| Императрица, которая в данное время была увлечена внушенной ей тем же Протопоповым мыслью – взять на себя крест Екатерины Великой и искоренить крамолу, ухватилась за предложение сделать председателем Совета Министров кроткого, во всем ей покорного человека. И Голицын получил назначение. Двоюродная сестра кн. Голицына, очень дружная с ним Е. И. Мосолова рассказывала мне, что, сознавая полную свою неподготовленность к работе в таком масштабе, кн. Голицын упорно отказывался от назначения. Императрица потребовала его согласия, и он, не смогши устоять, согласился. Самые близкие его родственники, весьма любившие его за многие чудные качества его сердца, ужаснулись такому назначению и открыто высказывались, что добра от этого не выйдет, так как милый князь совершенно не годен для навязанного ему поста. Под влиянием всех переживаний атмосфера в Ставке всё более сгущалась. В отношении Государя в Ставке всё заметнее нарастало особое чувство – не то недовольства им, не то обиды за него. Усилились критика его действий, некоторое отчуждение от него. Кончался второй месяц, как он уехал из Ставки. Ставка должна была бы соскучиться без своего Верховного, а, между тем, создалось такое настроение, точно чины Ставки отдыхают от переживаний, которые будились пребыванием среди них Государя и его действиями. И когда в половине февраля стало известно, что 23 февраля Государь возвращается в Ставку, чины Ставки, особенно старшие совсем не обрадовались, – приходилось слышать: – Чего едет? Сидел бы лучше там! Так спокойно было, когда его тут не было. Узнав, что Государь 23 февраля прибывает в Ставку, я решил через день после его приезда уехать на фронт и там задержаться насколько возможно дольше. Моя поездка к тому же вызывалась необходимостью. Уже в это время шли усиленные приготовления армии к наступлению, которое должно было начаться ранним летом и быть решающим. Предупрежденный об этом, я должен был оживить и усилить работу духовенства на фронте. Не имея возможности объехать все части и переговорить с каждым священником, я решил на каждом фронте созвать съезд духовенства с непременным участием в нем всех дивизионных благочинных и представителей от духовенства госпиталей, санитарных поездов, запасных батальонов и пр. |
| Мы не располагаем данными, чтобы написать комментарии к рассматриваемому мнению князя Голицына и потому в точности не можем ответить на этот вопрос. Но что касается критической оценки его богословствования, то не находим никакого затруднения указать элементы его и их доброкачественность. Так его предложение ввести у нас «разлучение от стола и ложа» за личные преступления супругов вместо расторжения брака есть весьма известный институт католической каноники, опирающейся на догмат о нерасторжимости брака, как таинства. У католиков нет развода – потому что брак не расторжим, точно также как лицо раз посвященное во диакона напр. всегда остается диаконом, хотя бы оно отреклось от Христа – ибо благодать посвящения не изгладима. Но католическая каноника – по требованию обстоятельств – не затруднится расторгнуть какой угодно законный брак. Каким же путем? Двумя путями: во 1-х, благодаря необозримому множеству условий законности вступления в брак, ловкий делец – канонист всегда имеет возможность опровергнуть законность бракозаключения и объявить брак не существующим вовсе. Это первый способ. Второй путь – присуждение неуживчивых супругов к разлучение от стола и ложа: тут – видите ли – нет расторжения брака, а есть только разножитие супругов на основании 1Кор. 7:7 . Таким образом в обоих случаях спасен и принцип нерасторжимости брака и супруги разведены без развода. Князь Голицын из этой схоластической премудрости сделал уступку Евангелию только для вины – прелюбодеяния. Католик и супругов прелюбодеев разлучил бы только от стола и ложа, а брака бы не расторг, ну а наш обер-прокурор поступил в этом случае на основании «коренных законов» церкви: для всех же остальных вин он проектировал ввести целиком католическое учреждение 37 . В то время католичество было – да будет позволено так выразиться – модною религиею в наших аристократических кругах; нет ничего невероятного, что и князь Голицын рассматриваемыми католическими воззрениями хотел усовершенствовать наше отставшее право гражданское и даже церковное, это он мог сделать тем легче, что опору для такого предприятия он мог найти в той же Кормчей книге, на основании которой большинство членов законодательной коллегии с благою совестью установляли выше указанный причины развода, – именно в 49 главе, содержащей эклогу Льва Исавра. Совпадение поразительное. Так и случилось, что обе стороны, защищая различный воззрения на один и тот же предмет решительно заявляли, что они действуют «согласно с церковными и гражданскими законами» действовавшими и при патриархах и до патриархов и еще далее в древности, опираясь одни на 48-ю и другие главы Кормчей книги, а другие – на 49-ю. Но почему же превозмогло мнение последних – меньшинств? Да потому, что оно опиралось на «коренные законы» церкви -на Евангелие и могли свое мнение подтвердить текстами Нового Завета. |
| 31 марта 1861 года Никитенко записывает об обеде у графа Блудова 137 : «Графиня восхищалась стихами Хомякова, а Анненков 138 не находил в них ничего хорошего» 139 . РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ РАННИХ СЛАВЯНОФИЛОВ Таблица составлена главным образом по родословным сборникам кн. П. Долгорукова. В. В. Руммеля и В. В. Голубцова, кн. А. Б. Лобанова-Ростовского, П. Н. Петрова и «Русской родословной книге», изданной «Русской стариной», а также по примечаниям кн. Н. В. Голицына к «Дневнику Е. И. Поповой » и Д. А. Хомякова к письмам А. С. Хомякова, «Запискам Д. Н. Свербеева», «Хронике недавней старины» кн. Оболенского-Нелединского-Мелецкого и другим генеалогическим и историческим исследованиям. Алексей Андреевич Елагин, по свидетельству кн. Н. В. Голицына (см, «Дневник Е. И. Поповой », Введение, стр. XIII), приходится родственником Александру Николаевичу Елагину – свояку Д. Н. и Е. А. Свербеевых, но мы, к сожалению, не имели возможности установить степень их родства; да и по признанию исследователей. например П. Н, Петрова (см. «История родов русского дворянства, т, I, СПб, 1886, стр. 366), сведения о роде дворян Елагиных «очень неполны»: до настоящего времени они ограничиваются родословием, «.выданным в 1789 г, статскому советнику Льву Васильевичу Елагину», В письмах Гоголя (близкого семье Елагиных) упоминается «старик Василий Елагин», путешествующий в 1843 г. за границей, но в каком родстве состоит он с А. А. и A. H. Елагиными нам установить не удалось. Раздел II «Абсолютное христианское сознание» – вот основная позиция г. Херсонского. Если добавить сюда, что Хомякову в этом сознании он энергично отказывает, себе же, не страдая, очевидно, ложною скромностью, усиленно приписывает его, то не трудно понять и задачу его сочинения. А именно: «Нашею задачею, – говорит автор в Предисловии к своей работе, – было показать, что социальное учение Хомякова не отвечает высоте требований христианской религиозной свободы» (стр. V–VI). Таким образом, сочинение г. Херсонского, от начала и до конца, сознательно и преднамеренно, есть прокурорская речь, и задача ее – не уяснить учение Хомякова, а убедить читателя в предрешенном до всякого исследования осуждении его. Г. Херсонский не изучает Хомякова, и даже до такой степени невнимателен к подлинным его сочинениям, что не заметил основной мысли всего учения Хомякова – о необходимости конкретных форм для воплощения абсолютного начала жизни и, вместо того чтобы принять или мотивированно отвергнуть эту важнейшую сторону славянофильства, приписал Хомякову простое и наивное абсолютизирование условных форм. Г. Херсонский не только не обсуждает проблемы символа, разумея это слово в широком значении, но даже и не подозревает о существовании ее. Но это значит, что он даже не подошел к тому кругу мыслей, в котором одном только может и должно быть рассматриваемо учение славянофилов, и рассуждения его можно уподобить счету по пальцам, примененному в решении задач высшего анализа. |
| При таких обстоятельствах все деньги, которые мы дадим, будут потеряны, а у нас нет столько денег, чтоб их бросать. Думаю, что Испания взглянет на дело точно так же». 3 февраля французский поверенный в делах Беранже говорил вице-канцлеру князю Голицыну, что всякая посторонняя держава имеет право подкреплять кандидата своего, не исключая, однако, самовластно всех других вопреки польской вольности. Потом 1 марта говорил, что исключение Россиею саксонских принцев противоречит самим русским декларациям о сохранении вольности и прав республики. Князь Голицын отвечал, что Россия, конечно, больше, чем его двор, имеет интереса заботиться о ненарушимости польской конституции и рекомендует Пяста именно потому, что большая и здравая часть народа этого желает. Когда 29 марта вице-канцлер сообщил всем иностранным министрам записку о возможности вступления русских войск в Польшу вследствие насилий Браницкого и Радзивилла, то Беранже начал было на всякий пункт записки делать свои рассуждения и вопросы; но князь Голицын сказал ему, что он может довольствоваться тем, что находится в записке, и повторил, что интересы Франции относительно Польши и ее вольности никак не могут равняться с русскими. В Версали герцог Пралэн говорил русскому министру князю Дмитрию Алексеевичу Голицыну, как бы желательно было, чтоб Россия не вмешивалась в польские дела, распродала бы свои магазины в Польше и вывела оттуда свои войска и таким образом отняла бы у поляков всякий предлог к жалобам. Против этого места донесения Голицына Панин заметил: «А между тем сейм отложат, чего в Польше и домогаются, чтоб нашу партию там поставить без защиты и Браницкому с войсками все форсировать». Тогда же Пралэн говорил Голицыну, что их очень тревожит слух, будто императрица велела приблизить к польским границам значительное число войска, и дружески признался, что если сверх ожидания вольность и права Польской республики будут нарушены и она формально потребует помощи у Франции, то последняя найдется в очень затруднительном положении. |
| Ближайшие мнения были: что надо решиться известить Государя о проигрыше столицы. (Но разве она уже проиграна?) Признать, что большая часть войск перешла на сторону революционеров. Что генерал Хабалов никуда не годится, а нужен популярный генерал с диктаторскими правами. И что… и что… следовало бы получить право вступить в переговоры с Думой. То ли слишком сбитое этой же Думой с ног, то ли слишком преданное престолу (а куда он так отдалился, престол?!), правительство не ощущало за собой такого явного права: разговаривать со своим парламентом. Министр финансов Барк – вот кто был сейчас главный решительный и прагматический советчик. Он говорил: не успеют обернуться никакие телеграммы, нечего ждать никаких ответов – надо всё решать сейчас здесь самим. Но этот состав бессилен был решать! Наконец вошёл маленький искусственный темноокий – нет, зловеще-тёмный – Беляев. Так хотелось верить в его силу, что он – генерал, но кукольность его была наглядна. Так хотелось услышать от него каких-нибудь, может быть, победных вестей, – но он их не произнёс. А отошёл с Голицыным в сторону и стал ему толковать полушёпотом. Толковать, что единственный выход спасти правительство и всё положение – это отделаться от Протопопова, исключить его. Да князь Голицын разве думал иначе? Но не было у правительства права исключать своего члена: министры назначались и отрешались только самолично Государем. И даже самовольно уйти в отставку никакой министр не мог. Протопопов как почувствовал, что говорят о нём, да они и покашивались невольно. И впился в них красиво-страдальческими, совсем уже неуверенными глазами. Ну что ж, стоило начать обсуждение общее. Сели за стол. И князь Голицын голосом мерным и со всею сдержанностью великосветского обычая стал говорить о тяжёлом общем положении, в котором они почти бессильны. А для единственно возможного спасения правительства кто-то из членов должен принести себя в патриотическую жертву и добровольно уйти в отставку, не ожидая государева решения. И всё не называл – кто, всё кружился в околичностях, но, кроме может быть полуглухого министра просвещения, с первого слова всем было до такой степени ясно, что все и смотрели откровенно на Протопопова – с отвращением к нему и с надеждой спастись самим. Его отставка – может быть спасёт их всех. |
| Князь А. Н. Голицын вновь обратился к министру финансов, объясняя всю необходимость для пустыни просимой земли. Он привел также отзыв Курского епископа Владимира (Ужинского), который писал, что просимой землей никто не пользуется, а благодаря трудам иноков она станет плодородной. «Строитель Филарет просит для пустыни до 300 десятин земли, в том числе немалое количество (более одной трети. – А. И.) неудобной (топкое болото), в предположении, что труды пустынников сию бесплодную и ни для кого ни мало ныне неполезную землю обратят в плодовитую и полезную» 546 . Однако министр финансов по-прежнему отвечал, что невозможно выделить пустыни более 3 десятин 952 сажен земли 547 . Наконец, весной 1823 года он был уволен, и вскоре вопрос о лесе окончательно решился. Новый министр финансов генерал-лейтенант Е. Ф. Канкрин 548 уже 2 июня 1823 года докладывал Комитету министров, что «министерство финансов не усматривает особого затруднения к представлению Глинской пустыни просимого участка» 549 . Однако он находил возможность дать обители только 100 десятин 550 , но император не изменил своему слову и повелел отвести 300 десятин; об этом было объявлено на заседании Комитета министров 11 сентября 1823 года 551 . Князь А. Н. Голицын писал Курскому Преосвященному в октябре того же года: «Государь Император по сношению моему с г. министром финансов высочайше повелеть соизволил предоставить во владение Глинской Богородицкой пустыни просимый оною участок земли» 552 . Братия Глинской пустыни в знак благодарности устроили в обители 4 ноября 1823 года праздник с целодневным звоном. Торжество было столь велико, что даже службы в тот день совершались пасхальные, а по окончании литургии был благодарственный молебен с многолетием государю и всему Царствующему дому. Такое «торжество бысть многим во удивление» – так писал игумен Филарет в своих записках 1823 года 553 . В воспоминание этого радостного события настоятель Филарет, по согласованию с братией, установил ежегодный праздник в Неделю Православия, а в субботу перед нею – акафист Богородице «красного пения», что и вошло впоследствии в традицию этой обители 554 . |
| В конце октября 1820 года взбунтовался лейб-гвардии Семеновский полк – любимый и подшефный полк императора. По этому поводу он писал княгине С. С. Мещерской: «Речь идет об изыскании средства от зла, господство которого быстро распространяется при помощи тайных средств, которыми пользуется направляющий его гений сатаны. Это лекарство, которое мы ищем – увы! – сверх наших слабых человеческих сил. Лишь Спаситель силой Своего Божественного слова может доставить это средство. Воззовем же к Нему от всей полноты и пылкости наших сердец, чтобы Он соблаговолил пролить на нас Свой Святой Дух и направил нас по пути, который один может понравиться Ему и может привести нас ко спасению». Шаги по пресечению деятельности иностранных миссионеров предпринимались и ранее: так, 20 декабря 1815 года по Высочайшему указу были высланы из Петербурга все монахи иезуитского ордена, а 13 марта 1820 года они были изгнаны и из России; еще ранее были запрещены тайные общества в Польше и Дерптском университете. Впрочем, вернемся к дворцовым нравам, перемена которых весьма смутила князя Голицына; возможно, с целью рассеять свое беспокойство он поехал в келью Невской Лавры к Фотию, поздравить его с праздником. «Фотий же тогда стоял в переднем восточном углу у св. образов, опершись рукою на Божницу». Фотий стал убеждать князя, дабы он донес царю о душевредной книге Госнера, на что Голицын ответил: «Я ничего не боюсь; никто ничего сотворить мне не сможет; что может сотворить мне какой-либо архиерей, кто бы он ни был?», на что Фотий, «возбужден быв духом», сказал ему: «Веру мне имей, княже, что искушение тебе придет вскоре; Бог тебя предаст в руки тех, которые стараются тебя уловить ныне, яко ловцы премудрые Церкви, и уловят они, яко слуги Господни, ибо они за слово и дело Божие действуют; никто не постоит тогда за тебя, яко с ними Господь в деле правды и благочестия». Голицын был поражен этим предсказанием и попросил Фотия не оставлять его, после чего, «смиряясь от страха», упал на колени и поклонился Фотию в ноги. Фотий ответил ему: «Княже, что я тебе могу пособить, когда Бог будет против тебя? Как я за тебя буду подвизаться против Бога? Или ты не знаешь, что я раб Господа и Бога моего Иисуса Христа? Я тебе друг, но до святого алтаря; как начнется дело, где ты явно против святого алтаря, Бога и веры делаешь, там я первый против тебя; кто бы ни был человек, никому не предам ни за что истины, от веры ни словом ни делом не отступлю», и затем добавил: «О возлюбленный брат, друже! Никто тебя не любит, как я люблю тебя за любовь твою ко мне; но паче Бога я никого любить не могу; я верный слуга Бога моего в деле Его, я друг тебе до святого алтаря». «По многой беседе целовавшись, расстались в жалости друг о друге». |
| «Помимо особой сложности и ответственности задач, подлежащих выполнению органами дознания и розыска, следует принять во внимание и высокое государственное и историческое значение работ по исследованию настоящего дела, и поэтому, кроме опытности и знаний, к агентам розыска должны быть предъявлены особые требования, необходимы люди безупречно честные, с известными принципами и нравственными устоями, способные работать не только «за страх, но и за совесть». К сожалению, в первые три месяца работ круг лиц, коим можно было бы доверить дело розыска, был крайне ограничен; милиция находилась в стадии сформирования и по своему составу была совершенно неудовлетворительной; в силу этого пришлось пользоваться услугами Екатеринбургского управления уголовного розыска, во главе которого стоял достаточно способный и образованный начальник А. Ф. Кирста, но, к сожалению, не обладавший качествами, о которых сказано выше. Еще до принятия мною дела к своему производству, А, Ф. Кирсту от бывшего начальника гарнизона генерал-майора Голицына были переданы на расходы по розыску 4000 рублей, быстро и в значительной мере непроизводительно им израсходованные. Названный начальник розыска, увлекаясь своей ролью, пытался действовать независимо от судебной власти, что, конечно, отражалось на ходе и успешности работ; состав остальных чинов розыска, хорошо мне известный по моей прежней службе в прокурорском надзоре, также был далеко не на высоте своих задач. Независимо от этого, чины уголовного розыска были обременены исполнением своих прямых обязанностей по раскрытию общеуголовных преступлений, а по отсутствию средств и сил не представлялось возможным освободить их от несения этих обязанностей. Трудность работы усугублялась еще рядом следующих неблагоприятных условий: отсутствием денежных средств, потребных на расходы по розыску (только в начале октября в мое распоряжение поступило от генерала Голицына 3000 рублей и затем в начале января сего года 6000 рублей), ограниченностью территории, отсутствием налаженных аппаратов власти на местах, затруднительностью сообщений, близостью фронта и разрозненностью действий отдельных представителей власти (по преимуществу военной), имевших то или иное отношение к делу. Местная высшая гражданская власть в лице коалиционного Уральского Областного Правительства стояла совершенно в стороне от дела, проявляя к нему полное безразличие. Бывали случаи, когда действиями представителей власти причинялся серьезный ущерб интересам дела (истреблялись свидетели, от которых можно было ожидать полезных для дела сведений, захватывались вещи и документы, имевшие для дела значение доказательств и тому подобное). |
| В данном случае необходимо еще было предварительно собрать подробные и, по возможности, точные фактические данные о современном положении духовенства в материальном отношении, так как, только располагая подобными указаниями, и можно было выработать предположения, отвечавшие требованиям действительной жизни. Правда, вопрос о материальном обеспечении церковных причтов был поднят еще в последней четверти ΧVIII столетия, когда началось уже и собирание статистических данных о числе членов причтов и размерах получаемых им доходов, но, как видно, первые подготовительные работы не дали удовлетворительных результатов, и правительство не располагало необходимыми данными для практического решения возбужденного вопроса, признавая такие статистические данные необходимым условием целесообразных и успешных работ в деле практического осуществления намерений правительства, обер-прокурор 29 августа 1806 года вменил в непременную обязанность всем епархиальным преосвященным сообщить ему в самом непродолжительном времени необходимые сведения о числе и материальном обеспечении церквей и приходского духовенства. «По соизволению Его Императорского Величества», писал Голицын епархиальным архиереям 667 , «прошу Ваше Преосвященство употребить всю возможность к незамедлительному доставлению мне сведений о числе церквей, материальном обеспечении их и духовенства и о планах академий, семинарий и училищ». И нужно заметить, что обер-прокурор настойчиво требовал от преосвященных аккуратного исполнения данного им поручения, внимательно относился к сообщаемым ими сведениям и, в случае недостаточной полноты полученных данных, обращался к архиереям с новыми запросами. – «В присланных сведениях», писал Голицын черниговскому архиепископу Михаилу 668 , «вы не обозначили, сколько стоит содержание на казенном коште каждого воспитанника местной семинарии, а так как при соображениях об устройстве училищ и материальном обеспечении духовенства необходимо иметь хотя бы примерные сведения по этому вопросу, то прошу сообщить мне указанные данные». С такими же требованиями, осложненными еще просьбой сообщить точные сведения о стоимости содержания своекошных воспитанников семинарии, обер-прокурор обращался к псковскому 669 , нижегородскому 670 , костромскому 671 и полтавскому 672 епархиальным преосвященным. |
| Гр. П. Н. Апраксин находит, что, как видно из прений, не все Члены Собора находятся в равных условиях: одни знают о проэктируемом центре и что именно задумано, другие ничего не знают и их естественно объемлет –может быть напрасная – тревога. Ясно, что прежде всего надо поставить всех Членов Собора в одинаковыя условия и всех ознакомить с сущностью проэкта, с мнениями большинства и меньшинства Предсоборной Комиссии, о которых здесь говорилось. Высокопреосвященный Председатель предлагает объявит перерыв, после которого заслушать доклад Предсоборной Комиссии. После перерыва Член Предсоборной Комиссии кн. В. В. Голицын докладывает о работе Предсоборной Комиссии по вопросу о церковно-народном центре. В ней сразу же возникла мысль о том, что такой исключительный случай, как созыв Собора Зарубежной Русской Православной Церкви с участием клира и мирян, съехавшихся со всех концов света, необходимо использовать для того, чтобы подтвердить идею Святой Руси и создать орган, который и после окончания Собора, по указаниям последнего, проводил бы эту идею, по мере возможности в жизнь. Однако, в подкомиссии, куда передан был этот вопрос, мнения разделились: большинство считало, что создаваемый центр должен не только разрабатывать идеологию, но и глубже войти в жизнь, применяя эту идеологию в практической деятельности, напр. благотворительной, просветительной и др., меньшинство стояло за ограничение деятельности центра лишь разработкой идеологии. Затем отдельные члены подкомиссии высказывали мнения, отличавшияся от мнения и большинства и меньшинства. Поэтому подкомиссия не пришла к определенному решению. Не вынесла его по существу вопроса и Предсоборная Комиссия. Кн. Голицын прочитывает проекты центра, составленные большинстваом и меньшинством подкомиссии Предсоборной Комиссии, и докладывает, что в последнюю был представлен согласительный проэкт С. Н. Трегубовым, который Комиссия и одобрила. По предложению Высокопреосвященного Председателя, Секретарь Предсоборной Комиссии П. С. Лопухин объясняет, что меньшинство подкомиссии, к которому принадлежал и П. С. Лопухин, находило, что надо Русским людям помочь уяснить себе идею Святой Руси, это безценное сокровище Русского народа и собрать всех, кто тянется к этой идее и вынашивает ее в себе, что нужно идейное и духовное объединение. Большинство считало, что людей надо занимать не идеями, а практической работой и для этого создавать организацию, но тогда это будет только еще одна в и без того слишком длинной цепи русских общественных организаций. |
|
|
