1192 Последняя крупная фигура в литературе XIV века – это Феодор Мелитениот. Несколько человек, живших на рубеже XIII и XIV вв., носили имя Феодор Мелитениот. Поэтому достаточно сложно выделить среди них того, кто написал сочинение, приписываемое только Мелитениоту. 1193 Очевидно, однако, что Феодор Мелитениот, который жил в XIV веке, был автором астрономического сочинения, наиболее обширного и наиболее научного во всю византийскую эпоху. Он же был автором поэмы в 3062 “политических” стиха, озаглавленной “Относительно благоразумия” ( Ες τν σωφροσνην). 1194 Весьма интересный вопрос был поставлен недавно – можно, или же нельзя, считать, что поэма Мелитениота написана под прямым влиянием сочинения Бокаччо L " Amorosa Visione. 1195 Этот пример еще раз показывает значение культурного обмена между Византией и Италией во времена Палеологов. Недавно в научной литературе были подчеркнуты известные параллели между поэмой “Относительно благоразумия” и знаменитым легендарным паломничеством Карла Великого. 1196 Очень интересные памятники, написанные на народном греческого языке, дошли до нас из эпохи Палеологов. Греческая стихотворная версия Морейской хроники более чем в 9000 стихов, оцененная уже с исторической точки зрения нами выше, при рассказе о завоевании латинянами Пелопоннеса, дает любопытный пример греческого народного языка того времени, вобравшего в себя целый ряд слов и выражений из романских языков завоевателей. В науке до сих пор остается спорным вопрос о языке первоначального оригинального текста хроники. Одни ученые стояли за французский оригинал, другие за греческий. В новейшее время высказано мнение о том, что оригинальным текстом Морейской хроники был текст итальянский и притом, вероятно, в форме венецианского наречия. 1197 Автором греческой версии хроники обычно считается какой-либо близко стоявший к описываемым событиям и хорошо знавший Пелопоннесские дела грецизированный франк. К этой же эпохе относится стихотворный роман (около 4000 стихов) “Ливистр и Родамна,” сильно напоминающий по сюжету и по идеям известный уже нам роман “Бельтандр и Хрисанца.” В двух словах содержание романа таково: Ливистру во сне было открыто, что ему в супруги предназначена Родамна; он ее находит в лице индийской принцессы, добивается ее любви и, победив в единоборстве соперника, получает Родамну в жены; однако, благодаря волшебным чарам, соперник похищает Родамну, которую в конце концов, после целого ряда приключений, Ливистр благополучно находит.

http://azbyka.ru/otechnik/Aleksandr-Vasi...

Они лишены надежды, не подвержены мучениям, но знают, что Бог их не приемлет. Сухим перечислением имен, скорее информируя, чем волнуя читателя, Данте заканчивает песнь. Представление о Лимбе патриархов, называемом также Лоном Авраама (Лука, 16) и о Лимбе младенцев, умерших некрещеными, обычны в теологии, но поместить добродетельных язычников в этом лоне лон додумался, по свидетельству Франческо Торрака, только Данте. Чтобы смягчить ужас языческой эпохи, поэт прибег к великой римской истории. Хотел восславить ее, но не мог не понять — эта мысль принадлежит Гвидо Витали — что излишняя приверженность к античному миру противоречит нравоучительным целям. Данте не мог наперекор религии спасти своих героев; он представил их в Аду Отрицания, им не дано лицезреть Бога на небе, и Данте оплакивает их таинственную судьбу. Годы спустя он возвращается к этой проблеме, вообразив Небо Юпитера. Бокаччо замечает, что между сочинением VII и VIII песен " Ада " был большой перерыв, вызванный изгнанием. На это намекает стих " lo dico, sequitando ch " assai primo "   6 . Возможно, так оно и есть, но гораздо важнее разница между песней о замке и следующими. В V песне Данте заставил Франческу да Римини произнести бессмертные строки. Захоти только, какие слова вложил бы он в уста Аристотеля, Гераклита и Орфея в предыдущей песне! Намеренно или нет, их безмолвие усиливало ужас и соответствовало сцене. Бенедетто Кроче говорит: " В благородном замке, среди мудрецов и героев, сухая информация вместо утонченной поэзии. Восхищение, благоговение, печаль названы, но не изображены " ( " Поэзия Данте " , 1920). Комментаторы осуждают контраст средневекового замка с его античными обитателями; это смешение характерно для картин той эпохи и, конечно, усиливает аромат нереальности. План и исполнение этой четвертой песни сплели ряд затруднений и некоторые — теологического характера. Страстный читатель " Энеиды " представил усопших в Елисейских Полях или в средневековом варианте этих счастливых полей; в стихе " un luogo aperto, luminoso "   7 — отголосок возвышения, с которого Эней видел своих римлян и " largior hie campos aether "   8 .

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=695...

Люди, будьте логичны. Если вы вступаете на какую-то тропинку, интересуйтесь, куда она ведет. И извольте при этом признаться, что вы ошиблись религией, что вам тесно в Нагорной проповеди, у вас в душе горит закон талиона (‘око за око, зуб за зуб’), и вы хотите жить так. В дискуссиях о кощунственной акции в храме Христа Спасителя часто звучит аргумент о том, что подобное действо в мечети или синагоге получило бы самое жесткое преследование и участницы вряд ли бы остались в живых. Прокомментировать этот аргумент Правмир попросил профессора Московской духовной академии протодиакона Андрея Кураева. Сегодня считается хорошим тоном помечтать о том, как бы этих девиц послать выступить в мечеть или отдать на ночь в казарму десантников. Что это означает? Только то, что таким мечтателям надо пойти к психотерапевту, у них явная внутренняя психическая проблема — фрустрация. Когда у человека внутренний кризис, когда присутствует расхождение между принятым им долгом нравственным или социальным и его реальной жизнью, это расхождение его самого травмирует, ему неудобно в этой принятой им же системе ценностей. У Бокаччо в «Декамероне» была такая новелла: некий епископ католический приглашал к себе время от времени городскую блудницу. Он вроде бы не грешил с нею, просто заводил ее в кабинет, она раздевалась в его присутствии, показывала свои прелести, потом одевалась и уходила. Он ее пальцем не трогал, и был при этом, очевидно, убеждён, что греха никакого нет, а какое-то услаждение он при этом получал. Есть такой грех или болезнь — вуайеризм — подглядывание, как грешат другие. Когда православный человек говорит: «А вот их бы в мечеть!» — это диагноз «вуайеризм». Сам не могу, но хоть посмотрю, как другие это делают, и в этом получу удовольствие. — Может быть, это сожаление о нашей слабости — вот в исламе или иудаизме им бы дали настоящий отпор, а мы… — Отсюда вопросы. Давайте честно скажем: мы мечтаем стать Пакистаном. Люди, будьте логичны. Если вы вступаете на какую-то тропинку, интересуйтесь, куда она ведет. И извольте при этом признаться, что вы ошиблись религией, что вам тесно в Нагорной проповеди, у вас в душе горит закон талиона («око за око, зуб за зуб»). Ваше право! Но, тогда, может быть, вы честно скажете, что на самом деле вы хотите остаться в мире Ветхого завета.

http://pravmir.ru/kuraev-a-vot-by-ih-v-m...

12. Византия и итальянское Возрождение Рассматривая вопрос о влиянии на итальянское Возрождение средневековой греческой традиции в целом и византийских греков в частности, очень важно помнить, что не интерес к классической античности и знакомство с ней вызвали Возрождение в Италии. Наоборот, условия итальянской жизни, вызвавшие и развившие Возрождение, стали основной причиной интереса к античной культуре. В середине XIX века некоторые ученые полагали, что итальянское Возрождение было вызвано греками, бежавшими от турецкой опасности в Италию, особенно после падения Константинополя в 1453 году. Для примера можно привести слова нашего известного славянофила первой половины XIX века И. В. Киреевского, который писал: “Когда со взятием Константинополя свежий, неиспорченный воздух греческой мысли повеял с Востока на Запад, и мыслящий человек на Западе вздохнул легче и свободнее, то все здание схоластики мгновенно разрушилось.” 1225 Совершенно очевидно, что такая точка зрения не могла выдержать никакой критики хотя бы в силу некоторых элементарных хронологических соображений: известно, что Возрождение охватило всю Италию уже в первой половине XV века, а корифеи так называемого раннего итальянского гуманизма, Петрарка и Бокаччо, жили еще в XIV веке. Есть, таким образом, два вопроса – влияние на Возрождение средневековой греческой традиции и влияние на Возрождение византийских греков. Мы остановимся сначала на втором и посмотрим, что собою представляли известные нам греки, имена которых связаны с эпохой раннего Возрождения, то есть XIV и самого начала XV века. Первым из них по времени должен быть назван уже известный по участию в исихастских спорах калабрийский грек из Южной Италии Варлаам, умерший около середины XIV века. Бернардо принял в Калабрии монашеское пострижение под именем Варлаама и пробыл некоторое время в Солуни, на Афоне и в Константинополе. Император Андроник Младший послал его с важной миссией на Запад, для переговоров о возможности крестового похода против турок и о соединении церквей.

http://azbyka.ru/otechnik/Aleksandr-Vasi...

Джоффри де Шарни, который участвовал в этом походе (это исторический факт), был тамплиером, причем не просто тамплиером, он играл в ордене ключевую роль. Шарни получил (по крайней мере, это версия, которую высказывает замечательный исследователь Джованни Новелла) задание добыть для ордена эту самую главную святыню – первую икону, где чудесным образом отобразилось изображение Христа. И эта святыня тайно находилась в руках ордена. Орден, как мы с вами помним, был разгромлен Филиппом Красивым, это очень известная история, она породила много легенд, в том числе легенду о проклятых королях (о том, что главный магистр тамплиеров проклял короля Филиппа, и его проклятье пало на него и на его потомков). В период, когда орден уже разгромлен, когда все обязательства у потомков перед орденом отсутствуют, Туринская плащаница впервые официально открыта для общего поклонения и почитания в частном поместье. Обращаю внимание на такой важный факт: далеко не сразу все кинулись и стали ее признавать. История гораздо сложнее наших представлений о ней. Это сейчас нам кажется, что все, что было в средневековой Европе, – это сплошь обман, индульгенции и корысть. После этого первого показа Туринской плащаницы ее никто не продавал… Показали, потом убрали. Потом род де Шарни породнился с родом Савойских, и плащаница перешла в дом Савойских и находилась у них вплоть до XVI века. Там происходят две вещи, которые нам важны. В 1532 году замок горел, плащаница очень сильно пострадала во время пожара. Удивительно, что она не сгорела. Ветхая ткань, вокруг расплавился ковчег, в котором она находилась, сама плащаница была повреждена, сестры ордена святой Клары ее потом подлатали, это очень важный момент. Ее подлатали, но она сохранилась! Причем очень явно сохранился облик Христа. В начале XVI века правит папа Юлий Второй, его еще называли «папа в латах». В это время Бокаччо напишет знаменитый рассказ-анекдот. Давайте я вам его расскажу. Один еврей стал склоняться к христианству, и друг-христианин говорит ему: «Давай, принимай христианство». Еврей говорит: «Хорошо. Последнее, что мне осталось перед крещением, это сходить в Рим». Друг пугается, говорит: «Крестись, потом как-нибудь сходишь». Еврей все равно идет в Рим, видит все эти безобразия, как папа в латах, Юлий Второй, въезжает в город, то, что Лютер увидел, да? Тут, в принципе, история Лютера, после паломничества в Рим его крепко замкнуло.

http://pravmir.ru/turinskaya-plashhanits...

Вергилия (стр. 385). На западе они становятся известными со второй половины XIV в. (Петрарка, Бокаччо), а значение фактора литературной жизни приобретают лишь с конца XV в. Поэты XV – XVI в. (Боярдо и Ариосто в Италии, Спенсер в Англии, Ганс Сакс в Германии) неоднократно используют сказочно-фантастические элементы «Одиссеи». Формулируемый в конце XVI в. лозунг «единства» эпической поэмы вызывает большой интерес к «Илиаде», например у Торквато Тассо в его поэме «Освобожденный Иерусалим» (1575), особенно в позднейшей редакции этой поэмы «Завоеванный Иерусалим» (1593). Однако для придворного общества периода абсолютизма гомеровские поэмы казались недостаточно «пристойными» и «величественными» из-за не всегда почтительного отношения к богам и героям, простоты гомеровских нравов (царевна Навсикая, сама стирающая белье, «божественный» свинопас Эвмей и т. п.), «грубого» стиля и «низменных» сравнений: так, ни один из переводчиков «Илиады» до средины XVIII в. не решился передать место из 11-й книги (ст. 558 – 569), где медленно отступающий Аякс сравнивается с упрямым ослом. Классицизм XVII в., особенно французский, отдавал предпочтение «Энеиде» перед гомеровскими поэмами, и гомеровские сюжеты разрабатывались в обычном для этого времени стиле (например Фенелон «Приключения Телемака», 1694). Гораздо выше они ценились в Англии, как естественное произведение «гения», и эта оценка еще более повысилась, когда буржуазная струя в литературе XVIII в. создала интерес к народной поэзии. «Естественность» и «невинность» гомеровских нравов вызывали восхищение теоретиков буржуазной литературы. Вслед за англичанами Гердер (ср. стр. 48) определяет Гомера как «народного поэта» («Голоса народов», 1778) и превозносит гомеровские поэмы за господствующее в них настроение радостности и гуманности. Эта новая оценка Гомера, принесенная «неогуманизмом», становится затем господствующей. Для Гнедича «красоты поэзии гомерической,.. всемирные и вечные, как природа и сердце человека», проистекают от «простоты и силы».

http://azbyka.ru/otechnik/6/istorija-ant...

С самого начала гуманизм своей двойственностью пробуждает дух язычества, которой Церкви за ряд столетий, казалось бы, удалось совершенно подавить. Сам термин «гуманизм» (он возник значительно позже обозначаемого им явления) означает стремление полностью довериться лишь человеку и изгнать из поля зрения все, кроме него одного. Как считают многие исследователи (среди них – Грегоровиус, Шафф, Пастор и мн. др.), гуманизм показал, что клирики Италии неискренни, что мораль латинской церкви пребывает в развращении, но он не только не предпринял серьезных попыток исправить это плачевное состояние, а, напротив, внес вклад в дальнейший упадок морали, возрождая эпикурейское или стоическое язычество, которое проявилось как в жизни, так и в произведениях многих его выдающихся деятелей, большинство которых (Ариосто, Макиавелли, П. Браччолини, Л. Валла и др.) были равнодушны к религии или даже относились к ее проявлениям презрительно (хотя некоторые из них и умирали в мире с церковью – Бокаччо, Макиавелли, Помпоний Лет и др.). Как прямо заявил Макиавелли: «Мы, итальянцы, все неверующие и развращенные. (...) Мы таковы потому, что представители церкви подают нам самый дурной пример». Культура подменила собой христианство, поклонение искусству и страсть к красноречию – уважение к истине и святости. Гуманисты тайно или явно, даже демонстративно приносили жертвы богам Греции и Рима, а не Богу Библии, и только страх инквизиции и костра не позволял им открыто попирать ортодоксию. Поклоняясь древности, они придавали философии Платона то же значение, что и христианству, и даже выше (Марсилио Фичино всерьез предлагал даже включить в литургию, наряду с местами из Писания, фрагменты из сочинений Платона). Был выдвинут философский принцип sequere naturam (следовать за природой), сводивший жизнь человека лишь к ответам на зов природы, который приводил к явному нарушению законов нравственности. Возрождение в Италии не породило своего Фомы Кемпийского, отмечают исследователи. Ни один мистик не пытался провести реформы в монастырях и среди клира. Хотя в то время и были искренние проповедники, призывавшие к моральной реформе, но это был глас вопиющего в пустыне.

http://azbyka.ru/otechnik/Istorija_Tserk...

И, говоря более конкретно, в европейском искусстве можно вычленить лишь несколько периодов, когда искусство было посвящено любви – когда изображали любовь. Один из таких периодов назван в истории искусства " ренессансом " и, хотя данный термин подразумевает возрождение постулатов античной эстетики, но речь во Флоренции Медичи шла о слиянии этических принципов христианства с античным каноном. Именно принцип христианской любви, то есть – общей скрепы бытия, наделил античных титанов Микеланджело – душой. Ренессанс позволил говорить о любви и о свободе одновременно: от Данте и Бокаччо до Боттичелли и Лоренцо Валла – великие гуманисты стали говорить о любви мужчины и женщины как о скрепе всеобщего бытия, как о фрагменте единой великой мистерии. " Любовь, что движет солнце и светила " – строка Данте не посвящена эротическим отношениям, но мироустройству, конструкции человеческого общества. По аналогии с термином " ренессанс " , относящийся к 15-ому веку Италии, можно определить те немногие оазисы в европейской истории насилия, которые не просто давали надежду, но которые воссоздавали принцип любви, как основу конструирования свободного общества. Взаимная поддержка, солидарность, построение полиса, где каждый отвечает за общее дело и все равны – это звучит сегодня как вредная утопия; но именно этим были озабочены гуманисты Германии 18ого века, и поразительная немецкая культура 18ого века (Шеллинг-Гегель – Винкельман – Лессинг – Кант – Гете – Шиллер) стала вторым европейским Ренессансом. Именно этой – совершенно утопической поре (ее наивно именуют " романтизмом " , на деле это была рациональнейшая пора построения логически внятной утопии) мы обязаны всей философии, всей историографии, всему строю эстетической мысли, которым располагаем сегодня. Третий европейский " ренессанс " произошел, полагаю в послевоенной Европе – то было время невероятной концентрации гуманистических талантов, то было обещание совместной демократии, то было время проектов " общей Европы " де Голля и христианнейших романов Генриха Белля.

http://religare.ru/2_102314.html

Но началась эта безумная волна блоггерских мечтаний: о том, как послать бы их в мечеть или отдать на ночь в казарму десантников, сжечь бы и прочее. И никакой сдерживающей пастырской реакции. В течение полугода на эти разнузданные мечты не обращали внимания. Таким мечтателям надо пойти к психотерапевту, у них явная внутренняя психическая проблема — фрустрация. Когда у человека внутренний кризис, когда присутствует расхождение между принятым им долгом нравственным или социальным и его реальной жизнью, это расхождение его самого травмирует, ему неудобно в этой принятой им же системе ценностей. У Бокаччо в «Декамероне» была такая новелла: некий епископ католический приглашал к себе время от времени городскую блудницу. Он вроде бы не грешил с нею, просто заводил ее в кабинет, она раздевалась в его присутствии, показывала свои прелести, потом одевалась и уходила. Он ее пальцем не трогал, и был при этом, очевидно, убеждён, что греха никакого нет, а какое-то услаждение он при этом получал. Есть такой грех или болезнь — вуайеризм — подглядывание, как грешат другие. Когда православный человек говорит: «А вот их бы в мечеть!» — это диагноз «вуайеризм». Сам не могу, но хоть посмотрю, как другие это делают, и в этом получу удовольствие. — Может быть, это сожаление о нашей слабости — вот в исламе или иудаизме им бы дали настоящий отпор, а мы… — Отсюда вопросы. Давайте честно скажем: мы мечтаем стать Пакистаном. Люди, будьте логичны. Если вы вступаете на какую-то тропинку, интересуйтесь, куда она ведет. И извольте при этом признаться, что вы ошиблись религией, что вам тесно в Нагорной проповеди, у вас в душе горит закон талиона («око за око, зуб за зуб»). Ваше право! Но, тогда, может быть, вы честно скажете, что на самом деле вы хотите остаться в мире Ветхого завета. — Чем строже наказание, тем меньше риск того, что акцию повторят… — Задача любой панк-акции – это известность. Если не хотите, чтобы они повторялись, не надо было этой акции придавать известность, не надо было так бурно реагировать. А раз пошла реакция, и вдобавок реакция скандальная, значит, риск повторения велик. Если сейчас получилось так, что эти женщины стали для кого-то героинями, значит, найдутся те, кто пожелает пойти этим же «жертвенно-героическим» путем. Мы это проходили до некоторой степени в том же 19-м веке, когда сами по себе казни или аресты террористов-революционеров не очень-то сбавляли популярность революционной идеи. Тут есть своя романтика, своя героика, которая работает. Поэтому я не уверен, что превращая наших обидчиков в «жертв», мы таким путем обеспечим безопасность наших храмов.

http://pravmir.ru/bogoslovie-lyubvi-i-bo...

Сальность, сальный. Наряду с процессами функционально-семантической дифференциации слов, иногда связанными с фономорфологическими изменениями словесной структуры, наблюдаются и резко контрастирующие с ними процессы омонимического слияния слов разных языков и диалектов в кругу одной языковой системы. Под влиянием фономорфологического сближения со словом заимствующего языка иностранное слово не переводится и не калькируется, а как бы каламбурно скрещивается с соответствующим или подходящим русским словом и заменяется им. Именно таким образом французское слово salité, а также, французск. sâle «грязный» вызвали к жизни русское слово «сальность» в 20–40-х гг. XIX в (через посредство «сальный», ср. naiv «наивный», serieux «серьезный» и т. п.) и отразились на семантической судьбе самого имени прилагательного – сальный, расширив и преобразовав его значения. Обычно в толковых словарях русского языка отвлеченно-экспрессивные, морально характеризующие значения слов – сальность и сальный рассматриваются как переносные от конкретно-бытовых (см. например, БАС, 13, с. 70–72). Но если под «переносом» значений понимать непосредственное образно-смысловое движение от одного значения к другому в пределах семантики того же слова (ср. лиса – по отношению к хитрому человеку; медведь, колпак, тюфяк и т. д. в переносном значении и употреблении), то в словах сальность и сальный связь между двумя сферами их семантической структуры – конкретно-предметной и эмоционально-характеризующей – и в генетическом и в синхронном плане не являются столь тесными и прямыми. Например, в слове сальность от обозначения свойства сального (ср. сальность кожи, порода свиней высокой сальности) нет прямого перехода или переноса к значению непристойного слова (говорить сальности). Ср. у В. В. Вересаева: «Брошюранты смеялись и изощрялись в ругательствах, поддразнивая Гавриловну. На каждую их сальность она отвечала еще большей сальностью» («Два конца», 2, I). Ср. также изменения в употреблении прилагательного – сальный у Н.  Г. Чернышевского в «Что делать» (4, 15): «То, что нам кажется слишком сальным, слишком площадным, тогда (во времена Бокаччо) не считалось неприличным». Еще раньше в письме М. П.  Погодина к С.  П. Шевыреву (от 28 апреля 1829 г.): «Разговор был занимателен... Но много было сального, которое не понравилось» (Русск. архив, 1882, 5, с. 81).

http://azbyka.ru/otechnik/Spravochniki/i...

   001   002     003    004