| Из этих как бы источников болезней и нужды проистекают все бедствия разумной природы. 25. Однако эта природа и среди бедствий не могла лишиться стремления к блаженству. Бедствия эти общи у людей и у ангелов, за свою злобу осужденных правдой Господней. Но человек имеет и особенное наказание, будучи наказан смертью тела. Бог угрожал ему наказанием смерти в случае греха с его стороны, одаряя его свободной волей с тем, чтобы он управлял ею, чтобы остерегался падения; и поместил его в раю сладости, как бы в тени жизни, откуда праведность восходила бы еще более усовершенной ( Быт. 2:15 ). 26. Изгнанный после греха из рая, человек и род свой, зараженный грехом в нем, как в корне, связал наказанием смерти и осуждения; так что все потомство его и осужденной вместе с ним жены рождалось от плотской похоти (в каковой похоти воздано было соответствующее неповиновению наказание) и получило первородный грех , ведущий через заблуждения и различные скорби к тому последнему, бесконечному наказанию вместе с отпавшими ангелами, своими совратителями, властителями и сообщниками. «Как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили» ( Рим. 5:12 ). Миром в этом месте апостол называет, конечно, весь род человеческий. 27. Следовательно, дело представляется так: осужденная масса всего рода человеческого лежала во зле или катилась и низвергалась из одного зла в другое, и, присоединившись к части согрешивших ангелов, подверглась достойному наказанию за нечестивое отпадение. Но хотя не без праведной воли разгневанного Бога все, что ни делают злые, делают добровольно по слепому и необузданному влечению, а ясные и открытые наказания терпят против своей воли, однако благость Творца не перестает и злым ангелам подавать жизнь и жизненную силу, без чего они бы погибли, не перестает формировать и одушевлять семена людей (хотя и рожденных от отпрыска порочного и осужденного), не перестает распределять члены по возрастам, по различию места оживлять чувства, давать пропитание. |
| 69. Не может быть, чтобы нечто подобное было и после настоящей жизни; трудно сказать, спасаются ли некоторые верующие через какой-то очистительный огонь настолько медленнее или быстрее, насколько больше или меньше возлюбили преходящие блага, но только не те спасаются, о ком сказано, что «они царствие Божие не наследуют» если соответственно с их раскаяньем не простятся и их преступления ( 1Кор. 6:10 ). Согласно с этим я сказал, что небесполезны и милостыни, которым Божественное Писание потому придает значение, что, как возвестил Господь, лишь плод их будет поставлен в заслугу правым и лишь бесплодие их будет зачтено левым, так как одним скажет: «придите, благословенные Отца Моего, наследуйте царство» другим же: «идите... в огонь вечный» ( Мф. 25:34, 41 ). 70. В самом деле, нужно остерегаться, чтобы кто-нибудь не подумал, будто страшные преступления, совершаемые теми, которые царствие Божие не наследуют, ежедневно совершаются и ежедневно искупаются милостынями. Жизнь должна изменяться к лучшему и милостынями нужно умилостивлять Бога за прошедшие грехи, а не подкупать Его каким-нибудь путем для того, чтобы всегда было позволительно безнаказанно совершать их. «Ибо никому не дал Он позволение грешить» ( Сир. 15:20 ), хотя по милосердию, если приносится соответствующее извинение, уничтожает уже содеянные грехи. 71. За ежедневные же легкие и маловажные грехи, без каких невозможна настоящая жизнь, прощение испрашивается в ежедневной молитве верующих. Ибо говорить: «Отче наш, сущий на небесах!» свойственно тем, которые уже возрождены у Отца водою и Духом. Эта молитва уничтожает, конечно, самые малые и ежедневные грехи. Уничтожает и те, от которых удаляется жизнь верующих, даже нечестиво проведенная, но измененная покаянием к лучшему, коль скоро слова: «как и мы прощаем должникам нашим» так же будут соответствовать действительности, как и слова: «прости нам долги наши» ( Мф. 6:9–12 ), потому что действительно существует то, что прощается; и сама милостыня есть прощение долга просящему человеку. |
| 11. Так называемое зло, надлежащим образом упорядоченное и расположенное на своем месте, сильнее оттеняет добро для того, чтобы оно более привлекало внимание и, от сравнения со злом, приобретало бы большую ценность, Всемогущий Господь, которому, по признанию даже неверующих, принадлежит верховная над всем власть (Вергилий. Енеида, кн. 10), и который в высочайшей степени благ, никоим образом не позволил бы, чтобы в Его делах было хоть сколько-нибудь зла, если бы не был так всемогущ, чтобы и зло обратить в добро. Что же иное называется злом, как не недостаток добра? Как в телах живых существ болезни и раны вызывают только недостаток здоровья (и само лечение призвано не к тому, чтобы вошедшее в организм зло, т.е. болезни и раны, перевести в какое-нибудь другое место, но чтобы истребить его совсем; рана или болезнь не представляют самостоятельной субстанции, но только повреждение субстанции телесной, тогда как тело есть сама субстанция, нечто действительно доброе, в чем происходит зло, т.е. лишение добра, называемого здоровьем), так существуют и различные виды повреждения души, бывает лишение природного добра; при выздоровлении это лишение никуда не переносится, ибо может если где-то и быть, то только в самом здоровье. 12. Итак, все природы – благи, так как их Виновник – высочайше благ, но поскольку они не столь же неизменно благи, как сам их Виновник, то поэтому добро в них может уменьшаться и возрастать. Уменьшение же добра есть зло. Впрочем, сколь бы не уменьшалось добро, все равно, пока существует та или иная природа, в ней необходимо есть хоть толика добра. И сколь бы ни была мала сама природа, то добро, из которого она состоит, не может уменьшиться без уменьшения ее самой. Справедливо, конечно, восхваляется природа чистая и неповрежденная, но она была бы стократ прекрасней, если бы вообще не могла подвергнуться порче. Насколько же она подвержена порче, настолько порча ее есть зло, так как лишает ее некоторого добра; ибо если не лишает никакого добра, то не причиняет вреда, если же причиняет вред, следовательно, отнимает добро. |
| 21. В тех вещах, вера или неверие в которые безразличны для достижения царствия Божия, которые можно считать и истинными, и ложными, в этих вещах ошибаться – не значить грешить, или если грешить, то весьма мало и весьма легко. Да и как бы велика ни была эта ошибка, она не имеет отношения к тому пути, которым мы идем к Богу, а путь этот есть вера во Христа, вспомоществуемая любовью ( Гал. 5:6 ). С этого пути не совращала и та приятная для родителей ошибка в близнецах, не совращался с него и апостол Петр, когда он, думая, что видит видение, настолько принимал одно за другое, что не различал истинных тел, среди которых находился, от воображаемых им призраков – до тех пор, пока не ушел от него освободивший его ангел; не уклонялся от этого пути и патриарх Иаков, когда живого сына считал растерзанным зверьми ( Быт. 37:33 ). В этих и подобного рода обманах мы обманываемся, не нарушая веры в Бога, и заблуждаемся, не оставляя ведущего к Нему пути: эти ошибки, хотя и не грех , однако должны считаться в числе бедствий настоящей жизни, настолько подверженной суете, что здесь ложное выдается за истинное, истинное отвергается ради лжи, сомнительное считается несомненным. Это, правда, несвойственно той вере, через которую при ее истинности и несомненности мы стремимся к вечному блаженству, однако неизбежно присуще той бедности, в которой мы теперь существуем. Если бы мы уже наслаждались тем истинным и совершенным счастьем, то не обманывались бы ни в каком чувстве души и тела. 22. Всякая же ложь должна называться грехом, потому что человек обязан говорить то, что думает, будет ли оно истинным на самом деле или только считается таковым, знает ли он сам истину или же, как человек, заблуждается и обманывается. Всякий же, кто лжет против того, что чувствует в душе, говорит с намерением лгать. И во всяком случае слова установлены не для того, чтобы люди взаимно обманывали друг друга, но для того, чтобы каждый мог довести до сведения другого свои размышления. Следовательно, пользоваться словами для лжи, а не для того, для чего они установлены – грех . |
| Следовательно тот, кто считает злом само существование человека или добром – порочность человека, тот именно и подпадает под то пророческое изречение: «горе тем, которые зло называют добром, и добро – злом». Он порицает творение Божие – человека, и хвалит порок человека – его испорченность. Итак, вся природа, хотя бы и порочная, поскольку она есть природа – добра, а поскольку порочна – зла. 14. Поэтому к противоположностям, называемым добром и злом, неприложимо то правило, что две противоположности вместе никогда не существуют. Как воздух не может быть одновременно и темным, и светлым, пища или питье – и сладким, и горьким, тело – белым и черным, безобразным и красивым, так и практически на всех противоположностях мы можем наблюдать, что они одновременно и вместе не существуют. Такие же несомненные противоположности, как добро и зло, не только могут быть вместе, но, более того, зло без добра, кроме как в добре и вовсе существовать не может. Добро , впрочем, может и без зла. Человек или ангел может и не быть несправедливым, но никто не может быть несправедливым, кроме человека или ангела. И добро это – человек, добро – ангел, зло же – несправедливость. И эти две противоположности так существуют вместе, что если бы не было добра, в котором не было бы зла, то зла не могло бы быть совершенно, потому что порче не только негде было бы существовать, но и неоткуда было бы и возникнуть; подвергаться порче может лишь что-либо доброе, и порча есть не что иное, как устранение добра. Итак, зло произошло из добра, и иначе как в каком-нибудь добре не существует; и не было ничего другого, откуда могла бы возникнуть какая-либо природа зла. Ибо, если бы она существовала, то, будучи природой, была бы, конечно, доброй: коль скоро природа эта не подвержена порче, она была бы большим добром, но даже и подверженная порче природа была бы все-таки добром, уничтожением или умалением какового порча могла бы ей повредить. 15. Однако, когда мы говорим, что зло произошло из добра, пусть не подумает кто-либо, что это противоречит изречению Господа: «не может дерево доброе приносить плоды худые» ( Мф. 7:18 ). Нельзя, так говорит Истина, собирать виноград с терновника, потому что одно не может происходить от другого; но из хорошей земли, как мы видим, могут расти и виноградные лозы, и терновник. Точно также, хотя худое дерево и не может приносить хорошие плоды, т.е. злая воля не может производить добрые дела, но из доброй природы человека может произойти как добрая воля, так и злая; и нет другого источника злой воли, кроме доброй природы ангела и человека. На это весьма ясно указал сам Господь в том же месте, где говорил о дереве и плодах. Он говорит: «или признайте дерево хорошим и плод его хорошим; или признайте дерево худым и плод его худым» ( Мф. 12:33 ), говорит так, напоминая о том, что именно от хорошего дерева худые плоды или от худого дерева хорошие плоды происходить не могут, но из самой земли могут произрасти оба дерева. |
| 18. Теперь возникает весьма трудный и сложный вопрос, по поводу которого мы написали уже большую книгу, когда по необходимости нам нужно было защищаться от обвинений. Должен ли иногда справедливый человек лгать? Некоторые (присциллианисты) заходят так далеко, что и клятвопреступление, и ложь о предметах, касающихся почитания Бога, даже о самой природе Бога иногда считают добрым и благочестивым делом. Мне же кажется, что всякая ложь – грех , хотя большая разница – с каким настроением и о каких предметах кто-либо лжет. Не так грешит тот, кто лжет с намерением помочь кому-нибудь, чем тот, кто лжет, желая вредить; но столько же вредит тот, кто посылает обманом путника на другую дорогу, сколько и тот, кто обманом портит дорогу жизни. Нельзя считать сознательным обманщиком того, кто сам свою ложь принимает за истину, потому что в душе он не обманывает, а сам обманывается. Следовательно, того, кто неосторожно поверив лжи, считает ее за истину, нужно обвинить скорее в неосмотрительности, чем во лжи. И, напротив, обманывает тот, кто выдает за истину заведомую ложь, так как в душе он не то думает, что говорит, и потому говорит не истину, хотя бы слова его и оказались случайно правдивыми; и никоим образом не свободен от лжи тот, кто устами говорит истину, не зная ее, или же зная, намеренно обманывает. Итак, если принять во внимание не самые предметы, о которых некто что-либо говорит, а намерение говорящего, то лучше тот, кто говорит ложь по незнанию, считая ее за истину, чем тот, кто заведомо вводит дух лжи, не зная, истину ли он говорит. У первого что на уме, то и на языке; у второго же, каково бы ни было само по себе то, о чем он говорит, на языке одно, на сердце же другое; а в этом собственно и заключается обман. В отношении же к самим предметам, о которых что-либо говорят, крайне важно, в чем именно кто-либо заблуждается или лжет; хотя обманываться (поскольку дело касается воли человека) – меньшее зло, чем лгать, однако гораздо более извинительно лгать в том, что не соприкасается с религией, чем заблуждаться в этом вопросе. Для объяснения этого обратим внимание на то, что бывает, если кто-либо, обманывая, говорит, что умерший жив, и если другой, заблуждаясь, верит, что Христос, по истечении некоторого времени, снова умрет: не гораздо ли лучше обман в первом случае, чем заблуждение во втором, не гораздо ли меньшее зло ввести кого-нибудь в ту ошибку, чем самому, благодаря кому-нибудь, впасть в эту? |
| – Память блж. Августина на Западе 28 августа, на Востоке и у нас 15 июня (по Филар. и Серг.). Имени его нет, однако же, ни в Прологе, ни в Чт.-Мин. (Макар. и Дм. Рост.), ни вообще в древних славяно-русусских месяцесловах (нет и в Синод. М. 1891 г.). В греческих стишных синаксарях оно показывается под 15 июня, под этим числом оно значится и в Синаксаристе Никодима (1819 г.), с таким надписанием: « Μνμη σου ν γοις Πατρος μν υγουστνου, Επισκπου ππνος », приводится стихословие (двустишие) ему и в примечании кратко излагается его жизнь. Из Синакс. Никодима преосвященные Филарет и Сергий внесли имя блж. Августина в свои Месяцесловы, без всяких указаний относительно чествования его памяти на Востоке. – Творения блаженного Августина могут быть разделены на a) автобиографические, куда относится «Исповедь», «Исправления», и «Письма»; b) полемические: трактаты против манихеян, донатистов, пелагиан и полу-пелагиан; c) догматические: «Энхиридион», и другие богословские трактаты; d) экзегетические: «Комментарий» на значительную часть Библии; е) практические: проповеди и нравственные трактаты. Лучшее издание творений Августина есть Бенедиктинское, Париж, 1679–1700, в 11 том. folio, перепечатанное Гомом, Париж, 1836–39, в 11 том., и Минем, Париж, 1841, 10 том.; 2-е изд., 1863, 11 том. Главнейшие из его творений переведены на русский язык при Киевской Духовной Академии (в восьми частях 1879–1895 гг.). «Исповедь» составляет автобиографию блж. Августина до его возвращения в Африку (388), а в его «Исправлениях» (427) обозревается вся его литературная жизнь. Его ученик, Поссидий, ок. 432, написал первую Vita Sancti Augustini, изданную бенедиктинцами (Tom. X, Appendix, pp. 257–280), вместе с его собственной биографией (Tom. XI, pp. 1–492, у Миня Tom. I, pp. 66–578). Обстоятельное жизнеописание блж. Августина см. в соч. Фаррара, «Жизнь и труды отцов и учителей церкви», в перев. А. П. Лопухина . Касательно богословия блаженного Августина см. обстоятельное исследование A. Dorner : Augustinus, sein theologisches System und seine religions-philosophische Anschauung, Berlin, 1873, О философии Августина см. |
| К римским по происхождению помимо OR 1 часто относят OR 11, 13A, 14, 23, 27 (2-я часть), 34, 40A, 44, 49. Нек-рые чины, возможно, являются адаптацией рим. богослужения для пригородных храмов Рима (OR 24, 26, 35A, 35B (сильно интерполирован при дальнейшем копировании), 42). Однако, как признают совр. исследователи, ни одна из известных рукописей не происходит непосредственно из Рима и в той или иной степени содержит элементы франк. литургического творчества (напр., в OR 11 указаны 7 «испытаний» (scrutinii), тогда как исконная рим. традиция знала только 3 - см.: Westwell. 2017). Андриё выделил 5 крупных собраний O. R., в каждом из которых встречается особый набор чинопоследований (порядок их расположения и объем сохраняются в разных рукописях почти без изменений). Собрание A обычно включает OR 1 (папская месса), 11 (крещение), 27 (Страстная седмица), 42 (положение реликвий), 34 (ординация), 13А (годовой лекционарий оффиция) и только в одной рукописи 49 (погребение). По мнению Андриё, впервые этот сборник встречается в рукописи Montpellier. Bibliot. Univ. Historique de Médecine. 412, нач. IX в. (рукопись происходит из Тура, текст O. R. следует за соч. блж. Августина «Энхиридион»), но, учитывая новые данные, самым ранним теперь считается сборник в Vat. Palat. lat. 487, в к-ром отсутствуют OR 13A и 42 (по мнению Бишоффа, сборник происходит из Лорша) ( Westwell. 2017). Др. рукописи, имеющие в своем составе это собрание, датируются IX-XI вв. и в основном представляют собой сборники канонического права (иногда O. R. выступают как приложение к Liber officialis Амалария Мецского). По мнению Андриё, это собрание чинов было составлено в Риме в течение VIII в. С. Фогель считал, что все чинопоследования, созданные в Риме, оказались по ту сторону Альп независимо друг от друга еще до сер. VIII в. и были объединены с началом романизации галликанского богослужения при Пипине Коротком, вероятно, в регионе Тур - Корби - Безансон ( Vogel. 1986. P. 144, 146, 201. N 19-20). Однако исследование А. Р. Уэствелла показало, что все рукописи собрания А происходят из разных центров, далеко отстоявших друг от друга ( Westwell. 2017). |
| Ведь нельзя же, в самом деле, придавать большое значение свидетельству позднейших схоластов или ссылкам на издание Леунклавия, так как в том и другом случае более чем вероятным представляется предположительное усвоение Василию Македонянину, в качестве официально опубликованных им новелл, извлечений из общеизвестной теперь редакции законодательного свода, надписанного именем этого императора. Не даром сам Цахариэ не решился переиздать эти сомнительные памятники византийского законодательства в своём сборнике императорских новелл (Jus graeco-romanum, pars III, Lipsiae 1857) Такая осторожность, думается нам, находит вполне достаточное оправдание себе в том обстоятельстве, что главы Прохирона, признаваемые этим и другими исследователями за новые узаконения Василия Македонянина, отсутствуют в другом законодательном своде того же императора Eπαvαχωγ τν vμωv (Zachariae, Collectio librorum juris graeco-romani ineditorum, p. 55; cf. ibid. p. 106, not. 2 Lipsiae 1852), представляющем, как принято думать, новый пересмотр и переработку (repetitam praelecmionem) первого. Едва-ли возможно объяснить сколько-нибудь удовлетворительным образом ту поистине удивительную странность, что при повторном опыте кодификации, предпринятом по инициативе верховной власти, оказались устранёнными те самые нормы, которые незадолго пред тем заботливо проводились ею, будто бы, в жизнь специальными постановлениями и закреплялись внесением их в официально опубликованные энхиридион действующего права, устранёнными затем, чтобы чрез небольшой промежуток времени воскреснуть вновь в новеллах сына Василиева и соучастника в его законодательной деятельности, имп. Льва. Самый факт издания этим последним особых узаконений, по своему содержанию являющихся лишь простою репродукцией того, что уже было установлено его предшественником, справедливо казался странным для историков византийского права и не перестал быть таким после новейшей попытки объяснить его наивным желанием честолюбивого законодателя „создать себе славу новатора и реформатора» посредством присвоения чужих заслуг (Бенеманский, цит. |
| Collectio librorum juris graeco-rumani ineditorum. p. 55; cf. ibid. p. 106, not. 2. Lipsiae 1852), представляющем, как принято думать, новый пересмотр и переработку (repetitam praelectionem) первого. Едва ли возможно объяснить сколько-нибудь удовлетворительным образом ту поистине удивительную странность, что при повторном опыте кодификации, предпринятом по инициативе верховной власти, оказались устраненными те самые нормы, которые незадолго пред тем заботливо проводились ею, будто бы, в жизнь специальными постановлениями и закреплялись внесением их в официально опубликованный энхиридион действующего права, – устраненными затем, чтобы чрез небольшой промежуток времени воскреснуть вновь в новеллах сына Василиева и соучастника в его законодательной деятельности, имп. Льва. Самый факт издания этим последним особых узаконений, по своему содержанию являющихся лишь простою репродукцией того, что уже было установлено его предшественниками, справедливо казался странным для историков византийского права и не перестал быть таким после новейшей попытки объяснить его наивным желанием честолюбивого законодателя «создать себе славу новатора и реформатора» посредством присвоения чужих заслуг (Бенеманский, цит. соч. стр. 169). Все это невольно заставляет усомниться не только в издании имп. Василием особых специальных новелл, соответствующих указанным выше и некоторым другим главам Прохирона, но даже и в установлении соответствующих юридических норм чрез официальное издание названного памятника. Не совсем невероятно, в виду вышесказанного, что эти главы не принадлежат его первоначальной редакции, а представляют позднейшее наслоение, имеющее свой источник хотя бы в тех же новеллах Льва. Если же не прибегать к подобного рода догадкам, то выход из затруднений останется, по-видимому, только один: нужно будет признать, вопреки общепринятому мнению, что в мнимых новеллах Василия Македонянина, содержащихся в первой редакции его законодательного свода, мы имеем лишь законодательные предначертания, не перешедшие в действующее право, как и весь Прохирон остался лишь обширным законопроектом, не успевшим получить официальной санкции, так как была сознана необходимость серьезного пересмотра, давшего в результате Эпанагогу; законодательные же проекты Василия перешли по наследству к его сыну Льву и дали материал для новелл этого императора. |
|
|
