| Устройство храма Алтарь (лат. altaria, от altus — «высокий») — восточная часть храма, находящаяся на возвышении, священное пространство, вход в которое запрещен для непосвященных. Отделен от остального храма иконостасом. Амвон (греч. «возвышение») — часть солеи, выдающаяся полукружием в центр храма, напротив Царских врат. Служит для произнесения проповедей, ектений, чтения Евангелия. Антиминс (греч. antimension — «вместопрестолие» от греч. anti — «перед, вместо» и лат. mensa — «стол») — главный священный предмет храма. Четырехугольный льняной или шелковый плат, расстилаемый на престоле. Литургия может быть совершена только на антиминсе, который предварительно освящается епископом и передается в храм в знак его освящения. Этот обычай восходит к первым векам христианства, когда из-за гонений верующие не могли строить храмы и возводить постоянные престолы. На антиминсах, по традиции, вышивкой или аппликацией изображается «Положение во гроб» тела Христа. Апсида — выступ храмового здания со стороны алтаря, полукруглый, граненый или прямоугольный в плане, перекрытый полукуполом или сомкнутым полусводом (конхой). Наиболее важная функция апсиды в храме — завершение алтарного пространства, в котором расположено горнее место. Горнее место (слав. «высокое») — место в алтаре между престолом и восточной стеной. На горнем месте на некотором возвышении ставится кресло (трон) для архиерея, а по сторонам, но ниже его — сидения для священников (в приходских храмах кресло для архиерея не ставится). Горнее место является обозначением таинственного присутствия Бога и сослужащих Ему. Поэтому этому месту всегда воздают подобающие почести. Двери диаконские (северная и южная) — две одностворчатые двери, расположенные в иконостасе по сторонам от Царских врат. В отличие от Царских врат, диаконские двери служат для входа в алтарь церковнослужителей и духовенства в богослужебное и в небогослужебное время. Название происходит от традиции изображать на диаконских дверях первомученика диакона Стефана (I в.) и римского архидиакона Лаврентия (III в.). Иногда на диаконских дверях помещаются изображения архангелов. |
| 27 Знаменательное видение Марии Николаевны Толстой (1830–1912), бывшее в Шамординской обители, более подробно изложил Сергей Нилус: «Вот что слышал я лично от Марии Николаевны Толстой осенью 1904 г.: – ...Совершив обычное свое келейное правило, я не то задремала, не то впала в какое–то особое состояние между сном и бодрствованием, которое у нас, монахов, зовется тонким сном. Забылась я – и вижу... Ночь. Рабочий кабинет Льва Николаевича. На письменном столе – лампа под темным абажуром. За письменным столом, облокотившись, сидит Лев Николавич, и на лице его отпечаток такого тяжкого раздумья, такого отчаяния, какого я еще у него никогда не видала... В кабинете густой, непроницаемый мрак; освещено только то место на столе и лице Льва Николаевича, на которое падает свет лампы. Мрак в комнате так густ, так непроницаем, что кажется даже как будто чем–то наполненным, насыщенным чем–то, материализованным. И вдруг вижу я: раскрывается потолок кабинета и откуда–то с высоты начинает литься такой ослепительно–чудный свет, какому нет на земле и не будет никакого подобия; и в свете этом является Господь Иисус Христос в том Его образе, в котором Он написан в Риме на картине видения святого мученика архидиакона Лаврентия: пречистые руки Спасителя распростерты в воздухе над Львом Николаевичем, как бы отнимая у незримых палачей орудия пытки. Это так и на той картине написано. И льется, и льется на Льва Николаевича свет неизобразимый, но он как будто его и не видит... И хочется мне крикнуть брату: «Левушка, взгляни, да взгляни же наверх!..» И вдруг сзади Льва Николаевича с ужасом вижу: из самой гущины мрака начинает вырисовываться и выделяться иная фигура, страшная, жестокая, трепет наводящая; и фигура эта, простирая сзади обе свои руки на глаза Льва Николаевича, закрывает от них свет этот дивный. И вижу я, что Левушка мой делает отчаянные усилия, чтобы отстранить от себя эти жестокие, безжалостные руки... На этом я очнулась, и когда очнулась, услыхала как бы внутри меня говорящий голос: |
| В люнетах центрального пространства попарно размещены фигуры апостолов в белых гиматиях и бледно-голубых хитонах, между ними - пара голубей, пьющих воду из чаши; в левом люнете узнаются апостолы Петр и Павел. В торце свода, в люнете над входом, помещена мозаика с образом Доброго Пастыря. Христос изображен безбородым юношей с нимбом, облачен в золотую тунику с 2 синими клавами и пурпурно-лиловый плащ, левой рукой придерживает крест на высоком древке, вокруг - изображения пасущихся овец. Выполнявшие этот люнет мастера были продолжателями эллинистической традиции. В противоположном люнете представлен архидиак. сщмч. Лаврентий, восходящий на раскаленную решетку - орудие его мучения; слева - шкафчик, на полках к-рого 4 Евангелия. Эту деталь композиции интерпретируют как принятие св. Лаврентием учения Христа и подражание Его мученичеству ( Лазарев. С. 34). Своды 4 рукавов креста покрыты многоцветными геометрическими и растительными орнаментами. Свод зап. рукава креста украшен мозаиками с орнаментом в виде кругов из стилизованных звезд и венков, чередующихся с изображениями белых маргариток на синем фоне. Эти мозаики имитируют разноцветные драгоценные ткани, использовавшиеся в рим. традиции оформления светских и культовых сооружений. Орнаментальные полосы с изображением виноградных лоз, лент «серпантина», разных типов меандра разделяют изображения и подчеркивают сочленения архитектурных поверхностей. Сюжеты мозаик (пьющие голуби, припадающие к источнику олени, Христос Добрый Пастырь) известны по росписям катакомб и традиционны для погребального сооружения. Посвящение основного храма Св. Кресту (Санта-Кроче) отразилось в декоре капеллы св. Лаврентия: крест на своде, на древко креста опирается Христос Добрый Пастырь, такой же крест несет сщмч. Лаврентий. Мозаики вост. рукава мавзолея. Саркофаг Галлы Плацидии Мозаики вост. рукава мавзолея. Саркофаг Галлы Плацидии Мозаический ансамбль Г. П. м. стилистически выделяется среди др. памятников Равенны. Мозаики основных частей цикла выполнены мастером, принадлежавшим классической римско-эллинистической традиции. |
| Политика короля в отношении церкви вызывала протест и у населения многих других областей, в частности, Упланда. Народ был недоволен проповедью реформатора местера Микеля (магистра Микаэля Кристиерни), приуроченной к популярнейшему празднику – «мессе свечей». Особенно же возмущались церковной политикой короля. Обвиняли Густава Васу в том, что он вводит новые обычаи, ест в пост скоромное 215 . И в связи с этим вспомнили: несколько лет назад жители Даларны и других шведских областей обвинили в таких же нарушениях Кристиана II. Он дозволял, чтобы его люди не повиновались Богу и святой церкви, придерживались «многих вредных еретических обычаев – особенно, ели в пост говядину и свинину и творили много других нехристианских дел». Тогда эти обвинения послужили одним из оснований для отказа от верности королю Кристиану 216 . Уппсальский архидиакон Йенс Лаврентии без каких-либо пояснений послал Густаву I список с грамоты, где были перечислены упомянутые обвинения против Кристиана И. Густав Васа сделал вид, что не понял намека. Но вопрос о «новых обычаях касательно еды и питья» все же прокомментировал: те, кто возводят на него подобные обвинения, никогда не смогут доказать их справедливость. По сообщению Педера Сварта, летом 1526 г., в день св. Эрика – небесного покровителя Швеции, король прибыл в Уппсалу в сопровождении двух тысяч тяжеловооруженных конных воинов и большого числа пехотинцев. На курганах Старой Уппсалы – древнем месте народных собраний, в присутствии своей внушительной свиты, король провел совещание с бондами области. Он посетовал: в королевстве слишком много ленивых и бесполезных священников, а также монахов, являющихся обузой для населения. Но крестьяне ответили, что не желают изгнания монахов и готовы их содержать 217 . Королю не удалось склонить крестьян Упланда на свою сторону в вопросе церковной реформы. Однако упландцы в целом сохранили лояльность государю. Сварт, впрочем, упоминает: в 1527 г. по всему Упланду действовало множество «лесных воров» – т.е. бандитов 218 . Возможно, это была вспышка преступности, типичная для периодов социальной нестабильности. Но не исключено, что разбой являлся социальным протестом, реакцией на политику короля. |
| Мне понравилось Ваше разъяснение по поводу «Приидите поклонимся... Спаси нас Утешителю благий...». Я давно думал об этом, и мое ухо всегда шокировало пение «...припадем ко Христу. Спаси нас, Утешителю благий, поющия Ти: Аллилуиа». Я посылаю вместе с прочим материалом и это Ваше разъяснение Анатолию Васильевичу, чтобы он включил его в «Указания», хотя бы в виде примечания. Пошлю и Ваше обращение к читателям «Указаний» по поводу их предложений, замечаний и пожеланий. Мне кажется, что это будет и хорошо для издания, и полезно для дела. Дорогой Владыка, если что-либо явится у Вас нужным для сообщения мне, то пишите в деревню до 20 авг[уста], а после этого уже направляйте письма в Ленинград мне, куда я возвращусь к концу августа. Еще раз прошу молитв о Наталии Ивановне, а себе, кроме того, и Вашего благословения. Любящий Вас Ваш покорный слуга проф. Н. Успенский . Д. 26. Л. 1–4. Подлинник. Автограф. 8. 23 августа 1957 г. 789 День м[у]ч[еника] Архидиакона Лаврентия Ваше Преосвященство, глубокоуважаемый и дорогой Владыка. Я получил Ваше письмо от 16 августа. Сердечно[е] спасибо Вам за него, за Ваши молитвы. Благодарю Вас и за Ваше «своеволие». Это очень хорошо, что Вы внесли исправление в мою статью о 7 мае: 790 «силою Ч[естнаго] и Ж[ивотворящаго] Креста». Относительно порядка расположения апостолов и евангелий при вычитке Недели за господский праздник – буду наводить справки в Ленинграде, также и о порядке произношения апостольских прокимнов. Если получу полномочие Патриархии на ознакомление с архивом Св[ятейшего] Синода в связи с делом канонизации прав[едного] Симона Юрьевецкого, тоже, конечно, займусь этим охотно. Спасибо Вам за рекомендацию Святейшему (о мне). В ближайшие дни я уеду из деревни в Ленинград, так что если у Вас возникнет какой-либо вопрос или дело ко мне, то прошу после 25 авг[уста] писать на мой ленинградский адрес: «Ленинград Ф-125, Театральная площ[адь], 16, кв. 18». Насколько я помню, мы должны встретиться в Москве 16 сентября, конечно, если о[тец] секретарь заблаговременно сделает вызов. |
| Так как после торжества церкви, выкапывание новых галерей стали понемногу оставлять в катакомбах, и все работы в них были направлены только на то, чтобы устроить семейный склеп или вырубить loculus в местах, уже прежде занятых, то это неминуемо привело бы со временем к окончательному разорению подземных кладбищ. Уже в четвертом столетии, могильщики (fossores), торговавшие местами в катакомбах, начали производить в них самые неправильные работы и расширения, причинявшие большой вред их прочности. Папа Дамаз (366 – 384), которого можно назвать хранителем римских святынь, положил предел этому злоупотреблению; он особенно любил катакомбы и построил в них много поддержек, сводов, лестниц и луминарий; следы его строительной деятельности до сих пор еще видны в подземном Риме. Он не воздвигал над кладбищами разрушительные для них базилики и открыл много гробниц мучеников, заваленных христианами во время последних гонений и погребенных под грудою камней и земли. В особенных объяснительных надписях, этот папа описывает, часто стихами, подвиги героев христианской веры и иногда указывает на работы, произведенные им для украшения и восстановления их гробниц 35 . Никто не имел столько права покоиться возле праха мучеников, в катакомбах Каллиста, где уже лежали многие из его предшественников, как папа Дамаз; но он не хотел сделать для себя то, что не дозволял другим, и в надписи, которая была помещена им в катакомбе Каллиста, возле гробниц нескольких пап и мучеников третьего столетия, отказывается от этой чести, говоря, что очень желал бы лежать в соседстве святых, но боится этим обеспокоить их прах. В другой надписи, по всей вероятности, пятого столетия, найденной в древней базилике св. Лаврентия, in Campo Verano, недалеко от римских стен, архидиакон Sabinus говорит, что, как служитель алтаря, он часто приближался к священному престолу при жизни, но, несмотря на это, желает быть похоронен возде дверей церкви; потому что не материальным соприкосновением с прахом мучеников следует приближаться к ним, а подражанием при жизни их подвигам и их добродетелям. Нельзя не признать справедливости мнения архидиакона Сабина, и, если бы верующие в четвертом и пятом столетии были его мнения, то сохранили бы нам много интересных памятников первоначального христианского искусства. XVI |
| Ближайшим помощником патриарха по управлению его епархией состоит и великий протосинкелл (μγας πρωτοσγκελλος); имея сан архимандрита (ныне – Хрисостом), великий протосинкелл облечён однако большой властью: он бывает представителем патриарха на официальных торжествах, например, на актах школ, при встрече приезжающих в столицу различных высокопоставленных лиц и т. п., состоит непременным членом, а иногда и председателем существующих при патриархии эпитропий, издаёт от своего имени различные предписания приходскому духовенству и школам, следит за жизнью и поведением столичных священников, участвует в патриаршем богослужении и т. п. Его помощником по наблюдению за столичным духовенством состоит великий архидиакон (μεγς ρχιδικονος ныне – Лаврентий), который следит лишь за диаконами, заботится об их благоповедении и образовании, выбирает лучших кандидатов на места при столичных церквах, участвует в патриаршем богослужении и т. п. Проповедью слова Божия в столичных церквах занимаются особые лица, именуемые иерокириксами (εροκρυκες). Они состоят на определённом жаловании от патриархии, ведут беседы систематически по особому расписанию, утверждённому великим протосинкеллом, и посещают для проповеди и пригородные местности. Из светских должностных лиц при константинопольской патриархии на первом месте следует поставить великого логофета (μεγςη λογοϑτης). Это – одна из немногих должностей, перечисленных, по взятии Константинополя турками, из штата царского в патриарший. Ныне великому логофету принадлежит главное заведывание экономическими делами патриархии и право служить посредником между турецким правительством и патриархом. Он носит титул архонта (князя), избирается обыкновенно из самых знатных и богатых греческих фамилий, возводится в свою должность патриархом через возложение рук (χειροϑεσα, в отличие от χειροτονα), при чтении молитв по особому чину. Великий логофет имеет огромное влияние на общий ход дел патриархии: без его подписи не имеют юридической силы все определения патриаршего синода, касающиеся назначения митрополитов и епископов. |
| а) За подвиги, совершенные на земле человеком, Бог не возбраняет ему помышлять о награде: и даже Сам употребляет мысль о награде для поощрения человека к исполнению заповедей и к достижению совершенства. «Чти отца твоего и матерь твою»: вот заповедь. И вот вслед за нею награда, поощряющая к исполнению ея: «да благо ти будет и да долголетен будеши на земли блазе» ( Исх. 20, 12 ), «Аще хощеши совершен быти, иди продаждь имение твое, и даждь нищим»: вот требование совершенства. И вот непосредственно за сим награда, поощряющая к достижению сего совершенства: «и имети имаши сокровище на небеси» ( Матф. 19, 21 ). «Возрадуйтеся в той день, – егда возненавидят вас человецы, и егда разлучат вы и поносят, и пронесут имя ваше яко зло, Сына человеческого ради»: вот великое требование подвига, для которого нужна необыкновенная сила духа и непоколебимое терпение. Для сего вот и великая награда, способная возбудить и поддержать необыкновенную силу духа: «се бо мзда ваша многа на небесех». б) Но мы, христиане, должны искать не земной, но небесной награды. Ветхий завет как приготовительный к совершенству христианскому, открытым образом говорит наиболее о наградах земных; потому что, применяясь к понятиям людей, которым был дан, по необходимости должен был и духовыя созерцания небесного блаженства облекать в чувственные изображения благополучия земного. Завет новый, как открывающий совершенство царствия небеснаго, в его духовной силе и высокой чистоте, обыкновенно указует своим подвижникам и страдальцам награды небесныя: а земные не только пренебрегает, как маловажныя, но иногда почитает даже уроном наград небесных. «Восприемлют мзду свою» говорит Господь о лицемерах, ищущих посредством добродетели славы человеческой: т.е. они получили свою награду на земли, от человеков, и потому не получат ее на небеси, от Бога. Вместо того, что древний закон ласкал земным благополучием: «благо ти будет, долголетен будеши на земли блазе», Евангелие земным благополучием угрожает, как опасным, а презрение сего благополучия полагает залогом небесного блаженства: «кая польза человеку, аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою? Любяй душу свою погубит ю; и ненавидяй души своея в мире сем в живот вечный сохранит ю» ( Иоан. 12, 25 ). |
| По сему каждый из слышащих это имеет случай предложить себе и может просто для себя решить, – немаловажный, надеюсь, для каждого из нас вопрос: истинный ли я христианин или нет? Если ты истинный христианин: то ты верно не привязан душею ко временному благополучию; не пристрастен к земным наградам; поощряешь и утешаешь себя мыслию о награде небесной и вечной. А если ты забываешь о небесной и вечной награде, домогаясь временной корысти, чести, удобства жить в свое удовольствие, не прельщайся: такие расположения не показывают духа истинно христианского. Кто управляется и одушевляется желанием только земной награды: тот есть земной ветхозаветник, далекий от совершенства духовного и от стяжания сокровища небеснаго. Кто делает добрыя дела для временной корысти, или для славы человеческой; тот еще не вышел из области язычества, – он выработывает кумиры добродетелей на продажу или на зрелище: он восприемлет мзду свою от человеков, и потому небеса и Бог ничем более не должны ему. в) Для нравственного состояния христиан гораздо полезнее было бы, если бы они всегда взирали не столько на земные воздаяния, всегда малые в сравнении с трудами для них употребляемыми, и мало радующия в сравнении с неприятностями искания, соревнования, лишения, сколько на небесную награду, всегда великую, вполне радующую, никогда не отъемлемую. Если бы каждый непрестанно имел пред очами свою «мзду многую на небеси», которую и властен каждый иметь пред очами непрестанно: то, удовлетворяемый ожиданием ея, каждый не так страстно искал бы воздаяний земных и утешений временных; продающий менее бы корыстолюбствовал; судящий охотнее предпочел бы безчестной мзде неправды безмездную правду; обязанный служить обществу решительнее предпочитал бы общую выгоду своей личной, и не отрекался бы от служения общему благу, хотя бы и не отдавали всей справедливости его служению; поставленный в подчиненность и послушание удобнее забывал бы свою волю, и менее тяготился взыскательностию начальствующаго; раб усерднее и веселее работал бы и нещедрому господину; кратко сказать, мыслию о небесной награде поддерживаемое безкорыстие каждого непрестанно увеличивало бы сокровище общего блага человеков, и внутреннее сокровище добродетели в сердце каждаго. |
| Словом, в западной церкви только в редких случаях пресвитер мог составить себе репутацию хорошего проповедника и с этой стороны возвысить свой авторитет в глазах паствы. Обыкновенно же значение пресвитеров с их совещательным [голосом] положительно бледнело вследствие постоянной близости их к епископу; на их долю выпадало довольно много чести, но весьма мало власти, весьма незначительная область для деятельности. Насколько в этом случае теряли пресвитеры, настолько приобретали диаконы. Они были, так сказать, слуги епископа, сияли не самостоятельным светом, но – и отраженный, это был все-таки чрезвычайно сильный блеск епископского сана. Обыкновенно не пресвитеры, а диаконы были доверенными лицами епископа, его интимными приближенными: за епископом римским Ксистом на казнь следует и диакон Лаврентий; жизнь Киприана карфагенского – до последних минут его – описана его диаконом Понтием. Многие функции низшего порядка поручались диаконам, потому что сан пресвитеров был слишком высок для того, чтобы их можно было возложить на них. Таковы, например, обязанности наблюдать за народом во время богослужения, передавать ему распоряжения епископа, призывать к порядку бесчинных, – все это считалось обязанностью диакона и все это, бесспорно, ставило диаконов в близкие отношения к мирянам, открывало весьма много возможностей для того, чтобы дать почувствовать последним весь свой вес, все свое значение. Богатая вдова Люцилла имела обыкновение перед принятием св. Тайн целовать кость какого-то мученика сомнительной подлинности. Архидиакон Цецилиан сделал этой влиятельной особе за это выговор, inde irae (отсюда неприязнь): и это обстоятельство было одной из мелких причин к появлению донатизма. Мало-помалу диаконы стали надзирать и вообще за поведением мирян. Другая сторона церковного управления, распоряжение церковными имуществами, также много зависела от диаконов. Они были первые хранители церковных драгоценностей; они же были распорядители церковных доходов. От Лаврентия римского требовали отчета в распоряжении церковными богатыми сокровищами; он продавал в свое время церковные сосуды. Карфагенский диакон Феликиссим завладел церковными доходами, отказывался дать отчет Киприану в том, как он раздает милостыню, и угрожал не давать ни малейшего пособия тем, которые не пристанут к его партии. Цецилиана, архидиакона карфагенского, донатисты обвиняли в том, что он исповедникам не давал никакого вспомоществования. Прибавьте к этому, что доходы диаконов были больше, чем у священников (Hieran. ер. ad Evangelum), что, разумеется, могло лишь придавать первым самоуверенности. |
|
|
