| Братской молитвой я начал свою жизнь с вами, братской молитвой и оканчиваю её . Если при обычном течении жизни братская молитва является великой бодрящей силой, то во дни нравственных страданий и мучений, в дни тяжёлых жизненных испытаний она является единственным утешением мятущейся душе. Мне на долю выпало вместе с вами переживать тяжёлые дни, мы присутствовали как бы при страшной агонии, какую переживала школа вообще и наша в частности... И вот сейчас, когда я на молебне прочитал слова Господа Иисуса о добром Пастыре и о наемнике и увидел слова: «по чуждем же не идут, но бежат от него: якоже не знают чуждого гласа» ( Ин.10:5 ), – они как бы огненными буквами вырисовывались предо мной; болью сжалось сердце, и пред умственным взором моим мгновенно в одной яркой картине предстало всё, пережитое в последние два года... Ведь овцы-то более чем на половину гласа моего не слушали, в след меня не ходили... Тяжело, братие, переживать это обличение пред судом Божиим. Но пусть это будет нашим воспитательным крестом» 143 . После молебна «все собравшиеся отправились на квартиру о.Ректора, где предложен был собравшимся чай и затем обед» 144 . Много откровенных и искренних слов было сказано на этой трапезе, ставшей своего рода подведением итогов пройденному сообща этапу жизни. Стенограмму этих речей напечатали «Тамбовские епархиальные ведомости». Прощальные слова о.Ректора и его соработников по семинарии невольно отразили многое из того, что он пережил в Тамбове, то нравственное страдание, которым сопровождалось его первое ректорство. «Сердечность, искренность речей и утешение любви, которыми так обильна наша нынешняя прощальная трапеза, коренным образом переменили настроение моего духа, обычное в последнее время... Кажутся ничтожными сами скорби и испытания, пережитые здесь» 145 . Как пастырь, как наставник и Ректор, архим.Феодор глубоко страдал от тяжелых нестроений в семинарии. «Только своих сил не хватало сносить тяготу нравственных терзаний и мучительных страданий» 146 , пережитых им в это время. Вину за всё совершавшееся, вплоть до покушения на свою жизнь, о.Феодор смиренно возлагал на себя и не хотел «отнести этого печального явления на счёт овец» 147 . «Думается, что собственное моё убожество, моя собственная отдалённость от Христа – истинной двери для словесных овец – была причиной того, что я не мог приводить их к этой двери; со Христом бы да во Христе помог нам Бог совершить служение. Но пусть другие судят меня» 148 . Такие мысли, очевидно, были постоянны для него в последние месяцы управления семинарией: труды на благо ближних должны начинаться с работы над собой, – всегда говорил архим.Феодор, и так он мыслил прежде всего относительно себя. |
| Архим.Феодор принадлежал к тому «типу общественных деятелей», которые всегда собирают вокруг себя людей, воодушевлённых общей идеей служения добру. Такой человек вдохновляет и ведёт за собой прежде всего примером своей жизни, добродетельной, всегда готовой к жертве, – по образу Спасителя. В Тамбове архим.Феодору пришлось «работать Господеви» на нескольких фронтах. В первую очередь, конечно, – семинария. Затем – редакторство, заведование «Неофициальным отделом» «Тамбовских епархиальных ведомостей» и деятельное участие в жизни тамбовского пастырства, объединившегося вокруг молодого энергичного редактора. Наконец, спустя полтора года после своего назначения в Тамбов о.Ректор становится Председателем Тамбовского Союза Русских Людей, сплотившихся для трудов по сохранению Православной Церкви, русской исторической государственности и целостности церковного народа. В семинарию молодой о.Ректор прибыл исполненный благих замыслов и надежд. К тому времени он уже имел двухгодичный опыт преподавательской и административной деятельности, и проблемы современной духовной школы были известны ему по собственному опыту. «Воспитание в духовной школе и такое близкое отношение к ней в самостоятельной жизни, – писали в местной печати, – без сомнения, дали возможность архимандриту Феодору довольно хорошо узнать внутреннюю жизнь средней школы во всех её сторонах, со всеми присущими ей достоинствами и недостатками... В лице нового Ректора Тамбовская Духовная Семинария получила себе в руководители человека гуманного и с широким мировоззрением» 60 . Далеко не всё благополучно было в духовной школе тех лет. С глубокой горечью называл отец Феодор семинарию, в которой трудился, «дорогим больным», находящимся в «крайне тяжёлом положении»; как Ректору, ему приходилось постоянно бодрствовать у одра этого больного, «лицом к лицу видеть раны его, сносить часто прихотливые требования его» 61 . Симптомы этой болезни проявлялись давно, и архим.Феодор, относившийся к «наличной действительности» по-христиански трезво, хорошо понимал её причины. |
| Ф. Делекторский, как типичный представитель студенчества МДА, не знал еврейского языка в должной степени. Подобного рода ситуации побудили ряд преподавателей Академии, преподающих Священное Писание , составить в апреле 1915 г. «представление» о введении еврейского языка в обязательную программу Академии, начиная с первого курса 80 . Отец Феодор Делекторский в возрасте 38 лет окончил Академию тридцать вторым по списку и вошёл в группу студентов (с 21 по 48 по списку), удостоенных «степени кандидата богословия с причислением ко второму разряду» 81 . Самые лучшие знания, отмеченные в дипломе как «отличные», он приобрел по основному богословию, истории и обличению русского раскола, истории и обличению западных исповеданий, греческому и английскому языкам 82 . По окончании Академии отец Феодор, получив из Академии отпускной билет 83 , временно нёс послушание священника в Москве при общине княгини Шаховской «Утоли моя печали», о чём мы узнаём из его письма архимандриту Илариону (Троицкому) , которое сохранилось в его личном деле 84 . 14 октября 1915 г. он был оставлен помощником секретаря Совета и Правления Академии согласно определению Совета 30 сентября 1915 г. за подписью ректора Академии епископа Феодора (Поздеевского) , инспектора архимандрита Илариона (Троицкого) и сверхштатного заслуженного профессора Митрофана Муретова 85 , то есть был включен в штат Академии. Вскоре 26 октября 1915 г. из Учебного Комитета пришло следующее отношение за номером 3955: «Вследствие отношения от 16 октября сего года за 831 Канцелярия Учебного Комитета имеет честь препроводить при сем в Совет Императорской МДА документы кандидата богословия Императорской МДА священника Делекторского Феодора, а именно диплом за 618, копию послужного списка за 12556 и справку за 666, прося о получении таковых уведомить» 86 . По журналам Совета можно проследить, какими делами и касающимися их документами пришлось заниматься и священнику Феодору как помощнику секретаря Совета и, по сути дела, реальному делопроизводителю. По условиям военного времени Академия вступала во всё более и более тяжелую эпоху своего существования. Ей пришлось столкнуться с растущими ценами на продукты питания и уже в конце 1915 г. обсуждать необходимость «сокращения текущего (то есть 1915/1916) учебного года и досрочного закрытия на летние каникулы академического общежития» 87 . Данные пожелания были учтены Священным Синодом в начале следующего 1916 г. 88 . Конечно, священник Феодор не мог не видеть резолюции митрополита Макария (Невского) , начертанной на поле списка предполагавшейся к выписке академической периодики: «Не следует ли иметь в библиотеке и миссионерские журналы: «Православный благовестник»! и «Церковный вестник»? М. М.» 89 |
| Протокол последнего допроса отца Поликарпа такая же грубая подделка, как и у владыки Феодора. Происходит он 10 октября, то есть за 17 дней до расстрела. Напомним, что последний допрос владыки Феодора, насколько можно верить даже числам, стоящим в этих «протоколах», – 25 июля. Часть даниловцев, проходивших по этому же делу, уже расстреляны – 9 сентября. Проходивших по кашинскому делу тоже уже расстреляли – 17 сентября. И вот отца Поликарпа, продержав полгода в тюрьме, вызвали на «окончательный» допрос. Начался он с того, что отца Поликарпа спрашивают, признает ли он себя виновным «в принадлежности к контрреволюционной организации церковников, именовавшейся “Иноческое братство кн. Даниила”, возглавляемой архиепископом Поздеевским Федором». На предыдущем допросе таких вопросов вообще не задавали. Спрашивали только, с кем он был знаком. Отец Поликарп отвечает, что виновным себя не признает. Тогда ему зачитывают подделанные «показания» владыки Феодора и архимандрита Симеона (Холмогорова), в которых он «назван» «активным участником упомянутой к/р организации». Отец Поликарп опять отрицает свое участие в контрреволюционной организации. Заметим, что «фашистско-монархическая организация» на этом последнем допросе уже не упоминается – значит, необходимость обвинять в «фашизме» уже отпала. Дальше допрос идет по знакомому сценарию: «Вы повторяете ложные показания, – восклицает следователь. – Следствие предлагает прекратить запирательство и дать развернутые (!) и правдивые показания!» После этого меняется даже почерк того, кто пишет протокол. И дальше всё идет так же, как и во всех предыдущих допросах даниловцев, – подследственный начинает наконец давать показания, и именно «развернутые и правдивые», как от него и требовали. Таким был любимый сценарий следователя Новикова (а этот допрос, в отличие от первого, ведет уже он и в свойственной себе манере) – показать свою работу с подследственным: сначала тот всё скрывает, но постепенно, «уличенный неопровержимыми доказательствами», мастерски собранными следователем, не может уже «продолжать запирательство» и всё «честно рассказывает». |
| Молодой и способный преподаватель сразу обратил на себя внимание как начальствующих, так и учащихся. Просто и интересно излагая учебный материал, отец Феодор в короткое время сделался одним из самых любимых среди юношества наставников. Он пробыл в Калуге только один учебный год, «но и в это короткое время его простота в обращении, искренность и чуткая отзывчивость на запросы молодых богословов возбудили полное расположение к нему в воспитанниках старших классов семинарии, которое и было засвидетельствовано ему последними по окончании курса» 43 . Кроме чисто профессиональных молодого монаха-преподавателя ожидали и другие трудности, представление о которых можно составить на основании статьи «Об учёном монашестве». «Иногда приходится жить даже на частной квартире и в мирской обстановке, уроки и занятия отрывают всё время, и посещение церкви бывает только праздничное. Не к кому обратиться за духовным советом и руководством, даже на исповедь» 44 . Это, очевидно, прежде всего смущало иеромонаха Феодора на его первом преподавательском посту. Он понимал, как опасны такие, или подобные, обстоятельства, как соблазнительны они могут быть для молодого человека. «Сначала всё это чувствуется больно и горько, потом, конечно, душа привыкает, желание духовного подвига так и остаётся только в намерении. Понемногу начинается примирение с окружающей обстановкой, послабление себе под предлогом усталости и немощи, потом невинные удовольствия и развлечения, и не заметишь, как ум и сердце уже приобрели вкус и склонение к другому: к мирскому, а не к Небесному» 45 . Необходимы были большое мужество, «твёрдость в настроении» 46 , постоянное памятование о наставлениях старца, чтобы сохранить целостность души и продолжать шествовать по избранному пути. В трудах и заботах незаметно прошёл учебный год и настало лето. 6 мая 1902 года иеромонах Феодор был награждён наперсным крестом, от Св.Синода выдаваемым 47 , а 3 июля, по представлению архиеп.Казанского Высокопреосвященнейшего Арсения, переведен инспектором Казанской Духовной Семинарии. Он оставляет преподавание, «изучив его только в объеме учебников, и принимает на себя административные должности» 48 . |
| Отец Поликарп обладал особым даром совершения исповеди. Те, кого он исповедовал, говорили, что у него необыкновенно легко исповедоваться, хотя он часто накладывал на исповедующихся епитимии. Но неоднократно приходилось слышать, что его духовные дети освобождались от закоренелых тяжких грехов и греховных привычек и, раскаявшись в них, никогда уже к ним не возвращались. Такова была благодатная сила совершения им исповеди и его молитв за духовных детей. Вспоминая отца Поликарпа, нельзя умолчать о следующем случае. У владыки Феодора был келейник Ванюша, мальчик лет шестнадцати. Как сейчас его вижу: коротко стриженная белобрысая голова с косым проборчиком, круглолицый, краснощекий, с немного вздернутым носом, лицо приветливое, голубая рубашка навыпуск, подпоясанная простым тесьмяным пояском. Говорили, что он сирота. К нему все хорошо относились, берегли его и никогда не обижали. Однажды он сказал Владыке, что вступает в комсомол. Владыка был ошеломлен. – Но где же ты будешь жить? – Жилье мне дадут. – Иди, я тебя удерживать не стану. К уходу Вани все отнеслись сдержанно. Старались с ним об этом не говорить и ничего не спрашивать. В день ухода Вани его позвал к себе в келью отец Поликарп. – Ванюша, у меня к тебе большая просьба, – сказал отец Поликарп. – Ты от нас уходишь, а у тебя ничего нет. Возьми мою личную мебель. И отец Поликарп отдал Ване все, что имел: свою скудную мебель и вещи домашнего обихода, какие у него имелись. Монахи и богомольцы монастыря уважали и любили отца Поликарпа. По ходатайству владыки Феодора отец Поликарп был возведен в сан архимандрита и назначен наместником монастыря. Ему довелось довольно долго, в отсутствие Владыки в заключении, управлять монастырем. Будучи наместником, отец Поликарп ввел обычай: по воскресным и праздничным дням после поздней обедни предлагать трапезу нуждающимся в этой трапезе богомольцам. Обычно обедало человек до пятидесяти. Трапеза состояла из монастырской похлебки (постный суп или щи) с ржаным хлебом и каши. Приготовлено это было по-монастырски просто и очень вкусно. Этот обычай сохранялся и после ареста отца Поликарпа, вплоть до закрытия монастыря. |
| В «протоколе допроса» о. Симеона 13 мая, явно написанного следователем по письмам: «В декабре м-це мы (то есть о. Симеон и о. Поликарп (Соловьев). – Ред.) беседовали с ним по вопросу о предстоящей всесоюзной переписи населения. В этой теме нас больше всего интересовал вопрос о тайно-верующих, число которых по нашим предположениям должно увеличиться. Эти наши предположения основывались на том, что часть верующих, когда их будут спрашивать во время переписи – веруют ли они – постараются скрыть свою религиозность и заявят, что в Бога не веруют. Вот об этих лицах мы и вели суждения с Соловьевым, высказывая свои соображения о вовлечении их в нашу контрреволюционную организацию». И вот, как это теперь трансформировалось в «протоколе допроса» архиепископа Феодора 25 июля: «Я вспомнил, что мы с архимандритом Соловьевым (до этого было написано, что разговор о переписи вели Холмогоров с Соловьевым. – Ред.), в том же 1936 году беседовали по вопросу о предстоящей Всесоюзной переписи населения. В этой теме нас больше всего интересовал вопрос о тайно-верующих, число которых по нашим предположениям должно увеличиться. Эти наши предположения основывались на том, что часть верующих, когда их будут спрашивать во время переписи – веруют ли они? Постараются скрыть свою религиозную настроенность и будут заявлять, что они в Бога не веруют. Вот об этих лицах мы и вели суждения с Соловьевым, высказывая свои соображения о вовлечении этих верующих в нашу контрреволюционную организацию. Я высказал пожелание Соловьеву, чтобы он по приезде на место разъяснил руководителям групп необходимость организации лучшего обслуживания (?!! – Ред.) этих тайно-верующих и подготовки их к вовлечению в нашу организацию. Кроме того, в этой же беседе с Соловьевым мы договорились о плане изменений существующего порядка в наших группах на периферии («скитах» и «тайных домашних общинах»), в части обслуживания посетителей» (?!! – Ред.). Подобных примеров того, что, как и из чего появляется в «признательных показаниях» владыки Феодора, так много, что займет очень много времени и места, этому необходимо посвятить отдельное исследование. Подводя итог... |
| Все же, главное в этой характеристике для понимания «Кружка…» – без сомнения, «дружба». Ведь и формулировка «новоселовщина с флоренщиной» подразумевает соучастие, сообщество. Вот оно, видимое не ретроспективно и не сторонним критиком, а непосредственно в ответе В.А. Кожевникова Ф.Д. Самарину по «плану бесед»: «От Ваших мыслей я в настоящем восторге: так по душе мне это опасение стать «учителями» и миссионерами! так верна мысль о том, что поучение в данном случае достигаться должно взаимностью, собеседованием, духовным общением надо не учить откуда-то сверху, а совместно поучаться, в простой непринужденной дружеской беседе. Итак, с этой стороны, – задумано прекрасно!» (26 июля 1907 г.) 34 . Неудивительна позднейшая оценка свящ. П.А. Флоренским вклада Ф.Д. Самарина , воплощавшего родовую традицию: «Первоначальное славянофильство, опираясь на дружески-родственное ядро, справедливо подчеркнуло значение дружества – познавательное и почти догматическое. Феодор Дмитриевич оставался верен этой первоначальной стихии славянофильства. Он искал дружеского общения, хотел дружеского обсуждения интересовавших его богословских, философских и церковно-общественных вопросов, не доверяясь мысли одинокой и вместе не полагаясь на сношение печатное, в котором нет общения личного» 35 . Подлинного единодушия желали и корреспонденты Самарина. М.А. Новоселов писал о молитвенной связи, необходимой для «внутреннего единения». Архимандрит Феодор не согласился с председателем в том, что «единение в молитве есть лишь общение в области чувств», уверяя: «только в молитвенном единении возможно не только «едино сердце и усты», но и «едина воля и едина мысль " " 36 . Возникали разногласия по существу бесед. Отвергая «систему школьных богословских формул, определений и т.д.» как «отживший свой век, старый, никуда не годный хлам» 37 , Ф.Д. Самарин , на взгляд товарищей, становился излишне радикален 38 . Эта категоричность насторожила В.А. Кожевникова , поспешившего написать в ответ: «Я и сам – враг богословской неподвижной схоластики; но все же, думается, приговор слишком широко поставлен. Только непосредственным обращением к Евангелию, полагаете Вы, может современная религиозная мысль освободиться от разных человеческих, чуждых сущности Христианства наслоений «предрассудков и выработать себе новые формы, которые отвечали бы умственным и нравственным запросам настоящего времени и т.д.» Но не опасаетесь ли Вы, многоуважаемый Федор Дмитриевич, что другим, и, быть может, в составе нашего «Кружка», покажется трудно допустимым, чтобы само «учение веры», то есть догматика, была бы, в своем существенном содержании, еще не закончена?». Кожевникова тревожило, что столь «вольный» богословский подход может привести к утрате православного знания о Церкви, послужить соблазном для «людей молодых и без того слишком предубежденных против догматики» 39 . |
| Прекрасно понимая это, владыка Феодор писал: «Безусловно верно, что религиозное воспитание должно начинаться с детского возраста, и пусть оно будет серьезно вестись во всякой школе», однако, конечно, оно не должно соединять простое школьное образование с предопределением к пастырству – оно должно стать свободным выбором любого человека, не зависимо от его сословного происхождения. Владыка Феодор прекрасно понимал, что нужна скорейшая реформа, но она «не должна сводиться только к некоторого рода изменениям в программах, в передвижении и перестановке предметов, тем более в удовлетворении тех требований, которые высказываются в петициях воспитанников семинарий, особенно касающиеся разного рода дисциплинарных вольностей… Необходимо создать новый тип пастырской школы, высшей и низшей, и притом такой школы, которая могла бы обеспечить возможность подготовки к пастырству и выпуск людей с искренним религиозным одушевлением или настроением». Первым практически шагом к этому должно было стать создание для детей духовного ведомства средних общеобразовательных школ, отдельных от семинарий и дающих право дальнейшего поступления в любую «школу какого угодно направления и специальности». Из системы общеобразовательных школ должен быть открыт свободный доступ всем желающим учиться и в особую «школу для подготовки к пастырству». Такая пастырская школа «должна быть непременно вне всяких сословных преимуществ: она должна быть доступна юношам всех сословий, которые заявят свое желание учиться в ней», – писал он. Только тогда можно будет действительно «воспитывать будущих пастырей, руководить их в деле подготовки к пастырству, устраивать для них и такую школьную обстановку, которая содействует сложению серьезного, молитвенного, пастырского настроения. В такой школе и должно, и можно завести вполне церковный, строгий образ жизни и порядок, соответствующий будущему высокому пастырскому служению», - считал владыка. Где бы ему ни приходилось нести свое педагогическое служение, он как педагог стремился, прежде всего, установить во вверенной его попечению школе простые и доверительные отношения со всеми, считая, что «единение учащей и воспитывающей корпорации – начало и конец чаяний и желаний школы»; в такой атмосфере «каждый действует свободно, но в согласии со всеми прочими и в этом органическом единении черпает уверенность и решимость» для работы над собой. Он всегда подчеркивал, что воспитание является живым и творческим делом всех учащих и учащихся в их свободном сотрудничестве и взаимодействии. Но успех любой педагогической системы, конечно, напрямую зависит от личности самих школьных наставников. Поэтому владыка уделял большое значение преподавательскому составу школы и не терпел формального отношения педагогов к своим обязанностям. «Всем педагогам нужно вменить в нравственную непременную обязанность - вместе с начальством руководить учениками, вникать в их настроение, отвечать на все их не только умственные, но и нравственные вопросы». |
| Ответ: Повторяю, что об этой беседе я ничего не помню». (Л. 221–222) Затем опять идут вопросы о том, кто приезжал в Киржач, кто ездил в ссылку к Поздеевскому. В деле есть еще один «допрос» 13 мая. На нем поднимается тема связи с заграницей, с митрополитом Антонием (Храповицким) , на что о. Симеон якобы отвечает, что связей не было, но «вспоминает», что в 1924 г. Поздеевский собирал сведения о ссыльных епископах и через проф. Попова передавал их за границу – это явно взято из следственного дела архиепископа Феодора 1924 г. Следователь Новиков хорошо подготовился. Следующий допрос владыки Феодора опять почти через месяц после предыдущего – 23 мая. За это время поднабрали новых «свидетельств» против него: «Вопрос: Вы продолжаете отрицать наличие контрреволюционной подпольной организации, именовавшейся «Иноческим братством святого князя Даниила», и то, что Вы возглавляли его? Ответ: Да, отрицаю. Вопрос: Следствие находит эти Ваши показания ложными и предлагает Вам признаться в этом так же, как Вы признались, что давали ложные показания в части переписки с послушницами Виноградской и Туловской, келейником Холмогорова – Карелиным и др.; точно также Вы дали ложные показания в отношении приезда в г. Архангельск тайного монаха Алексеева, а затем признались то же самое в отношении того, что Вы его знали раньше, но этого следствию, на поставленный вопрос, не сказали; также Вы скрыли от следствия, а после признались, что дали ложные показания в отношении встреч в 1935 г. в г. Архангельске с иеромонахом Спиридоном (Пиуновским) и др. (Здесь становится ясно, почему владыку так старательно расспрашивали о вещах, которые следствие уже прекрасно знало из переписки и других допросов, – чтобы потом торжественно «уличать во лжи». – Ред. ) Ответ: Наличие контрреволюционной организации «Иноческое братство св. князя Даниила» отрицаю и подтверждаю свои предыдущие показания. Вопрос: Следствие продолжает уличать Вас в том, что Вы сознательно скрываете свое активное участие в контрреволюционной организации «Иноческое братство князя Даниила» («ИБкД» – аббревиатура в протоколе. |
|
|
