| е. по сравнению с другими датами в значении „соборный“. О том же свидетельствует нередкое употребление термина (без перевода) у Тертуллиана : „catholica traditio – „всеобщее“, т. е. всехристианское, каждому христианину известное и им хранимое „предание“ в De monog. 2, Oehler, 1, 762, – ср. De praescr. haeret. 26: quam (regulam) catholice (catholicae) in medium proferebant, – и 30: in catholicae (ecclesiae) primo doctrinam (Oehler, 2, 24 и 26) – в обоих случаях как противоположность частному и еретическому. Adv. Marc. IV. 9. Oehler 2, 176: apud ecclesiam per Christum Iesum, catholicum patris sacerdotem – Христос, как всеобщий (за всех и от всех) священник Отца (пред Отцом). Ib. 3, 21 Oehler, 151: Christus, catholicum Dei templum, in quo Deus colitur, – 22. Oehler 153: apud veram et catholicam Hierusalem, где catholicus отличается от verus, как всеобщий от истинного (православного, канонического и под.). 2, 17. Oehler 104: protectorem catholicae et summae illius (Dei judicis) bonitatis: не per totum orbem terrarum diffusa est (Pamelius), ибо суд Бога касается в собственном смысле только „людей“, как это показывает и дальнейшая цитата Мф.5:45 , – но: объемлющая всех людей, на всех людей простирающаяся, – благость, как бы область или лоно или сердце, где вмещаются все люди. De fuga 3, Oehler, 1, 467: necese est catholice fieri haec, а quo et ex parte (patre), scilicet ab illo. qui dicit... если читать а parte, то получим в catholice противоположность этому выражению. Ср. Adu. Marc. IV. 4. Oehl. 2. 164: pecuniam in primo calore fidei catholicae ecclesiae contulit (Маркин)... posteaquam in haeresim suam а nostra veritate descivit, – как противоположность ереси, особности. Ириней Contra haer. III. 11. 8. Stieren, 468: τσσαρα καθολικ πνεματα – четыре всеобщих (всю землю обвевающих лат.: pricipales) ветра, коим соответствуют τσσαρα κλματα το κσμου, – и —162— далее р. 482: τσσαρες δθησαν καθολικα διαθκαι τ νθρωπτητι (через Ноя, Авраама, Моисея и Христа) общие, всё человечество объемлющие, в коих участвуют все люди. |
| е. по сравнению с другими датами в значении «соборный». О том же свидетельствует нередкое употребление термина (без перевода) у Тертуллиана : «catholica traditio» – «всеобщее», т. е. всехристианское, каждому христианину известное и им хранимое «предание» в De monog. 2, Oehler, 1, 762, – ср. De praescr. haeret. 26: quam (regulam) catholice (catholicae) in medium proferebant, – и 30: in catholicae (ecclesiae) primo doctrinam (Oehler, 2, 24 и 26) – в обоих случаях как противоположность частному и еретическому. Adv. Marc. IV. 9. Oehler 2, 176: apud ecclesiam per Christum Iesum, catholicum patris sacerdotem – Христос, как всеобщий (за всех и от всех) священник Отца (пред Отцом). Ib. 3, 21 Oehler, 151: Christus, catholicum Dei templum, in quo Deus colitur, – 22. Oehler 153: apud veram et catholicam Hierusalem, где catholicus отличается от verus, как всеобщий от истинного (православного, канонического и под.). 2, 17. Oehler 104: protectorem catholicae et summae illius (Dei judicis) honitatis: не per totum orbem terrarum diffusa est (Pamelius), ибо суд Бога касается в собственном смысле только «людей», как это показывает и дальнейшая цитата Мф. 5:45 , – но: объемлющая всех людей, на всех людей простирающаяся, – благость, как бы область или лоно, или сердце, где вмещаются все люди. De fuga 3, Oehler, 1, 467: necese est catholice fieri haec, a quo et ex parte (patre), scilicet ab illo, qui dicit... если читать a parte, то получим в catholice противоположность этому выражению. Ср. Adu. Marc. IV. 4. Oehl. 2. 164: pecuniam in primo calore fidei catholicae ecclesiae contulit (Маркион)... posteaquam in haeresim suam a nostra veritate descivit, – как противоположность ереси, особности. Ириней Contra haer. III. 11. 8. Stieren, 468: τσσαρα καθολικ πνεματα – четыре всеобщих (всю землю обвевающих лат.: pricipales) ветра, коим соответствуют τσσαρα κλματα το κσμου, – и далее р. 482: τσσαρες δθησαν καθολικα διαθκαι τ νθρωπτητι (чрез Ноя, Авраама, Моисея и Христа) общие, все человечество объемлющие, в коих участвуют все люди. |
| Что же я, старец? Самым счастливым считаю тот день, в который вижу такое соревнование сына с отцом. Итак, никогда не переставай оправдывать справедливые желания относительно тебя доброго и дивного отца и старайся превзойти отеческую славу прекрасными подвигами. Для вас обоих я буду приятным судьей: тебе отдавая предпочтение пред отцом, отцу же – пред тобою. Мы же представим собою Итаку, страну грубую не столько вследствие каменистой почвы, сколько вследствие грубости нравов жителей; в ней много женихов и истребителей достояния женщины, за которую они сватаются, и тем самым оскорбляющих невесту, что грозят целомудрию браком, поступая, как думаю, достойно какой-нибудь Меланфы (служанки Пенелопы) или другой подобной. А владеющего в совершенстве луком нет нигде! Как я разговорился, по старческому обыкновению, о предметах, нисколько нам не приличных! Но да простится мне это снисходительно ради моей старости! Ибо естественно, что у стариков как зрение слабеет и все члены от расслабления старческого опускаются, так и в разговоре является болтливость. Ты же, как прилично юноше, встретив нас быстрыми и оживленными речами, как бы помолодишь старость, прекрасным и приличным попечением о старости оказывая помощь преклонному возрасту. 12. Ему же 1. Обыкновенно прелесть весны наступает не вдруг, но предвестниками этого времени года бывают лучи солнца, нежно обогревающие затверделую почву, цветы, полуприкрытые землею, и ветер, обвевающий землю, чтобы глубоко проникла в нее производительная и животворная сила воздуха. Можно видеть и едва зазеленевшую траву, и возвращение птиц, которых изгнал зимний холод, и многое другое, что можно назвать скорее признаками весны, чем самою весною. Но и это все приятно, потому что служит предвестником еще приятнейшего. 2. К чему же я направляю свою речь? поскольку предвестник того, что в тебе драгоценно, твоя благосклонность, достигшая до нас при помощи писем, хорошим началом возвещает о том, чего мы можем ожидать от тебя; то и принимаем мы любовь, проявляющуюся в этих письмах, как первый цветок весны и умоляем тебя доставить нам возможность скорее насладиться в тебе полною весною. |
| Чтобы поддерживать необходимый для поддержания жизни круговорот воды в природе вновь и вновь должны вздыматься горы. И вместе с тем концентрация радиоактивных элементов в земной коре не должна быть слишком высокой, чтобы не выбросить на поверхность гигантские объемы глубинного вещества. Примером гибели такого рода, похоже, может служить Марс. По размерам он раз в десять меньше Земли, а по вулканической активности когда-то существенно превосходил ее. Марсианские вулканы с относительными высотами свыше 20 км — самые большие во всей Солнечной системе. Их гигантские извержения вполне могло поглотить весь кислород планеты. А его, судя по красноцветам Марса километровой мощности было в четыре раза больше, чем в современной земной атмосфере [Портнов, 1999]. Теперь об этом кислороде напоминает лишь та красно-бурая окраска планеты, что свойственна окислам железа (гематиту, лимониту). Такой химический состав и подтвердил анализ марсианских ржавых песков, выполненный марсоходом с американского корабля «Opportunity» [McEwen, et al., 2007]. Чтобы поток тепла из земных недр не превышал своих незначительных значений в горных областях идет усиленная потеря эндогенного тепла. Происходит она по двум причинам. На первую из них обратил внимание А. А. Григорьев с. 139]. Связана она с обвевающими горные гребни ветрами со значительными скоростями движения на больших высотах. Они отнимают у земной поверхности много лишнего тепла. Вторая причина заключается в самом интенсивном разрушении земной коры в горах тектоническими расколами и разломами. По ним распространяется на глубину фронт охлаждения земной коры [Ромашов, 2003]. По всей видимости, тектоническая активность недр разряжает таким образом вулканическую активность. Благодаря высотным ступеням гор существенно обогащается вся картина жизни на Земле. Горы занимают 40% земной суши, а если их было бы меньше, то на Земле больше было бы пустынь, потому что являясь «водными башнями планеты», горы питают живительной влагой примыкающую к ним сушу. |
| И звезды вспыхивали ярче, разгорались, и звуки дрожали и лились, и вновь припадали к земле с любовною лаской… Большой бас громко вскрикивал и кидал властные, могучие тоны, оглашавшие небо и землю: «Христос Воскресе!» И два тенора, вздрагивая от поочередных ударов железных сердец, подпевали ему радостно и звонко: «Христос Воскресе!» А два самые маленькие дисканта, точно торопясь, чтобы не отстать, вплетались между больших и радостно, точно малые ребята, пели вперегонку: «Христос Воскресе!». И казалось, старая колокольня дрожит и колеблется, и ветер, обвевающий лицо звонаря, трепещет могучими крыльями и вторит: «Христос Воскресе!» И старое сердце забыло про жизнь, полную забот и обиды… Забыл старый звонарь, что жизнь для него сомкнулась в угрюмую и тесную вышку, что он в мире один, как старый пень, разбитый злою непогодой… Он слушает, как эти звуки поют и плачут, летят к горнему небу и припадают к бедной земле, и кажется ему, что он окружен сыновьями и внуками, что это их радостные голоса, голоса больших и малых, сливаются в один хор и поют ему про счастие и радость, которых он не видал в своей жизни… И дергает веревки старый звонарь, и слезы бегут по лицу, и сердце усиленно бьется иллюзией счастья… А внизу люди слушали и говорили друг другу, что никогда еще не звонил так чудно старый Михеич… Но вдруг большой колокол неуверенно дрогнул и смолк… Смущенные подголоски прозвенели неоконченною трелью и тоже оборвали ее, как будто- вслушиваясь в печально гудящую долгую ноту, которая дрожит, и льется и плачет, постепенно стихая в воздухе… Старый звонарь изнеможенно опустился на скамейку, и две последние слезы тихо катятся по бледным щекам. Эй, посылайте на смену! Старый звонарь отзвонил… . Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. |
| τ αυτο φς, τ φς το νο (гл. 59), свет ума. Смысл приведённого выражения на первый взгляд представляется неясным. Высказывалось мнение (Турриан, Saucti Diadochi... Capita Centum, p. 28. Florent. 1583), что под светом ума бл. Диадох разумеет совесть, которую авва Дорофей называл искрой, освещающей ум и показывающей ему различие добра от зла. (Διδασκαλα γ´. М. LXXXVIII, 1052 D.). Это неправильное толкование. Светом ума образно называется его чистота, вследствие которой он, получая воздействие от Духа Божия – истинного света, беспрепятственно созерцает истину (гл. 75), изливая свет истинного знания. Что именно такой, а не другой смысл имеет означенное выражение, – это видно из слов самого же Диадоха. В гл. 40 он заявляет, что ум становится световидным, когда душа освобождается от страстей и освещается божественным светом. В гл. 59 и 75 автор замечает, что свет ума проявляется тогда, когда попаляется вся нечистота души, удаляется обвевающий её дух обольщения, рассеиваются облака греха и созерцательная часть её становится чистой. Подобные же суждения о свете ума находим у Григория Нисского и Евагрия Понтийского . «Ум ( νος) человеческий, – говорит первый (De viginit. с. 11. М. XLVI, 365 D., 368 А.), – оставив грязную сию и нечистую жизнь, когда, сделавшись чистым (καϑαρς) силой Духа, станет световидным (φωτοειδς) и примешается к истинной и высочайшей чистоте, является некоторым образом и сам в оной, и наполняется лучами и становится светом (φς γνεται), по обещанию Господа ( Мф. 13:45 )». Ум, говорит второй, совлёкшийся ветхого человека и облёкшийся в человека от благодати, во время молитвы увидит состояние своё по цвету похожим на сапфир и небо (Capita practica, с. 70 и 71. М. XL, 1244). Изъяснённое выражение кажется недостаточно понятным только потому, что связь между гл. 39 и гл. 40 не ясно выражена автором. Восполняем этот пробел. В первой главе автор признал сновидения ненадёжным источником знания; во второй он объявляет истинным источником видения ум, который при своей чистоте и воздействии божественного света становится прозрачным и прозорливым (διορατικς), по верному замечанию греческого схолиаста (Σχλιον, κεφ. μ´), способным видеть истину. Поэтому должно верить только тому, что ум усматривает, находясь в означенном состоянии, а не в сновидениях. «Если уже, – говорит Антоний Великий , – у нас есть забота и о предведении, то будем чисты рассудком. Ибо я верю, что душа, во всех отношениях чистая и пребывающая в (своём) естестве, может, сделавшись прозорливой, видеть больше и дальше демонов, имея Господа открывающим ей» (Vita S. Anton. М. XXVI, 893, с. 34). |
| Все это прошло, все это там, назади… А теперь весь мир для него – эта темная вышка, где ветер гудит в темноте, шевеля колокольными веревками… «Бог вас суди, Бог суди!» – шепчет старик и поникает седою головой, и слезы тихо льются по старым щекам звонаря… – Михеич, а Михеич!.. Что ж ты, али заснул? – кричат ему снизу. – Ась? – откликнулся старик и быстро вскочил на ноги. – Господи! неужто и вправду заснул? Не было еще экого сраму!.. И Михеич быстро, привычною рукой, хватает веревки. Внизу, точно муравейник, движется мужичья толпа; хоругви бьются в воздухе, поблескивая золотистою парчой… Вот обошли крестным ходом вкруг церкви, и до Михеича доносится радостный клич: «Христос воскресе из мертвых». И отдается этот клич волною в старческом сердце… И кажется Михеичу, что ярче вспыхнули в темноте огни восковых свечей, и сильней заволновалась толпа, и забились хоругви, и проснувшийся ветер подхватил волны звуков и широкими взмахами понес их ввысь, сливая с громким, торжественным звоном… Никогда еще так не звонил старый Михеич. Казалось, его переполненное старческое сердце перешло в мертвую медь, и звуки точно пели и трепетали, смеялись и плакали и, сплетаясь чудною вереницей, неслись вверх, к самому звездному небу. И звезды вспыхивали ярче, разгорались, а звуки дрожали и лились, и вновь припадали к земле с любовною лаской… Большой бас громко вскрикивал и кидал властные, могучие тоны, оглашавшие небо и землю: «Христос воскресе!» И два тенора, вздрагивая от поочередных ударов железных сердец, подпевали ему радостно и звонко: «Христос воскресе!» А два самые маленькие дисканта, точно торопясь, чтобы не отстать, вплетались между больших и радостно, точно малые ребята, пели вперегонку: «Христос воскресе!» И казалось, старая колокольня дрожит и колеблется, и ветер, обвевающий лицо звонаря, трепещет могучими крыльями и вторит: «Христос воскресе!» И старое сердце забыло про жизнь, полную забот и обиды… Забыл старый звонарь, что жизнь для него сомкнулась в угрюмую и тесную вышку, что он в мире один, как старый пень, разбитый злою непогодой… Он слушает эти звуки, поющие и плачущие, летящие к горнему небу и припадающие к бедной земле, и кажется ему, что он окружен сыновьями и внуками, что это их радостные голоса, голоса больших и малых, сливаются в один хор и поют ему про счастие и радость, которых он не видал в своей жизни… И дергает веревки старый звонарь, и слезы бегут по лицу, и сердце усиленно бьется иллюзией счастья… |
| Но утешение было недолгим и хмельным, как и сама водка, по которую еще раз да другой гонял в тот тихий, полынком обвевающий вечер легкий на такое поручение Давыдко, благо, что и сами жаждали этой неправды: может, и верно, все обойдется малой кровью да на ихней же, немецкой земле. A если и отлучаться из дому, то всей и потраты, что строем попоют песни в лагерях да постербают бесплатного кулешу. Но уже через несколько дней на деревню, как тяжелые наволочные тучи, наползли слухи, будто немец прет великим числом, позахватил множество городов, полонил и разогнал по лесам и болотам целые наши армии, которые-де побросали на дорогах пушки и обозы со всеми припасами, а которые пробуют обороняться, тех немец палит огнем и давит бессчетными танками. Что тут было правдой, а что вымыслом, понять было трудно и спросить не у кого. В газетах по-прежнему ничего толком нельзя было вычитать: энская часть да энское направление – вот тебе и весь сказ. Слухи о том, что немец идет беспрепятственно, рушит все и лютует, ходили все упорнее, и будто бы уже повоевал Белоруссию и сколько-то еще земли по-за нею. Вскоре о том помянули и в газетах, дескать, после упорных боев наши войска оставили Минск. Это означало, что немец за шесть дней наступления углубился не меньше как на пятьсот верст, продвигаясь более чем по восемьдесят километров в сутки. Выходило, что мрачные слухи в общем-то были верны, и мужики, словно после тяжелого похмелья, хмуро молчали и не глядели друг на друга: какая уж там малая кровь! Кровь великая, и лилась она по своей же земле. Виновато помалкивал и дедушко Селиван, который никак не мог взять в толк, отчего так все получилось нескладно и несуразно. 5 Одно только дело, как и прежде, в мирное время, Касьян исполнял без запинки – гонял колхозных лошадей в ночное к остомельским омутам. Гонял через день, чередуясь со своим напарником Лобовым. Ночи стояли светлые, в благодатной теплыни. Отпустив стреноженного коня под седлом, он бросал на берег старый бараний кожух, ложился ничком головой к реке и постепенно отходил душой. |
| Другим – его вера в святость, в действительность святой жизни избранных людей, скрывшихся от мира «в соседство Бога». Вера эта утверждала и бытие Бога, но не непосредственно и не в силу собственного опыта, а через посредство, опыт и ручательство святых людей, живущих с Богом и в Боге. Существенная, не мечтательная, не мнимая правда такой жизни и была предметом этой веры поэта, светом его другого маяка. 2 Видение Красоты, открывшейся Пушкину, было столь же «непостижимо уму», как и то видение, от которого «сгорел душою» его Бедный Рыцарь, – хотя оно и не сжигало души, как слишком близкое солнце, а оживляло ее, как солнце весеннее. Непостижны были существо, происхождение, смысл его: ведь дело шло не о художнической чувствительности к тому, что красиво, и не об отвлеченном понятии Прекрасного, занимающем философа. Особенно непостижимо было то, что оно не связывалось ни с каким определенным образом, напечатлевшимся в воспоминании. Нет, оно не было похоже на видение молчаливого рыцаря, чью тайну поэт выдал было обмолвкой: «Путешествуя в Женеву, он увидел у креста на пути Марию Деву, Матерь Господа Христа». Оно не воспроизводило в душе поэта и явления какой-либо встреченной им в жизни женщины, показавшейся ему воплощением его идеала. Напротив, даже изображая «красавицу», его всецело пленившую, предмет его пламенных вожделений, он невольно различает от ее вожделенной вещественности как бы другое, из нее лучащееся и не облекающее начало («она покоится стыдливо в красе торжественной своей»), – начало «высшее мира и страстей», ту «святыню Красоты», перед которой даже любовник, поспешающий на условленное свидание, вдруг останавливается и «благоговеет богомольно». Так в гомеровском гимне к Деметре сказано о явлении богини: «Ее обвевала Красота». Что такое это начало по существу, оставалось загадкой; но его живое присутствие в мире, «обвевающее» мир, как бы ручалось за общий смысл бытия. Маяком служило оно в сумерках сомнений и для «Гамлета» – Баратынского. Это чувствованье – совсем не то, что разумеет Ницше, говоря: «Только как эстетический феномен жизнь и мир навеки оправданы». |
| Приезд в Париж. Жара, пыль, бестолочь; вокзал без носильщиков. На пароходе из Гавра в Саутгемптон «брюнета в котелке» сменяет «сэр». Он «маркой выше»: это «черный архангел». Впрочем, на следующее утро «сэр» потерял свой демонический ореол и оказался добродушнейшим англичанином, веселым и услужливым. Лондон. Прожекторы в небе. Налеты цеппелинов. Услужливый сэр — бывший «черный архангел» является в отель к русским путешественникам и предлагает им показать город: он ведет их в «Лавку древностей», прославленную Диккенсом, и в собор св. Павла на панихиду по Штейнеру. У Белого мелькает страшная мысль о том, что это — западня и что его подозревают в гибели Штейнера: он всматривается в свою фотографию — ну, конечно, она его выдает: «на ней лихорадочный взгляд негодяйских испуганных глаз, окруженных провалами, создавал впечатление, что носитель приложенной карточки есть тот — самый!» Начинается беготня по учреждениям, анкеты, задержки, коварные вопросы. Ему не дают пропуска, его уговаривают поступить в канадскую армию, его считают шпионом! И Белый патетически восклицает: «О, если бы знал Милюков, проживавший в то самое время в Оксфорде, во что превращали собрата его по перу». Наконец он получает разрешение сесть на пароход «Гакон VII», отходящий в Берген. На Северном море, в сиротливый, сереющий день, его преследуют воспоминания. Он покинул Берген три с лишним года назад: прямая линия жизни, бегущая от Бергена к Дорнаху, стала теперь полным кругом, начало — концом. «Там, в начале, — пишет он, — Начало веяло на меня тысячеградусным жаром своих обвевающих крыльев; здесь — в конце— к головастым камням крутобокой Норвегии подплывал труп в гробе… Посередине лежало трехлетие: рождение, рост и кончина „младенца“ во мне или „Духа“. Ему кажется: он умер; не здесь, и не в Лондоне, а на вокзале в Берне. Мгновенная смерть от разрыва сердца… Труп его отвезли уже в Дорнах, и Штейнер с Нэлли его хоронят. И Берген только снится ему. Вокруг него фигуры лемуров и море загробной стихии… „Душа, сбросив тело, впервые читает, как книгу, свою биографию в теле…“ |
|
|
