| Хорошо ли углубляться в Писание и исследовать его тайны? Хорошо, – особенно, когда есть к тому способность, приготовление, жажда. Между тем святому Дамаскину было воспрещаемо что-либо писать и умствовать. Досифей терпит наказания и укор за вопросы о разных местах Писания. После оказалось, что это и тому и другому было спасительно. Кто довольно умиротворил страсти, тому хорошо поспешит на безмолвие, чтоб быть с Богом: но иногда и часом упрежденное дело ведет не к добру. Святой Варсонофий не одному говорил: «потерпи еще... скажу... и будет хорошо»; так и было. Воду кипятят, но для одного дела раз, а для другого – дважды и более, – так и здесь. Иногда вещь безразличная много может сделать помехи. Вообще, ровность образования, спешность шествия к совершенству без уклонений, блужданий и всяких остановок принадлежит исключительно жизни под руководством отца, и, притом, зрящего. Без того путаница, застои, наросты неизбежны. Наконец, бывает, что и ревностные вначале стихают, слабеют и делаются вялыми и безжизненными, а нередко и падают. Отчего? От недостатка упражнения, опытов трудничества или движения живущего внутри духа. Когда сам себе назначит человек правила делания, то пока труд навыкновения занимает его, – он говорит духом; но потом, – когда совсем с ним освоится, то и потому, что это дело обделано, и потому, что дух возросший требует больших дел, все прежнее уже не возбуждает его: он легко, без напряжения совершает то, как дело обычное. Кто же будет доставлять ему дело для упражнения сил? Кто подложит как бы дрова под огонь ревности? Надобно, чтоб был изобретатель дел и притом опытный; а то и камень можно подложить вместо древа. Так и бывает: отец-руководитель постоянно содержит ученика в некотором трении под занятиями все более и более трудными, и тем хранит дух. Так у Лествичника, один настоятель разные употреблял для сего способы: одного вызвал из-за стола и приказывал ему стоять без обеда; другого высылал из церкви; третьему, когда он поклонялся, повелевал лежать на земле, пока прочитает все правило и прочее. И потом, когда Лествичник спрашивал его: для чего он так делает? «Затем, – отвечал настоятель, – чтоб доставить им венец и подать другим пример, но более для того, чтоб не ослабел дух». Но можно подумать, что это несправедливо и может повредить. «Нет, – заметил настоятель, – кто соединен любовию с моим духом, того ничто не разлучит» (сл. 4, п. 23 и др.). То есть, вся плодовитость такого делания условливается первоначальным заветом и союзом сердечным. |
| Но со временем тон писем владыки меняется. Описывая жизнь в Самарово, он отмечает «огрубляющее действие безрелигиозности». Жители села к престольному празднику Покрова Божией Матери «и к служению заезжего архиерея совершенно равнодушны». «Здесь опасность другого рода: все же среда ее теперешняя очень груба, первобытна, – читаем мы в другом письме владыки, – во многом совершенно язычески живущая и настроенная». И хотя «здесь есть и незабудки, и ландыши, и фиалки, и земляника, но нет друзей и тех простых душ, в каких я учился узнавать и любить Христа». Позднее, переболев тифом на Соловках, пережив положение ссыльного, который порой даже не имел крыши над головой, множество этапов и пересылок, он все же назовет ссылку в Самарово «баловством». Все последующие ужасающие условия жизни практически без возможности служить, посещать храм, принимать Таинства Христовы, тем не менее возводили владыку, как и тысячи новомучеников – явленных и неявленных миру, на Голгофу мученичества. С какой очевидностью эти этапы духовного роста отражают письма владыки, которые составитель его жизнеописания назвал «высшим изяществом веры». «Не стало много внешнего – дай то, что понятно и младенцу в вере: простоту и глубину благоговения и смирения» «Стало меньше храмов – сам будь, и ты должен быть храмом Бога; стал неудобен вход ко многим святыням – сам стань этой святыней и живой иконой, – напишет владыка своим духовным чадам из сибирской ссылки, – не стало много внешнего, много влияющего на внешних младенцев еще в вере – дай им то, что несравненно выше этого и одинаково понятно и близко и мудрому, и младенцу; дай им теплоту искренней и нерассеянной молитвы и высшее изящество веры: простоту и глубину благоговения и смирения… Выражаясь языком одной великопостной молитвы, теперь именно “время делания явися”». Когда Бог рядом! Думаю, сейчас многим стало понятно, что «самоизоляция» – это в том числе и проверка нашей веры. К сожалению, эту проверку мы не всегда проходим достойно. Ушло внешнее, и сразу оказалось, что за этим нередко скрываются наше маловерие, уныние, ропот. Скрываются наши земные привязанности, то, чем мы живем повседневно, лишь на короткое время впуская в свое сердце Бога. Революция тоже стала такой проверкой, только более жесткой и опасной для жизни человека. Получилось так, что те, кто изучал Закон Божий, стали ревнителями новой власти, которая поставила задачу: «Расстреливать попов беспощадно и повсеместно, и как можно больше» (ленинское «указание» 13666/2 о «расстреле попов»). |
| Упражнение в духовном трезвении и молитве Иисусовой, как мы уже отчасти видели, приводит иногда дух в состояние некоторого исступления, или восторга. В сем состоянии, неизреченно усладительном, по словам отцов, благодать Св. Духа овладевает умом, и тогда самая молитва прекращается, и объятый Духом ум не имеет движения и самовластия. Тогда человек не знает, в теле ли он, или вне тела, сподобляется зреть различные видения, подобные тем, которые например, имели пророк Исаия ( Ис.6:1 ), первомученик Стефан ( Деян.7:56 ), и апостол Павел, восхищенный до третьего неба. Опытные учители подвижничества не отвергали, что подобные необычайные состояния не всегда бывают действием благодати Святого Духа, а нередко суть не что иное, как мечтания разгоряченного воображения, и даже могут происходить от духа злобы, который, по слову апостола, преобразуется в ангела светла. Самообольщению и вражескому прельщению, по наблюдению отцев, подвергаются преимущественно те, которые вступают в подвиг духовного делания, не имея опытного наставника, смирения и плача. Посему избрание опытного руководителя и послушание его руководству, отцы вменяли в обязанность каждому ревнителю умного делания. Симеон Новый Богослов говорит: «великое сие и светородное делание многие приобретали посредством обучения; но редкие прияли его от Бога без обучения». То же подтверждают и другие и советуют ( Григорий Синаит ) не верить видениям без предварительного вопрошания искусных. Греха не будет, если кто, опасаясь прелести, без вопрошания не примет и того, что от Бога бывает; но беды много, если он поверит ложному видению. Ибо тогда уже враг уцепится и потянет все к верху и к верху, и оттуда сбросит (автор писем о христианской жизни). В случае, если подвижник, говорит Нил Сорский , не найдет опытного в различении духов наставника, он должен искать руководства в свящ. Писании. «Елика бо преднаписана быша (в слове Божием), в наше наказание преднаписашася» ( Рим.15:4 ). Кроме того отцы строго осуждали тех, которые приступали к умному деланию без смирения и терпения, и с некоторой бесстудной дерзостью домогались откровений и Боговидений. Таковые легче всего могут сделаться игралищем бесов. Но бесы бегут от смиренных, и также от плачущих о своих грехах ( Григорий Синаит ). Для безопасности от бесовского прельщения, по совету отцов, нужно так же хранить совесть чистой в отношении к Богу и ближним, так чтобы ни за одно дело не обличала и не терзала совесть ( Симеон Новый Богослов) . |
| Что всего дороже в человеке? – Душа, по образу Божию сотворенная. Что тлит душу и унижает, порабощает ее праху? – Страсти. Потому надо искоренять страсти. Пища и питие – настоящие узы для человека: поешь и попьешь с жадностию, хотя и приятно, а после будет тесно и горько. Отчего я не отвергаюсь себя и не отдаю нищему того, что у меня есть в кошельке, хотя бы я и подал прежде того много и многим? Отчего я злюсь, раздражаюсь на нищих, подходящих ко мне на всяком месте, а не там, где я велю им? Где вера моя? Где кротость и незлобие? Где уважение к человеку? Где зрение сердечными очами в лице нищих Господа? Если подаяние милостыни есть сеяние, то отчего не со смирением, не с благостию сердца, не с охотою, не с радостию подаю милостыню? Если тем более Сам Господь приемлет в лице нищих, то почему я не с наибольшею радостию подаю милостыню и не радуюсь всякому случаю подать ее? О, как мало еще во мне веры, как много пристрастия к земному! Прости, Многомилостиве, прегрешения моя! Пред Тобою единым согреших! А сколько вреда для души от ярости и раздражения, от ругательства! Огонь и камни, бросаемые в других, обращаются на нас самих. Вооружаясь на других, вооружаемся на самих себя. Какая прелесть во всякой страсти – в ярости, сребролюбии, блуде, зависти, лености, противлении, чревоугодии: так и увлекает какою-то кажущеюся приятностию до делания и во время делания греха, а когда совершится грех, тогда почувствуешь в себе вонзенные огненные стрелы. Оскорбляя человека, оскорбляем Бога, ибо человек – по образу Божию и потому что Бог принял человеческий образ, вочеловечился, соединил с Собою человеческое естество. Итак, никого не оскорбляй, никого не поноси в ярости. Всякий человек, делающий какое-либо зло, удовлетворяющий какой-либо страсти, достаточно наказывается совершаемым им злом, тою страстию, которой он работает, а главное тем, что он отступает от Бога и Бог от него отступает. Потому питать зло к этому человеку было бы крайне безумно и в высшей степени бесчеловечно: это значит топить человека уже утопающего, толкать в огонь уже пожираемого пламенем. К такому человеку, как погибающему, надо показывать сугубую любовь и с усердием молиться за него Богу, а не осуждать его, не презирать, не злословить его, не злорадствовать о его беде. |
| Хорошо ли углубляться в Писание и исследовать его тайны? Хорошо, – особенно, когда есть к тому способность, приготовление, жажда. Между тем св. Дамаскину было воспрещаемо что-либо писать и умствовать. Досифей терпит наказания и укор за вопросы о разных местах Писания. После оказалось, что это и тому и другому было спасительно. Кто довольно умиротворил страсти, тому хорошо поспешит на безмолвие, чтоб быть с Богом: но иногда и часом упрежденное дело ведет не к добру. Св. Варсонофий не одному говорил: “потерпи еще … скажу … и будет хорошо” ; так и было. Воду кипятят, но для одного дела раз, а для другого – дважды и более, – так и здесь. Иногда вещь безразличная много может сделать помехи. Вообще, ровность образования, спешность шествия к совершенству без уклонений, блужданий и всяких остановок принадлежит исключительно жизни под руководством отца и притом зрящего. Без того, путаница, застои, наросты неизбежны. Наконец бывает, что и ревностные вначале стихают, слабеют и делаются вялыми и безжизненными, а нередко и падают. От чего? От недостатка упражнения, опытов трудничества или движения, живущего внутри духа. Когда сам себе назначит человек правила делания, то пока труд навыкновения занимает его, – он говорит духом; но потом, – когда совсем с ним освоится, то и потому, что это дело обделано, и потому, что дух возросший требует больших дел, все прежнее уже не возбуждает его: он легко, без напряжения совершает то, как дело обычное. Кто же будет доставлять ему дело для упражнения сил? Кто подложит как бы дрова под огонь ревности? Надобно, чтоб был изобретатель дел и притом опытный; а то и камень можно подложить вместо древа. Так и бывает: отец-руководитель постоянно содержит ученика в некотором трении под занятиями все более и более трудными, и тем хранит дух. Так у Лествичника, один настоятель разные употреблял для сего способы: одного вызвал из-за стола и приказывал ему стоят без обеда; другого высылал из церкви; третьему, когда он поклонялся, повелевал лежать на земле, пока прочитает все правило и прочее. И потом, когда Лествичник спрашивал его: для чего он так делает? – “Затем, – отвечал настоятель, – чтоб доставить им венец и подать другим пример, но более для того, чтоб не ослабел дух”. Но можно подумать, что это несправедливо, и может повредить. – “Нет, – заметил настоятель, – кто соединен любовию с моим духом, того ничто не разлучит” (сл. 4, п.23 и др.). То есть, вся плодовитость такого делания условливается первоначальным заветом и союзом сердечным. |
| Здесь перед нами очень характерная черта духовного облика и стиля Старца. В совершенстве владея исихастским Методом, обладая даром умной молитвы в необычной, уникальной форме и степени, он, тем не менее, почти скрывает эти свои дары, а также и не открывает свою «внутреннюю лабораторию», свои (несомненно, искусные и богатые) навыки в совершении Умного Делания. Не надо отсюда заключать, что он считал маловажными эти стороны аскезы; верней будет думать, что он их считал нужными и непременными, однако само собой разумеющимися для монаха: тем, что д óлжно уметь, д óлжно делать, но много о том не распространяться, а прежде всего – не выставлять напоказ свое совершенство в этом. Распространяться же о сем он полагал не полезным, поскольку подлинное содержание Умного Делания видел отнюдь не в техниках и методиках, а в том, что для него было более высоким и ценным: как он был по опыту убежден, в Умном Делании обреталось исполнение обеих заповедей Христа, о полноте любви к Богу и к ближнему . Это-то исполнение он и описывал – вполне уместно – в том дискурсе, о котором мы говорили, дискурсе любви и благодатного общения с Богом в Духе Святом. Так для нас постепенно раскрывается своеобразное положение опыта Старца Силуана в исихастской традиции. При явных отличиях этого опыта от классических образцов поздневизантийского исихазма, в нем заведомо нет существенных отступлений от традиции. Однако при этом, хотя безусловная верность основаниям традиции налицо, но, в силу своеобразия духовных даров старца, на этих основаниях возникает глубоко индивидуальный, неповторимый опыт, возникает – решимся это сказать – собственный оригинальный извод исихастской духовности. Toutes proportions gardées, можно вспомнить здесь преп. Симеона Нового Богослова, опыт которого также отмечен этими двумя чертами: верностью основам традиции и в то же время, ярчайшим своеобразием, созданием собственного уникального извода традиции. Особенности же «силуановского извода» далее отчетливо выступают в теме о высших ступенях подвига – бесстрастии и чистой молитве, синергии, созерцании нетварного Света, Преображении и обожении. |
| В наше время, когда мы отделены многими веками от обычаев и положения, в недре которых жительствовали и произнесли свое учение Отцы, применение учения их к современному положению иночества в нашем отечестве представилось особенно нужным и обещающим принести пользу. Такова была цель при изложении предложенных здесь советов. Уповаем, что они могут служить руководством для иноков нашего времени, по тому положению, которое им предоставлено Промыслом Божиим. Уповаем, что убогий труд наш может быть с пользою приложен и в общежительном и в штатном монастырях, и к жизни инока на подвории или при часовне, и к жизни инока, странствующего на корабле по требованию и обычаю государственному, и к жизни инока, находящегося в долговременном послушании посреди мира, и к жизни инока, постриженного в монашество при духовном училище, занимающего при нем какую-либо ученую или административную должность, — даже к жизни мирянина, который захотел бы среди мира с особенным тщанием заняться своим спасением. Исполнение евангельских заповедей всегда составляло и ныне составляет сущность иноческого делания и жительства. Всякое место и положение представляют много удобств для этого делания и подвига. Братия! примите приношение духовное и не осудите за скудость его. Скудость приношения свидетельствуете о скудости имущества. Вашею верою и усердием восполните эту скудость, а молитвами и благословением вознаградите потрудившегося для своего и вашего спасения. Богатый Домовладыка дал роскошный обед Своим многочисленным друзьям и знакомым, и множеству тех, которых захотел пригласить к обеду, — тем включить их в число друзей и знакомых Своих. Безмерное количество духовных яств невообразимого и недомыслимого достоинства предстояло на духовной трапезе. По окончании ее гости щедро одарены духовными дарами. Когда приглашенные почетные лица вышли, Домовладыка заглянул за врата чертога и увидел у этих врат толпу голодных нищих, которые были бы рады попользоваться крохами, оставшимися после чудной трапезы. Многомилостивый Владыка приказал слугам остановиться, не убирать стола. |
| Для таких хорошо и достохвально (являть любовь к братии телесными делами) [ 1180 ]. 26. Действительно избравшим отшельничество от мира телом и умом, чтоб сосредоточить мысли свои в уединенную молитву при посредстве умерщвления ко всему преходящему, к видению предметов мира и к воспоминанию их, должно служить Христу не телесными делами и не наружною правдою с целию оправдаться ею, но умерщвлением, по слову Апостола, удов своих, яже на земли [ 1181 ], жертвоприношением чистых и непорочных помыслов, этих начатков самовозделания, злостраданием телесным в терпении бед ради надежды на будущее. Монашеское жительство равночестно ангельскому. Не должно нам оставлять делания небесного и держаться делания вещественного [ 1182 ]. 27. Некоторый старец сказал: «Дивлюсь тем, которые смущают себя в деле безмолвия для того, чтоб услужить другим в телесном». — Опять сказал: «Не должно нам к делу безмолвия примешивать попечение о чем другом. Всякое дело да чествуется в своем месте, чтоб жительство наше не было смешанным. Имеющий попечение о многих делается рабом многих; оставивший же все и пекущийся о устроении души своей делается другом Богу. Смотри: подающих милостыню и исполняющих обязанность любви к ближним в телесном много и среди мира; делатели же благого безмолвия, посвятившие ему себя всецело, едва обретаются и редки. Кто же из творящих милостыню посреди мира, или правду служением тела, возмог достигнуть хотя одного из тех дарований, каких сподобляются от Бога жительствующие в безмолвии?» — Опять сказал: «Если ты мирянин, то пребывай в жительстве мирских добродетелей. Если же ты — монах, то сияй делами, которыми изяществуют монахи. Если ж захочешь упражняться в добродетелях того и другого жительства, то отпадешь от обоих. Дела монаха суть следующие: свобода от телесных занятий, телесный труд в молитвах и непрестанное сердечное памятование Бога (то есть память Божия, или поучение). Суди сам: возможно ли тебе, оставя это, удовольствоваться мирскими добродетелями?» [ 1180a ] 28. Вопрос. Не может ли инок, злострадающий в безмолвии, стяжать эти два жительства, то есть с попечением о Боге иметь в сердце иное попечение? |
| Но было бы заблуждением думать, что от внешних условий и приемов может зависеть подвиг возрастания в духовной молитве. Одно несомненно, что раз сущность молитвы состоит в том, чтобы молиться умом в сердце, то сообразно с этим и ум наш должен быть направлен в сердце. А все остальное имеет второстепенное значение. Поэтому в русском Добротолюбии все упоминания о внешних приемах опущены " (Арх. Феофан Полтавский). После этого предварительного замечания обратимся к посланию старца Паисия. Он пишет: " так как в древние времена делание умной молитвы процветало во многих местах, где имели свое пребывание святые отцы, и много тогда было учителей этому духовному деланию, то пиша о нем, они говорили только о происходящей от него духовной пользе, не имея нужды писать о самом способе этого делания, приличествующем новоначальным. Когда же увидели, что истинные и далекие от обольщения наставники этого делания стали умаляться, то побуждаемые Духом Божиим, дабы истинное учение о начале этой молитвы не оскудело, описали и самое начало и способ, как нужно обучаться этой молитве новоначальным и входить умом в сердечные страны, и необманчиво совершать там умом молитву. Преподобный Никифор постник, еще яснее научая о входе умом в сердце, говорит так: " Прежде всего да будет твоя жизнь безмолвною, свободною от попечений и со всеми мирною. Затем, войдя в келью твою, затворись и седши в одном из углов, сделай, как я говорю тебе: " ты знаешь, что при дыхании мы вдыхаем в себя воздух; выдыхаем же его не ради чего-нибудь иного, но ради сердца, ибо сердце есть причина жизни и теплоты тела. Сердце привлекает воздух, чтобы дыханием выделить свою теплоту, для себя же получить свежий воздух. Орудием же такой деятельности является легкое, которое, будучи от Создателя создано пористым, постоянно, как мех, вводит и выводит окружающий воздух. Таким образом, сердце выполняет неизменно то назначение, ради которого оно и устроено для благосостояния организма. Итак, ты сядь и, собрав ум твой, веди его тем путем, которым воздух идет к сердцу и понудь его сойти в сердце вместе со вдыхаемым воздухом. |
| Ибо как человеколюбивым и бесстрастным не много вредят житейские дела, потому что они хорошо их устраивают, так и имеющим великие дарования,– ибо они Богу приписывают то, что правильно исполнили. Αργν, в слав. «празден». В греч. один раз, а в слав. в обоих случаях «мой», то есть трижды. Νοερωθ, в слав. «умне». Χλεη, насмешка, наругание, в слав. «прелесть». О том, что страстным наиболее полезно безмолвие Всем полезно безмолвие и удаление от вещей и от людей, особенно же страстным и немощным, ибо ум не может сделаться бесстрастным от одного внешнего делания, если не получит и многих духовных ведений. Также и суетных забот [ 1 ], и начальствования не проходит кто-либо без вреда, если не приобретет прежде бесстрастия, чрез удаление. Попечение о житейском и смущение вредит обыкновенно и совершенным, и бесстрастным. Никакой не бывает пользы, говорит Златоуст, от человеческого делания, без приклонения свыше, но и приклонения свыше не бывает к непроизволяющему. И то и другое нам нужно: и Божие и человеческое, и делание и знание, и страх и надежда, и плач и утешение, и боязнь и смирение, и рассуждение и любовь; ибо, говорит, все в этой жизни двойственное. День и ночь, свет и мрак, здоровье и болезнь, добродетель и порок, благополучие и злополучие, жизнь и смерть; чтобы мы, будучи немощны, чрез одно возлюбили Бога, а чрез другое, по страху искушений, убегали греха, а будучи сильны, за все это любили Бога, как Отца, зная, что вся добра зело (Быт. 1, 31), и Бог устраивает все для нашей пользы и чтобы мы от сладостного воздерживались, а трудного желали, зная, что тем живы бывают тела наши, во славу Творца, а сие помогает душам к спасению, по неизреченной милости Божией. Люди бывают трех устроений: рабы, наемники и сыны; и рабы не любят благого, но, по страху мук, удаляются от лукавого; это, говорит святой Дорофей, благо, но не благоугодно (Флп. 4, 18). Наемники же любят благое и ненавидят лукавое, но в надежде награды; а сыны, как совершенные, не по страху мучений удаляются от лукавого, но крепко это ненавидят и доброе делают не в надежде награды, но считают это своим долгом и любят бесстрастие, как подражание Богу и причину Его вселения (в них), ради которого и удаляются от всего худого, хотя бы и не было угрозы. |
|
|
