres, praeter extraneos, quorum vix duo millia erant. Леонард (стр. 123) дает знать тоже: Graeci ad sex millia bellatorum поп excedebant; reliqui, sive Genuenses, sive enemi, cum his qui ex Pera clam (что повторяет и Дука) ad praesidium accesserant vix summa trium millium aequabant. 48 По моему рассчету, этот день, необозначенный числом в сказаниях других современннков, был 23 апреля. Сравн. у Францы стр. 245 – 247; у Леонарда стр. 118; у Дуки стр.275– 276. Сравнение легко: в этот день сделан первый пролом. Леонард: Bombarda ilia ingens Bactalineae turris, juxta s. Romani portam dimota, lapide in ea aestimatione mille ducentorum librarum interdiu collidit, collisum concutit, concussum exterminat. Ruina turris antemuralis fossatum replet, aequatque: ita ut via hostibus, qua decurrere possent, strata cerneretur. О двух огромных пушках говорит Халкокондил (стр. 383): bombardae quae rex babebat, duae maximae emittebant lapidem qui appendebat talento duo aut amplius... Он впрочем замечает и третью, стоявшую по другую сторону главной, самой огромной, которая отмечена всеми. – Ядра этих пушек описаны у всех. 50 Ягма – турецкое грабеж. Сербы и Болгары заняли это слово у Турок, и как междометие (jarмa!) и как существительное (на jarмy, в jarмa-ma). 51 Нельзя не заметить, что в Повести морские битвы только что мимоходом вспомянуты. Точно так же нет в ней ничего и о перевозе флота через землю, напоминающем о таком же подвиге Олега («повеле вставити корабле на колеса»). 52 Этот страшный день был – если не ошибаюсь – вторник 24-го апреля. |
| Глас народа Taken from Faber, In Festo S. Ioannis Evangelistae, No. 7 «Documenta [on the Gospel for the day, viz. John 21.19–24 ]», sect. 3 «Discimus a Ioanne: 1. Vulgi rumores contemnere»: «Ioannes ХХП. Papa interrogatus, quid foret a veritate rem otius? respondit: «Vulgi sententia. Quidquid enim laudat, vituperio dignum est: Quidquid cogitat, vanum, quidquid loquitur falsum; quod improbat, bonum est, quod approbat, malum, et quidquid extollit, infame.»» Published in L.N. Majkov, Oerki iz istorii russkoj literatury XVII i XVIII stoletij, StP., 1889, p. 119, in A.M. Рапепко, Russkaja stichotvornaja kultura XVII veka, L., 1973, p.188, and in PLDR . Гнев 2 Taken from Faber, Dominica 5 Post Pentecosten, No. 7 «De malis effectibus irae», sect. 2 «Corporis commotio»: «Hue accedit S. Chrysostomus Hom. 25. in loan, dicens: Ira vehemens ignis est, omnia consumit, animam coinquinat. " Гнев 3 Taken from Faber, In Festo Matthiae Apostoli, No. 5 «Commendatur Mansuetudo et Humilitas», sect. 4 «A suis fructibus»: «Denique ubi est mansuetudo, ibi est et Deus. Hinc enim Elias iratus cultoribus Baal, vidit Deum non in specie turbinis, sed aurae lenis, 3. Reg. Kings 19.11–12]. Quia ubi est ira, ibi non est Dominus, sed arnica Sathanae, inquit S. Clemens 1. 2. Constit. c. 37.» Гнев 4 Taken from Meffreth, Dominica 6 Post Trinitatis, No. 2: «Aliquando igni thus adiungitur, aliquando sulphur: quando enim thus admiscetur cum igne, tota domus suauitate redolet; quando vero sulphur adiungitur igni, vehementer accenditur, & tota domus foetore repletur» (Pars aestiv., p. 292). Meffreth draws an analogy between this image and prelates who gather round themselves either devout and holy advisors or malitious and infamous ones. Simeon applies the image to anger. Гнев 6 Taken from Meffreth, Dominica Laetare, No. 3: «Aristoteles 9. Ethicor. cap. 13. distinguit très species iracundorum. Quidam acuti, quidam amari, quidam difficiles.» И. 7–16 cf Meffreth: «Acuti dicuntur, qui velociter irascuntur, & velociter quiescunt. Et illud est optimum, quod non retinent iram in corde celando, sed statim iram per aliqua signa manifestant, propter velocitatem motus irae. Et ad istam speciem maxime disponuntur cholerici, propter subtilitatem caloris.» 11. 17–24 cf Meffreth: «Amari dicuntur, quorum ira diu perseuerat, & nunquam ostendunt, sed occultant. Et ideo sunt amarissimi in seipsis, & etiam ad alios: & indigent multo tempore ad hoc, vt digérant iram suam; & ad hanc iram maxime disponuntur Melancholici.» 11. 25–7 cf Meffreth: «Difficiles dicuntur, qui nunquam cessant ab ira concepta, donee fuerint vindicati.» The cures for these three kinds of anger are listed separately by Meffreth: «Primam per modestiam...Secundam per mansuetudinem...Tertiam per pietatem» (Pars hyem., p. 294). Published in Bylinin. |
| Д. С. исповедовал две природы во Христе: «Спаситель есть одновременно Бог и человек (θες μα κα νθρωπς στιν), причем Богом Он был всегда, а человеком - нет; Богом был и до творения, человеком же стал ради спасения (мира.- П. М.)» (In Ps. 20. 1//Psalmenkommentar. Tl. 1. S. 2). Господь «не является чем-то одним, но есть человек и Бог» (οχ ες στιν, νθρωπος κα θες στιν - In Ps. 41. 2//Ibid. Tl. 5. S. 297). При этом божество Христа пребывает неизменно и неслитно (τρπτως, συϒχτως - De Trinit. I 8-9; Fragm. in Ps. 96); сочетание Бога Слова с человеческой природой не подлежит разлучению (νωσιν διαρετον χουσα - Exp. in Ps. 71//PG. 39. Col. 1465). В противостоянии аполлинарианству Д. С. выражал дифизитскую христологию иногда слишком решительно, неверно употребляя термины. Так, он писал: «Иисус имел два лица - человеческое и Божие» (δο πρσωπα εχεν Ιησος, νθρπου κα θεο - In Ps. 30. 21//Psalmenkommentar. Tl. 3. S. 151), очевидно подразумевая под «лицами» две природы. Важным христологическим значением для Д. С. обладает именование Христа «Господним Человеком» (κυριακς νθρωπος, Dominicus Homo), к-рое, с одной стороны, подчеркивает реальность божественной и полноту человеческой природ Спасителя, с другой - единство Его Лица ( Ghattas. 2002. S. 219, 230): Господень Человек «говорится не в том смысле, что Он есть одно и другое (alter et alter), но говорится об Одном и Том же (de uno atque eodem), как бы Ином по природе божественной и человеческой» (quasi de altero secundum naturam Dei et hominis - Did. Alex. De Spirit. Sanct. 52(230); ср.: Ibid. 51(227)). Спаситель «принял смерть, в силу того что стал человеком» (πνσαντα καθ νθρωπος ϒϒονεν) и, проведя «три дня и три ночи в сердце земли», облегчил участь смертных (In Zach. I 275; ср.: Exp. in Ps. 15//PG. 39. Col. 1233). Пневматология Св. Дух сообщался святым ВЗ и НЗ (De Spirit. Sanct. 3(6), 5(17)), Сам при этом оставаясь Одним и Тем же (Ibid. 3(8)). Действие Св. Духа видится Д. С. как «исполнение» (repletio; ср.: Деян 4. 31) мудростью, знанием, верой, добродетелью - благодатью (De Spirit. Sanct. 8-9(32-35)), а также как «излияние» (effusio - Ibid. 12(52-53)). |
| Ego dormio, et cor meum uigilat. Cognoscamus quos fructus et cibos epulctur deus quibus ue delectetur. Delectatur eo, si quis mortificet peccatum suum, obliteret culpam suam, sepeliat atque abolefaciat iniquitates suas. Murra enim sepultura est mortuorum, mortua autem peccata sunt, quae uitae suauitatem habere non possunt. Perfunduntur autem diuini sermonis unguentis et fortiore cibo uerbi uelut pane et suauiore sermone uelut melle curantur quaedam uulnera delictorum. Sermonum autem cibos esse docet et alibi Solomon dicens: Faui mellis sermons boni. In illo ergo horto sermones boni sunt, alius qui culpam coherceat, alius qui iniquitatem corripiat, alius qui mori faciat insolentiam et uelut sepeliat eam, quando correptus aliqui erroribus suis renuntiat. Est etiam fortior sermo, qui confirmat cor hominis ualidioribus scripturae caelestis alimentis. Est etiam sermo suasorius, dulcis ut mel et tamen peccatoris conscientiam in ipsa suauitate conpungens. Est etiam feruentioris spiritus sermo, qui inebriat sicut uinum et cor hominis lactificat, est etiam lacteus sermo, purus et candidus. Hos cibos dulcium utiliumque sermonum epulandos sponsus proximis suis dicit; proximi autem sunt qui eum sequuntur et nuptiis eius intersunt. Quo cibo et potu repleta anima – bibit enim unusquisque aquam de suis uasis et de puteorum suorum fontibus – atque inebriata saeculo dormiebat, uigilabat deo, et ideo, sicut posteriora docent, aperiri sibi deus uerbum eius ianuam postulabat, ut earn suo repleret ingressu. 21 . Hinc ergo epulatores illi Platonici, hinc nectar illud ex uino et melle prophetico, hinc somnus ille translatus est, hinc uita ilia perpetua, quarn deos suos dixit epulari, quia Christus est uita. Ideoque talium sermonum seminibus animae eius repletus est uenter atque ipsa exiuit in uerbo. Quae autem exit anima seruitio isto et eleuat se a corpore uerbum sequitur. 20 . Потому Жених (а Жених души – Бог Слово, с Которым душа словно сочетается законным брачным союзом) говорит: Вошел Я в сад Мой, сестра Моя невеста, набрал Я мирры Моей с ароматами Моими, поел хлеба Моего с медом Моим, испил вина Моего с молоком Моим. |
| Chryse et Argyre insulae in Indico Oceano sitae, adeo fecundae copia metallorum ut plerique eas auream superficiem et argenteam habere prodiderint; unde et vocabula sortitae sunt. Taprobane insula Indiae subiacens ad Eurum, ex qua Oceanus Indicus incipit, patens in longitudine octingentis septuaginta quinque milibus passuum, in latitudine sescenta viginti quinque milia stadiorum. Scinditur amni interfluo; tota margaritis repleta et gemmis: pars eius bestiis et elephantis repleta est, partem vero homines tenent. In hac insula dicunt in uno anno duas esse aestates et duas hiemes, et bis floribus vernare locum. Tiles insula Indiae, virens omni tempore folia. Hucusque Oceani insulae. Item insulae quae Hellesponto usque ad Gades in mare Magno sunt constitutae. Cypros insula a civitate Cypro, quae in ea est, nomen accepit; ipsa est et Paphos Veneri consecrata in Carpathio mari, vicina Austro, famosa quondam divitiis, et maxime aeris. Ibi enim prima huius metalli inventio et utilitas fuit. Creta Graeciae pars est iungens contra Peloponnensem. Haec primum a temperie caeli Macaronnesos appellata est; deinde Creta dicta a Crete quodam indigena, quem aiunt unum Curetum fuisse, a quibus Iuppiter ibi absconditus est et enutritus. Est autem insula Graeciae inter ortum et occasum longissimo tractu porrecta, a septentrione Graeciae aestibus, ab Austro Aegyptiis undis perfusa. Fuit autem quondam centum urbibus nobilis; unde et Hecatompolis dicta est. Prima etiam remis et sagittis claruit, prima litteris iura finxit, equestres turmas prima docuit; studium musicum ab Idaeis dactylis in ea coeptum. Capris copiosa, cervos eget; lupos et vulpes aliaque ferarum noxia nusquam gignit; serpens nulla ibi, nulla noctua, et si inveniatur, statim emoritur. Larga est autem vitibus et arboribus: dyctamnos herba in Creta nascitur et alimos, quae admorsa diurnam famem prohibet. Phalangos autem venenatos gignit et lapidem qui Idaeus dactylus dicitur. Abydos insula in Europa super Hellespontum posita, angusto et periculoso mari separata, et βυδος Graece dicta quod sit introitus Hellesponti maris, in quo Xerxes pontem ex navibus fecit, et in Graeciam transiit. |
| Por último, aunque no por ello menos importante, la supervivencia y la contribución de los clásicos griegos al desarrollo de la mentalidad bizantina puede ser deducido del hecho que había muchas bibliotecas repletas de libros conteniendo el saber clásico. Por ejemplo, la Biblioteca Imperial de Constantinopla en 475 poseía 120.000 volúmenes, incluyendo el famoso pergamino, de 120 pies de largo, sobre el que estaban inscritas la Iliada y la Odisea de Homero. La biblioteca fue destruida por el fuego pero fue reconstruida en el siglo VI. En el siglo VIII, la biblioteca del Oikoumenikon Didaskaleion, que fue destruida en el incendio de 726, incluía «muchos y buenos libros» tanto sobre teología cristiana como de clásicos griegos. 21 Pero el Imperio Bizantino tenía otras bibliotecas estatales, de los monasterios de la Iglesia y privadas, repletas con numerosos manuscritos de las obras de los autores clásicos. Muchos de ellos fueron destruidos y muchos fueron llevados a las capitales de la Europa occidental tras la catastrófica Cuarta Cruzada, y tras la caída de Constantinopla en manos de los turcos. Las bibliotecas mantuvieron la tradición literaria griega que contribuyó al desarrollo del pensamiento bizantino. En palabras de Sócrates, historiador eclesiástico del siglo IV: «La literatura griega ciertamente nunca fue reconocida por Cristo o por sus apóstoles como inspirada por Dios, pero por otra parte tampoco fue totalmente rechazada como perniciosa. Y esto no lo hicieron, me imagino, desconsideradamente. Porque había muchos filósofos entre los griegos que no estaban lejos del saber de Dios . . . por estos motivos son también útiles para todos los que aman la auténtica piedad.» 22 En la sociedad bizantina, en las familias más pudientes la educación era algo que se daba por sentado. La educación era accesible tanto a clérigos como a laicos por igual. Había escuelas y academias de la iglesia del mismo modo que existían escuelas y universidades laicas. Había profesores particulares tanto públicos como privados, así como benefactores seglares y clérigos de la enseñanza. Incluso en sus peores días, los bizantinos nunca perdieron su orden de prioridades. Se debían construir bibliotecas junto a hospitales, hospicios, orfelinatos, asilos y otras instituciones públicas. Los bizantinos sobresalieron en el campo de la historiografía, la poesía eclesiástica, de las obras litúrgicas, de las exposiciones doctrinales y espirituales, en el arte y los mosaicos. La mentalidad bizantina era dinámica, cambiando y desarrollándose durante los diez siglos de su existencia. En el arte, la música, la espiritualidad, la literatura y el saber de todas sus épocas, incluyendo algunos años después de la caída de Constantinopla, encontramos nueva vida junto a la continuidad de la tradición establecida. |
| 13. Gallienus autem ira repletus, Valerianum alloquitur: Si isti, inquit, ex tincti non fuerint, omnis civitas Romana ad horum sectam concurrit. Valerianus itaque jussit statim Sanctos igne consumi: et, data sententia, ducti sunt ante statuam solis juxta amphitheatrum; fixique stipitibus, ligatis manibus, devinxerunt eos; igneque supposito cum congerie sarmentorum, spinarumque, et navium stuppa, incendio concremari fecerunt. Beatus quoque Symphronius simul cum sancto Olympio et ejus uxore Exuperia ac Theodolo filio ejus, in ipso ignis initio clamabant dicentes: Gloria tibi, Domine Jesu Christe, qui nos dignatus es cum servis tuis Sanctis ac Martyribus congregari. Et hoc dicentes, emiserunt omnes spiritum. Relicta autem sunt eorum corpora post triumphum ante simulacrum solis juxta amphitheatrum; milites vero abierunt. Eademque nocte adveniens sanctus Stephanus Episcopus cum clericis, ac religiosis hymnis ex more redditis, eorum corpora abstulerunt et sepelierunt juxta viam Latinam milliario primo, septimo Kalendarum Augustarum, Valeriano tertio et Gallieno secundo consulibus. 14. Post multos etiam dies, factum est, ut Valerianus et Gallienus, nefandissimi persecutores nominis Christiani, summo requirerent studio beatum Stephanum, Romae urbis Episcopum; ut eum, vel ejus clericos detentos, diversis afficerent poenis, atque mortis traderent exterminio: posueruntque edictum in locis celeberrimis civitatis, ac praeconis voce perstrepente, ut quicumque Stephanum vel ejus clericos agnovissent latebris delitescere, illico auribus impiis divulgarent, atque omnes ejus acciperent facultates. Unde factum est, ut ex ejus clericis duodecim reperissent, quorum nomina indicamus: Bonum, Faustum, Maurum, Primitivum, Calumniosum, Joannem, Exuperantium, Cyrillum, et Honoratum; quos statim sine audientia capitibus praeceperunt truncari. Qui decollati sunt in via Latina juxta formam aquaeductus. Quorum corpora collegit Tertullinus, licet adhuc gentilis; et posuit juxta corpora Sanctorum Jovini et Basilei, via Latina, eadem die Kalendarum Augusti. |
| 7. Mittens quoque fecit sibi praesentari Symphronium, creditarium ejus, inquirens ab eo Nemesii facultatem. Filiam autem ejus Luciiliam cuidam sacrilegae feminae, nomine Maximae, fecit deputari custodiae. Altera autem die jussit Valerianus Symphronium tradi cuidam Olympio tribuno, et discuti sub poenarum examinatione. Quo ingresso, Olympius dixit: Cognovisti de qua re nobis es praesentatus? Symphronis vero paulisper conticuit. Dicit ei Olympius: Audi me, Symphroni, et fac quod jubent principes: nam si non feceris, variis poenis interibis. Defer nobis facultates ex integro Nemesii, et sacrifica diis, et vive feliciter. Symphronius respondit: Si facultates quaeris universas Nemesii, domini mei, jam eas pro Christo tradidi, quoniam ipsius fuerunt, et erunt; si autem sacrificium me offerre compellis, sacrifico, sed Christo Jesu, Domino meo, sacrificium laudis et confessionis, cui se obtulit et dominus meus Nemesius. 8. Tunc ira repletus Olympius: Extendite, inquit, eum in catasta, atque mactate fustibus: afferte ante eum tripodam et deum Martem: aut sacrificet diis libamina, aut fustibus mactetur diutius. Allatum est autem simulacrum aureum Martis, positumque ante Symphronium una cum tripoda. Cumque vidisset simulacrum Symphronius, dixit: Conteret te Dominus Jesus Christus, Filius Dei vivi. Et statim ita liquefactum est simulacrum, sicut lutum. Videns autem Olympius, stupefactus coepit admirari; jussitque eum in domo sua in custodia recipi, dicens: Hac nocte in te universa tormenta expendam. Deditque eum in domo sua Tertullino vicedomino. Veniens autem ad uxorem suam Exuperiam, dixit ei, quomodo in nomine Christi, Dei sui, resolutum fuisset simulacrum Martis. Tunc dicit ei Exuperia, uxor ejus: Si tanta virtus est Christi, quam tu narras, melius est nobis relinquere deos, qui nec sibi nec nobis possunt adjuvare. Quaeramus eum, qui illuminavit filiam Nemesii tribuni. Tunc dicit Olympius ad Tertullinum: Obsecro te, ut cum grandi honore apud te sit occulte Symphronius; quoniam multos thesauros ab eodem habeo requirere. |
|
|
