| Отсутствие идейно-культурных или политических стимулов для сближения с латинским миром следует рассматривать как главную причину того, почему Северо-Восточная Русь отвергла решения Флорентийского Собора. Данные источников не позволяют говорить о существовании различий в отношении к Флорентийской унии как со стороны великих князей московских и их подданных, так и со стороны правителей других политических центров Северо-Восточной Руси. Исследование источников показывает, что к отказу от унии общество Северо-Восточной Руси побудило также существование оппозиции унии в византийском мире, с которым поддерживались контакты. Отношение к решениям Флорентийского Собора оказалось разным в Северо-Восточной и в Западной Руси, однако очевидно, что это было отражением различий не в идейно-культурной ориентации, а в сословно-правовом положении православных в этих регионах славянского мира. Если в Северо-Восточной Руси православие было господствующей конфессией, то в Западной Руси — лишь «терпимым» исповеданием. Православное духовенство не обладало теми же правами, что и католическое духовенство, свобода отправления православного культа ограничивалась. Правительства Польши и Литвы в конце XIV — 1-й трети XV в. проводили политику покровительства католическому населению, предоставляя особые права и привилегии только католическому дворянству и горожанам. Такая политика объективно формировала у православного общества враждебное отношение к латинскому миру, что нашло выражение, в частности, в нападениях православных на костелы во время войны между Польшей и Великим княжеством Литовским в начале 30-х гг. XV в. В конце концов православное общество в Великом княжестве Литовском заставило государственную власть предоставить православному дворянству и горожанам всю полноту сословных прав, однако новшества не касались православной Церкви. Для православной Церкви на территории Польского королевства и Великого княжества Литовского после решений Флорентийского Собора проблема выбора состояла в следующем: принять унию и приобрести тем самым все права, принадлежавшие католической Церкви, или отказаться от унии и остаться в положении «терпимой» конфессии. Именно перед таким выбором поставил православное общество Западной Руси принявший унию глава Киевской митрополии Исидор, пропагандировавший идею полного равенства двух Церквей, подчиненных верховной власти папы. Есть все основания полагать, что именно надежда на ликвидацию ограничений и уравнение в правах привлекала часть православного духовенства Западной Руси в лагерь сторонников унии. |
| 7 В феврале 1246 года, возвращаясь из Орды, Карпини увиделся с князем Даниилом в Донских степях. Даниил Романович вступил в переговоры с папой Иннокентием IV об организации крестового похода против монголо-татарских полчищ вместе с европейскими государствами, на условиях подчинения местных епархий римской юрисдикции. Но, убедившись в безнадежности этих. замыслов, князь прервал отношения с Римом и около 1248 года отказался принять присланный ему королевский венец: «Рать татарская не престает зле живущи с нами, то како могу прияти венец без помощи твоей», – велел он передать Папе. 8 Князь не желал связывать себя обязательствами, которые осложнили бы отношения с монголо-татарами. Тогда же Даниил Романович направил на утверждение к Патриарху Мануилу II в Никею – Кирилла, своего кандидата на возглавлена Русской Митрополии. Около 1254 года Папа (через своего нунция в Ливонии Опизо) вторично предлагает Даниилу королевскую корону и скипетр, обещая организовать крестовый поход против монголо-татар. Летописец повествует: «Опиза же прцде, венець нося, обещеваяся яко помощь, имети ти от Папы, оному же однаково не хотящу». 9 Даниил неохотно и не без сомнений принял в Дорогичине (на Западном Буге) корону короля Галичско-Волынского княжества и обещания от папского легата помощи венгерского короля и польских князей против татар. Однако никаких изменений в церковных отношениях, существовавших в Галичской Руси, и в настроениях соседей-католиков это событие не вызвало. Окончательно убедившись в том, что ожидать помощь от Рима бесполезно, Даниил Романович порвал с ним всякие отношения. Таким образом, отношения Рима с князем Галичским Даниилом строились не на идее вероисповедного единения Русской Церкви с Римской. Переговоры возникали по инициативе Рима. Как и во всех подобных случаях, к согласию, на унию вынуждалась сторона, испытывавшая политические затруднения и надеявшаяся на поддержку Рима. Поэтому униатскому историку опять пришлось признать тот факт, что «уния Даниила на галичско-волынской Украине не удержалась, так как основана была на мотивах чисто политических, а их при религиозных реформах недостаточно». 10 Исключительно политическими, только мирскими побуждениями руководствовались византийские императоры и Римские первосвященники, создавая Лионскую унию 1274 года и Флорентийскую унию 1439 года. «Временно и, разумеется, частично восстанавливалось единение с Римом в период Латинской, империи (1206–1261) и после Лионского, собора 1274 года, а также еще раз после Ферраро-Флорентийского собора. Да это воссоединение и не могло быть продолжительным потому что народ не желал его, а императоры соглашались на него только из страха перед турками». Так оцениваются эти унии на католическом Западе. 11 Действительно, народ в Православной Церкви, сроднившийся со своей исконной традицией, всегда и везде противился чуждой ему римской унии. Поэтому она обычно подготавливалась тайно от народа и навязывалась насильственно. |
| И во свидетсльство такой любви к ним, по апостолическому благоволению, дозволяем им и разрешаем все священные обряды и церемонии, какие употребляют они при совершении божественных служб и святейшей Литургии, также при совершении прочих Таинств и других священнодействий, если только эти обряды не противоречит истине и учению католической веры и не препятствуют общению с Римской Церковью (отмечено нами), – позволяем и разрешаем, несмотря ни на какие другие противоположные постановления и распоряжения Апостольского престола». За усердие в и сговорчивость бывшие православные епископы удостоены были звания прелатов и ассистентов Римского престола, а в память самого события Папа Климент VIII велел вычеканить медаль с изображением себя на одной стороне, а на другой – коленопреклонённых перед ним русских епископов и с латинской надписью «На восприятие русских». Епископы Ипатий и Кирилл, конечно, понимали. что, подписав католическое исповедание веры, стали католиками и обманули ожидания тех, кто уполномочивал их на Унию. Тем не менее, они стали убеждать своих доверителей и православный народ, «что Греческое исповедание веры оставлено Папой православным в неприкосновенности, так же, как и все обряды, и Символ Веры без прибавления « и от Сына» (44). И в дальнейшем «в Литве пропагандно вдалбливалось в сознание народа, что вся старая вера и все обряды сохранены полностью и лишь добавлено к ним одно признание главенства Папы. Так Унию в субъективной несознательности и приняли первые и последующие поколения народа, обращенного в униатов», хотя на самом деле «тайные делегаты тайной Унии тайно от всех приняли не только Флорентийскую унию, но и Тридентскую веру, т.е. полную римо-католическую веру» (20). По возвращении Потея и Терлецкого из Рима, король Сигизмунд III своим манифестом от 29 мая 1596 г. известил всех православных о состоявшемся соединении Церквей и возложил на себя ответственность за судьбу состоявшейся Униии. Тем самым Уния стала государственной программой, и дальнейшее противостояние ей приравнивалось к бунту против власти. |
| Однако, и после этого, существование православной церкви было крайне шатким; каждая неудача казацкого движения вызывала новые гонения на православие; православные церкви отдавались тогда в аренду евреям; с целью остановить прирост православного населения одно время был установлен даже особый налог на православные браки и особый поголовный сбор на родившихся младенцев мужского пола. Если Флорентийская уния послужила идейною основою для западнорусской унии, то в свою очередь эта последняя явилась образцом для дальнейших униатских построений – в соседних Угорской Руси Трансильвании и Банате. Всюду в этих землях повторялась западнорусская история: быстрая потеря высшими классами своего национального и религиозного облика и соблазн высшей духовной иерархии правами и преимуществами Римской церкви. В середине 17 в. (1652) принял унию Мукачевский епископ Парфений (в Угорской Руси); одновременно с униатством быстро пошла здесь и мадьяризация населения. В самом конце 17 в. уния захватила румынское и отчасти сербское население Австро-Венгерской монархии; интересно, что уния здесь шла вместе с успехами австрийского оружия против турок. По мере освобождения христианских земель от неверных, освобожденным (которые в общем до этого пользовались относительной вероисповедной свободой) навязывалось латинство в первой его стадии – унии. В 1688 г. Австрией покорена была Трансильвания; через десять лет Трансильванский (румынский) митрополит Феофил, соблазнившийся обещаниями равноправного положения с латинским духовенством, признал главенство папы и римские догматы веры. Феофил умер не успев закончить начатого дела. Унию окончательно принял с частью духовенства и народа преемник Феофила – Афанасий (в 1700 г.) В восьмидесятых годах 18 в. австрийцы отняли у турок всю Венгрию, Славонию, Срем и немного позже – Банат. Униатская пропаганда среди сербов, населяющих эти земли, началась сейчас же вслед за покорением этих земель австрийцами. Дело унии среди сербов ослаблено однако было переселением 40 тысяч православных сербов из-за Савы и Дуная, ушедших от турок во главе со своим патриархом Арсением Черпоевичем после возвращения из-за Дуная австрийских войск, когда военное счастье в войне с турками обратилось против австрийцев. Число униатов среди сербов, подданных Австро-Венгрии, осталось поэтому весьма небольшим. Уже в 19 в. Была попытка привить унию к далматинским сербам (после присоединения к Австрии Венецианской Далмации). В 1819 г. была открыта в Шебенике якобы православная духовная семинария, имевшая однако скрытые униатские цели; учителями для нее выписаны были униаты. Когда дело это выяснилось, в Шебенике произошел настоящий народный бунт, и склонившийся к унии, (ранее православный) епископ Венедикт Кралевич должен был спасаться бегством. |
| Исповедуют, по-видимому, и исхождение Святого Духа от Сына, но как? Сначала выражаются, что Дух исходит от Отца прежде, потом и от Сына единым духновением и подается тварям (речь, очевидно, лишь о временном исхождении Духа от Сына или раздаянии тварям), а далее говорят только: «Дух не рожден, но исходен от Отца», вовсе не упоминая о Сыне. Так не могли выражаться действительные последователи Флорентийского Собора, действительные униаты, но могли выражаться православные, которые готовы или склонны были принять унию, однако ж еще ее не содержали. Самым же решительным доказательством, что писавшие грамоту к Сиксту IV не были еще униатами, служит их просьба, чтобы папа прислал в Литву двух епископов, которые на основании Флорентийского Собора и привели бы их в единение и согласие с латинянами, т. е. в унию. А что ж значат все эти величания и похвалы папе, которыми наполнены все части грамоты, особенно первая и последняя? Величания эти так многочисленны, так неумеренны и напыщенны, что невольно возбуждают сомнение в их искренности и заставляют подозревать, не скрывается ли здесь какая-либо цель. И при чтении грамоты нельзя не заметить, что писавшие ее своими слишком щедрыми похвалами папе хотели, собственно, заискать у него и расположить его к себе, чтобы найти в нем себе защитника и покровителя и получить от него то, чего желали. Раз они уже писали к папе и не удостоились от него никакого ответа. Теперь написали к нему вновь самое льстивое послание с самыми преувеличенными величаниями и рассчитывали, не умилостивят ли папу хоть этим и не вызовут ли его на действия в их пользу. Что значат также их просьбы к папе о разнообразных дарах духовных, изложенные в третьей и отчасти во второй части грамоты? Просьбы эти неразрывно соединены с похвалами папе и неизбежно из них вытекали. Уверяя папу, что признают его викарием Христа, пастырем пастырей, верховным первосвященником, раздающим всем христианам духовные дары, составители грамоты, естественно, должны были просить от него и себе этих даров, и действительно просили, чтобы он ходатайствовал за них пред Богом, чтобы разрешил им грехи, чтобы позволил и им участвовать в юбилейном отпущении грехов и пр. |
| Церковная уния с папой Православных жителей Галиции и литовской Руси была для короля польского и для великого князя литовского, в видах политических, делом в высшей степени желаемым. И, однако, эта уния, быв устроена на соборе Флорентийском и быв принесена Исидором в Польшу и Литву, вовсе не была введена и вводима здесь между Русскими. Так что перед нами весьма странное явление: с одной стороны, люди весьма усердно желали унии, а с другой стороны – когда эта уния, действительно устроенная, была принесена к ним, они как будто не обратили на неё никакого внимания. Таким, на первый взгляд загадочным фиаско, постигшим флорентийскую унию в Польше и Литве, здешние Русские обязаны были весьма счастливым для них обстоятельствам. Предварительно должно быть, впрочем, замечено, что если бы уния и была вводима и введена, то, как со всей вероятностью нужно думать, она вовсе не была бы тем кровавым делом, каким явилась в конце XVI – в начале XVII века. В первой половине XV века польские короли, польское католическое духовенство и вообще все Поляки ещё вовсе не были такими крайними фанатиками, какими они стали к концу XVI века, ибо они ещё не прошли воспитательной школы иезуитов и не стояли ещё под руководством людей, подобных этом последним. Что касается до счастливых для Русских Польши и Литвы обстоятельств, которые устранили даже попытку введения унии, принесённой Исидором, то они состояли в том, что ни король польский, ни великий князь литовский не могли взять дела введения унии на себя и должны были предоставить её собственной её судьбе. Прежде всего, в минуту прибытия Исидорова с унией Поляки находились в таком церковном положении, что не признавали папы, от которого она была принесена. В то время были два папы: Евгений IV, устроивший унию на Флорентийском соборе, и Феликс V, избранный собором Базельским. И Поляки, не находя удобным признавать которого-нибудь одного папу, не признавали ни того ни другого 910 . А таким образом, уния, хотя и представлявшая собой нечто весьма желаемое, быв принесена от непризнаваемого папы, являлась таким желаемым, которым неудобно было воспользоваться. |
| Может быть, и там начинали было одновременно с Москвой слагаться те своеобразные взгляды на обычаи церковные, следствием которых были московские взгляды на позднейших греков; но там явилось просвещение, которое должно было подавить зачатки взглядов. И не только во времена Епифания не было ничего подобного в киевской Руси, но, напротив, там, ведя борьбу с латинянами и униатами, самым нарочитым и самым настоятельным образом докалывали неповрежденность православия у греков (ибо латиняне, привлекая к папе юго-западных русских, старались доказывать им, с одной стороны, будто греки приняли было флорентийскую унию, а с другой стороны – будто у греков под игом турецким пало христианство). В Киеве горячо доказывали неповрежденность православия у греков и их твердую преданность ему, а в Москве держались убеждения о позднейших греках, будто они изменили чистоте православия древних греков и напринимали еретических новшеств! Совершенно естественно было, чтобы Епифаний выступил самым жарким апологетом греков, и так как люди уже имели уши отверстые и приготовленные к слушанию апологии (разумеем патр. Паисия), то и случилось, что она возымела свое полное действие и что после начала, положенного патр. Паисием, привела к концу, т. е. чтобы на Москве окончательно переменили взгляд на позднейших греков. Наше московское убеждение относительно позднейших греков, будто они заразились еретическими новшествами, проистекало из нашего своеобразного взгляда на церковные обычаи; но, разумеется, мы этого не сознавали (ибо никто не сознает своего недоразумения, иначе последнее не может иметь и места) и искали объяснить дело внешними причинами. Как на внешние причины мы указывали именно на то, что было опровергаемо в киевской Руси (т. е. будто бы греки принимали флорентийскую унию, будто бы пало у них христианство под игом турецким), и следовательно – Епифанию оставалось только пользоваться уже готовыми (уже разработанными и надлежаще поставленными) доказательствами. Должно думать, что собственный живой пример киевской Руси представлялся для московских людей (тех немногих, о которых идет речь) особенно убедительным доказательством. |
| Ц.: Этнофилетизм – это национальная гордыня, перенесённая на религиозный фон, узкоэтнический религиозный национализм, соборно осуждённый тем же Константинопольским Патриархатом в 1872 году как ересь... М. Я.: Да, причём они в болгарском этнофилетизме, болгарской схизме обвиняли болгар, а сами ничем не отличались. Сегодняшние политические замашки патриарха Варфоломея наглядно демонстрируют: для него то, что от русских, – всё плохо, у него буквально кровь закипает в жилах. А американцы для него – это почти как те самые османы для ромеев, которые приняли власть султана Мехмета II Завоевателя и служили ему и другим султанам верой и правдой. Русские дипломаты неоднократно замечали, что греки, до восстания 1821 года занимавшие в Османской Порте высокие посты, гадили не столько инославному западному миру, сколько России, которая пыталась войти в этот восточно-христианский " восточный вопрос " . Да, греки православные, но, не покаявшись за Ферраро-Флорентийскую унию 1439 года, они до сих пор несут в себе этот " первородный грех " предательства Православия. А покаяться-то всё-таки надо. Хотя и мы, уже после провозглашения своей автокефалии в 1448 году, когда к нам в Московское княжество приехал Константинопольский Патриарх за милостынею, просить денег, почему-то в лице князей и иерархов не потребовали покаяния, но с готовностью принимали этих патриархов. Мы боялись их обидеть и тогда, и когда после революции они вмешивались в наши внутрицерковные дела: в Финляндии, в Польше, в Эстонии. Как непонятно, почему в том же 1996 году (после очередного вторжения Константинопольского Патриархата на каноническую территорию Русской Православной Церкви в Эстонии. – Ред.) мы разорвали с ними евхаристическое общение и в том же году восстановили, хотя ничего не поменялось. И у меня вопрос к нашим иерархам. Хорошо ли мы работаем в нашей церковной дипломатии, или, может быть, что-то у нас там не совсем в порядке? Последние два года показали, что греческий элемент ни в чём не изменился. Исключая только Иерусалимский Патриархат, который исторически не раз выступал против беззаконий Константинополя: именно он первым предал анафеме Ферраро-Флорентийскую унию 1439 года. И в этом смысле Иерусалим и сейчас для нас является той надеждой, что он выстоит, и, несмотря на то, что его возглавляет грек Феофил III, не поддастся уговорам Фанара, патриарха Александрийского и архиепископа Элладского, а также сидящего на двух стульях архиепископа Кипрского. |
| Так, значительное внимание Брестской унии посвятил и М.С. Грушевский. В отличие от своих предшественников он не настаивает на том, что католическая пропаганда в пользу унии и политика польского правительства были главными факторами генезиса унии. Вслед за О. Левицким и другими историками М.С. Грушевский подчеркивал значение внутреннего кризиса православной церкви и «церковной революции – братского движения» 50 среди причин, породивших Брестскую унию 51 . Большое научное значение для понимание истоков унии и ее роли в процессах полонизации имеет работа П. Викторовского о переходе в католицизм украинско-белорусской знати 52 . В работе О. Сушко показано, какую роль в пропаганде идеи унии сыграл Б. Гербест. Наряду с этим охарактеризовано кризисное состояние православной церкви, распространение протестантизма в православной среде, в нем усматривается одна из причин склонности православного духовенства к унии с Римом 53 . В ряде работ рассматривался вопрос о связи Брестской унии с унионными традициями, созданными Флорентийским собором 1438–1439 гг. 54 На основе обнаруженных в Ватикане материалов Е.Ф. Шмурло опубликовал книгу, посвященную политике папской курии в отношении православных стран Восточной Европы. И хотя книга касается периода после Брестского собора 1596 г., сделанные ученым наблюдения имеют громадное значение для понимания событий конца XVI в. и их роли в истории Речи Посполитой. В частности, Е.Ф. Шмурло убедительно продемонстрировал, что курия и конгрегация пропаганды веры, исходя из принципиальных соображений, не шли на уступки православным даже в самых критических для унии ситуациях. За этой неуступчивостью, как показано исследователем, стояли глубокие различия между католиками и православными в самой манере понимать унию. По словам историка, главным препятствием к унии было то, «что обе стороны, в корне, взаимно не понимали друг друга, ибо мыслили в двух разных плоскостях». «Рим звал в Каноссу, в то время как в нем хотели видеть старшего брата». Православные «соглашались на унию, но желали оставаться православными» 55 . |
| Акт единения был торжественно прочитан в соборной церкви Флоренции на греческом и латинском языках. В знак единения греки и латиняне обнялись и поцеловались. Была совместно отслужена литургия. После этого папа нашел для греков корабли, и они наконец-то смогли отправиться домой. Исидор Московский и Виссарион Никейский не спешили с отъездом и остались на какое-то время в Италии. В конце концов, как уже говорилось выше, оба были возведены в ранг кардиналов. Папа обязался содержать в Константинополе 300 воинов и 2 галеры, а в случае особой нужды послать императору 20 галер на полгода или 10 галер на год. Кроме того, в случае чрезвычайной опасности, он обязался поднять европейских государей на крестовый поход. И наконец, для возрождения экономической жизни города он обязался посылать всех паломников на Восток через Константинополь. Такова оказалась цена унии, но и ее папы не могли заплатить. Ни одно из обещаний сдержано не было. Если сразу же после унии за ней последовал бы успешный крестовый поход, может быть, у нее и появились бы сторонники в Византии. Но похода не было... Уния была немедленно и единодушно отвергнута практически всем духовенством и народом. Возвращавшиеся из Флоренции епископы, сходя на берег в Константинополе, с ходу отвергали унию и дезавуировали свои подписи, ссылаясь на имперское давление, из-за которого они поставили их под соборным определением. Нет нужды повторять, что они лукавили: как мы видели, Марк Эфесский, выстоявший давление и не подписавший унию, вернулся домой невредимым. Император, видя сопротивление, не провозглашал унию в Св. Софии. Находящимся в Италии Виссариону и его друзьям-гуманистам, делавшим все возможное, чтобы добиться помощи соотечественникам, царившие в Константинополе настроения казались дикими, неумными и ограниченными. Они были убеждены, что союз с Западом принесет Византии такой прилив новых культурных и политических сил, что она снова сможет встать на ноги. Но практика показала, как глубоко они заблуждались... Ссылки по теме |
|
|
