| В то время жили в Петербурге и наши соседи по деревне – Голицыны: князь Сергей Сергеевич, женатый на Наталье Степановне Апраксиной, и, будучи егермейстером, он тоже отворял нам многие двери, которые остались бы для нас заключенными. Павловское было любимым загородным местопребыванием вдовствующей императрицы, 546 и я много об нем слыхала от покойного брата князя Дмитрия Михайловича Волконского, который там был директором. Сперва это было небольшое поместьице, но, когда император Павел, будучи еще великим князем, облюбовал это место, он стал там строиться, начали сажать парк и сад, чтоб осушить местность, очень сырую. Это вышло царское жилище. Рассказывали мне люди достоверные и которые могли знать, что делалось при дворе Екатерины и помнили то время, что императрица, которая, как известно, была не слишком нежная мать, не старалась никогда приблизить к себе сына, сначала поощряла его строиться в Павловском, которое только в пяти верстах от Царского Села, где она по летам всегда изволила жить; но потом нашла, что это все еще слишком близко. Многие из вельмож Екатерины хотя и вертели пред нею своими лисьими хвостами, помышляли, однако, что придет время, когда Екатерины не станет, и что плохо тогда им будет от ее наследника; они, чтобы заранее заручиться, втихомолку езжали и в Павловское. Кто-то императрице об этом шепнул, и она купила тогда у любимца своего Григория Орлова его имение Гатчину и пожаловала всю Гатчинскую волость своему сыну. Это было гораздо подальше от Царского Села, а от Петербурга очень неблизко, верст сорок или более. Название Гатчины, говорят, оттого произошло, что там много гатей от топкости местности. 547 Строения там были уже и при Орлове очень достаточные, но великий князь строился еще и расширял дворец и сделал для себя там жилище вполне царское. Глава 15 Павловское хотя и было очень хорошо своими постройками и очень обширным парком в новом вкусе – в английском, то, что прежде называли пейзажным садом 548 (Jardin paysager), далеко, однако, уступает во всех отношениях Гатчине, где замечательна прозрачная вода в прудах: точно хрустальная, так что видно все, что на самом дне. В Павловске, напротив того, пруды сильно цветут и оттого всегда зеленоватого цвета. |
| Были мифологизированы и сохранившиеся в неприкосновенности «царственные» атрибуты утраченной великой государственной цели. Разбитый по проекту отца Андрея Сомборского, церковного наставника государя, «прекрасный Царскосельской сад», согласно первоначальному замыслу призван был служить аллегорическим напоминанием о торжестве монаршей государственности во времена Екатерины Великой и воспитующим указанием на имперский образец. Но стараниями лицеистов сад из аллегории торжествующей власти преображался в «царскосельский Эдем», в таинственное шумнолиственное обиталище Муз: …И часто я украдкой убегал В великолепный мрак чужого сада, Под свод искусственный порфирных скал. Там нежила меня теней прохлада; Я предавал мечтам свой юный ум, И праздномыслить было мне отрада. Любил я светлых вод и листьев шум, И белые в тени дерев кумиры, И в ликах их печать недвижных дум. …Все наводило сладкий некий страх Мне на сердце; и слезы вдохновенья, При виде их, рождались на глазах. («В начале жизни школу помню я…», 1830.) Имя Лицея утрачивало связь с просветительской идеей педагогической провинции и как бы возвращалось в античный лексикон. Оно аукалось с именем афинских предместий. И по ассоциации с ликейским гимнасионом Аристотеля рифмовалось с Платоновой Академией. Даже название Царского — бывшего Сарского — Села, однажды уже прошедшее ложноэтимологическую обработку, этимологизировалось вторично. Теперь оно напоминало не столько о явной сельской обители русских царей, сколько о скрытом царстве русской Поэзии. В этом особом царстве действовали свои законы; любовная игра занимала в нем то же место, какое в «настоящей» империи занимала политика; шалостям античных и славянских «культурных» божеств придавалось значение государственных таинств и ритуалов («Хариты, Лель/Тебя венчали»; «Адели», 1822). Позже, когда лицеисты завершат курс наук и разъедутся кто куда, они достроят свой поэтический миф метафорой Царского Села как единственно родного им Отечества и оттенят его образом всего сопредельного мира как вечной чужбины. |
| Вторая половина октября 1831 г. (?) В Петербурге. Вторая половина октября 1831 г. (?) В Петербурге. (Черновое) Сердечно благодарю Ваше высокопревосходительство за лестное участие, Вами оказываемое. Сегодня утром намеревался я приехать к Вам по долгу службы — по приказанию Вашему явлюсь вечером. С истинным… 458. П. И. МИЛЛЕРУ После 24 октября — начало ноября (?) 1831 г. Из Петербурга (?) в Царское Село. После 24 октября — начало ноября (?) 1831 г. Из Петербурга (?) в Царское Село. У меня взяли читать повести. Пришлю вам их как скоро получу. До свиданья. А. П. 459. Е. Ф. РОЗЕНУ Октябрь — первая половина ноября 1831 г. Из Царского Села в Петербург или в Петербурге. Октябрь — первая половина ноября 1831 г. Из Царского Села в Петербург или в Петербурге. Вот Вам, любезный барон, «Пир во время чумы» из Вильсоновой трагедии à effet ; предприняв издание 3-го тома моих мелких стихотворений, не посылаю Вам некоторых из них, ибо, вероятно, они явятся прежде вашей «Альционы». Горю нетерпением прочитать Ваше предисловие к «Борису», думаю для второго издания написать к Вам письмо, если позволите, и в нем изложить свои мысли и правила, коими руководствовался, сочиняя мою трагедию. Весь ваш А. П. 460. И. М. ЯЗЫКОВУ 18 ноября 1831 г. Из Петербурга в Москву. 18 ноября 1831 г. Из Петербурга в Москву. Сердечно благодарю Вас, любезный Николай Михайлович, Вас и Киреевского за дружеские письма и за прекрасные стихи, если бы к тому присовокупили вы еще свои адресы, то я был бы совершенно доволен. Поздравляю всю братию с рождением «Европейца». Готов с моей стороны служить Вам чем угодно, прозой и стихами, по совести и против совести. Феофилакт Косичкин до слез тронут вниманием, коим удостоиваете Вы его; на днях получил он благодарственное письмо от А. Орлова и собирается отвечать ему; потрудитесь отыскать его (Орлова) и доставить ему ответ его друга (или от его друга, как пишет Погодин). Жуковский приехал; известия, им привезенные, очень утешительны; тысяча, пробитая Вами, очень поправит домашние обстоятельства нашей бедной литературы. Надеюсь на Хомякова: Самозванец его не будет уже студент, а стихи его всё будут по-прежнему прекрасны. Торопите Вяземского, пусть он пришлет мне своей прозы и стихов; стыдно ему; да и Баратынскому стыдно. Мы правим тризну по Дельвиге. А вот как наших поминают! и кто же? друзья его! ей-богу, стыдно. Хвостов написал мне послание, где он помолодел и тряхнул стариной. Он говорит: |
| Знаешь ли что? я жив и здоров. Прощай. 3 июля. Я переписал мои пять повестей и предисловие, т. е. сочинения покойника Белкина, славного малого. Что прикажешь с ними делать? печатать ли нам самим или сторговаться со Смирдиным? Réponse, s’il vous plait . Жена моя кланяется твоей и желает вам здравия. 423. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ 3 июля 1831 г. Из Царского Села в Москву. 3 июля 1831 г. Из Царского Села в Москву. Получил я письмо твое (вероятно, от Федосея Сидоровича, по крайней мере на печати вырезан крест и якорь и надпись: бог моя надежда). Ты требуешь назад свою мебель. Эх, милый! Трудно в Царском Селе мне будет найти новую. Нечего делать, возьми себе назад. Только мне жаль будет тебе оставить ее за ту же цену. Ей-богу, Ваше сиятельство, больше стоит. Она мне досталась по оказии и по знакомству; право, не грех прибавить рублей сто. По газетам видел я, что Тургенев к тебе отправился в Москву; не приедешь ли с ним назад? это было бы славно. Мы бы что-нибудь и затеяли вроде альманаха, и Тургенева порастрепали бы. Об «Адольфе» твоем не имею никакого известия; Плетнев отделен от меня холерою, ничего не пишет. Ждал я сюда Жуковского, но двор уже не едет в Царское Село, потому что холера показалась в Пулкове. В Петербурге народ неспокоен; слухи об отраве так распространились, что даже люди порядочные повторяют эти нелепости от чистого сердца. Двух лекарей народ убил. Царь унял возмущение, но не всё еще тихо. Из армии известия не имеем. Вот тебе всё, что знаю. О литературе не спрашивай: я не получаю ни единого журнала, кроме «С.-Петербургских ведомостей», и тех не читаю. «Рославлева» прочел и очень желаю знать, каким образом ты бранишь его. Разговоров о «Борисе» не слыхал и не видал; я в чужие разговоры не вмешиваюсь. Не пишу покамест ничего, ожидаю осени. Элиза приготовляется к смерти мученической и уже написала мне трогательное прощание. Ты что? Вышел ли «Фонвизин» из цензуры и поступил ли в печать? Кстати о цензуре. Щеглов умер: не нашего полку, чужого. — Отец мой горюет у меня в соседстве, в Павловском; вообще довольно скучно. |
| В этом приказе помещена неправда о «ходатайстве» его высочества об освобождении от верховного командования. Такого ходатайства не было. Сдача великим князем верховного командования генералу Алексееву повергла всех в полное уныние и стало ясно, что революция теперь не остановится и скорая гибель армии, а с ней и России, неизбежны. Ставка при этом хорошо понимала, что генерал Алексеев верховным главнокомандующим ни по своему характеру, ни по своим способностям, ни по системе своего труда, при котором он стремился одинаково внимательно разрешить и крупные и мелкие вопросы, быть не может. Генерал Алексеев был ценный начальник штаба и не более. Великий князь отбыл в Крым, где стал жить уединенно частным человеком. Через несколько дней генерал Алексеев, по моему ходатайству, разрешил мне выехать из Ставки. Полк. А. А. Мордвинов. Последние дни императора Во вторник, 21 февраля 1917 года, вечером, находясь у себя дома, в Гатчинском дворце, я получил уведомление от командующего императорской главной квартирой, графа Фредерикса, что, согласно высочайшему повелению, я назначен сопровождать государя в путешествии в Ставку для несения дежурства при его императорском величестве. Отбытие императорского поезда из Царского Села было назначено около трех часов дня, в среду 22 февраля. Это уведомление явилось несколько неожиданным. Я накануне только что вернулся из Царского Села с дежурства по военно-походной канцелярии, и тогда еще не было никаких разговоров об отъезде. Внутреннее политическое положение было в те дни особенно бурно и сложно, в виду чего государь все рождественские праздники, весь январь и большую часть февраля находился в Царском Селе и медлил с отбытием в Ставку. Отчасти государя удерживала и болезнь наследника и великих княжен, заболевших корью, положение которых вызывало большую тревогу Этой болезнью Алексей Николаевич заразился от одного из товарищей его детских игр в Ставке. Их было двое случайно встреченных во время прогулок в Могилеве: один кадет Орловского, другой, кажется, Псковского или Полтавского корпусов. Очень милые, скромные мальчики, полусироты, дети очень бедных матерей, они были переведены затем в Петроградские корпуса, изредка навещали Алексея Николаевича, полюбившего их и во время минувших рождественских праздников занесли корь из своего корпуса и во дворец. У великих княжен болезнь, хотя и в тяжелой форме, протекала нормально, но хрупкое здоровье Алексея Николаевича очень заботило их величества и не предвещало близкого улучшения. |
| Я построил бы деревянную часовню для богослужения».Я отвечал ему, что с радостью я помог бы ему в устроении этого деда, но мы не имеем ни пяди земли для построения часовни. Подождем, что будет с предприятием Харьковской городской думы и земства относительно сооружения предполагаемого ими памятника на месте чудесного события. Вскоре объяснилось, что на это дело пожертвовано землевладельцем Аполлоном Михайловичем Мерненковым десять десятин земли подле самого места крушения поезда. Настала зима, ни к каким постройкам нельзя было приступать, но в это время, вследствие ходатайства думы и земства, был Высочайше утвержден Комитет для построения храма на месте чудесного события. Этим Комитетом, вступившим во владение пожертвованною землею, нам было дозволено построить временную часовню, к чему раннею весною и приступил Архимандрит Герман. Между тем, великим постом 1889 года я получаю другое заявление. Ключарь Харьковского Кафедрального собора, протоиерей Симеон Алексеевич Илларионов 41 говорит мне: „Да мы можем иметь свою землю. В 250 саженях от места падения вагонов царского поезда, у самого полотна железной дороги есть земля, принадлежащая причту близлежащего села Соколова, которая может быть обменена на крестьянскую, и крестьяне этого села, наверное, не откажут в каких-нибудь пяти десятинах для построения духовенством своего молитвенного памятника». Думаю: мысль прекрасная. Немедленно вызываем к себе священника этого села Павла Тимофеева 42 и он с радостью берет на себя поручение расположить своих прихожан к пожертвованию земли для нашей цели. На Страстной неделе Великого поста он уже привозит ко мне приговор соколовских крестьян о пожертвовании в наше распоряжение пяти десятин весьма удобной земли. Я, признаться, внутренне возрадовался и удивился, как это так скоро и успешно складывается дело. Оставалось веровать, что есть на наше предприятие Божие благословение, так как чудо спасения Царя есть дело Божие, а благодарная молитва к Господу за явленную Им милость нашему отечеству в спасении Государя есть дело богоугодное. Надобно действовать. Но что мы можем сделать? Средств у нас нет. Иное дело сооружение памятника городом Харьковом и земством, с подпиской от земств всей России, объявленной строительным Комитетом. Но дело разъяснилось как бы само собою; не нужно было только откладывать его исполнение. |
| Теперь я не могу не порассуждать насчет правильного названия села. Дело в том, что официально во всех современных документах село называется Алепино. Старики же его называют не иначе, как Олепино, а теперь вот я нашел, как видите, книгу, где написано про село и где оно тоже Олепино. В царской жалованной да еще несудимой грамоте от 1662 года стоит «село Олепино». Правда, дьяк патриаршего казенного приказа примерно в те же годы пишет «Алепино» и даже «Алипино», но такое разночтение говорит лишь о том, что все дело перепутал упомянутый дьяк. Так же как появились «Щукино» вместо «Шуново» или «Оленинцо» вместо «Олепинца», так, видимо, и «Алипино» и «Алепино» появилось вместо «Олепина». Кроме того, стремление «облагозвучить» то или иное название заметно иногда в русском человеке. Так, например, по дороге из Москвы во Владимир на шоссе стоит село «Омутищи». Казалось бы, ясно, от чего происходит название села: от омутов, омутищ, и мудрить тут нечего. Однако несколько лет назад я, проезжая по дороге, с досадой читал табличку, где было написано: «С. Амутищи». С Олениным произошла точно такая же ошибка. Вот почему я везде в книге называл свое село Олепиным, хотя это и противоречит современной официальной документации. Если же вам нужно отправить в наше село письмо или если вы будете расспрашивать у жителей, как вам проехать, то можете писать и «Алепино» и «Олепино», как вам больше нравится. Никакой беды не случится, и письмо дойдет, и сами вы в конце концов доедете. Написав эти последние слова, я подхожу к окну и смотрю вдоль села на ровный порядок изб, на ветлы перед избами, то старые и разваливающиеся, то молодые и кудрявые. Теперь конец сентября, но ветлы еще не пожелтели. Зато из-за домов, с задворков, проглядывают верхушки желтых и багряно-красных деревьев. Травка, которой заросло все село, тоже, как и ветлы, была бы совершенно зеленая, если бы старые липы, растущие в ограде, не начали ронять пожелтевшей листвы. А так как вчера был сильный ветер, листьев хватило на то, чтобы запорошить все село, и теперь уж сквозь опавшие листья проглядывает зелень травы. |
| Церковной земли 36 десятин. Для помещения церковных сторожей и просфорни деревянная на каменном фундаменте - сторожка. Церковного капитала 1400 руб. Земская школа в селе. Штатный состав причта состоит из священника, диакона и псаломщиков, причтового капитала 933 руб. «Краткие сведения о монастырях и церквах Ярославской епархии», Ярославль, типография губернской земской управы, 1908 г. В десяти километрах от известного научного поселка Борок Некоузского района, в окружении живописных лесов и полей, на берегу небольшой речки Корбухи, находится старинное село Воскресенское. Когда-то его владельцами были знаменитые Коновницыны, в том числе Антипатр Петрович Коновницын - дядя выдающегося героя войны 1812 года, генерала от инфантерии Петра Петровича Коновницына, который тоже оставил свой след в истории этого небольшого ярославского села. Сегодня село Воскресенское находится на территории Веретейского сельского поселения Некоузского района, а еще лет сто назад оно было частью Лацковской волости Мологского уезда. Исторических сведений о возникновении села - как появилось, что в нем было и чем жили первые поселенцы - не сохранилось, зато доподлинно известно, что селу больше трехсот лет. В первой четверти XVIII века хозяйкой села и крестьян окрестных деревень была некая Анна Илларионовна Коновницына, вдова Матфея Коновницына. Род Коновницыных был в свое время знаменит и уважаем, и даже внесен в «Бархатную книгу». Особенно часто Коновницыны в Воскресенском не бывали, они больше полагались на своих управляющих. Но однажды усадьбу посетил молодой барин Петр Коновницын и облюбовал ее. В Воскресенском он часто проводил все свое свободное и летнее время - ходил на рыбалку, на охоту, читал книжки и просто гулял по липовой аллее усадьбы. Несколько лет он жил между Санкт-Петербургом, Харьковом и Воскресенским до тех пор, пока в 1764 году не стал генерал-губернатором Санкт-Петербурга. В том же году у него родился сын Петр - тот самый, который стал прославленным героем войны 1812 года. Петр Петрович Коновницын-младший слыл уникальной личностью. За свою жизнь он был и наместником Тамбовского, Новгородского и Олонецкого наместничеств, и губернатором Санкт-Петербургской губернии, и генерал-губернатором Архангельского наместничества, и начальником военно-учебных заведений, и директором Царскосельского лицея, и правой рукой Барклая-де-Толли в обороне Багратионовских флешей в войне 1812 года. Несмотря на свою чрезмерную занятость, Петр Петрович не забывал посещать с друзьями и любимые места своего отца, хотя многими усадьбами, в том числе и Воскресенским, уже владел не Петр Петрович-старший, а его родной брат Антипатр Петрович Коновницын. |
| Племянницу пусть возьмут с собою, я это благословляю. Да сколько ей лет? Если поедут к концу апреля или мая: пусть на всякий случай запасутся теплою одеждой и даже шубами: потому что иногда в это время бывает еще очень холодно на дороге от Москвы до Петербурга, как и испытал сам я два три года тому назад. Если будут ехать не в дилижансе, а иначе, то всего ближе и удобнее им ехать прямо в Царское село, а оттуда уже вместе и ко мне... Разумеется, маменьке и племяннице нужно иметь надлежащие виды для проезда сюда и на прожитие здесь, которые и прошу Вас исхлопотать им. Племяннице также не мешает иметь метрические и другие свидетельства: может, здесь мы определим ее в Духовное училище, что в Царском Селе. Маменьке скажите, что если денег, мною посылаемых, им не достанет на дорогу, пусть употребят из своих, какие еще сохранились. И во всяком случае пусть возьмут с собою лишних денег на дорогу: ведь может все случиться в таком дальнем пути». Вскоре после того преосв. Макарию сообщили, что мать его решила ехать в Петербург в мае. И вот 10 апреля 1851 г. он снова пишет А.П. Солнцеву: «благодарю вас за ваши соображения о неудобстве проезда маменьке в дилижансе и за то, что вы решились нанять для неё одного постоянного извозчика на долгих до самого Царского Села. Прекрасно! Так и поступайте! Только уже позаботьтесь, чтобы человек был надежный и экипажец совершенно надежный и уютный. Говорю: до Царского Села, потому что Царское Село 25 верстами к вам ближе, да там и легче найти Сашу и на первый раз удобнее и посмелее можно остановиться, чем у нас в Питере – в огромном академическом корпусе. Впрочем, если приедут и прямо ко мне в Питер – хорошо! Будем теперь ждать маменьку в мае». Мать преосв. Макария, действительно, приехала в Петербург в мае 1851 года. Сохранившееся среди родных предание говорит, что старушка, прожившая все время к деревне, была немало смущена обстановкой, в какой жил старший её сын – Макарий: все ей казалось необыкновенным, удивительным и поразительным. Скоро посреди такой обстановки она начала даже скучать и стремиться в свою родную деревню. |
| Ещё покидая Варшаву, преосвященный Виктор только и мечтал о том, чтобы поскорее отправиться в Киев 623 . Сюда к началу нового – 1787 года ждали императрицу, и преосвященный Виктор надеялся в Киеве получить то, чего он никак не мог добиться в «злополучной» для него Варшаве 624 . VIII Путешествие в южную Россию было задумано императрицей ещё в 1780 625 году, окончательно решено в 1784 году 626 , но только через три года императрица привела свой план в исполнение, выехав из Царского Села 7 января 1787 года 627 . Это было не путешествие, а настоящее триумфальное шествие. Две сотни повозок едва вмещали ту блестящую свиту, которая сопровождала императрицу. Придворные чины, представители международной политики, иностранные посланники, наконец многие близкие к императрице высокого звания лица, удостоившиеся приглашения принять участие в путешествии 628 , – словом из Царского Села тронулся в путь «весь Петербург». Всюду выравненная дорога и даже по местам искусственно приготовленный санный луг, блестящие приёмы, балы и иллюминации во время остановок в городах, горящие в изобилии костры по пути при езде в сумерки, группы разряженного народа по сторонам дороги, и среди всего этого торжественно двигавшийся роскошный поезд, бравший под себя шесть сотен лошадей, – неизменная приветливость императрицы и весёлое настроение сопровождавшего её общества, – всё это придавало путешествию императрицы особенный характер, и она сама называла его «приятною прогулкой» 629 , не предвидя ещё того печального облака, которое омрачило конец путешествия доносившимися отовсюду известиями о грозящем голоде 630 . Не удивительно, что при таком характере путешествия императрицы обе противные стороны могли питать на него одинаковые надежды. Иезуиты, как всегда, постарались обратить на себя благосклонное внимание с первого же шага, и великолепные иллюминация их костёлов в Мстиславле и Кричеве, где императрица останавливалась на ночлег, действительно удостоилась внимания Екатерины 631 . Римскокатолический архиепископ Сестренцевич 632 поспешил показаться на глаза державной путешественнице в Смоленске, будучи представлен ей французским посланником Сегюром, а затем, при выезде государыни из этого города, постарался выделиться тем, что провожал государыню до Киева верхом на коне, не жалуясь ни на усталость, ни на холод 633 . |
|
|
