| Патриарш боярин Борис Нелединский да дьяк Осип Еремеев сказал: во 166-м году на праздник ризы Господни патриарх Никон после поучения говорил всем людям в слух: отселе де я вам не буду патриарх. Патриарши же дьяки: Иван Калитин, Парфеней Иванов, Иван Щепоткин сказали: во 166-м году июля в 10 день на праздник ризы Господни в соборной церкви Никон патриарх чел поучение и после поучения говорил, что патриаршеский свой престол он оставляет и отселе де вам не буду патриарх. Из них же 2 человека в речах своих пополнили: Один сказал, что патриарх святительской посох поставил на патриаршеском месте и пошел из соборной церкви на Воскресенское подворье. А другой сказал, что отселе патриархом Московским зватися не буду. Патриарш же дьяк Денис Дятловский сказал: слышал де он от своей братьи патриарших домовых людей, что Никон патриарх после поучения говорил: отселе де вам не буду патриарх, а он, Денис, в тот день в соборе не был. Патриарш подьякон Матвей Кузмин сказал: как де патриарх поучение чел, и он в то время был в ризнице и от патриарха никаких речей не слыхал, а сказывал де ему Матвею подьякон же Иван Тверитин в тот же день в соборной церкви в обедню, что патриарх патриаршество оставляет, а он де Иван слышал от него патриарха у правила и посылал де его Ивана патриарх купить ключку. А Иван Тверетин сказал: про отшествие Никона патриарха он Иван Матвею сказывал и ключку патриарху купил он Иван. Патриарши ж певчие и подьяки: Иван Тверетинов, Денис Федоров, Исак Андронников, Федор Кузмин, Василей Кононов, Игнатей Симон Федоров, Дмитрий Ярославец, Василей Новгородец, Иван Логинов, Федор Трофимов, Павел Иванов, Филимон Максимов, Матвей Степанов, Дмитрий Леонтьев, всего 15 человек, сказали: во 166-м году июля в 10 день на праздник ризы Господни патриарх Никон после Литургии чел поучение и говорил: отселе де я вам не буду патриарх. Филимон же в речах своих пополнил: говорил де патриарх, что и не хощу зватися патриархом. Патриарши ж певчие сказали: Федор Костянтинов сказал: патриарх Никон после заамвонной молитвы, не отпустя Литургии, чел поучение и после поучения говорил: уже де я к тому вам не буду учитель и не буду называтися патриархом Московским, и посох поставил сам на патриарше место. |
| Среди этого всеобщего оживления как-то странно было видеть человека, не принимавшего, по-видимому, никакого участия в этой сутолке и погрузившегося, как в глубокий сон, в свои думы. Именно так смотрел молодой Федор Степанович Колычев, выехавший в сопровождении одного слуги из ворот своего дома к обедне. Он направлялся не к кремлевским Храмам, а куда-то в глушь Москвы, бессознательно или сознательно стараясь избежать встречи с близкими и знакомыми людьми. Его конь шел неторопливым шагом, и молодой наездник не шпорил его, не торопил, почти не управляя им и точно отдавшись вполне на его произвол, – куда и когда он привезет – все равно. Он не видел окружающего: в его глазах, сосредоточенно устремленных в пространство, рисовалась иная картина, не имевшая ничего общего с веселящейся Москвой. Вот тянется от Москвы длинною-длинною белою лентою среди зеленых дремучих лесов широкая и пыльная мягкая дорога – Новгородская дорога. Нет на ней путников, пустынна она вполне, но местами слышатся над ней в воздухе странные зловещие звуки; то каркают вороньи стаи, тучами проносящиеся над дорогой в небесной лазури и точно скликающие на пир своих собратий. Но около чего они вьются? Вон чернеет что-то в воздухе, длинное, неподвижное, страшное. Это труп повешенного человека, с повиснувшими бессильно вдоль тела, как плети, руками, с упавшей на грудь головой, с посиневшим лицом. А вон на далеком расстоянии и еще такой же труп, а там дальше еще и еще… – Тридцать человек! Тридцать человек цветущей молодежи! Путь весь виселицами уставили, как столбами верстовыми, – как бы сквозь сон шепчет Федор Степанович и содрогается, точно его охватывает холодом могильным. Горько и тяжело у него на душе. Смотрит он в пространство, видит он мысленными очами, как рвет воронье эти трупы, как выклевывает оно у мертвецов очи молодецкие, и с леденящим сердце ужасом узнает все эти лица, все эти очи молодецкие… – Вот Андрей Иванович и Василий Иванович Пупковы-Колычевы висят… братья мои троюродные… братья!… – мысленно говорит он. – А вон и Гаврюша бедный… давно ли тут был, руки мне жал, в уста по-братски целовались, надеялся на счастье, на радости… |
| Губас Иван Чудинов [см. Чудин], новгородский своеземец, 1572 г. Губастый, Губастого, Губастовы : Василий Иванович Губастый Всеволоде, конец XV в.; от него – Губастовы; кн. Александр Юрьевич Губастый-Ростовский, 1500 г. [см. Износок] Губачевский Яков Матвеевич, помещик, 1586 г., Новгород Губка : кн. Василий Семенович Щетинин [см. Щетина], середина XVI в.; кн. Иван Дмитриевич Шуйский, около 1566 г. бежал в Литву от опричного террора Губцовы : Никита, середина XV в., Кострома; Петеля [см. Петеля], судебный пристав вел. кн., 1523 г., Звенигород Гугвин Яков, посадский человек, 1646 г., Казань Гудков Степан, посадский человек, 1626 г., Вязьма Гузей кн. Федор Иванович Стригин-Оболенский [см. Стрига], умер в 1513 г. Гузица Белая см. Белая Гузица Гузнищев Лука Михайлович, боярин, вторая половина XV в., Новгород; Гузнищев Василий, крестьянин, 1620 г., Белев Гулаков Кобяк [см. Кобяк] Андреевич, 1587 г., Тула Гулей, Гулейко , крестьянин, 1630 г., Устюг Гулень Степан, крестьянин, 1490 г., Новгород Гулида Никита Степанович Поводов [см. Повод] Кологривов-Пушкин [см. Кологрив, Пушка], вторая половина XVI в.; Гулидовы, новгородские своеземцы, в XV–XVII вв. Гулиман кн. Иван Осипович Щербатого [см. Щербатый], 1579–1600 гг. Гулин Иван, крестьянин, 1579 г., Шуя Гульбин Захар, крестьянин, 1564 г., Обонежье Гуляга , крестьянин, 1501 г., Ростов Гуляй Золотарев [см. Золотарев], дворцовый дьяк, 1612 г.; Тимофей Гуляев, посадский человек, 1626 г., Вязьма Гуляков Богдан, посадский человек, 1638 г., Вязьма Гундобин Яков, бурмистр, конец XVII в., Муром Гундор, Гундоровы : Гундор Васильевич Тетерин [см. Тетеря], 1530 г., Ростов; Федор Федорович Гундор Мичурин [см. Мичура], 1531 г., Галич; Гундор Михайлович Братцев [см. Братцевы], 1545 г., Новгород; князья Иван и Андрей Федоровичи Пестрого-Стародубские [см. Пестрый], оба Гундоры; от них – князья Гундоровы; кн. Иван Федорович Гундор Палецкий Гунин Девятко [ср. Девятого] Семенов, царский конюх, 1573 г. Гунцов Матюк [см. Матюков], помещик, конец XV в., Новгород |
| Леваш – левша Леверев Федор, помещик, 1614 г., Вологда Левский Рюма [см. Рюма] Александрович, 1550 г., Нижний Новгород; Левские, слуги дома св. Софии в Новгороде, XVI–XVII вв. Левуха Иванов, крестьянин, 1580 г., Новгород Левушин Клим, посадский человек, 1624 г., Зарайск Левушинский Иван Дмитриевич, 1596 г., Алексин Левшин Жук [см. Жук], 1505 г., Новгород; Яков Жуков, 1531 г. [см. Ненарок] Легасов Юрий, посадский человек, 1638 г., Москва [см. Пьянко] Легода Емельян, крестьянин, 1495 г., Новгород Легостаевы : Несвитай [см. Несвитай] Яковлевич, окладчик новиков, 1596 г., Мещовск; Некрас [см. Некрас] Васильевич, тогда же новик по Орлу Легостай – легкомысленный человек Легостин Тимофей, крестьянин, 1613 г., Соль Вычегодская Легчан ( Легчин ? – С. В.) Кондратов, крестьянин, вторая половина XV в., Кострома Лежалец Василий, крестьянин, 1627 г., Белев Лежнев Иван Мокиевич, 1585 г., Торжок Лезга, Лезгин : Иван Лезга, крестьянин, 1545 г., Новгород; Степан Лезгин, солдат, 1660 г. [Ср. Лязга] Лекарь Федор, крестьянин, конец XV в., Новгород Лелечин Юрий Федорович, писец, 1529 г., Московский уезд Лелюхин Степан, посадский человек, 1660 г., Вязьма Леляхин Григорий Матвеевич, 1578 г., Арзамас Лемешев Тимофей, крестьянин, 1608 г., Нижний Новгород Ленивцев Перша [см. Перша], крестьянин, 1504 г., Соль Галицкая; Ленивцевы, помещики, 1608 г., Нижний Новгород Ленин Дмитрий, помещик, 1624 г., Руза Ленков Даниил Иванович, 1559 г., Волок Ламский; Жук [см. Жук] Степанович, 1560 г., Волок Ламский Лентьев Дмитрий, своеземец, конец XVII в., Новгород Лентие – ширинка, полотенце, утиральник (Даль) Лепесткин Осип, крестьянин, 1572 г., Новгород Лепест – тонкий пласт мыла и т. п. Лепех, Лепехин : Лепех, посадский человек, 1582 г., Новгород; Афанасий Лепехин, крестьянин, 1606 г., Белев Лепеха – лепешка Лепешка : Василий Михайлович Беззубцев [см. Беззубец], XVI в.; Денис, крестьянин, 1607 г., Нижний Новгород; Павел, кузнец, 1612 г., Нижний Новгород Лепило Иван, кузнец, 1624 г., Нижний Новгород Лепихин Мануха [см. Мануха], крестьянин, 1605 г., Юрьев |
| Или вот еще дело о завладении крестьянами Силы Пушкина землею, принадлежащею стольнику Евстафию Суворову, в котором Суворов судится с крестьянами Пушкина у воеводы мимо владельца, и владелец вовсе не принимает участия в деле. Дело начинается следующею челобитною Суворова. «В прошлом, государь, в 1710 году Силы Федорова сына Пушкина, деревни Чеканова, крестьяне Прокопей Степанов с братьями с Алексеем, да с Митрофаном, той же деревни Чекановы в моей половине на моей земле насильно пашню пахали, и рож и яровой хлеб сеяли, и сено косили; а цена, государь, той моей земле за десятину и сенным моим покосам по Уложенью. Великий государь, прошу вашего царского величества, да повелит ваше державство, вели государь по тех вышеписанных крестьян послать солдата, и тех крестьян взять и привесть в Кашин в приказную избу, и в том вышеписанном насильном завладеньи допросить». Далее из дела видно, что помянутые крестьяне были приведены в приказную избу; и в допросе крестьянин Алексей Степанов отвечал, что «они земли Евтифея Иванова Суворова в деревне Чеканове в его половине насильно не пахали и сенных покосов не кашивали, только де в его Евтифееве доле Суворова в той деревне отдал им в наймы Евтифеев же крестьянин Петр Трифонов в том же 1710 году свой пустой жеребей». Или одна мировая запись владельческого крестьянина с посторонним владельцем еще яснее показывает, что относительно суда владельческие крестьяне пользовались на основании общих законов полным правом личности и судились и мирились по своему усмотрению. В записи написано: «Се аз Кашинского уезду, Капшина монастыря крестьянин деревни Дубровы Иван, прозвище Жданко, Петров сын, в прошлом во 198(1690) и в нынешнем во 199(1691) году, имал по меня Федор Борисов две государевы грамоты в потраве пустошей своих и в посеченом лесу, и во владеньи земли своей в восьми десятинах, в иску в оброке в восьми рублях. И я Иван с ним Федором, поговоря полюбовно и не ходя в суд, в той спорной земле и в иску в оброке в восьми рублях сыскали и помирились на том, что мне Ивану ево Федоровою землею деревни Фатьяновы да пустоши Покосовы от деревни Дубровы правая сторона земля и угодья ево Федорова по оселок Бернятин, о которой он Федор на меня бил челом великому государю, и мне Ивану тою землею впред не владеть и на пустошах его потравы не чинить и лесе ево без явки не сечь» (в моем собр. |
| — Ну? Это я без их знаю. Про стрельцов-то? — Стрельцы-годовальщики домой собираются, ждут новых. Воевать с нами не склоняются. Про цареву милостивую грамоту к нам — знают, даже посадские знают. Степан вытащил из-за себя небольшую кожаную сумку с тяжелым содержимым. Бросил Федору. В сумке звякнуло, когда Федор поймал ее. — Дак как с припасом-то? — всерьез обеспокоился Черноярец, глядя на атамана и на есаулов. — Чего вы, на самом-то деле? Куда мы без припасу?! — Быть бы беде, Ваня, да случились деньги на бедре. Федор, передай Красулину — наособицу, чтоб не видал никто. Я тоже думаю, хватит. А там поглядим, как они… Покажем себя строго. Нос кверху шибко не драть, но и… телятами тоже не притворяйтесь: волки съедят. Смотрите за мной: я в таких делах бывал. Бывал — есаулы знали. Молчали. — Ну, рады теперь ваши душеньки? — вдруг зло спросил атаман. И зло и обиженно поглядел снизу на есаулов. — Довольные?.. Живодеры. И на это ему никто ничего не сказал. Не то чтоб есаулы очень уж были довольны, но… теперь случилось. А раз уж случилось, то оно и к лучшему. Народу высыпало на берег — видимо-невидимо. Кричали, махали руками, платками… Рады были. Счужу хоть порадоваться: вольные, богатые люди пожаловали в город. Никого не боятся. Казачьи струги ткнулись в камни. Казаки сошли на берег и двинулись к Кремлю. Человеческое море расступилось, образовало неширокий проход; казаки влились в этот проход яркой, цветастой рекой. Степан шел в окружении есаулов, ничем особенным не выделяясь среди них: на нем было все есаульское. Только оружие за поясом побогаче. И все-таки его узнавали, показывали на него… Он шел спокойно, голову держал прямо, чуть щурил глаза. Четыре дюжих казака шли впереди, раскидывали медные и серебряные деньги. — А не послать ли нам воеводу к такой-то матери? — спросил вдруг Черноярец. — Тимофеич? Ты глянь, что делается!.. — Они шли рядом; Черноярец посмотрел на атамана. — А, Тимофеич? — Тимофеичем Черноярец звал Степана, когда какое-нибудь рискованное дело, затеянное атаманом, оборачивалось большой удачей. |
| Степан лежал на кровати в шароварах, в чулках, в нательной рубахе… Не спалось. Лежал, устроив подбородок на кулаки, думал свою думу, вслушивался в себя: не встревожится ли душа, не завещует ли сердце недобро… Нет, все там тихо, спокойно. Даже непонятно: такие дела надвигаются, вот уж и побежали в страхе, и не дураки побежали, и не самые робкие — чем-чем, а робостью Фрол не грешил, — ну? А как дадут разок где-нибудь, тогда чья очередь бежать? И мысль второпях обшаривала всех, кто попадался в памяти… Ну, Иван Черноярец, Федор, Ларька, Мишка, Стырь — такие лягут, лягут безропотно многие и многие… А толк-то будет, что ляжем? Видел Степан, но как-то неясно: взросла на русской земле некая большая темная сила — это притом не Иван Прозоровский, не Семен Львов, не старик митрополит — это как-то не они, а нечто более зловещее, не царь даже, не его стрельцы — они люди, людей ли бояться?.. Но когда днем Степан заглядывал в лица новгородским, псковским мужикам, он видел в глазах их тусклый отблеск страшной беды. Оттуда, откуда они бежали, черной тенью во все небо наползала всеобщая беда. Что это за сила такая, могучая, злая, мужики и сами тоже не могли понять. Говорили, что очутились в долгах неоплатных, в кабале… Но это понять можно. Сила же та оставалась неясной, огромной, неотвратимой, а что она такое? — не могли понять. И это разжигало Степана, томило, приводило в ярость. Короче всего его ярость влагалась в слово — «бояре». Но когда сам же он хотел вдуматься — бояре ли? — понимал: тут как-то не совсем и бояре. Никакого отдельного боярина он не ненавидел той последней искупительной ненавистью, даже Долгорукого, который брата повесил, даже его, какой ненавидел ту гибельную силу, которая маячила с Руси. Боярина Долгорукого он зашиб бы при случае, но от этого не пришел бы покой, нет. Пока есть там эта сила, тут покоя не будет, это Степан понимал сердцем. Он говорил — «бояре», и его понимали, и хватит. Хватит и этого. Они, собаки, во многом и многом виноваты: стыд потеряли, свирепеют от жадности… Но не они та сила. |
| Обух – в переносном значении глухой, неслух Обывахин Яков, посадский человек, 1608 г., Нижний Новгород Обычный СеменовичМалыгин [см. Малыга, Сыдавный], 1568 г., Ярославль Объед Юрий Бураков Шишмарев [см. Бурак, Шишмарев], конец XV в. Овдух , крестьянин, 1545 г., Новгород Овечкин Иван, посадский человек, 1660 г., Устюг; Пуло [см. Пуло] Овечкин, 1585 г., Псков Овин, Овиновы : Иван Овин, боярин, XIV в., Новгород; от него – Овиновы (позже писались Авиновыми); Иван Захарьевич Овинов, писец, 1511 г., умер в 1517 г., Балахпа [см. Шепела] Овсяник, Овсяниковы : Овсяник Степанович Заборовский [см. Заборовский], первая половина XVI в.; Овсяниковы, вторая половина XVI в. и позже, Тульский уезд Овца, Овцыны : Михаил Ягныш Баранов Овцын [см. Ягныш, Баран], 1495 г., Новгород; Иван Андреевич Овца Жулебин [см. Жулеба], начало XVI в.; от него – Овцыны [см. Колмак] Овчина, Овчинины : Федор Степанович Овчина Мансуров [см. Мансур], боярин, 1532–1539 гг.; кн. Василий Васильевич Овчина Хованский [см. Хованские], 1550 г.; кн. Иван Федорович Овчина Телепнев-Оболенский [см. Телепень]; от него – Овчинины Овчинка кн. Михаил Овчинин Шаховской [см. Шаховские] Овчуховы , холопы, 1603 г., Новгород Овчух – овечий клещ Огалины ( Агалины ), XV–XVII вв., Ярославль и Новгород [см. Майко] Оганя , крестьянин, 1501 г., Ростов; Михаил Оганя Рюмин [см. Рюма], 1613 г., Мещера Огаревы : Андрей Владимирович, дьяк кн. Юрия Ивановича, 1506–1522 гг.; Прокофий Никитич, 1565 г., Казань [см. Елмап, Упрям] Огарелыш Филя, бобыль, 1624 г., Курмыш Огаров Иван Михайлович, 1557 г., Стародуб Огарок, Огарков : Огарок, боярин кн. Андрея Ивановича Старицкого, начало XVI в.; Огарок Иванович Чертков [см. Черток], середина XVI в., Муром; Огарков Каша [см. Каша] Васильевич, ближний дворянин кн. Андрея Ивановича Старицкого, 1536 г.; Огарковы, вторая половина XVI в. и позже, Кашира [см. Брага] Огарыш, Огарышев : Григорий Никитич Огарыш Кривошеин [см. Кривошея], 1495 г.; Иван Огарыш, крестьянин, 1498 г., Новгород; Федор Огарышев, холоп, 1603 г., Новгород |
| Холтура см. Халтура Холуй кн. Федор Васильевич Ухтомский, 1520 г. Холуй –1) отруби и месиво для скота, 2) мусор на заливных лугах после водополья Ср. холустье и захолустье; переносное – холуй – дурак Холунников Степан, посадский человек, 1623 г., Гороховец Холщевник Илларион, послух, середина XV в., Москов ский уезд Холятин Мартин, стрелец, 1624 г., Тула Хомутинник Семен, крестьянин, 1613 г., Арзамас Хомутов Иван Федорович, умер в 1522 г., его вотчина – селения Щелково и Хомутово на р. Клязьме под Москвой Хомяк, Хомяков : кн. Иван Данилович Хомяк Пенков [см. Пенка] Ярославский, боярин, 1524 г.; Степан Хомяк Бундов [см. Бундо], 1562 г.; Борис Хомяков, первая половина XVI в.; от него – Хомяковы, XVI в. и позже, Тула [см. Чеченин] Хоненев Кондрат Константинович, конец XVI в., Ряжск; Рахман [ср. Рахманов] Третьякович [см. Третьяк], 1570 г., Владимир 97 ; Хоненев Иван, подьячий, гонец в Ногаи, 1640 г. Хорев Орлыга [см. Орлыга], крестьянин, 1564 г., Олонец Хоробрит кн. Михаил Ярославич Хоробрит – храбрый, задорный, чванливый Хоробровы Сима, Иван и Михаил Даниловичи, 1524 г., Москва Хорошанин Порфирий, посадский человек, 1623 г., Гороховец Хорошев Русин [см. Русин] Григорьевич, дворянин, середина XVI в., Можайск; Неклюд [см. Неклюд] Мишин, бывший холоп, помещик, конец XV в., Вотская пятина Хоруза , сотник псковских Пищальников, 1512 г. Хорхора, Хорохора : Хорхора Давидович (род Нетши [см. Нетша]), середина XV в.; кн. Иван Андреевич Золотой-Оболенский [см. Золотой], 1567 г.; Григорий Юрьевич Старого Меликов [сл. Старый, Мелик], начало XVI в.; Федор Яковлевич Кутузов [см. Кутуз], конец XV в. Хорхора – взъерошенная курица: ср. хорохориться Хорь Иван, посадский человек, 1638 г., Москва Хорюгин Иван, крестьянин, 1495 г., Новгород Хоря , крестьянин, 1624 г., Нижний Новгород Хоряк кн. Иван Васильевич Хованский [см. Хованские], начало XVI в. Хотен Борисович Княжнин [см. Княжнин], вторая половина XVI в.; Хотен Андреевич Валуев [см. Валуй], 1550 г.; Хотен Юрьевич Дубровский [см. Дубровский], казнен в 1570 г. в Новгороде [см. Ивашев, Курлаковы] |
| Этот казак с голубыми ласковыми глазами любил Степана особой любовью и предан атаману совсем не так, как преданы все, кто идет за ним, за его удачей. Он хотел, чтобы атаман — был атаман всецело, чтобы вокруг атамана все никло и трепетало, и тогда, за такого атамана, он, не задумываясь, положил бы голову. Тут он не знал удержу. И когда он видел, как Степана что-нибудь уклоняет с избранного пути, он искренне страдал. Он готов был изрубить человека, который нехорошо повлиял на атамана, готов был сам ползать на брюхе перед атаманом — чтоб все видели и чтоб все тоже ползали, — лишь бы величился любимый «вож» и благословлялось удачей его дело. Если он, к примеру, страшился гнева атамана, то редко-редко страшился на самом деле — больше показывал, что страшится. Он не боялся, он любил, и если бы он когда-нибудь понял, что атаман совсем сбился с пути истинного, он лучше убил бы его ножом в спину, чем своими глазами видеть, как обожаемый идол поклонился и скоро упадет. Сегодня утром Ларька открылся Федору: он придумал, как умертвить княжну. План был варварски прост и жесток: к княжне разрешалось входить ее брату, молодому гордому князьку, и он иногда — редко — заходил. Пусть он войдет к сестре в шатер и задушит ее подушкой. За это Ларька — клятвенное слово! — сам возьмется освободить его из неволи. Здесь — Астрахань, здесь легко спрятать князька, а уйдут казаки, воеводы переправят его к отцу. Объяснение простое: князек отомстил атаману за обиду. У косоглазых так бывает. Федор изумился такой простоте. — Да задушит ли? Сестра ведь… — Задушит, я говорил с им. Ночью через толмача говорил… Только боится, что обману, не выручу. — А выручишь? — Не знаю. Можа, выручу. Это — потом, надо сперва эту чернявочку задавить. Как думаешь? Надо ведь!.. — Давай, — после некоторого раздумья сказал Федор. Так они порешили сегодня утром. — А куда он ее счас-то повез? — продолжали негромко беседовать есаулы. — Зачем? Перед воеводами, что ли, выхвалиться? — Черт его знает… Нарядил! Посмотрели на княжну. Княжна грустила по няньке своей, которую решил этой ночью Фрол Минаев. Няньку так и не вытащили из воды — оттолкнули плыть. |
|
|
