| Семья жила в нескольких километрах от Кимборово, в деревне Отрадное. Когда-то эта деревня принадлежала деду мальчиков, богатому смоленскому помещику А.С. Каретникову. Старый дом почти разрушился, Пржевальские возвели новый. Революция не оставила от имения камня на камне. Немецкая оккупация и бои Великой Отечественной войны довершили дело. Учился Николай Михайлович в гимназии в Смоленске (в наше время – Смоленская гимназия имени Пржевальского, старейшее учебное заведение города и области), успевал недурно, но ни отличником, ни паинькой не был. Отличался великолепной памятью, что спасало его при многих обстоятельствах. Гимназист Пржевальский запоминал материал почти моментально, а потому сдавал экзамены, как казалось его педагогам, без труда. Школьные предания хранят историю, как ещё отроком Коля был высечен за то, что отправил в плавание по Днепру свой дневник. Поспорил с однокашниками, что утопит дневник, и сделал это. Кому же охота спор проигрывать? А в остальном что? – уроки, драки, карты – обычная жизнь русского юноши дворянского рода середины прошлого века. Но мечты о дальних странствиях, вероятно, уже будоражили его сознание. Возможно, этому способствовали долгие прогулки с дядей-охотником, возможно – великолепные виды, которые открывались с высокого днепровского берега. Не зря потом, уже почти на исходе не слишком долгой жизни, Пржевальский заметит: «В сущности, путешественником надо родиться». Смоленск. Гимназия. Фото: www.globallookpress.com О гимназии, кстати, у него остались весьма печальные воспоминания: Значительное число предметов и дурной метод преподавания делали решительно невозможным, даже при сильном желании, изучить что-либо положительно. Подбор учителей, за немногими исключениями, был невозможный, они пьяные приходили в класс, бранились с учениками, позволяли таскать их за волосы. Русский офицер Окончив гимназический курс в 1855 году, 16-летний Пржевальский определился унтер-офицером в Рязанский пехотный полк. Затем, получив первый офицерский чин – прапорщика, был переведён в 28-й пехотный Полоцкий полк. |
| Итак, ежели есть какое утешение о Христе и какое общение Духа и ежели есть сколько–нибудь сердоболия и сострадательности, то исполни мою просьбу, прекрати все, приводившее в уныние, положи некоторое начало тому, что веселило бы на будущее время; сам веди других к лучшему, а не за другим следуй, куда не должно, потому что и телесные черты нельзя признать кому–либо так собственно принадлежащими, как душе твоей принадлежат мир и кротость. Такому же человеку прилично привлекать к себе других и делать, чтобы все приближающиеся к тебе исполнились кротостью твоего нрава, как благовонием некоего мира, ежели и есть теперь нечто противоборствующее, то в скором времени и оно познает благо мира. Но пока от несогласия имеют место клеветы, по необходимости непрестанно растут худые подозрения. Потому и им неприлично не порадеть обо мне, а более всех неприлично твоей чести. Ибо если и погрешаю в чем, то, вразумленный, исправляюсь. Сие же невозможно без свидания. А если не сделал я несправедливости, то за что меня ненавидят? И сие–то представляю в собственное свое оправдание. Но что скажут о себе Церкви, которые не на добро себе участвуют в нашем несогласии, об этом лучше молчать. Ибо веду слово не для того, чтобы оскорбить, но чтобы положить конец оскорбительному. От твоего же благоразумия ничто, конечно, не сокрыто; напротив того, и сам в уме своем изобретешь, и другим скажешь нечто такое, что гораздо важнее и совершеннее придуманного мною, потому что прежде меня видел ты вред, какой терпят Церкви, и больше моего скорбишь о том, издавна наученный Господом не презирать никого из меньших. Теперь же вред ограничивается не одним или двоими, но целые города и народы участвуют в наших несчастиях. Ибо нужно ли и говорить о той молве, которая идет о нас в странах отдаленных? Потому прилично твоему великодушию уступить любопрительность другим, лучше же сказать, если возможно, истребить ее и в их душе, самому препобедить огорчительное терпением. Ибо мстить свойственно всякому прогневанному, а стать выше самого гнева — это свойственно тебе одному и разве тому, кто близок к тебе по добродетели. Не скажу еще того, что негодующий на меня изливает гнев свой на человека, не сделавшего никакой несправедливости. Поэтому или прибытием своим, или письмом, или приглашением к себе, или каким тебе угодно способом утешь мою душу. А мое желание, чтобы твое благочестие явило себя Церкви и самим лицезрением твоим и словами твоей благодати подало врачевание мне и вместе народу. Поэтому если возможно сие, то всего лучше будет; а если угодно тебе и другое что, приимем и то. Только снизойди на мою просьбу и извести наверное о том, что заблагорассудится твоему благоразумию. 56 (60). К Григорию, дяде (По прошению Дорофея яснее выражает мысль, высказанную в предыдущем письме, обещает также согласиться на выбор дядей времени и места ко взаимному свиданию; наконец, объясняет, почему не может доверять брату. (Писано в 371 г.)) |
| 86 Не потому ли Иоанн Кантакузин решился на открытую узурпацию власти, обычно сопровождавшуюся физическим устранением малолетнего наследника престола, закамуфлировав ее опекунством, установлением родственных отношений с законным наследником и соправительством? . Возвращаясь к нашему документу, следует отметить, что никакие присяги не спасли юного наследника от другого претендента на императорский трон: Алексей Комнин, оставшийся после смерти отца (1180) десятилетним мальчиком, иа третьем году номинального царствования был задушен своим двоюродным дядей Андроником Комнином, 87 хотя и этот узурпатор давал покойному Мануилу присягу на верность его наследнику, а позднее повторил ее и самому юному императору. Что делать! Такое было время и таковы были нравы, которые, впрочем, – нужно с сожалением признать – не так уж сильно отличаются от нынешних. И еще одно. Была ли подобного рода реформа задумана и осуществлена Мануилом I Комнином под влиянием западноевропейской модели, явившись еще одним проявлением его политики окцидентализации государственных структур, как полагает Пертузи? Вполне возможно, хотя предпосылки для этого, как мы видели, уже давно созрели в Византии независимо ни от какого Запада. Власть, закон и «право на сопротивление» Идея правопорядка, строгой законности – это, можно сказать, idee fixe, общее место византийского законодательства, всей византийской политической литературы, с явной тенденцией быть возведенной в ранг некоего конституционного принципа. Так, например, для автора трактата «О политической науке» охрана законов – τν νμων φυλακ – это пятый из фундаментальных законов империи; тему законности развивают в целом ряде глав законодательные памятники VIII-UX вв. (Эклога, Исагога, Прохирон); немало официальных заявлений в этом роде содержится также в новеллах Юстиниана и других императоров. Концепцией «дихотомического правового мира», которой, следуя за Аристотелем, придерживались византийские правоведы, предусматривалось, как мы видели, особое право для «высших эшелонов власти» и особое – для остальной, управляемой части общества, хотя вместе нерасторжимая аристотелевская пара ρχος– ρχμενος и у византийцев составляла основу политической общности. Право второго члена данного уравнения основывалось хотя бы теоретически на принципе равенства всех граждан перед законом как в его коммутативной интерпретации, согласно которой социальная справедливость должна означать равенство всех независимо от социального положения каждого, так и в дистрибутивной, когда социальная справедливость должна быть надлежащим образом соразмеренной в распределении вознаграждений и наказаний в соответствии с заслугами или поступками каждого: каждому воздается именно ему принадлежащее право, которое совсем необязательно должно быть тождественным праву другого, – и это тоже равенство, причем равенство подлинное. 88 Что же касается первого члена уравнения – верховной власти, то ее право не столь однозначно и нуждается здесь в разъяснении. |
| Очередь возмущалась: — С утра нажрался! — Мы опаздываем! — Не стыдно?!?! Женщина с ребенком ругалась, что «дите голодное, а из-за таких…». Дите, видимо, и правда было голодное, потому что орало как резаное и пыталось схватить лежащие у кассы шоколадки. Подбежал огромный, угрожающего вида охранник. Очередь одобрительно загудела. Ну, думаю, сейчас он ему устроит трезвый образ жизни. А «громила» начал судорожно складывать продукты «пьянчужки» в пакет и причитать: — Дядя Коля! Что ж вы меня не позвали? Дядя Коля виновато улыбался и разводил руками. Охранник ему помог, отвел в сторону, а потом вернулся к нам и объяснил, что никакой дядя Коля не алкаш. У него был инсульт, и теперь он вот так пошатывается и плохо говорит. Я расплатилась… За мной была та женщина с кричащим голодным ребенком. И оказалось, что у нее не хватает денег на мороженое. Она уже решила отнести свой пломбир обратно, но ребенок так расстроился, что я подумала: «А не заплатить ли мне». Но меня опередил обруганный всеми дядя Коля. Он еще был в магазине и все слышал. Он вернулся и заплатил за это мороженое. Женщина краснела-бледнела-зеленела, но в итоге приняла этот маленький (или большой) подарок. А потом смотрела уходящему дяде Коле вслед и бубнила: — Вот кто меня всегда за язык тянет. Обидели хорошего человека. Вот такая история. Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. Материалы по теме 9 января, 2024 2 января, 2024 26 февраля, 2017 26 апреля, 2017 8 декабря, 2017 8 марта, 2024 23 февраля, 2024 18 января, 2024 16 января, 2024 9 января, 2024 2 января, 2024 26 февраля, 2017 26 апреля, 2017 Лучшие материалы Показать еще Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее! |
| Сергей Сергеевич Нилус, по-видимому, в последнее время вёл незаметную жизнь и более не заботился о своём отце. По всей вероятности у него больше не было контактов с живущими за границей родственниками и друзьями Нилусов. Лишь в ходе знаменитого Бернского процесса о «Протоколах сионских мудрецов» пробудился интерес к личности их издателя, Сергея Нилуса, а когда в октябре 1934 г. для второго слушания судебного разбирательства стали искать свидетелей, которые могли бы дать показания о Нилу-се и о происхождении «Протоколов», то «открыли» и сына Нилуса. С 1934 он поддерживал тесные связи с немецкой «Вельтдинст» (Мировой службой), агентством антисемитской пропаганды под руководством Ульриха Флейшгауера. В сотрудничестве с «Вельтдинст» Нилус видел возможность улучшить своё крайне напряжённое экономическое положение, которое он неоднократно подчёркивал в своих письмах. С целью сбора информации для «Вельтдинст» Сергей Сергеевич возобновил давно прерванную переписку с Еленой Александровной Нилус, своей мачехой, жившей в деревне в Калининской области. Он утверждал, что владеет ещё «двумя или тремя ящиками» с «сочинениями, письмами и книгами» своего отца, которые он хотел бы предоставить в распоряжение «Вельтдинста». Ящики были якобы отправлены в Варшаву, где однако след их пропал. Розыски «архива старого Нилуса» остались безуспешными. Также безуспешной оказалась попытка выпустить на немецком языке книгу его отца «Близ есть, при дверех. О том, чему не желают верить и что так близко» (Сергиев Посад, 1917). Порученный Николаю Маркову перевод оказался крайне недоброкачественным. Когда гранки были уже набраны, «Вельтдинст» должна была сообщить разочарованному сыну, что цензурное ведомство отказало в разрешении для печати, «так как пространные рассуждения Вашего отца о религиозных вопросах не соответствуют нашему современному мировоззрению». Тем временем Сергей Сергеевич Нилус встретился в Варшаве со своим дядей, Александром Афанасьевичем Матвеевым, самым младшим братом своей матери, и поступил к нему на службу. С апреля 1937 до сентября 1939 года он управлял принадлежащим Матвееву имением Великий Малышев, в Столинском уезде в Полесье. Позднее он вынужден был бежать от вступившей в город Красной Армии и уединился в части Польши, занятой вооружёнными силами Германии. При помощи своего друга Владимира Шелехова, представителя «Российского Фашистского Союза» в Варшаве и многолетнего сотрудника «Вельтдинста», ему наконец удалось найти должность в русском ведомстве по трудоустройству в Варшаве. |
| Похоже, в России назревает бунт. Не мужицкий — бессмысленный и беспощадный, и не бабий, с юмором воспетый советским классиком, а третий, вообще не поймешь какого пола, — бунт толерантности. Полки региональных детских библиотек заполняются книгами, разъясняющими провинциальным школьникам, что мама запросто может быть дядей, а папа — тетей. Далекие от такого прогресса родители возмутились. «Культура» — тоже. Новые знания распространяет в российской глубинке солидная столичная организация — Институт толерантности. Во многих городах, где институт создавал свои центры, «передовые» идеи не вызывали отторжения — возможно, потому, что народ там по библиотекам не ходит и сомнительных книжек не читает. А вот в Ульяновске горожане любят по старинке зайти в читальню. Однако, заглянув в детскую книжку московской писательницы Веры Тименчик «Семья у нас и у других», многие обомлели. И направили свои отзывы не в рубрику «Читаем вместе», а прямиком в областную прокуратуру — таких жалоб поступило уже более двухсот. Сейчас проводится психолого-лингвистическая экспертиза этой книги. Правоохранители говорят, что они и без родительских жалоб обратили на нее внимание. — Мы ежедневно проводим мониторинг интернета и СМИ, — пояснил «Культуре» старший помощник прокурора Ульяновской области Василий Зима. — Поводом для проверки послужила публикация на одном из сайтов о том, что в книге «Семья у нас и у других» содержится пропаганда педофилии и гомосексуализма. Если вас интересует мое личное мнение, я думаю, в 11-12 лет детям ни к чему знать о таких видах отношений... Плоды просвещения Что же такого ужасного в этой книге, если ульяновцы, собрав более тысячи подписей, потребовали от губернатора закрыть центр толерантности, открывшийся в сентябре прошлого года при Ульяновской областной научной библиотеке имени Ленина? Любопытно, что «Семья...» была впервые издана в 2006 году. Уже тогда в интернете появились нелестные отзывы. «Я не хотела бы, чтобы эту книгу прочли мои дети, — пишет одна родительница. — Во-первых, она низкого качества, во-вторых, с душком». Тем не менее сей труд выдержал еще два переиздания — в 2008 и в 2012 годах. |
| Эд. Мейер, полагая в основание своих суждений соображение филологического характера, видит в Шешбацаре сына Иехонии Шенацара, упоминаемого в ( 1Пар. 3, 18 ); Шешбацар, по Мейеру, был, следовательно, дядя Зоровавеля. Отрицая затем возможность рождение детей у Иехонии как до пленения его Навуходоносором (ему было в то время только 18 лет, и о детях его не упоминается в ( 4Цар. 24 ), так и во все продолжительное время темничного заключение в Вавилоне, от которого он был освобожден Евилмеродахом только чрез 36 лет ( 4Цар. 25, 27 ); этот ученый доказывает, что Зоровавелю ко времени выхода указа Кира могло быть не более трех лет. По смерти Шенацара, Зоровавель сделался его преемником по должности правителя Иудеи (Entsthg 76–79; Gesch. III, 195). Гольцгей считает Шешбацара также дядей Зоровавеля, но не отождествляя его с Шенацаром (Попов, 58–59). По Зеллину, Шешбацар – вообще давидянин, но не Шенацар, а быть может, сам Иехония (Studien II, Ss. 35–36, Anm.; Serubbabel. Ein Beitrag zur Geschichte der messianischen Erwartung und der Entstehung des Judentums. Leipzig, 1898. S. 7, Anm. 1). По мнению Никеля, Шешбацар – знатный израильтянин, быть может, отдаленный родственник царского рода; получил высокое звание потому, что прямого потомка Иехонии, способного к занятию должности наместника, не было: Зоровавель, внук Иехонии, был еще молод; но по смерти Шешбацара, достигший совершенного возраста Зоровавель, по праву принадлежности к царскому роду, занял его место (op. cit., Ss. 50–51, 123). Подобно Никелю, и Гуте считает Шешбацара иудеем, – быть может, потомком Давида, который с полномочиями наместника отправился в Иерусалим и там положил начало восстановлению храма; вместе с тем, он считает, вопреки Никелю (S. 51), весьма вероятным, что Зоровавель и Иисус сопровождали Шешбацара, имея, в свою очередь, данные им царем полномочия. И по предположению Гуте, Зоровавель был преемником Шешбацара по званию наместника (op. cit., Ss. 264–265, 267). Ленорман, самое прибытие Зоровавеля в Палестину относящий ко второму году Дария, несомненно отличает его от Шешбацара; вслед за изложением указа Кира, у него читаем: «один израильтянин по имени Сасбазар был провозглашен правителем, царем Иерусалима и непосредственно окружавшей его страны... |
| Связь с эфиром СМС: с мобильного телефона пошлите на короткий номер 5522 слово ВЕРА и через пробел вопрос, который хотите задать. Звонок в студию во время прямого эфира: 8 495 959-59-39. Звонок в студию: 8 495 950-63-56. Написать письмо: info@radonezh.ru play_arrow pause mute max volume play stop repeat Радио Радонеж Update Required To play the media you will need to either update your browser to a recent version or update your Flash plugin . Все мы родом из детства.Герои, которых любят все: миры Эдуарда Успенского. 21.10.2018 22:00 Александра Николаевна Матрусова Участники: Редактор цикла Н.В. Бульчук Миры, созданные Эдуардом Успенским, настолько детские и настолько близкие реальности, что читать его книги интересно и детям, и взрослым. И даже вырастая, мы не расстаемся ни с котом Матроскиным, ни с Чебурашкой, ни с дядей Федором. Невозможно представить детство без Чебурашки и крокодила Гены, дяди Федора и кота Матроскина. Они родились под пером Эдуарда Успенского и полюбились детям и взрослым и Советского Союза, и России. Казалось бы, книги написаны просто, и к языку Успенского взыскательные читатели любят предъявлять претензии, мол, слишком просто, примитивно. Но дети, начиная читать эти «просто» написанные книги, просто начинают читать. В чем же такая привлекательность героев Успенского? Спор в студии о любимых героях детства. Передача создана при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям. Дорогие братья и сестры! Мы существуем исключительно на ваши пожертвования. Поддержите нас! Перевод картой: Другие способы платежа: Версия для печати Добавить комментарий Электронное периодическое издание «Радонеж.ру» Свидетельство о регистрации от 12.02.2009 Эл ФС 77-35297 выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Копирование материалов сайта возможно только с указанием адреса источника 2016 © «Радонеж.ру» Адрес: 115326, г. Москва, ул. Пятницкая, д. 25 Тел.: (495) 772 79 61, тел./факс: (495) 959 44 45 E-mail: info@radonezh.ru Дорогие братья и сестры, радио и газета «Радонеж» существуют исключительно благодаря вашей поддержке! Помощь |
| Калинович в радости благодарит Бога: «Я теперь не один: она спасет меня от окружающих меня врагов и злодеев!» Между тем Полина, давно ненавидящая мужа, тайно посетив арестованного князя Ивана, едет в Петербург; она намерена использовать те же самые связи, которые некогда дали ее мужу место на службе, чтобы теперь уничтожить мужа и спасти князя Ивана. Калинович видит Годневу в мелодраме Коцебу «Ненависть к людям и раскаяние», в роли Эйлалии; при Калиновиче она играет особенно сильно и потрясает публику. В этот вечер узнают, что губернатор смещен и Калинович назначен исполняющим обязанности начальника губернии. У себя дома Годнева встречает Калиновича просто, дружески и с прежней любовью; рассказывает, как жила без него, как влюбилась в Белавина: «Все мы имеем не ту способность, что вот любить именно одно существо, а просто способны любить или нет». Белавин испугался возможного романа, не желая принять на себя ответственность за другого человека: «Ты тоже эгоист, но ты живой человек, ты век свой стремишься к чему-нибудь, страдаешь ты, наконец, чувствуешь к людям и их известным убеждениям либо симпатию, либо отвращение, и сейчас это выразишь в жизни; а Белавин никогда…» В эпилоге сообщается, что интриги Полины удались: Калинович «за противозаконные действия» уволен; князь оправдан. Вскоре князь окончательно разоряет Полину; не выдержав этого последнего удара, она умерла. Калинович выходит в отставку, женится на Настеньке и поселяется с нею и с ее дядей-капитаном в Москве, «примкнув к партии недовольных». Свадьбу главных героев автор отказывается считать счастливым концом романа: Калинович, «сломанный нравственно, больной физически, решился на новый брак единственно потому только, что ни на что более не надеялся и ничего уж более не ожидал от жизни», да и Настенька любила его уже «более по воспоминаниям». Г. В. Зыкова Горькая судьбина Драма (1859) В ожидании возвращения с заработков из Петербурга оброчного мужика Анания Яковлева, «человека из души гордого, своеобышного», работящего и хозяйственного, в празднично убранной избе, тревожно поглядывая на заметенную дорогу, беседуют две старухи — Спиридоньевна и Матрена, мать Лизаветы, жены Анания, в отсутствие мужа вступившей в любовную связь с молодым помещиком Чегловым-Соковиным и прижившей от него ребенка. |
| Всем этим пахла хвоя, это был запах каникул. Через два дня Горик и Женька должны бы ли ехать на дачу, но не к себе в Серебряный, а к Петру Варфоломеевичу Снякину, дяде Пете, старому товарищу отца и бабушки еще по ссылкам и Гражданской войне. У дяди Пети тоже были внуки, двое мальчишек, но Горик знал их мало и, хотя его очень привлекал неведомый Звенигород, называемый Русской Швейцарией, возможность покататься на лыжах с гор и пожить на прекрасной снякинской даче, про которую мама говорила, что это не дача, а дворец, а бабушка с легким неодобрением рассуждала о том, как меняются люди, было немного жаль расставаться с привычным Бором. На елку пришла Женькина подруга, тонконогая черноглазая девчонка Ася из ее класса, очень важничавшая, но Горик не обращал на нее внимания, и пришел двоюродный брат Горика Валера со своим отцом дядей Мишей. Из школьных товарищей не пришел никто: Леня Карась с матерью уехал в Ленинград, он часто ездил в Ленинград к родственникам, у Марата Скамейкина самого была елка с гостями, а Володька Сапог уехал на дачу в Валентиновку. Но Горик не жалел о том, что никого из них нет. Не прочь был отдохнуть от них: Леня Карась с его выдумками и тайнами порой угнетал Горика, он чувствовал, что впадает в зависимость, в какое-то рабство к нему; Сапог был малый компанейский, но любитель врать и хвастать, а Скамейкин — большой хитрец. Без них Горик жить не мог, он любил их, они были лучшие и единственные друзья, но от этой дружбы он уставал. С Валерой Горик виделся редко — дядя Миша жил за городом, в поселке Кратово, — но, уж когда братец приезжал в Москву, они с Гориком устраивали такой «тарарам», такой «маленький шум на лужайке», такой «бедлам», по выражению мамы, что у соседей внизу качались люстры. Часами они могли кататься по полу, сидеть друг на друге верхом, кружиться и пыхтеть, стискивая один другого что есть мочи, стараясь вырвать крик боли или хотя бы еле слышное «сдаюсь». И чем больше они потели, разлохмачивались, растрепывались, изваживаясь в пыли, чем сильнее задыхались и изнуряли друг друга, тем радостнее и легче себя чувствовали; это было как наркотик, они делались пьяные от возни, понимали умом, что пора остановиться, что дело кончится скандалом, но остановиться было выше их сил. |
|
|
