| Наконец, право вовсе не сводится к писанному праву – не говоря уже о целой области некодифицированного обычного права, даже в области кодифицированного права практика, обусловленная потребностями жизни, может произвести такие изменения, которые не всегда сопровождаются соответственной реформой писанного права: различие между jus strictum и jus acquum в римской истории может послужить тому примером. Тем не менее, в общих и основных чертах известная совокупность правовых институтов является характерной для данного социального способа производства и отживает вместе с последним. Благодаря упомянутому выше консерватизму права, вытекающему из его социологической функции, общественные отношения фактически уже изменяются, прежде чем происходит юридический переворот, который может иметь и революционный, и эволюционный характер. Данный социальный способ производства изменяется коренным образом, лишь окончательно истощив свои производительные потенции, лишь достигнув высшего развития, какое только для него возможно. Жизнь не терпит застоя, она требует постоянного развития, и, если старые рамки уже не дают простора этому развитию, не развитие останавливается, а рамки ломаются, – происходит хозяйственный переворот. В пределах самого способа производства развиваются противоречивые тенденции (как в Гегелевском понятии заключено зерно его собственного отрицания, в которое оно затем и переходит). В начале своего развития данный способ производства является победоносным носителем передовой экономической культуры (если, конечно, не происходит хозяйственного вырождения, что вполне возможно и примеры чему знает история), затем отрицательные стороны, которыми сопровождается его господство, становятся все сильней, наконец, перевешивают положительные, пока не происходит реформа, которая отражается уже и на юридической поверхности жизни общества рядом известных юридических изменений. Таким образом, изменение права является, так сказать, заключительным актом изменения социального способа производства, его наружной вывеской. |
| Революционный синдикализм хочет быть чистой идеологией пролетарского труда и соблазняется тем же мещанским царством, что и социал-демократия. Но в синдикализме есть и здоровые элементы. Положительное общественное творчество вполне возможно вне государства, вне политического властвования, вне искушения царствами. Любовь к государству и политике может органически отмирать в человеческих сердцах и творческие усилия к созданию иной общественности могут ослаблять государственную и политическую власть. Социализм, связанный с государственными и отвлеченно политическими страстями, пахнет кровью и создает лишь озверение; он не организует социального питания человечества, а слишком часто его дезорганизует. В самой природе насильственного государства, отвлеченного политического союза, скрыт яд, разлагающий все доброе и справедливое. Социализм государственно-политический превращается в борьбу за власть, добывание хлеба земного превращается в обоготворение хлеба земного, которым хотят всесильно властвовать над людьми. Фабрики могут стать общественными, перейти к рабочим и сообразоваться в производстве с истинными нуждами и потребностями, не усиливая государственной власти 64 . Неизбежный радикальный аграрный переворот, отчуждение земель в пользу трудящихся, может быть органическим общественным процессом, а не насильственной национализацией. Пассивное сопротивление и стачки – могущественное орудие борьбы, но пользоваться им нужно осторожно и этично. Вообще изменение форм собственности может быть только общественно-эволюционным процессом, в котором чувства каждого поколения должны щадиться и этическое начало господствовать. Вторая регулятивная идея для социализма та, что он не должен быть продолжением в новой форме родового строя, должен ослабить род, чтобы усилить личность. Реформа права наследования имеет первостепенное значение для торжества правды в социальной жизни, а право наследования целиком коренится в роде. Буржуазная собственность вокруг родовой семьи образовывалась и укреплялась, хотя капитализм в дальнейших своих шагах разлагает семью. |
| В этих условиях стратегическая мысль Белоруссии закономерно сосредоточилась в кулуарах грозных зданий и высоких кабинетов. А там не менее ожидаемо постепенно набрала вес условно прозападная партия – в среде и из числа «позднесоветских» людей, желающих «пожить в свое удовольствие», «как на Западе», по законам «нормального мира» «как все нормальные люди», к которым ловко пристроились и системные «национал-западники» (включая гуманитарную интеллигенцию), научившиеся изображать лояльность системе и особенно ее первому лицу. И она начала мягко влиять на главу государства. Жизнь белорусского государства начала обустраиваться по западным лекалам и в направлении западной «ценностной повестки» с лояльностью глобалистам. Тут же стал нарастать разрыв между властью и народом (от экономики до исторической идеологии и внешней политики): само государство стало даже в официальном обиходе противопоставляться народу («государство исполняет свои социальные обязательства перед народом»). Причем значительная часть народа (особенно из «буржуазии» и студенческой молодежи) этот разрыв восприняла не с болью за родину, а как эволюционный путь к революции и «чтобы было как на Украине». Особенно нежеланными стали идейные патриоты, которые (а отнюдь не широкие массы, озабоченные преимущественно бытовым благополучием) исконно и образуют собой ядро народной соборности. Политика руководства государства всё более угождала наиболее оппозиционным и космополитическим классам и даже прямым врагам самого государства – от капиталистов, финансистов, торговых посредников, иностранных инвесторов, офшорных айтишников, развлекательного бизнеса до иностранных дипломатов, западных фондов, прозападных националистов, либеральных СМИ, западных конфессий. Одновременно самого Президента прозападная часть окружения подталкивала к проведению политической «демократизации» – очень близкой по духу к новой Перестройке. Перед выходом на пенсию и якобы для гарантии ее спокойствия «сильная княжеская власть» должна была уступить место парламентской демократии с учрежденной партийной системой, в которой должна была возникнуть партия большинства из чиновников, партийных функционеров и примкнувших к ним «системных бизнесменов» (ибо одновременно намечалась и большая приватизация) и «контролируемая» умеренно-оппозиционная партия идейных интеллигентов, разумеется, с либеральными и литвинскими, умеренно русофобскими убеждениями (сторонники Русского мира всё более вытеснялись на идеологическо-политическую периферию). В этом и состояла запланированная властью (или от ее лица) политическая реформа. Проще говоря, Беларусь должна была вернуться на «общий нормальный» путь постсоветских стран. И возвращалась. |
| Некоторое время назад министр внутренних дел Рашид Нургалиев уже говорил об аморальном и криминогенном характере популярной молодежной передачи «Дом-2». Однако это заявление, к сожалению, было проигнорировано руководством телеканала, в основном, потому, что оно не было поддержано со стороны других руководителей. Нам следует на всех уровнях настойчиво и упорно при каждом удобном случае заявлять о вредоносности осуществляемой сегодня информационной политики и использовать все рычаги давления на телеканалы, выпускающие в эфир контент, который нельзя расценивать иначе, нежели глупость или саботаж. Мы должны прямо заявить, что реформа МВД не может быть успешной, а морально-нравственный уровень людей, принимаемых на службу, – достаточно высоким до тех пор, пока паралельно нашим усилиям будет работать мощная пропагандисткая машина, направленная на воспроизводство аморального и криминального типа личности. Следует признать, что руководство большинства телеканалов настроено по отношению к милиции отнюдь не лояльно и, несомненно, окажет сопротивление подобной инициативе. Но, как говорится, «вода камень точит» – добиться снятия с эфира сериалов, подобных «Ментовским войнам» возможно. Несомненно, в этом нас поддержат представители традиционный религиозных конфессий на самых разных уровнях. Публично подав голос в защиту моральной чистоты телеэфира, заявляя эту позицию последовательно и твердо, мы по справедливости перекладываем часть ответственности за увеличение количества преступлений, в том числе, совершаемых сотрудниками органов внутренних дел, на самих телевизионщиков. Вероятный отказ вносить изменения в программу вещания можно, по меньшей мере, использовать как аргумент в защиту репутации МВД: мы предлагали убрать криминогенные программы с телевидения; нас не послушали – значит, нельзя обвинить одну только милицию в ухудшении криминогенной обстановки в стране. Если больной не выполняет предписания врача, он не в праве предъявлять какие-либо претензии. Мы часто говорим о том, что МВД – это не изолированная структура, а часть или даже срез общества. Но от слов нужно переходить к делу и дать почувствовать это в первую очередь самому обществу. |
| Иными словами, из новой литургической ситуации, созданной отделением монашества от церковного общества, выводится некая сознательная реформа культа, литургическое противопоставление монашеством себя — Церкви и ее богослужению, ее литургическому преданию. Но нам представляется такой подход и делаемые из него выводы неправильными. Неправильность их в ложной исторической перспективе: они приписывают раннему монашеству некое литургическое богословие, понимание культа, которого на деле у него не было. Ибо, если молитвенные правила и «типики» монашества позднее оказались «оформленными» литургически, то это было результатом не определенного замысла, стремления провести какую–то литургическую программу, и создать новый культ взамен старого, а эволюции самого монашества, превращения его в церковный институт, о чем мы будем говорить ниже. Нам представляется ложной попытка приписать раннему монашеству какую–то особую литургическую идеологию. Ее не могло быть потому, что монашество было движением «лаическим», но ни в коем случае не противо–церковным. Если бы оно было сектой, оно несомненно создало бы свое собственное богослужение, которое выразило бы веру и доктрину этой секты. Но для монашества единственным законным культом оставался культ Церкви, который оно не подвергало ни малейшему сомнению. Монашество на первых порах не мыслило себя даже особой частью Церкви, ибо в первом своем выражении — в отшельничестве, оно вообще лишено какого бы то ни было коллективного сознания, а во втором — «киновийном», оно скорее могло себя сознавать осуществлением «идеальной Церкви», возвратом к первохристианской общине, чем опять–таки особым «институтом». Весе это означает, что монашество никак нельзя понимать, как какое–то литургическое движение. Новизна его литургической ситуации заключалась в том, что оно оказалось в решительной мере отрезанным от того обще–церковного культа, который в силу собственной «церковности» монашества оставался для него все же единственной и самоочевидной нормой. Ни о какой замене новым «культом» старого монашество не помышляло, никакой литургической программы не имело. |
| Как и крестьянская реформа 1861 года, аграрная реформа Столыпина подвергалась критике и слева, и справа. Особую ненависть она вызвала у эсеров и большевиков, которые осознавали, что успешное осуществление аграрной реформы в крестьянской стране равнозначно утрате надежд на народную революцию во главе с ними. Наконец, германскому кайзеру Вильгельму II докладывали об успехах столыпинской реформы, о перспективе превращения России в сильнейшую европейскую державу. Такая перспектива заставляла спешить с агрессией против России. Столыпинская реформа завершала раскрепощение, начатое крестьянской реформой Александра II. В связи с ее 50-летием летом 1911 года в Киеве открыли памятник царю-Освободителю. По завершении торжеств император и премьер слушали оперу в городском театре. Во время антракта к главе правительства подошел молодой человек и выстрелил. Вскоре Петр Аркадьевич Столыпин скончался. Он похоронен в Киево-Печерской лавре. Император на похоронах не присутствовал. Его отношения с премьером эволюционировали от очень хороших до сложных. Столыпин превосходил императора в решительности и дальновидности, и этим в известном смысле ограничивал самодержавие. Именно он имел наибольшие шансы удержать Россию на краю революционной пропасти и усмирить русский бунт. Антигосударственные и антиправославные силы развернули охоту именно на него. Террористом оказался несостоявшийся юрист Богров, увлекавшийся анархистско-коммунистической и эсеровской литературой. Он поддерживал связи с революционерами, которых за деньги выдавал тайной полиции. Преступник был казнен. Новый премьер-министр В.Н. Коковцов взялся за аграрную реформу менее энергично, но она продолжалась даже без Столыпина, поскольку соответствовала вектору рыночно-буржуазного развития России. Реформа не провалилась, «провалилась» Россия в революционную пропасть, и аграрные преобразования пошли по третьему варианту… Прошло сто лет. Плодотворный опыт преобразований Петра Столыпина востребован теми, кому нужна великая Россия, а не великие потрясения. |
| 36 Миронов Б.Н. Американский историк о русском духовном сословии//Вопросы истории. М., 1987. 1. С. 156. 37 Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978. С. 71–90. 38 Римский С.В. Церковная реформа Александра II//Вопросы истории. 1996. 4. С. 32–48; Он же. Русская православная Церковь в XIX веке: Ученые записки Донского юридического института. Т. 7. Ростов н/Д, 1997; Он же. Церковная реформа 60–70-х гг. XIX века//Отечественная история. 1995. 2. С. 166–175. 39 Римский С.В. Православная церковь и государство в XIX веке. Донская епархия: от прошлого к настоящему. Ростов н/Д: АООТ «Ростовское книжное издательство», 1998; Он же. Российская Церковь в эпоху великих реформ (Церковные реформы в России 1860–1870-х годов). М.: Крутицкое патриаршее подворье. Общество любителей церковной истории, 1999. 41 Прокофьев А.В. Приходская реформа в царствование Александра II//Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского богословского института. Материалы. М., 1999. С. 100–107; Карнишина Н.Г. Православная церковь и реформы//Провинциальное духовенство дореволюционной России. Вып. 3. Тверь, 2008. С. 149–156; Освальт Ю. Духовенство и реформа приходской жизни. 1861–1865 гг.//Вопросы истории. 1993. 11–12. С. 140–149. 45 Поспеловский Д.В. Некоторые вопросы отношений церкви, государства и общества в дореволюционной России//Грани. Журнал литературы, искусства, науки и общественно-политической мысли. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1983. 128. С. 157–214. 46 Кондаков Ю.Е. Государство и православная церковь в России: эволюция отношений в первой половине XIX в. СПб.: Изд-во «Российская национальная библиотека», 2003; Никулин М.В. Православная Церковь и государственный аппарат России в эпоху великих реформ (1856–1874)//Российская государственность. Этапы становления и развития. Тезисы научн. конф. Кострома, 1993. Вып. 1. С. 163168; Федоров В.А. Русская православная Церковь и государство. Синодальный период 1700–1917. М.: Русская панорама, 2003; Фирсов А.Г. Проблема церковных преобразований в правительственной политике России 60–80-х годов XIX века//Православие и правоохранительная деятельность в России: материалы межвуз. научн.-практ. конф. 24 окт. 1996 г. СПб., 1996. С. 16–19. |
| Алексей Муравьев: Если мы говорим о русском расколе, я бы прибавил еще, что в отличие от остальных расколов, он во-первых происходил внутри одного, русского, народа. И он, действительно был расколом культурным и национальным, связанным с попыткой модернизации глубинных оснований культуры, духовных оснований жизни. Люди понимали: реформируется нечто, мотивирующее их на иной тип поведения. Они понимали, что после этого они будут вести себя уже не так, как вели раньше, и жить будут иначе, и веровать будут по-другому. В силу этих причин раскол был одним из самых драматичных. Модератор: Со времени раскола прошло уже четыре века, и православие в рамках христианства это, как мы знаем — ортодоксия. Почему же прошло столько времени и Церковь более не реформируется? Алексей Муравьев: Наверное, реформе подлежала не столько Церковь и ее обычаи, сколько общество. Грубо говоря: общество находилось на грани модернизационного скачка. В России большие общественные изменения можно было запустить только через религиозные — потому что религиозные регулировали основные параметры общественного сознания. Назрела и общественная реформа — она произошла спустя 50 лет, это Петровские реформы. Но и они отчасти пошли в таком направлении — как писал Пушкин, «Петр Россию поднял на дыбы» — потому что в религиозном отношении она была запущена с такими издержками. Нужна ли была в то время церковная реформа? Я считаю, не нужна. Потому что эволюционное развитие содержит в себе больший потенциал, чем революционное. И не меньший ресурс. Люди понимали: реформируется нечто, мотивирующее их на иной тип поведения. Они понимали, что после этого они будут вести себя уже не так, как вели раньше, и жить будут иначе, и веровать будут по-другому. О. Иоанн Миролюбов: Уточнение. Нужно все-таки делить раскол на разные фазы: ранний раскол и поздний раскол. Ранний — это реакция московских церковных интеллектуалов. На этой фазе, если посмотреть, первые реформаторы, Аввакум и прочие — это был кружок ревнителей старины, но и реформаторов одновременно. Сегодня мы понимаем, что есть такие слова «консервативная революция». Они стояли за живую проповедь — что было нечто новое, была реформа пения, была серьезная культурная реформа. Можно затронуть и другие моменты: русские тексты — если старообрядцу дать текст 12 века, он их просто не прочитает. |
| На Руси также происходило эволюционное изменение богослужения. Например, за два века до патр. Никона (†1681) митрополит Киприан (†1406) поменял действующий типикон (церковный устав) со студитского на савваитский. Эта была реформа, сравнимая с никоновской, но обошлась без эксцессов. 1. Сущность вопроса Изучение литургических рукописей показывает их широчайшее разнообразие вплоть до XVI в., среди них невозможно найти даже двух одинаковых списков. Строгое единообразие становится возможным и появляется лишь с распространением печатных изданий Цель исследования: сущность и сфера реформ при патриархе Никоне в 1652–1658 гг. Никоновская богослужебная реформа, т. н. книжная справа, стала предметом соблазна среди части православного народа и привела к старообрядческому расколу 1667 г. Споры о реформе продолжаются в Русской Православной Церкви (РПЦ) и около нее вплоть до настоящего времени. Исследователи прошлого фокусировали свое внимание, в основном, на старообрядцах. Кроме того, историков привлекала яркая личность патр. Никона и его оппонента прот. Аввакума (†1682), но они мало задумывались над сущностью самих реформ. Продолжающаяся полемика между приверженцами старообрядчества и сторонниками официального курса РПЦ мешает объективному подходу к этой теме. Позиция ревнителей древнего благочестия 1) Справщики, особенно Арсений Грек, были еретиками. 2) Новые книги противоречили сами себе. 3) Никон разрушил Православие и неизменную традицию, введением новшеств, основанных на греческих «поврежденных» источниках. 4) В богослужебных чинах изменения невозможны, улучшать можно только нравы. 5) Повреждения в греческих книгах возникли в результате принятия византийцами унии с Римом на Ферраро-Флорентийском соборе 1438–1439 гг. Сторонники никоновских реформ обладают диаметрально противоположной точкой зрения 1) Греки – совершенно православны. 2) Изменения возникли в русской традиции, когда Русская церковь была изолирована от Греческой после само-провозглашения Москвой автокефалии в XIV веке. |
| 123 . Клибанов А.И. Современное сектантство в Тамбовской области (по материалам экспедиции Института истории Академии наук СССР в 1959 г.)//Вопросы истории религии и атеизма. – 1960. – Т. 8. – С. 59–100. 124 . Козлов Иоанн, священник. В помощь миссионеру, пастырю и ревнителю Православия. Пособие по новейшей полемике с расколом, изложенное по предметам в алфавитном порядке. – Петроград, 1915. – 571 с. 125 . Корзун М.С. Русская православная церковь на службе эксплуататорских классов. X век – 1917 год. – Мн.: Беларусь, 1984. – 255 с. 126 . Кострюков A.A. Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов. Организация церковного управления в эмиграции и его отношения с Московской Патриархией при жизни Патриарха Тихона. – М.: ПСТГУ, 2007. – 398 с. 127 . Кострюков A.A. Русская Зарубежная Церковь в 1925–1938 гг. Юрисдикционные конфликты и отношения с московской церковной властью. – М.: ПСТГУ, 2011. – 624 с. 128 . Крывелев И.А. Русская православная церковь в первой четверти XX века. – М.: Знание, 1982. – 64 с. 129 . Кузнецов А.И. Обновленческий раскол в Русской Церкви/«Обновленческий» раскол. (Материалы для церковно-исторической и канонической характеристики). Сост. ИВ. Соловьев. Материалы по истории Церкви. Кн. 27. – М.: Изд. Крутицкого подворья, Общество любителей церковной истории, 2002. – С. 129–605. 130 . Курочкин П.К Социальная позиция русского православия. – М.: Знание, 1969. – 31 с.; 131 . Курочкин П.К. Эволюция современного русского православия. – М.: Мысль, 1971. – 273 с. 132 . Кутузов Б.П. Церковная реформа XVII века, ее истинные причины и цели: В 2-х ч. – Рига: Издательский отдел Древлеправославной Церкви Латвии, 1992; Ч. 1. – 194 с.; Ч. 2. – 110 с. 133 . Кутузов Б.П. Церковная «реформа» XVII века как идеологическая диверсия и национальная катастрофа. – М., 2007. – 642 с. 134 . Лаврик Г.В. держави щодо церкви в (1917–1923 pp.): аспект: Дис. ... канд. наук. – Полтава, 1996. – 211 с. 135 . Лавринов В.В. Обновленческий раскол в Русской Православной Церкви в 1920-е – 1940-е гг. (на материалах Урала): Дисс. ...канд. ист. наук. – Екатеринбург: Уральский государственный университет им. А.М. Горького, 2010. – 198 с. |
|
|
