| Полотна подобрал посол Италии в России. Пять портретов, одна композиция, рисунок и «Мадонна с младенцем»… Совершенно бессмысленное сочетание, ранние произведения, созданные до Рима, только Флоренция, Перуджа и Урбино. Таких выставок не бывает. Но люди были в восторге. Есть выставки одной картины, как в свое время мы делали «Олимпию». Там видна мысль, образ нагой женской натуры, который трансформировался через века. — Вы ходили в Третьяковку на Ватикан? — Разумеется. Понимаете, ватиканские музеи весьма своеобразны. Туда тематически подбирают и покупают созвучные им произведения. Поэтому и готовить выставку надо особенно тщательно. Скажем, Третьяковка привезла «Положение во гроб» Караваджо — эта картина сравнительно недавно была у нас в рамках выставки гениального итальянца. Туда вошли одиннадцать произведений, которые мы специально искали. И Тициана мы так выставляли… Только не подумайте, что я поучаю коллег. Высказываю свой взгляд, на который имею право. — С тем, что Третьяковка научилась грамотно пиариться, полагаю, вы спорить не станете? — Безусловно. Но это плюс, а не минус. Смешно — все главные картины Серова висят в постоянной экспозиции галереи, однако никто ведь на них не ломится, с ума не сходит, очередь с ночи специально не занимает. Надо уметь так организовать процесс, чтобы люди заинтересовались. Правильный пиар — важный элемент, действенный инструмент. Нет, Зельфира делает все верно, программы Третьяковки просматриваются сегодня хорошо. Поглядим, что будет дальше. Время-то меняется. Музеи перегружены масштабными, колоссальными композициями — что живописными, что скульптурными. Надо искать новые формы и средства. Сейчас мы на переломе. Важно не упустить момент. К сожалению, на примере нашего музея вижу, что происходит очевидная выставочная девальвация. — Поясните, Ирина Александровна. — Мы хватаемся за все что можно. В этом смысле Зельфира гораздо последовательнее. Она выбирает, формирует повестку, а у нас стихия: предложили — взяли. Проводится масса абсолютно ненужных, лишних выставок. Количество их зашкаливает. 40 выставок в год, 50… Куда столько? Ни один серьезный музей мира этого не делает. Три-четыре крупные выставки — норма. |
| На небо многотрудной; К Тебе, о Божия раба, —493— Избравшей часть благую; И к Вам, Затворницы, мольба Неслась в страну святую, Где Бог в невесты вас избрал; И к Вам, Святые Жёны, Царей презревшим и кинжал, Тиранством изощрённый. Так Небо набожный народ На милость преклоняет, И тихо к Элеону ход Священный направляет, – К горе, которая давно Знакома нам названьем: Оно для нас освящено Апостольским писаньем. К востоку пред горой стоит Солим, глядясь со ската; Меж ею и меж им лежит Юдоль Иосафата. Дружины, шествуя, поют, – И долы углубленны, И грота тёмного приют, И холмы возвышенны, И вся окрестная страна Внимая песням мирным, Оглашена, изумлена; И эхо, по эфирным Зыбям виясь, во все места Несёт, твердит стократно Святые имена Христа И Девы Благодатной. 1131 С таким духом живой религиозности совершенно согласуется у Торквато Тассо то, что он от начала и до конца сохраняет в своей поэме известное величие и достоинство, подражая здесь возвышенному тону древней эпо- —494— пей. Это обнаруживается в том, что он старается возвысить значение своих героев различными эпитетами; проявляется и в самом построении его станцев 1132 , где он тщательно избегает уменьшительных слов и охотно допускает длинные, поразительные для слуха выражения. Но всего очевиднее это открывается в его стремлении избегать слишком мелочных подробностей при различных описаниях, к чему в особенности был склонен Ариосто. Даже там, где Тассо заимствует своё повествование из историка, Вильгельма Тирского, он заботливо совокупляет частности, чтобы тем успешнее соблюсти тон общего возвышенного представления. – При этом Торквато Тассо всему заимствованному им у древних, или у новых поэтов придаёт оригинальный отпечаток своего личного индивидуального гения, стараясь всё это умерить, смягчить и облагородить. Так, например, он не допускает в своей поэме ни слишком преувеличенного любовного пафоса, ни чрезмерной, безалаберной погони за чудесами, господствующих у предшествующих ему поэтов-романтиков, – и даже смягчает некоторые черты Виргилиевой Камиллы, перенося их на свою Клоринду. Всего яснее это обнаруживается из тех изменений и сокращений, какие он произвёл впоследствии в первоначальном юношеском плане своей поэмы, сделанном им в Урбино 1133 . |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла МАРТИН V Объявление об избрании папы Римского Мартина V. Миниатюра из «Хроники...» У. фон Рихенталя. Сер. XV в. (Konstanz. Rosgartenmuseum. 1. Fol. 96r) Объявление об избрании папы Римского Мартина V. Миниатюра из «Хроники...» У. фон Рихенталя. Сер. XV в. (Konstanz. Rosgartenmuseum. 1. Fol. 96r) (25.01.1369 или 1370, Дженаццано, Лацио - 20.02.1431, Рим; до избрания папой Оддоне Колонна), папа Римский (с 11 нояб. 1417). Считается, что его избрание положило конец схизме в католической Церкви , начавшейся после переезда пап из Авиньона в Италию (1378), хотя антипапы действовали в правление этого понтифика и позднее. Происходил из влиятельного рим. рода Колонна, ветви Дженаццано; его родители - Агапито Колонна и Катерина Конти, принадлежавшая к др. ветви того же рода. Известно, что при папе Римском Урбане VI (1378-1389) Колонна занимал должности референдария (докладчика прошений) и протонотария в Римской курии, т. е. он, по-видимому, получил университетское образование в области права (вероятно, в Павии или в Перудже). В 1380-1409 гг. носил титул епископа Урбино (без епископского рукоположения); владел неск. церковными бенефициями, в т. ч. в Льежском еп-стве во Фландрии. В 1401-1405 гг. апостольский администратор субурбикарной кафедры Палестрины, древнего владения семейства Колонна. Сложное положение католич. Церкви в нач. XV в. было связано с обстоятельствами схизмы, начавшейся вскоре после смерти папы Римского Григория XI (1370-1378), к-рый вернул папскую кафедру из Авиньона в Рим и завершил тем самым период «Авиньонского пленения пап» (1309-1378). Его преемник Урбан VI стремился любыми средствами упрочить папскую власть, но, имея вспыльчивый и резкий характер и проводя проитал. политику, он восстановил против себя франц., испан. и некоторых влиятельных итал. кардиналов, а также многих европ. правителей. В кон. 1378 г. недовольные кардиналы собрались в Фонди, где объявили о низложении Урбана VI и избрали папой Роберта, гр. Женевского (антипапа Климент VII (1378-1394)), к-рый сделал местом своего пребывания Авиньон. Т. о., в Европе появились 2 папы, которые отлучали друг друга от Церкви и настаивали на законности собственного избрания. Европ. правители заявляли о поддержке Урбана VI и его преемников Бонифация IX (1389-1404), Иннокентия VII (1404-1406) и Григория XII (1406-1415) (рим. линия) или Климента VII и его преемника антипапу Бенедикта XIII (1394-1423) (авиньонская линия), руководствуясь преимущественно политическими интересами. Мн. светские правители, католич. иерархи и влиятельные университетские теологи видели главной задачей прекращение схизмы и восстановление церковного единства. |
| Однажды, именно, во время пребывания своего в Урбино, он хотел уже приступить к композиции своей поэмы, но почувствовал необходимость снова возвратиться к своим теоретическим изысканиям. В этом отношении он был одним из тех немногих продуктивных умов, которые в творческой деятельности своей непременно исходят из строго определенной, ясно сознанной теории и стремятся прежде всего образовать ее в себе, чтобы затем получить более совершенное произведение. Наконец, на 21-м году своей жизни (1564 г.), Торквато Тассо, —645— чтобы окончательно утвердиться в своих воззрениях на предмет, составил подробнейший трактат, под заглавием: „Рассуждения о героической поэме“ (Discorsi del роёта heroico), изложив его в форме трех писем к своим друзьям. Трактат этот замечателен не столько по глубокому и широкому обоснованию раскрываемого в нем предмета, сколько потому, что в нем подробно развиваются те идеи, которые предшествовали знаменитому произведению Торквато Тассо и были им положены в его основании. Наиболее замечательно в этих рассуждениях о героической поэме Торквато Тассо то положение, которое он занял по отношению к упомянутым нами литературным спорам его времени. Вот в каких характерных чертах сам он изображает здесь эти споры: „единство действия в наши времена дало повод к различным и длинным прениям между теми, которых литературный гнев доводит до войны. Иные признали это единство необходимым, другие напротив думали, что множество действий приличнее для героической поэмы... Защитники единства ссылаются на власть Аристотеля, на величие древних греческих и латинских поэтов; у них нет недостатка в разумном оружии. Но им сильно противоборствуют: обычай современного века, всеобщее согласие дам, кавалеров и дворов и наконец опыт, эта несокрушимая опора истины. Ариосто пренебрег следами древних писателей и правилами Аристотеля, обнял в поэме своей многие действия и не смотря на то, его читают и перечитывают все возрасты и полы: знают все народы; он нравится всем; его слава живет и всё юнеет и летает по устам смертных; – а Триссино, который набожно подражал поэмам Гомера и соблюдал правила Аристотеля, читается немногими; редко об нем вспомнят; он умер для света и едва, едва найдешь его сочинения в книжной лавке, да в кабинете литератора“ 555 . |
| радовати в печали в бд нас играти сладко ты и м творит[ш?] мтн (см. рис 5.) 3401 Ясно, что в этих аллегорических сценках художник изобразил желание и радость России видеть на престоле дочь Петра – Елизавету. 3402 Причем, нужно отметить, здесь —689— подчеркнут, главным образом, гуманитарный характер царствования императрицы. Спальный плафон в художественном отношении производит хорошее впечатление. Пред нами тонкая, чистая работа, изящная компоновка сюжетов; видно, что автор был знаком с шедеврами Рени, Доменикино и др. корифеев итальянского барокко. Все пейзажи сделаны со знанием перспективы, линейной пропорции, персонажам придана индивидуальность в выражении лиц, жестов и пр. Показано именно действие . Является вопрос, почему этот плафон в художественном отношении выше плафона столовой, хотя, как мы видели, оба они принадлежат одному и тому же лепщику Михаилу Зимину? Ответ на это легко найти в условиях работы граверов того времени. В конце XVI и в XVII веке западные художники, главным образом, итальянцы, особенно любили все представлять в аллегорической дымке. Обычные персонажи в этом случае заменялись или мифологическими, деятелями или же такими амурчиками, посредством которых можно было легко и просто объяснять зрителю тот или другой символический смысл картины. Такое отрешение сюжета от строгой натуральности отнюдь не усложняло его, а, наоборот, позволяло художнику легче выходить из некоторых пассажей. Искусство того времени заботилось прежде всего о том, чтобы дать картине движение, экспрессию, коснуться главным образом эмоций зрителя. Если сравнить «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи с такой же картиной Ф. Бароччио (в соборе Урбино), то, несмотря на гениальность первого и большую одухотворенность его композиции, придется сказать, что у Бароччио дано больше живости, яркости, сильнее подчеркнуто действие . Пред нами не только индивидуальные, одухотворенные лица Господа и Его учеников, как у Леонардо, но и какое-то особенное оживление в самой горнице, какая-то чудесная молитвенная сфера, подчеркнутая парящими здесь ангелами… Отнимите херувимов у «Авроры» Гверчино (вилла Людовизи в Риме), и картина потеряет весь тот порыв, какой выразил в ней художник. Поэтому, художники барокко изучали, разрабатывали этот мотив «амурчика», применяя его буквально всюду. Он был послуш- |
| Политику имп. Феодосия I по укреплению позиций правосл. христианства как гос. религии продолжили его преемники, подтвердив изданные им религ. законы (CTh. XVI 10. 13) и дополнив их постановлениями об отмене языческих праздничных дней (395) (CTh. XVI 8. 22), о лишении служителей языческих культов гражданских прав и личной неприкосновенности (396) (CTh. XVI 10. 14), об уничтожении сельских святилищ (399) (CTh. XVI 10. 16). Закрытые городские храмы и их имущество переходили в собственность гос-ва, поэтому их запрещалось уничтожать, но в 407 г. было издано распоряжение о передаче языческих, донатистских, манихейских и присциллианских храмовых зданий правосл. Церкви; соблюдение закона должны были контролировать местные правосл. епископы (CTh. XVI 5. 43; 10. 19). В дальнейшем подобные законы издавались реже, они касались частных лиц, не принявших христ. веру (напр., запрет служить в армии, занимать адм. и судебные должности - CTh. XVI 10. 21). В 423 г. в К-поле императором были изданы постановления о строгом применении законов против «тех язычников, которые еще существуют, хотя... полагаем, что таковых уже не осталось» (CTh. XVI 10. 22-23). В вост. части Римской империи законы против язычников издавались и позднее, но на Западе сложная политическая ситуация препятствовала принятию строгих мер. Мц. Агния. Мозаика катакомб св. Панфила в Риме. V в. В IV в. в большинстве городов И. возникли епископские кафедры. Важным источником сведений о существовании кафедр являются акты Соборов, в которых принимали участие италийские епископы. Так, в совещании, посвященном донатистской схизме, к-рое в 313 г. проходило в Риме под рук. Римского еп. Мильтиада , участвовали 19 епископов, в основном из италийских городов. Оптат Милевский перечисляет епископов Аримина (ныне Римини), Беневента, Капуи, Квинциана (ныне Скуинцано), Медиолана, Остии, Пизы, Пренесте (ныне Палестрина), Сены (ныне Сиена), Таррацины (ныне Террачина), Трёх Гостиниц (небольшой город на Аппиевой дороге, в 18 км от Рима), Урсина (вероятно, Урбина (ныне Урбино)), Флоренции и Форума Клавдия (ныне сел. |
| Шедевр — это некое замкнутое в себе пространство, не переохлаждаемое и не перегреваемое внутри себя. Прекрасное заключено в равновесии частей. И парадокс заключается в том, что чем совершеннее творение, тем, на самом деле, определеннее осознается отсутствие рождаемых этим творением ассоциаций. Совершенное — уникально. Или способно породить бесконечное количество ассоциаций, что в конечном счете то же самое. Чрезвычайно точны и выразительны соображения по этому поводу, высказанные Вячеславом Ивановым. Он говорит о целокупности художественного образа (только называя его символом) следующее: Символ только тогда истинный символ, когда он неисчерпаем и беспределен в своем значении, когда он изрекает на своем сокровенном (иератическом и магическом) языке намека и внушения нечто неизлагаемое, неадекватное внешнему слову. Он многолик, многомыслен и всегда темен в последней глубине… Он органическое образование, как кристалл… Он даже некая монада, и тем отличается от сложного и разложимого состава аллегории, притчи или сравнения. …Символы несказанны и неизъяснимы, и мы беспомощны перед целостным смыслом… Как много случайного в определении значимости или предпочтении искусствоведами одного произведения другому. Не претендуя, естественно, в силу всего вышесказанного, на объективность своего суждения, хочу воспользоваться примерами из истории живописи, в частности, итальянского Возрождения. Сколько здесь общепринятых оценок, способных вызывать у меня, например, только недоумение! Кто только не писал о Рафаэле и его «Сикстинской Мадонне»? Считается, что идея человека, обретшего, наконец, свою личность во плоти и крови, идея человека, открывшего мир и Бога в себе и вокруг себя после векового коленопреклонения перед средневековым Господом, устремленный взгляд на которого отнимал нравственные силы человека, — все это как нельзя более последовательно и окончательно воплощено в полотне гения из Урбино. Положим, с одной стороны, это так. Ибо Святая Мария в изображении художника — обыкновенная горожанка, чье психологическое состояние, отразившееся на полотне, покоится на правде жизни: она страшится за судьбу своего сына, отдаваемого в жертву людям. Пусть даже во имя их спасения. Отдаваемого в борьбе с искушением защитить его от них. |
| Мартин V обуздал разбойников и грабителей, восстановил в Риме и в государстве общественный порядок и безопасность. Во времена своего понтификата он оживил городское самоуправление и таким образом ликвидировал также функции легата, поставленного собором во главе Рима. Но навести порядок в Церковном государстве ему было уже более сложно. В провинции бароны попрятались за стенами своих почти неприступных крепостей, а предводитель наемников по имени Браччио со своим войском, набранным из бродяг-наемников и грабителей, захватил власть почти во всем Церковном государстве. Папа был вынужден вступить в переговоры с кондотьером, пока в конце концов с помощью окружающих городов-государств ему не удалось одержать верх над бандитами. (Браччио погиб при штурме Апулии в 1424 году.) Заслугой Мартина V, избранного в Констанце, является то, что расчлененное Церковное государство он собрал в единое монархическое целое и заложил основы папской государственной власти нового времени. С его именем также связана организация такого важного органа управления Церковным государством, как государственный секретариат. Однако и ему для государственно-организационной работы требовались близкие родственники. Всеобщее явление эпохи (в частности, и в Италии) - превращение княжеских родов, ставших во главе городов-государств, в династии - коснулось и Папского государства. В период своего понтификата Мартин V, опираясь на династические связи рода Колонна, укрепил папскую власть. Свою племянницу он выдал замуж за герцога Урбино из династии Монтефельтре; младшую сестру Паулу выдал замуж, обеспечив княжескими владениями. Безмерный непотизм Мартина - оправдываемое прегрешение, ибо в этой ситуации он служил восстановлению верховной власти папы и объективно - интересам церкви. Благодаря многочисленным семействам, восходящим к Колонна и давшим многих пап, Церковное государство вписалось в систему итальянских городских монархий. После того как положение Мартина V в Италии упрочилось, он попытался вновь реализовать верховную власть папы внутри вселенской церкви. Папа противопоставил абсолютистскую монархическую систему церкви соборной конституционной сословности. В соответствии с декретом «Frequens» по истечении пяти лет в 1423 году в Павии вновь собрался вселенский собор, однако из-за вспышки чумы папа перенес его в Сиену. На Сиенском соборе Мартин V вновь предал анафеме все еще пребывающего в Пенисколе при поддержке Испании Бенедикта XIII, упрямо называвшего себя папой. На этом соборе были сделаны попытки осуществить реформу церкви посредством ограничения верховной власти папы, но заседания посещались весьма редко, собор не ощущал также поддержки со стороны Сигизмунда в своих антипапских выступлениях. В результате Мартин V в марте 1424 года без всяких объяснений распустил собор. |
| После поражения франц. армии в битве при Павии (24 февр. 1525) кор. Франциск I попал в плен. Папа опасался, что имп. Карл V овладеет всей Италией. В этой обстановке вновь появился интерес к проекту создания ополчения; М. отправили в Фаэнцу, к папскому наместнику в Романье Франческо Гвиччардини. Проект не был реализован, а сотрудничество продолжилось: Гвиччардини предложил показать в Фаэнце комедию «Мандрагора», и М. сочинил для нее вставные канцоны. Нек-рое время спустя комедия с триумфом прошла в Венеции. В мае 1526 г. для борьбы с имп. Карлом V была учреждена Коньякская лига, объединившая Папское гос-во, Францию, Венецию и Флоренцию. М., получивший к этому времени назначение на должность проведитора Комиссии по охране городских стен Флоренции, с началом военных действий находился в лагере армии, осаждавшей Милан. Все преимущества армии лиги были сведены на нет пассивностью командующего герцога Урбино и колебаниями папы Климента VII. 6-8 мая 1527 г. отряды нем. ландскнехтов захватили Рим; ок. 2 недель длилось разграбление города (Sacco di Roma). Папа Римский был осажден в замке Св. ангела, а затем оставался там на положении пленника. Во Флоренции произошел гос. переворот, были восстановлены республиканские учреждения. М. попытался вернуть себе прежнюю должность секретаря Совета десяти, но безуспешно (его служба Медичи вряд ли повлияла на полученный им отказ, т. к. на этом месте остался человек, занимавший ее при прежнем режиме). Вскоре М. заболел и скончался. Обстоятельства его смерти вызвали споры. Согласно распространившейся легенде, на смертном одре М. якобы рассказал историю о своем сне, в к-ром он предпочел остаться в аду с мудрецами древности и вести с ними беседы, вместо того чтобы отправиться в рай в компании бедных и отверженных. Однако в письме, составленном от имени 13-летнего сына М., говорилось, что тот исповедовался и причастился, как надлежит верующему христианину (документ известен только по печатному воспроизведению XVIII в.). Оба свидетельства использовались в полемике, начатой еще в XVI в. В наст. время большинство исследователей признают вполне правдоподобными и рассказ о сне, и известие о последнем причастии М. |
| На следующем, длившемся только один день конклаве папой избрали заклятого врага Борджа, племянника Сикста IV - кардинала Джулиано Ровере, пребывавшего в этом сане уже 30 лет. Его избрание (он стал Юлием II) тоже не обошлось без симонии, однако личная жизнь его, можно сказать, была безупречной. Юлий II был выдающейся личностью Ренессанса, но яркие краски и помпа, отличавшие Борджа, при нем стали блистать строгой и холодной красотой. Юлий II в соответствии с требованиями времени был разносторонним церковным государем (дипломатом, меценатом, политиком), но прежде всего он был полководцем и государственным деятелем. С ним на папский престол вступил типичный для Италии Ренессанса государь-тиран. Именно поэтому он получил от современников прозвище Грозный. Юлий II более умеренно, но и более реалистично проводил начатую Борджа итальянскую политику. Он также опирался на могущество семьи Ровере, но действовал более мирными средствами, чем его предшественники. Так, ему удалось заполучить, например, Урбино. Планы и замыслы Борджа папа Юлий II претворил в жизнь в более ограниченных рамках, в пределах расширившихся границ Папского государства. Он организовал из папских владений единое, современное, стоящее на уровне своего времени государство и сделал его партнером политики великих держав. В то время как папа Александр VI и Чезаре стремились к светской единой Италии, целью Юлия II было территориальное расширение и увеличение Церковного государства, превращение его в самое сильное государство Италии. Для достижения этих экспансионистских целей прежде всего была необходима сильная папская армия. Папа Юлий зачастую сам становился во главе войск, но официальным его полководцем был Помпео Колонна. С именем Юлия II связывают и создание Швейцарской гвардии, которая вначале насчитывала 200 человек и обеспечивала личную охрану папы. 12 июня 1506 года гвардия вступила в Рим. Выросшая до «армии», она вела затем нескончаемые бои с германскими ландскнехтами. Политика Юлия II была последовательно антифранцузской. |
|
|
