| «Гостиница подождет», — решил Иосиф Виссарионович и приказал возвести там университет. Кстати, обошелся этот объект в копеечку — в два миллиарда 700 тысяч рублей. Космическая для после военного СССР сумма! Почти в такую же сумму вылилось строительство всех остальных московских высоток! Впрочем, деньги эти были потрачены не зря: благодаря отличной базе советская наука сделала мощнейший рывок вперед и смогла вести достойную конкуренцию с Соединенными Штатами за господство в науке. Немного о Сталине Сталин и Черчилль Во время Ялтинской конференции Черчилль и его спутники поселились в Воронцовском дворце. Черчиллю рассказали, что граф Воронцов построил свой дворец по проекту английского архитектора, автора Букингемского дворца в Лондоне. Черчиллю дворец очень понравился. Говорят, что, уезжая из Ялты, он обратился с просьбой к Сталину: — Нельзя ли купить этот дворец? Сталин долго молчал, курил свою трубку, затем спросил Черчилля: — Какой палец у вас в Англии считается средним? Черчилль показал средний палец: — Этот. — А у нас этот, — сказал Сталин и сложил русскую фигу. Вошел Сталин, не один. Рядом с ним шел Уинстон Черчилль . Сталин представил гостя, пригласил всех к столу. Последовали тосты, и между Сталиным и Черчиллем возникло как бы негласное соревнование: кто больше выпьет? Черчилль подливал Сталину рюмку то коньяк, то вино, Сталин — Черчиллю. — Я переживал за Сталина, — рассказывал главный маршал, артиллерии А.Н. Голованов, — и часто смотрел на него. Сталин с неудовольствием взглянул на меня, а потом, когда Черчилля под руки вынесли с банкета, подошел ко мне: — Ты что на меня так смотрел? Когда решаются государственные дела, голова моя не пьянеет. Не бойся, Россию я не пропью, а он у меня завтра, как карась на сковородке, будет трепыхаться. У. Черчилль прибыл в первый раз в Москву, на переговоры со Сталиным . В частной беседе Черчилль спросил Сталина: «А чем ваша коммунистическая партия занимается?» И. Сталин, подумав, ответил: «Партия в своей работе убивает в человеке зверя». |
| Потом-то, пожалуй, она поутихла; сочла, что нет никаких богов; винить некого; и отсюда эта ее атеистическая религия – делать добро ради самого добра. И, конечно, она удивительно любит жизнь, радуется жизни» . «Кларисса как-то сочинила целую теорию Ей хотелось объяснить это чувство досады: ты никого не знаешь достаточно, тебя недостаточно знают. Да и как узнаешь другого? То встречаешь человека изо дня в день, то с ним полгода не видишься или годами. она сказала: она чувствует, что она всюду, сразу всюду. И чтобы узнать ее или кого-то там еще, надо свести знакомство с кой-какими людьми, с которыми в жизни не перемолвилась словом И вылилось это в трансцедентальную теорию, которая, при Клариссином страхе смерти, позволяла ей верить — или она только так говорила, будто верит (при ее-то скептицизме), что раз очевидное, видимое в нас до того зыбко в сравнении с невидимым, которое еще со стольким со многим связано — невидимое это и остается, возможно, в другом человеке каком-нибудь, в месте каком-нибудь, доме каком-нибудь, когда мы умрем» . То есть атеистка Кларисса фактически признает существование духов, которые «никогда не упустят случая напакостить, испортить человеку жизнь», а потом остаются «в другом человеке каком-нибудь, в месте каком-нибудь, доме каком-нибудь, когда мы умрем». Смыслы слов в мире миссис Дэллоуэй извращены. Рассуждая сама с собой об учительнице дочери мисс Килман и Питере, она с точностью до наоборот изменяет значение терминов. «Любовь и религия! – думала Кларисса, возвращаясь в гостиную, вся клокоча. Самые жестокие две вещи на свете, думала она и так и видела их неуклюжесть, ярость, властность, каверзность, бесстыдство... Разве сама она пыталась кого-нибудь обращать? Разве не желает она каждому, чтоб он был самим собою?» Впрочем, как извинение героине можно отметить, что религия мисс Килман и правда очень далека от христианства, а чувства Питера – все-таки не любовь той силы, которая могла бы исцелить ее больную душу. Подспудное стремление души к единству, реализуемому в Церкви в Евхаристии, принимает у Клариссы достаточно нелепую форму (если сравнивать ее с тем смыслом, который она в это вкладывает: «но если б Питер, положим, сказал: «Какой смысл в твоих приемах?» – она могла бы ответить (и ни от кого нельзя требовать, чтоб он принял такое): «Это жертвоприношение». |
| Почему ? Говорил выше и повторюсь: величие одного не возникает за счет унижения другого! Да низменность в поступках героев может быть – от этого никто не застрахован, но оценки того, что воспринимается как низменное и ничтожное, не должно выражаться низменно. Если их выражать подобным образом, то чем выразитель будет отличаться от ничтожества? Также я рад тому, что авторы фильма преодолели не менее стереотипную модель противопоставления «Патриарх Никон – протопоп Аввакум». Это, на мой взгляд, исторически объективно, логически обосновано, а потому и достоверно, поскольку на уровнях как институциональной, так и метафизической значимости эти две фигуры не равноценны и не сводимы по признакам ни общего, ни частного. Сколь не пытайся анализировать и сравнивать их, итог будет один – можно найти их сближение: как мыслителей, писателей-полемистов, проповедников конкретной эпохи; как лиц, оказавших определенное, но структурно не сопоставимое между собой влияние на жизнь общества, государства, Церкви; как лиц, с определенным психотипом и опытом духовного делания и, наконец, как архетип социокультурной и социально-политической мифологии. Их сближает эпоха, причем с атрибутом «никонианская», институционально-отраслевая принадлежность и политическая отвереженность с различием в причинах мер репрессивного воздействия. Достаточно ли этого – вопрос если не риторический, то открытый – дело вкуса… Что получается из подобных затей даже на современном уровне, видно на примере выставки «Патриарх Никон и его время» (Москва, ГИМ, 2002), организованной Е.М. Юхименко. На эту выставку с учетом уровня компетентности ее устроителя возлагалось много надежд, а все вылилось в банальное противопоставление «Никон и Аввакум», «разорители-никониане» и «страдальцы за веру — старообрядцы» на фоне масштабного доселе в подобном объеме не экспонировавшихся артефактов, причем никонианская их часть была поднята на такую высоту и с такой подсветкой, что возможности что-либо рассмотреть попросту не было. В итоге возникло множество недоумений, безответность которых все более проявляет несостоятельность подобного подхода. Как говорят, ладно, принимаем и эту Вашу позицию, все замечательно – еще раз увидели наследие «староверческой» культуры, но почему в исторической ретроспективе она не «никонианская»? И что уж такого ужасного натворили никониане, если и отличий разительных непосвященные не могут заметить? |
| Но епископ не поддался на их крики, и, руки к светилам воздев, он молвит голосом громким 1197 : «К чему спешите, слуги? Какими сомнениями вы взволнованы? Идите, чтобы не казалось, что вы уклоняетесь от начатой работы. Закончите работу, которую вы начали. Я же ведаю о любви Господа моего, и поэтому не отнимет Он у нас то, что сам дал». Сказал это, и смущенные духом слуги вернулись к работе. Такой дождь без конца лил с небес, что, можно было подумать, что второй потоп накрыл землю. И вылилось большое количество воды вокруг этого поля, но так, что ни внизу, ни там, где стояли братья и слуги, сильный поток не проронил ни одной капли. И это было похоже на то чудо о трех мальчиках, которых царь Вавилона велел сжечь в огне 1198 . Но одних, окруженных огнем, роса увлажнила, других, окруженных тучами, окутала ясность. Одни были удостоены прохлады посреди костра, другие заслужили того, чтобы не промокнуть посреди ливня. 11 . Но теперь мы обязаны ограничиться сказанным и поставить точку таким чудесам 1199 . О сколь много добрых дел, которые останутся в веках, во время своего долгого 56-летнего епископства сделал святой Далмаций! И сколько добрых дел Господь считает достойным совершать у его могилы после его смерти! Там с неба зрение нисходит к слепым, к глухим возвращается слух, свирепость демонов обуздывается и больным оказывается лечение. Из всех добрых дел, о которых правдивая молва упоминает, это – последние семь. Но чтобы способ изложения не выходил за пределы намерений и чтобы подошло желаемое число, мы охватили немногое краткостью такого стиля. Мы овладеваем краткостью того склада речи, как если бы имеющий семь видов дух и семь звезд подробно. Аминь. 1140 Л. Дюшене датирует его написание IX веком (Duchesne L. Fastes episcopaux de Pancienne Gaule. T. 2, P. 40, n. 2). 1142 Gregorius Turonensis. Vitæ patrum, IV, 1//MGH SSRM, T. 1,2/ed. B. Krusch. Hanover. 1885. P. 211–294. 1143 Сходного мнения касательно времени епископства Амантия придерживался и Л. Дюшене (L. Duchesne. Fastes episcopaux de l’ancienne Gaule. T. 2, P. 40, n. 2). 1145 Вольфрам X. Готы. С. 350; Корсунский А. Р., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи. С. 146. 1148 Wood I. N. Gregory of Tours and Clovis//Revue beige de philologie et d’historie Vol. 63. Bruxelles. 1985. P. 256–257. 1150 Там же, III, 2. Так как этому предшествовала некоторая борьба, окончательное назначение Квинциана епископом Клермона произошло около 516 г. 1151 Житие Далмация, 2. С. Дилл упоминает о некоем походе Теодориха Великого в Родез и Севенны в 524 г. (Dill S. Roman Society in Gaul in the Merovingian Age. NY. 1873. P. 159), однако нам не удалось найти подтверждение этого в источниках. Сам С. Дилл при этом ссылается на другой труд (Hogkin Т. Italy and Her Invaders. 6 vols. London. 1880. Vol. 3, P.414), в котором говорится только о расширении территории королевства Теодориха за счет бургундских земель севернее р. Дюранс и ничего – о Родезе и Севеннах. |
| Сначала единой даты новорожденного праздника не было. Его в разных странах начали проводить в разные числа марта. В России первый Международный женский день отметили митингами в 1913 году – ровно сто лет назад. В следующем году он впервые отмечался уже как раз 8 марта сразу в шести странах: Австрии, Дании, Германии, Нидерландах, России и Швейцарии. А всего через три года празднование Международного женского дня вылилось в заваруху такого масштаба, последствия которой мы расхлебываем до сих пор. Женщина и революция Женский и, шире, семейный вопрос занимали видное место в революционном движении. Революционеры ставили себе целью полностью уравнять женщину с мужчиной в правах и возможностях, которые ей предоставляет общество. Это называлось – " сделать ее свободной " . А что для этого, в частности, нужно? Отказаться от семьи – в том виде, в каком она нам досталась от Бога, истории и традиции. Правда, степень отказа от семьи была все-таки разной, в зависимости от радикальности самих преобразователей-прожектеров. Еще авторы утопий в коммунистическом духе (Платон, Кампанелла и др.) с семьей в своих мечтаниях обходились очень круто – впрочем, как и со многим другим. В их идеальных государствах упразднялись частная собственность и брак. Мужчины и женщины сочетались друг с другом по решению властей лишь для рождения потомства, и не более того. Порой кажется, что отношения полов, например, у Платона в его идеальном государстве больше напоминают племенной завод. Вводилось обязательное общественное воспитание детей. Дети ко всем взрослым должны были обращаться как к своим родителям, а взрослые все подрастающее молодое поколение должны были считать своими детьми. Основоположники марксизма крайне скупо говорили о том, как именно будет устроено коммунистическое общество. Как ни странно, в этом они видели свое преимущество. Они не собирались конкретно описывать " светлое завтра " , потому что картинки подобного рода считали беспочвенными утопическими прожектами, зато себя – трезвыми реалистами. По их мнению, только реальная жизнь сама может определить, какими конкретно будут отношения и общественные институты в будущем. Они лишь были уверены в коренном преобразовании всего, в том числе и института семьи и роли женщины в обществе. |
| Перед ними раскрывалась иная, неизвестная им раньше жизнь, иной мир, и сравнение его с бытом московским порождало мысль о коренном различи между ними: один представлялся построенным на образованности, на науке, в другом эта последняя решительно отсутствовала, так как «русские люди... в государстве своем научения никакого доброго не имеют и не приемлют». Первый был к тому же богаче, сильнее, искуснее второго, привлекал к себе всеми наслаждениями, какие могла обещать высшая и более утонченная культура. С того момента, как сознание этого различия и того основания, на каком оно покоилось, проникло в среду московского общества, мир последнего был нарушен, и в его настроении начался перелом. Выступив на более широкую политическую арену, великорусский народ увидел теперь необходимость в общении с другими народами подвергнуть поверке систему, созданную им в то время, когда он впервые увидал себя заключенным в одно государство, и как раньше выработалось его самосознание под влиянием отношений к соседям, так теперь изменение этих отношений повело к критике форм, в которые вылилось это самосознание. Естественно, такая критика появилась не сразу. Ей предшествовали простые заимствования от иностранцев в области материального быта, заимствования, совершавшиеся по преимуществу среди лиц высшего класса. Как государство стремилось перенять у иноземцев их военную и промышленную технику, так отдельные личности стали перенимать подробности домашней обстановки, вводить к себе продукты европейской промышленности и искусства. Следом за этой первоначальной стадией неизбежно являлась, однако, и вторая, более сознательная, в виде пробуждения критического отношения к родной обстановке, в результате которого возникала неудовлетворенность старыми формами жизни и стремление ближе ознакомиться с являвшейся на русскую почву наукой и культурой западной Европы, усвоить себе их плоды и с помощью их исправить домашние непорядки. Появился целый ряд таких лиц, которые стремились перенять обычаи и нравы иноземцев, начиная с внешних форм и кончая несуществовавшим раньше в Москве светским образованием. |
| И вот под влиянием этих чисто эгоистических целей из уст Софрония и Давыда, как лиц более других недовольных епископами окружниками и сделавших с самого начала окружное послание орудием для своих целей, и вылилось такое богохульное учение, что Иисус есть другое лице, чем Исус, что крест четырехконечный есть латинская ересь и проч. В этих грамотах было уже слишком много такого, чем противоокружники имели полное право гордиться, и на основании чего – считать себя победителями; но к их, может быть, неудовольствию, окружники настолько еще считали себя сильными, что не хотели признать себя побежденными, и на этот раз решились пустить в ход одну весьма крупную попытку противодействия своим врагам. Попытка эта состояла в следующем. Так как поддержанию и усилию происходивших в расколе смут из-за окружного послания весьма много содействовал Кирилл своими безрассудными и противоречивыми грамотами, что для защитников окружного послания было не безызвестно; то последние задались целью – лишить Кирилла на будущее время права – издавать свои грамоты и делать какие-либо распоряжения по общим церковным делам у старообрядцев, или, если можно будет, окончательно устранить его от управления митрополией. Действительно, задуманное окружниками было одним из радикальных средств – положить конец безрассудным распоряжениям Кирилла, и чрез то хотя несколько умерить происходящую в расколе распрю; но к несчастию это намерение родилось так поздно, что трудно было ожидать от исполнения его тех благих последствий, каких рассчитывали достигнуть чрез него окружники. Положение Кирилла в то время было таково, что никакими мерами, предпринимаемыми окружниками, как бы они строги и решительны ни были, нельзя было оттереть его от вмешательства в дела русских старообрядцев, и сделать его бесправным на это. Объявив себя заодно с раздорниками, и огласив окружников еретиками, он мог стать под защиту первых, и не обратить никакого внимания на то, что замышляли против него последние, тем более, что эти последние, как еретики, уже по одному этому теряли всякую компетентность суда над своим митрополитом, и последний поэтому мог вменить их суд за ничто для себя. |
| Профессор снова замолчал, прокручивая в памяти воспоминания. Лицо его заметно преобразилось: просветлело, озаряясь чуть заметной улыбкой. Что-то давно забытое, щемяще-сентиментальное появилось в его взгляде. — Знаете, Аня, в первый вечер она поджарила картошку. Да-да, просто поджарила картошку. Я сто лет не ел жареной картошки. А тут — целая гора! Мы уплетали её прямо со сковороды. Чёрный хлеб и жареная картошка! Никакого спиртного. По стакану молока! Мы чокались этими стаканами и беседовали о пределах познания. Мы по-разному понимали «бритву Оккама». — Бритву? — не поняла Аня. — Не ломайте голову, это философская категория. Уильям Окхэм, которого у нас почему-то сделали Оккамом, жил в четырнадцатом веке, спорил с папой римским… — Давайте лучше про Таню. — Да, про Таню, — осёкся Михаил Давыдович и сразу погрустнел. — Она пришла и на следующий день. Прибралась в квартире. Никто этого не делал. Даже я. Предпочитал нанимать женщин с улицы. Соседку нанимал, чтоб мыла и убирала. В общем, Таня вернула мне то, что у меня когда-то было и что я не умел ценить. После смерти жены… Жену я тоже, собственно, в могилу, которую Макар рыл, загнал. Об этом разговор отдельный, — профессор опять опустил голову, одно воспоминание затмило другое. — И вы стали с Таней жить? — напомнила Анна. — Да. Прямо-таки само собой всё получилось. И мне никого не надо было. Правда, моё отношение к ней вылилось опять же в безумную страсть. Ну, как бы вам сказать, Аня… Это когда объект, если позволите так выразиться, который находится с вами рядом… — Вам её постоянно хотелось раздеть, — ухмыльнулась Аня и, опережая удивление Михаила Давыдовича своим попаданием, объяснила: — Жила я тут последнее время с таким. Он мне еду приготовить толком не давал, хватал от плиты и тащил в постель. Говорил, что любит очень. Правда, жениться не хотел, у него семья была в Азербайджане. Даже не знаю, плохо или хорошо — такая страсть. — И я не знаю. Но жениться я был согласен. Её родители из провинциальной глуши приехали. Отец — моего возраста. Конечно, никакой особой радости они от нашего совместного проживания не высказали. Успокаивало их то, что я готов был жениться, был материально обеспечен, квартира опять же… В общем, смирились они как-то. А Таня уже беременна была. Да-да! Что вы так на меня смотрите? У нас с первой женой детей не было. А тут… И я, Аня, этому ребёнку не радовался. Нет, я не был против, но и радости особой не проявлял. А Таня его любила с того самого момента, как о нём узнала. |
| При первом чтении кажется, что все небесные тела созданы исключительно для Земли и что вообще весь данный текст можно понимать лишь в земном аспекте, в плане нашего повседневного бытия. В практической жизни мы видим, что все небесные тела действительно существуют для нас. Люди тысячелетиями жили на Земле, греясь в лучах Солнца, используя светила небесные для исчисления времени, то есть буквально, как говорится в тексте, для знамений, и времен, и дней, и годов. Было бы совершенно непонятно, если бы автор вместо своей прямой цели – показать человеку его место во Вселенной среди космических образований – стал бы излагать трактат по вопросу о «Большом взрыве», или о звездообразовании, или о происхождении квазаров, то есть обо всем том, что является достоянием исключительно науки, а не религии. Нам еще предстоит рассматривать данный вопрос в другом месте, когда перейдем ко второму аспекту понимания Откровения – о происхождении нашей Земли и о том, как протекали все эти дни в отношении именно к Земле. Теперь вернемся к обозрению всех четырех дней. День первый нашей Вселенной – это волновая, доатомная природа проявления материи. День второй – это появление вещества, начиная с атомов, появление трехмерных тел, отделенных друг от друга поверхностью (твердью). Может быть, лучше сказать – возникновение возможности существования этих тел. День третий – это принципиальная возможность возникновения всех процессов материального мира. Во всех этих днях онтологические возможности переплетаются с хронологическим их осуществлением 22 . Только после того, как было сказано о принципиальной возможности возникновения этих форм и о фактическом их осуществлении, автор Книги Бытия может перейти к общей картине мироздания, ко всему Космосу в его совокупности, включающему в себя и первый, и второй, и третий дни, а вместе с тем сказать о том, каким стал Космос в данное время. Только теперь появляется возможность показать всю картину Вселенной, то, во что вылилось содержание первых трех дней, о том, что же существует перед тем «моментом», когда в мир придет человек и застанет все это уже существующим. |
| Одним из странных последствий бубонной чумы, уничтожившей около трети трудовых ресурсов Европы, стал резкий рост заработной платы. Это произошло не сразу и во многом оказалось следствием первой реакции властей, которые приняли законы, замораживавшие заработки, и даже попытались снова привязать свободных крестьян к земле. Такие меры натолкнулись на мощное сопротивление, которое вылилось в целый ряд народных восстаний по всей Европе. Восстания были подавлены, но власти были вынуждены пойти на компромисс. Вскоре в руках простых людей оказалось такое богатство, что правительству пришлось издать новые законы, запрещавшие простолюдинам носить шелка и горностаевые меха и ограничивавшие количество праздничных дней, которые во многих городах и приходах стали съедать треть или даже половину года. Не случайно XV век считается расцветом средневековой праздничной жизни с ее механическими устройствами и воздушными змеями, майскими деревьями, пасхальными гуляниями и праздниками дураков . В последующие столетия ничего от этого не осталось. В Англии празднества подвергались систематическим нападкам со стороны пуритан, затем против них повсюду ополчились католические и протестантские реформаторы. В то же время благосостояние народа, бывшее экономической основой культуры праздников, улетучилось. Причины этого уже несколько веков являются предметом оживленных исторических споров. Что мы знаем точно, так это то, что все началось с массовой инфляции. С 1500 по 1650 год цены в Англии увеличились на 500 %, но зарплаты росли намного медленнее, из-за чего за пять поколений они сократились до 40 % от прежнего уровня. То же самое произошло повсюду в Европе. Почему? Стандартное объяснение предложил французский юрист Жан Воден в 1568 году. Заключалось оно в том, что после завоевания Нового Света в Европу хлынул мощный поток золота и серебра. По мере того как стоимость драгоценных металлов падала, цены на все остальное быстро росли, и зарплаты просто не поспевали за их темпами . Есть факты, подтверждающие эту точку зрения. |
|
|
