| Подобным образом то же может быть замечено и в уверенной воле. Ведь разве не было бы бесстыдством человеку, говорящему: «Я желаю быть блаженным», сказать: «Быть может, ты обманываешься»? Если же он скажет: «Я знаю, что я желаю этого, и я знаю, что я знаю это», он может добавить к тем двум и то третье, что он знает те два, и то четвертое, что он знает то, что он знает те два, и так до бесконечного числа. И точно так же, если кто скажет: «Я не желаю обманываться», разве не будет истинным то, что он не желает обманываться, вне зависимости от того, обманывается ли он или нет? Но разве не было бы совершенным бесстыдством сказать ему: «Быть может, ты обманываешься», ибо в чем бы он ни обманывался, он все же не обманывается в том, что не желает обманываться. Если же он скажет, что он знает это, он добавит такое число того, что он знает, какое пожелает, и поймет, что это число бесконечно. Ибо тот, кто говорит: «Я не желаю обманываться, и я знаю, что я не желаю это, и я знаю, что я знаю это», может и здесь обнаружить бесконечное число, хотя его выражение и не было бы полным. Есть и» (многое) другое из того, что может опровергнуть академиков, утверждающих, что человек не может ничего познать. Однако надо знать меру, в особенности потому, что это не есть то, что мы предприняли сделать в этом труде. По данному поводу в первое время нашего обращения нами были написаны три книги; и тот, кто их сможет и пожелает прочитать, а прочитав, поймет, уже не будет встревожен всем тем множеством доводов академиков против познаваемости истины. Ибо, поскольку есть два рода того, что познается (один — это то, что воспринимается душой посредством телесных ощущений; другой — это то, что воспринимается душой посредством себя самой), постольку те философы много разглагольствовали в опровержение (познаваемости посредством) телесных ощущений, но ни коим образом не могли подвергнуть сомнению то истинное, что душа воспринимала увереннейшим образом посредством себя самой, каковым, например, является суждение, о котором я говорил: «Я знаю, что я живу». |
| Флп.4:8 . Наконец, братия мои, что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте. Здесь Апостол в одном увещании соединяет все, что ему хотелось внушить читателям. – «Наконец« – правильнее: «в отношении к остальному» ( τ λοιπν). Мысли читателей должны быть направлены на то, что «истинно», а не на обман и лицемерие (и в теоретическом, и в нравственном отношении), на «честное» или достойное ( σεμν), как прилично благородным душам, сторонящимся от всего пошлого, на «справедливое», т. е. на то, чего требует наш долг, на «чистое», т. е. на беспорочность внутреннюю, с которой несовместимо грязное настроение, на то, что «любезно людям» и «достославно» у них, напр., на благотворительность, на всякую «добродетель» саму по себе и на всякую «похвалу», т. е. на ту же добродетель, поскольку она вызывает и людях восторженное к себе соотношение. Замечательно, что термины, какие Апостол здесь употребляет, все известны были и в греческой морали. Апостол как бы хочет этими общими терминами сказать христианам, что они не должны отставать от лучших людей язычества… Флп.4:9 . Чему вы научились, что приняли и слышали и видели во мне, то исполняйте, – и Бог мира будет с вами. Апостол ставит себя примером для подражания и говорит, что если читатели будут идти намеченной им дорогой, то «Бог мира " будет с ними. Таким образом заключение 7-го стиха здесь повторяется. Апостол хочет сказать, что добродетели ценны в особенности потому, что ведут к общению с Богом, Который дает истинный мир душам людей. Флп.4:10 . Я весьма возрадовался в Господе, что вы уже вновь начали заботиться о мне; вы и прежде заботились, но вам не благоприятствовали обстоятельства. Апостол выражает свою радость о том, что филиппийцы прислали ему пособие, и прибавляет, что это благодеяние принесло пользу и им самим, утвердив в них чувство любви к Апостолу. Флп.4:11 . Говорю это не потому, что нуждаюсь, ибо я научился быть довольным тем, что у меня есть. |
| Недавно от Господа названный блаженным за свою веру, он стал смело и горячо отговаривать Иисуса Христа от путешествия в Иерусалим, где Его ожидали страдания. «Что значит, — говорит святитель Златоуст, — что тот, который удостоился откровения и был назван блаженным, так скоро споткнулся и упал, что побоялся страданий? Но что удивительного, если это случилось с человеком, который не получил об этом откровения? Чтобы знать тебе, что он не от себя произнес слова: «Ты Христос, Сын Бога Живаго» (Мф. 16:16), смотри, как он смущается и недоумевает о том, что ему еще не открыто, и много раз слыша, не понимает, что говорят ему. Он познал, что Иисус Христос есть Сын Божий; а что такое тайна Креста и Воскресения, то ему еще не было известно. Видишь ли, что Иисус Христос справедливо запретил сказывать другим? Если те, которые видели многие чудеса, слышали столько неизреченных тайн, соблазнились при одном слухе о страданиях, притом не только прочие апостолы, но и верховный из них, Петр, то представь, какому бы соблазну подвергся народ, если бы он знал, что Иисус Христос есть Сын Божий, и потом увидел, что Его распинают и оплевывают, между тем, как не разумел еще сокровенного в сих тайнах, не принял Духа Святаго?» Таким образом, в словах Петра повторилось второе из искусительных предложений в пустыне Иорданской: «если Ты Сын Божий, бросься вниз..». (Мф. 4:6). Петр все еще воображал, что Христос будет земным царем, и что для Него лучше всего силе врагов противопоставить Свою силу. Но Господь отверг этот соблазн с такой же силой, с какой отразил Он слова искусителя в пустыне: ОН ЖЕ, ОБРАТИВШИСЬ, остановился и обратился ко всем ученикам Своим и, устремив строгий взор на противоречащего Петра, СКАЗАЛ ПЕТРУ: ОТОЙДИ ОТ МЕНЯ, скройся с глаз Моих, САТАНА! злой советник! ТЫ МНЕ СОБЛАЗН! Вместо камня веры ты являешься для Меня камнем преткновения, даешь советы губительные, противные воле Отца Моего, ПОТОМУ ЧТО ДУМАЕШЬ НЕ О ТОМ, ЧТО БОЖИЕ, НО ЧТО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ! Ты не знаешь и не думаешь, что все это предусмотрено Самим Отцом Моим, и должно совершаться без всякого стеснения свободы человеческой. Ты судишь по-человечески, думаешь, что страдания для Меня позорны и не свойственны Христу, но это — рассуждение плотское; «если бы ты, в Божественном Духе, освободившись от плотских помыслов, выслушал сказанное Мною, то понял бы, что это Мне весьма прилично. Ты думаешь, что страдать для Меня низко; а Я тебе говорю: эта мысль — не страдать Мне — от диавола. Так Господь страхом противного рассеивает боязнь Петра» (свт. Иоанн Златоуст). |
| А также: «Кто от земли, тот от земли и говорит о земле; Кто пришел с неба, Тот над всеми» . Здесь он снова говорит о том, что все земные думают и рассуждают о земном, что они не Христовы; он никого не оставляет посередине. Но свободная воля — это не Тот, Кто приходит с неба, поэтому она должна рассуждать и думать о земном. Если бы у человека когда-нибудь, где-нибудь, в чем-нибудь была бы какая-нибудь сила, которая не помышляла бы о земном, то Креститель должен был бы ее исключить и не говорить вообще обо всем, кроме Христа: «с земли», «рассуждает о земном». Это то же самое, что Христос говорит ниже, в главе восьмой: «Вы от мира, Я не от мира. Вы от нижних, Я от вышних» . А те, которым Он говорил, обладали свободной волей, т. е. разумом и желанием. И, несмотря на это, Он говорит, что они от мира. Что нового сказал бы Он, если бы сказал, что они от мира сего по плоти и по своим грубым чувствам? Разве прежде об этом не было известно? Зачем надо было говорить, что люди, поскольку они плотские, от мира? Ведь так и животные тоже были бы от мира? А есть ли место для свободной воли там, где Христос у Иоанна, глава шестая, говорит: «Никто не приходит ко Мне, если не привлечет его Отец Мой»? Ибо Он говорит, что необходимо каждому слушать и учиться у самого Отца, потому что надо, чтобы все научились от Бога. Здесь, конечно, Он учит, что не только дела и рвение свободной воли ничего не значат, но даже и слово Евангелия (о котором идет речь в этом месте) они станут слушать напрасно, если внутри них не будет говорить, научать и влечь их сам Отец. «Никто,— говорит Он,— не может прийти»; значит, и при помощи той силы, с которой человек способен устремиться к Христу. То есть утверждается, что для того, что относится к спасению, это ничто. И свободной воле нисколько не помогает то, что Диатриба приводит из Августина, дабы перетолковать это совершенно ясное и понятное место, а именно то, что Бог влечет, подобно тому как мы приманиваем овцу, показывая ей ветку. Этим сравнением она хочет доказать, что в нас существует сила, при помощи которой мы можем следовать за Богом, однако это сравнение здесь ничего не значит. Потому что Бог являет нам не что-нибудь одно, а все свое добро, даже самого Сына своего Христа. Однако ни один человек за ним не следует, если только не считать, что Отец изнутри являет одно, а влечет к иному! Потому что весь мир преследует Сына, которого Он явил. Это сравнение очень подходит к благочестивым, которые и есть овцы, знающие своего пастыря — Бога; они живут духом, идут и следуют, куда бы ни повел их Бог и что бы Он им ни явил. Нечестивый же, даже услышав слово, не идет, если нет в нем влечения изнутри и не учит его Отец, что Он делает, щедро даруя дух. Это иное влечение, чем то, которое действует извне. Тут Христос явлен через просветление духа, который восхищает человека к Христу сладчайшим образом и допускает Учителя, наставляющего, и Бога, влекущего, больше, чем сам человек, просит Его и стремится. |
| Бог не то безумное существо, которое мы создали у себя в уме и к которому относимся соответственно своим представлениям – А что мне делать с таким Богом? Потому что мы такого Бога им преподносим, но Бог не такой. Бог берет на Себя ответственность до такой степени, что смиряется перед Своим творением и буквально не видит того, что мы искривили. Искривили потому, что я сам кривой. Обычно мы сами становимся кривыми. Поэтому Бог берет на Себя ответственность за то, что сделал ты, и входит в этот мир, и, чтобы объяснить нам, что Он хочет сказать, восходит на Крест. И делает это не оттого, что Ему это нравится и Он этого ищет, а потому, что для нас это – единственный способ понять Его слова. Понимаете, о чем я говорю? У нас не было другого способа понять того, что Он нам говорит. Необходимо было, чтобы мы Его умертвили, чтобы понять, что Он в точности имеет в виду. «Быв послушным даже до смерти» (Флп. 2, 8), и эта Его любовь – до смерти. Эта сверхъестественная любовь – это тайна Церкви, достояние Церкви, и поэтому Церковь никогда не будет иметь конца. Бог не понимает языка фарисея и не отвечает на него. Он понимает язык, подобающий Ему, – язык смиренномудрия, и все языки, синхронные ему. А когда говорит фарисей, Бог даже не знает, что он сказал. Если спросишь Его: «Что он сказал?» – Он ответит: «Я не понял. А о чем он так долго говорил?» То, что говорит фарисей, не имеет смысла, потому что оно противоположно смиренной любви, которой является Бог. «Этот такой-то, тот такой-то», – и прочее. И вы видите эту жуткую историю с прелюбодейкой, которая кажется скандальной в глазах моралистов, пускай они этого и не говорят. Ведь сами священники избегали говорить об этом месте Евангелия, особенно в былые времена. Ее хватают на месте преступления, окружают и ведут к Нему. Они не знали, что им делать, вы знаете эту историю, и спрашивали друг друга: – Что же нам теперь делать? Что говорит Закон? В каноническом тексте мы читаем, что, когда Ему говорили о женщине, Христос сидел и писал на земле. А что Он писал? В одном апокрифическом евангелии упоминается, что Он писал имя фарисея, стоявшего поблизости, и имя его любовницы. Понимаете? «Иоанн – Васула…». А потом другое имя, и рядом – имя соседки. Люди были в ужасе. Только так Он убедил их, поскольку человеколюбие им было чуждо. После этого Христос говорит известные слова: |
| Вы видели, что болезни, потрясения не проходят бесследно, когда ты возмущаешься, теряешь контроль над собой, расстраиваешься, потому что за всем этим следуют болезни. Видишь, как одно ведет к другому, и не остается мира в сердцах наших. Но когда у тебя в сердце мир, тогда ты смотришь на всё по-другому, ты здоров и иначе воспринимаешь жизнь. И это — чудо, это дар Христов тем, кто посвящает себя Ему, кто отдает себя Ему, верует. Веруй же, веруй живо во Христа, веруй воистину. Пастырь Добрый Верую, что Христос существует. Верую, что Христос повсюду, верую, что Христос рядом со мной, управляет моей жизнью. Верую, что сейчас, когда я говорю, Господь движет моими устами, и я говорю. Верую, что сейчас мое сердце стучит, потому что Господь повелевает, и оно стучит. Верую во Христа, что если Он желает, чтобы я пожил еще несколько лет, то я буду жить, а если хочет, чтобы я вскоре отошел — через несколько дней, сегодня, через несколько часов или минут, — верую, что будет то, чего хочет Он. Почему же тогда мы расстраиваемся так сильно? Чего ты добьешься, если расстроишься? Что ты изменишь в своей жизни, если тебя охватит паника, если начнешь совершать хаотические движения, бросаться туда-сюда и тебя охватит беспокойство? Да, действуй, не сиди сложа руки — я не имею в виду, что ты не должен ничего делать. Но что тебе надо делать? Успокоиться. Это ты и сделай. Это — великое дело. Великое дело — успокоиться. Довериться. Возьми свою проблему и положи ее к ногам Христа. Возьми свою обиду и скажи: «Господи, у меня вот эта проблема, я хочу поделиться ею с Тобой. Хочу сказать Тебе о ней, положить ее к Твоим ногам, обсудить ее с Тобой. Хочу, Господи, сделать Тебя участником того, что меня занимает, и совершить то, что говорится на святой Литургии: что мы сами себя, и других, и всю жизнь нашу Тебе предаем». Себя — то есть это я и все мои проблемы: экономические, связанные со здоровьем, личные, межличностные, всё, что меня мучает. Друг друга и всех остальных: моих родителей, братьев, друзей, коллег по работе, соседей, всех — вмести всех их в сердце твое и отнеси Христу, положи их там и скажи: «Господи, я привел их к Тебе. Вот, возьми их всех. Они близкие мне люди, я люблю их, молюсь о них, хочу для них что-нибудь сделать, но что я могу? Что я могу сделать, кроме этого? Что? Ведь я ограничен, ведь у меня есть предел, силы мои ограничены, ведь я не вечен, не всемогущ, не всесилен, не премудр, не всеведущ — всё это есть у Тебя, всё это — Твои свойства. Поэтому, Господи, я беру свои проблемы, вопросы и вверяю их Тебе». |
| Если же (Сын) — творение, то таким образом Он есть образ Создателя? И конь, не может быть образом человека. Если образ не представляет неизменности Невидимого, так что препятствует и ангелам быть образом? Ведь и они невидимы, — хотя и не для себя самих, — и душа невидима; но из–за того только, что она невидима, разве она — образ? Если и образ, то не такой, как Он « рожденный прежде всякой твари ». 2. Что же, говорит? Значит Он создан? Почему это так, скажи мне? Потому, что он назвал Его перворожденным. Но он не сказал: первосозданный, а — перворожденный. Затем, если ты называешь Его сотворенным потому, что (апостол) назвал Его перворожденным, то что ты скажешь, когда услышишь, что Он называется братом? Действительно Писание называет Его также братом, уподобившимся по всему нам. Ужели вследствие этого мы будем отвергать даже и то, что Он — Творец, и утверждать, что Он не имеет никакого преимущества пред нами ни по достоинству, ни по чему–нибудь другому? И кто, имея ум, может говорит это? Слово — перворожденный не показывает достоинства и чести, а выражает только время. Но если Он не имеет никакого преимущества перед нами, то в этом смысле Он — перворожденный по отношению ко всему, а в таком случае Бог Слово будет подобосущен и камням, и деревьям, и прочему. « Рожденный прежде », — говорит, — « всякой твари ». Но скажешь: Он назван перворожденным, значит — создан. Да, если бы так, если бы не приписывались Ему и другие подобные свойства, как то: « первенец из мертвых, дабы иметь Ему во всем первенство ». Скажи мне, что показывают (слова): « Первенец из мертвых »? Конечно не то, что Он первый воскрес; (апостол) не сказал просто, что (Он первый из) мертвых, но что Он перворожденный из мертвых, и не сказал также, что Он первый умер, но что Он воскрес, как перворожденный из мертвых, так что (апостол теми словами) показывает только то, что (Христос) был начатком воскресения. Стало быть не иное что–нибудь (говорит он) и в настоящем месте. Затем он приступает наконец к самому догмату. Так как Он древле приводим был ангелами, а ныне (приходит) сам, то, чтобы не подумали, будто Он моложе (ангелов), (апостол) показывает, во–первых, что (ангелы) не имели никакой силы, в противном случае не Он извел бы нас от тьмы, а потом утверждает, что Он был раньше их, и в доказательство того, что Он раньше их, приводит то, что они от Него созданы. « Ибо Им », — говорит, — « создано все ». |
| И Он пришед обличить мир о грехе и о правде, и о суде: о грехе, что не веруют в Меня: о правде, что Я иду к Отцу Моему, и уже не увидите Меня; о суде же, что князь мира сего осужден. Утешитель придет. Какая же от того польза? Он " обличит мир о грехе " и покажет, что они, не веруя, грешат. Ибо, когда увидят, что Дух руками учеников совершает особенные знамения и чудеса, и после того не уверуют: как же они не будут достойны осуждения и не будут повинны в величайшем грехе? Ныне они могут говорить, что Я сын плотника, сын бедной матери, хотя Я и совершаю чудеса. А тогда, когда Дух во имя Мое совершит такие дела, неверие их будет неизвинительно. Итак, Он обличит их " о грехе " , то есть покажет, что они согрешили непростительно. Обличит и " о правде, что Я иду к Отцу Моему " , то есть докажет им, что Я, будучи праведен и безукоризнен по жизни, умерщвлен ими несправедливо, и доказательство сего в том, что Я иду к Отцу. Ибо Я не взошел бы к Отцу, если бы не был праведен. Так как они убьют Меня, как безбожника и беззаконника, то Дух докажет им, что Я не таков; ибо, если бы Я был противник Богу и преступник Закона, Я не удостоился бы чести у Бога и Законодателя, и притом чести не временной, но вечной. Ибо слова: " и уже не увидите Меня " - означают, что Он пребудет вечно у Отца. Обличит " о суде, что князь мира сего осужден " , то есть что Я праведен и безгрешен, - это Дух докажет еще и тем, что Мною осужден и побежден князь мира сего. Они говорили: бесы в Нем (Ин. 8, 48-62; 10, 20); Он творит чудеса силою веельзевула (Мф. 12, 24); Он обольщает народ (Ин. 7, 12). Все это окажется ложным, когда диавол осужден и всем доказано, что он побежден Мною. Ибо Я не смог бы совершить это, если бы не был сильнее его, и не был свободен от всякого греха. Чем же это доказано? Тем, что с пришествием Духа все верующие во Христа попирали князя мира и посмеивались над ним. А отсюда видно, что Христом он осужден гораздо прежде. Итак, Дух обличит тех, кои не уверовали, как грешников. Ибо вера разрешает от грехов чрез отпущение их в крещении, а силы Духа, являемые в верующих, в неверующих не обнаруживаются. Отсюда оказывается, что они сосуды злые, скверные и недостойные вместить в себе Духа. И иначе. Дух обличает неверующий мир " о правде " , то есть, что тот лишен праведности, кто не верует в Праведника Иисуса, за праведность вознесенного на небеса. Обличает и " осуждает " как ленивого, потому что по уязвлении сатаны он не хотел преодолевать его. |
| Мы представляем себе Бога живущим во времени, когда Его земная человеческая жизнь только предстояла Ему в будущем. Затем мы видим Его в этой жизни. Потом Он представляется нам, когда Он может оглянуться на Свою земную жизнь как на факт в прошлом. Но скорее всего эти наши представления не имеют ничего общего с реальностью. Мы не можем ставить земную жизнь Христа в Палестине в какое бы то ни было временное соотношение с Его жизнью как Бога, существующего вне пространства и времени. По-моему, вневременная истина о Боге – в том, что человеческая природа Христа с присущей ей слабостью, неведением и потребностью в сне включается каким-то образом во всю Его Божественную жизнь. Эта человеческая жизнь в Боге, с нашей точки зрения, определенный период в истории нашего мира (с года рождения нашего Господа до Его распятия). Мы считаем, что этот период – и период в истории Бога. Но у Бога нет истории. Он слишком реален от начала и до конца, чтобы иметь историю. Ведь иметь историю – значит потерять часть реального существования (потому что история – та часть его, которая ускользнула от нас в прошлое) и не обрести до поры до времени другой его части (потому что она еще в будущем). Фактически у нас нет ничего, кроме крошечной частицы настоящего, которое исчезает прежде, чем мы начинаем о нем говорить. Не приведи нам Господи думать, что и Бог таков же. Даже мы можем надеяться, что в вечности будем избавлены от такого рациона. Если вы думаете, что Бог существует во времени, у вас возникает еще одна трудность. Каждый человек, который сколько-нибудь верит в Бога, верит и в то, что Бог знает о наших намерениях на завтрашний день. Но если Он знает, что я собираюсь сделать, не значит ли это, что я не свободен сделать противоположное? Здесь опять-таки трудность возникает из-за предположения, что Бог существует и проявляет Себя в соответствии с линией времени, подобно нам; единственная разница в том, что Он может видеть будущее, а мы нет. Что ж, если бы это было так, если Бог может предвидеть наши поступки, то очень трудно было бы понять, как мы можем не совершать их. Но представьте себе, что Бог над линией времени. В этом случае то, что мы называем “завтра”, видно Ему так же хорошо, как то, что мы называем “сегодня”. Для Него все будет “сейчас”. Он не вспоминает того, что мы делали вчера; Он просто видит это теперь, потому что, хотя для нас “вчера” безвозвратно ушло и потеряно, для Него оно остается действительностью. Он не предвидит те вещи, которые мы сделаем “завтра”; Он просто видит, как мы их делаем. Для нас “завтра” еще не настало, а Он уже сейчас в “завтра”. Нам бы никогда не пришло в голову, что мы не свободны в выборе своих действий в данный момент из-за того, что Бог знает о том, что мы делаем. В каком-то смысле Он не знает наших действий до тех пор, пока мы их не совершили; но с другой стороны, когда бы мы их ни совершили, для Него это – “сейчас”. |
| Мне рассказывали, что один батюшка на отпевании говорил: «Чего плачете? Радоваться надо. Видите, я в белом облачении. Потому что праздник – человек к Богу пришел». Конечно, так нельзя, и дело не только в том, что после таких наставлений вряд ли кто-то из неверующих и даже сомневающихся станет верующим, но и в том, что это по сути неправильно. Что значит радоваться? У нас есть Священное Писание. Оно учит нас нормальному отношению к происходящему, в том числе и к смерти. Первый человек, погибший за Христа, – архидиакон Стефан. И что написано в Деяниях Святых Апостолов? «Стефана же погребли мужи благоговейные, и сделали великий плач по нем».(Деян., 8, 1). Не написано, что радовались. Христос прослезился, когда шел Лазаря воскрешать. Ладно, другие плачут, но Он знает, что через несколько минут воскресит его, и всё равно прослезился. Потому что смерть – это всегда больно, это всегда тяжело, это всегда расставание. И одновременно это вхождение в вечную жизнь. Такое диалектическое противоречие: это и радость, и скорбь. Мы верим, что смерть не только расставание, но и встреча. Смерть – рождение в вечную жизнь, а рождение человека всегда мучительно. Христос говорит: «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришёл час её; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» ( Ин.16:21 ). А что мы видим? Когда женщина узнаёт, что она беременна, радуется, делится своей радостью: батюшка, ребеночек будет! Знает, что будет больно, а если это не первый ребенок, знает, как больно будет, но всё равно радуется, потому что то, что произойдет, такая радость, что ради нее стоит потерпеть боль. Врачи видят муки женщины в родах, но видят и радость, которая потом бывает. Предсмертные муки человека мы видим, а радость, которая вслед за этим, – встреча со Христом… Мы верим, что эта встреча состоялась, но обычным зрением ее не видим, потому что это происходит уже не в нашем мире. – Верим, когда провожаем праведника. Я помню Ваши слова на отпевании отца Вячеслава Перевезенцева: «Ты прожил прекрасную жизнь на земле, и теперь пусть она продолжается на небесах!» Но ведь далеко не про каждого человека можно так сказать. А человек, про которого так не скажешь, был кому-то близок и дорог. Как быть? |
|
|
