| Особенный интерес представляют „Частные письма об общем вопросе“, в которых Голубов полемизирует с „многоуважаемым“, „сердечно-любимым Николаем Платоновичем“ (Огаревым) по вопросам общественно-политического и религиозно-философского характера. Огарев лично переписывался с Голубовым и знакомил его с современными философскими и социальными учениями. Основная тема полемики между Голубовым и Огаревым причины общественного неравенства и пути его уничтожения. В противоположность своему оппоненту Голубов отрицает как социальные причины неравенства, так и радикальные пути его устранения. Истоки „зла всемирного“ Голубов видит в „злонравственности“ и „безмерной разъединенности людей“. Свободе „внешней“, „материальной“, он противопоставляет свободу „внутреннюю“ и полагает, что „от нравственности все благополучие зависит“, сама же нравственность-„от правопонимания (от правоверия) “, т. е. православия. „Правоверие“ с его „уничтожением пристрастий и самостеснительным свободным воздержанием“ — вот, по Голубову, путь к достижению общественного благосостояния. Огарев в ответном письме оспаривает мысль, будто народное благополучие, экономическое и социальное, зависит от доброй нравственности, а нравственность — от православия. Он утверждает, что „общественное развитие не может идти от религиозного начала к осуществлению социального экономического содержания“ и что „социальный вопрос, лишенный философского справедливого понимания, не только не пойдет в ход, а убьет сам себя“. Диалог православного мыслителя Голубова с „умным оппонентом“ — атеистом и социалистом Огаревым — явился одним из источников романа, сыграв существенную роль в становлении и генезисе образа Ставрогина. Во второй половине февраля 1870 г начинает заметно преображаться — под влиянием религиозно-нравственных идей Голубова — прежде безликий Князь. Достоевский делает попытку превратить его в „нового человека“, остро ощутившего свою оторванность от „почвы“, народа и желающего преодолеть ее путем упорного труда. В одной из записей этого времени Князь и Воспитанница предстают как „новые люди, выдержавшие искушение и решающиеся начать новую, обновленную жизнь“ (XI, 98). |
| Достигнув восточного побережья Средиземного моря, Гоголь продолжил свой путь в Иерусалим по суше через Сидон, древний Тир и Акру. С помощью своего старого товарища по школе, русского генерального консула К.М. Базили, Гоголь проехал по Палестине не без удобств, в сопровождении конных и пеших провожатых. Но немного впечатлений оставил в душе писателя этот путь по берегу моря. С одной стороны — море, омывающее своими волнами берег, а с другой — пески или белесоватые плиты начинавшихся возвышений, изредка поросшие приземистым кустарником, в полдень — колодезь, осененный двумя-тремя оливами; на вечернем горизонте — пять, шесть пальм, а вместе с ними прорезающийся сквозь радужную мглу городок, картинный издали и бедный вблизи, какой-нибудь Сидон или Тир. Гораздо больше поразил душу писателя общий вид Иерусалима с Елеонской горы, откуда он выглядит обширным и великолепным. Вот как Гоголь описывал внешний вид этого города. “Подымаясь вместе с горой, как бы на приподнятой доске, он выказывается весь, малые дома кажутся большими, небольшие выбеленные выпуклости на их плоских крышах кажутся бесчисленными куполами, которые, отделяясь резко своей белизной от необыкновенно синего неба, представляют вместе с остриями минаретов какой-то играющий вид” . Взыскательному взору писателя пришелся по вкусу еще один вид, открывшийся перед ним однажды посреди однообразных серых холмов, когда, выехав из Иерусалима и видя перед собой одну и ту же картину, он уже не ожидал ничего нового, как вдруг с одного холма вдали, в голубой свете, огромным полукружием перед ним предстали горы. “Странные горы, — отмечал Гоголь, — они были похожи на бока или карнизы огромного высунувшегося углом блюда. Дно этого блюда было Мертвое море. Бока его были голубовато-красноватого цвета, дно голубовато-зеленоватое” . “Никогда не видел я, — продолжал Гоголь в этом же письме Жуковскому, — таких странных гор. Без пик и остроконечий, они сливались верхами в одну ровную линию, составляли повсюду ровной высоты исполинский берег над морем. По ним не было приметно ни отлогостей, ни горных склонов; все они как бы состояли из бесчисленного числа граней, отливавших разными оттенками сквозь общий мглистый голубовато-красный цвет. Это вулканическое произведение — нагроможденный вал бесплодных каменьев — сияло издали красотой несказанной” . |
| Как сквозь сон, видится мне самый Иерусалим с Элеонской горы, — одно место, где он кажется обширным и великолепным: поднимаясь вместе с горою, как бы на приподнятой доске, он выказывается весь, малые дома кажутся большими, небольшие выбеленные выпуклости на их плоских крышах кажутся бесчисленными куполами, которые, отделяясь резко своей белизной от необыкновенно синего неба, представляют вместе с остриями минаретов какой-то играющий вид. Помню, что на этой Элеонской горе видел я след ноги вознесшегося, чудесно вдавленный в твердом камне, как бы в мягком воске, так что видна малейшая выпуклость и впадина необыкновенно правильной пяты. Еще помню вид, открывшийся мне вдруг посреди однообразных серых возвышений, когда, выехав из Иерусалима и видя перед собою всё холмы да холмы, я уже не ждал ничего — вдруг с одного холма, вдали, в голубом свете, огромным полукружьем предстали горы. Странные горы: они были похожи на бока или карнизы огромного, высунувшего углом блюда. Дно этого блюда было Мертвое море. Бока его были голубовато-красноватого цвета, дно голубовато-зеленоватого. Никогда не видал я таких странных гор. Без пик и остроконечий, они сливались верьхами в одну ровную линию, составляя повсюду ровной высоты исполинский берег над морем. По ним не было приметно ни отлогостей, ни горных склонов; все они как бы состояли из бесчисленного числа граней, отливавших разными оттенками сквозь общий мглистый голубовато-красноватый цвет. Это вулканическое произведение — нагроможденный вал бесплодных каменьев — сияло издали красотой несказанной. Никаких других видов, особенно поразивших, не вынесла сонная душа. Где-то в Самарии сорвал полевой цветок, где-то в Галилее другой; в Назарете, застигнутый дождем, просидел два дни, позабыв, что сижу в Назарете, точно как бы это случилось в России, на станции. Повсюду и на всем видел я только признаки явные того, что все эти ныне обнаженные страны, и преимущественно Иудея (ныне всех бесплоднейшая), были действительно землей млека и меда. По всем горам высечены уступы — следы некогда бывших виноградников, и теперь даже стоит только бросить одну горсть земли на эти обнаженные каменья, чтобы показались на ней вдруг сотни растений и цветов: столько влажности, необходимой для прозябенья, заключено в этих бесплодных каменьях! Но никто из нынешних жителей ничего не заводит, считая себя кочевыми, преходящими, только на время скитающимися в сей пораженной богом стране. |
| В Жировицах нет другого Голубовича, кроме вице-председателя, ныне Бытенского архимандрита. Он меня честью уверял, что адвоката Босяцкого, хотя живущего в близлежащем городе Слониме, не видел по крайней мере три года; от Босяцкого ж иеромонаха не имел никакого письма, ниже писал к нему. Это факты, и они бы легко обнаружились. Очевидно, и с этой моей мыслью согласен совершенно преосвященный Антоний, что Босяцкий считает Голубовича имеющим о нём официальные сведения, в качестве первенствующего члена консистории, а потому и указывает на него своему брату. Если ж к сему предпочтению есть и личный повод, то он заключается в том, что, в бытность Босяцкого настоятелем в Вильне, Голубович относился к нему иногда по своим или своих знакомых частным делам. Впрочем, Ваше Сиятельство согласитесь, что если бы Голубович имел какое-либо сообщество с Босяцким, то сей последний не скомпрометировал бы его в письме своём, долженствовавшем переходить, как он знал, без печати чрез руки начальства. Ко мне прибыли вчера вызванные благочинные Радомысльский и Овручский, принадлежавшие прежде к Белорусской епархии. Оба они дали без прекословия письменный согласия на присоединение к Православной Церкви и ручаются почти наверное за своё приходское духовенство. Я приказал им взять предварительно от сего духовенства особые подписки, а после того уже объявить оному для подписания известные, данные ныне им, благочинным, синодальные бумаги. Благочинный Выговский по Овручскому уезду дал уже прежде сего подписку с большею частью подчинённых ему священников. Таким образом, даст Бог , уладятся дела и в этом отдалённом углу. Я думаю, что смущение между прихожанами Овручского уезда произошло от разномыслия священников – теперь же, по всей вероятности, легче будет их успокоить. Останутся затем только безместные священники по Киевской, Волынской и Подольской губернии, где не было или почти не было Униатов. На сих священников не было до сих пор ни нужды, ни времени обращать внимание – мы их будем понемножку переводить в другие места, а остальные могут дожить век свой безвредно и в нынешнем их положении. |
| И на эти слова женщины никак не отреагировал. Эту историю мне рассказала моя подруга пару лет назад. прот. Александр Голубов 26 мая 2010г. 20:58 Меня смущает суровость прещения Ветхого Завета - сношения с женшиной в менструационный период карались смертью. Не слишком ли жестоко наказание, за нарушение лишь обрядового постановления? Крови придавались не только физиологические, но и мистические качества. К тому же резко меняется психическое состояние женшины во время очищения - у многих женшин появляется крайняя раздражительность, истеричность. Можно ли в таком психическом состоянии приобщаться Святых Таин? ============ Насчет суровости ветхозаветного прещения не приходится удивляться. Господь Сам сказал: " по жестокосердию вашему он написал вам сию заповедь " (Марк 10,5; cp. Еф. 4, 17-19). О " психическом состоянии " - этот вопрос необходимо рассматривается в рамках рассудительности исповедающего священника. Нельзя целенаправленно и безрассудно от Чаши отстранять по причине состояния - что действительно бывает у одних не распространяется автоматически на всех. В том то и дело, что вопрос сей необходимо соотносить не с особенностями женской природы, а с особенностями физиологии, личности и характера отдельной женщины. прот. Александр Голубов 26 мая 2010г. 21:10 Прекрасная иллюстрация к тому, что я ответил Алексею. В том и наша общая беда - священники слишком часто " пропускают мимо ушей " существенное, и на слова женщин (их насущные нужды) никак не реагируют. По жестокосердию своему, да и по недостаточности веры в " Божественную Благодать, немощная врачующую, и оскудевающая восполняющиую " . Diakon Alexej Veselov 26 мая 2010г. 21:52 ---Насчет суровости ветхозаветного прещения не приходится удивляться. Господь Сам сказал: " по жестокосердию вашему он написал вам сию заповедь " (Марк 10,5; cp. Еф. 4, 17-19). Речь всётаки идёт о несколько другой заповеди. Тот, кто бросает жену по своему жестокосердию, или даже насилует женшину, не предаётся смерти, а предавшийся любви в законном браке ставится на одном уровне со скотоложниками, оскорбителями родителей и идолослужителями? ---О " психическом состоянии " - этот вопрос необходимо рассматривается в рамках рассудительности исповедающего священника. |
| - Хорошо, что ушел этот Никодимов,- заболтала Фанни.- Фу! Не люблю таких. Что он из себя изображает? Загадочную натуру? А по-моему - просто темная личность с претензиями. Хоть и дворянин, и барин... И потом, он на меня тоску нагоняет. Что это такое? Нет, я люблю, чтобы весело было, и жизненно, без всяких вывертов. Не понимаю тоже и Анну - что она в нем нашла? Ах, бедная женщина. Слоняется тут. Выпьем за нее! На этот раз она не спрашивала Давида Лазаревича, налила сама. За вином разболтала она многое о своей приятельнице, чего не сказала бы в обычном виде. Скоро ее позвали - как распорядительница, должна она была устраивать новый номер. Христофоров посидел немного и тоже поднялся. В сущности, пора уж было уходить, вновь возвращаться в полупустую свою комнату. Для чего был он здесь? Сердце его опять сжалось. Он вспомнил Ретизанова. Все-таки тот встретил свою девушку в шальварах,- которую носят по залам гении ветров. Машуры же вновь не было с ним. В сердце пустота и одиночество. Значит, права была Лабунская, шепнувшая свои легкие слова. Значит, надо уезжать. Он потолкался еще среди масок, по залам, и машинально забрел в темный закоулок у передней, откуда лесенка шла наверх. Он почему-то поднялся,- и попал в две полутемные антресоли. В первой шептался в кресле Пьеро с черненькой венецианкой. Христофоров прошел мимо. В дальней сел он на ситцевый диванчик, вздохнул и закурил. Эту комнату не готовили. Не было декорации, мебель обычная. В углу, у иконы, лампадка. Окна выходили в сад. Смутная, синеватая мгла. Снизу слышался шум, танцы, доносилась музыка. Отсюда видны были деревья в саду, полосы света из нижних окон да кусок неба. Христофоров сидел, курил, смотрел на это небо, на котором увидел голубую звезду Вегу. Она мерцала нежно и таинственно. Среди веток можно было заметить, как по вековому пути движется она, ведя за собой, как странница, светло-золотую Лиру. Голубоватый свет ее успокаивал. Чем дольше смотрел Христофоров, тем более ему казалось, что ее таинственное сияние глубже разливается по окружающему, внося гармонию. Тот же голубоватый отблеск есть и в глазах Машуры, в милой Лабунской. Оцепенение, вроде сна, овладело им. Призрачней, нежней и туманнее летела музыка. Легче и нечеловечней казались маски. Очаровательней, ближе и дальше, возможней и невозможнее невозможная любовь. |
| Какие же доказательства приводил Голубов в подтверждение мысли, будто «можно и кроме священства не сумнясь брак законный совершать?» Прежде всего он обращается к следующему рассуждению: «если исповедуют (бракоборцы), что в настоящее время Бог , своим промыслом содеяв, благоволил быть в обществе христианском блудодеянию чрез скрытие священства, то яве будет, судя согласно учению вашему, что и Бог есть неправеден, яко сам нас к сему чрез неизбежные обстоятельства принудил, сам же, и казни на таковых наложа, в муку вечную осудил. Но полно свою вину на Бога возлагать и Его своим участником в беззаконии, исполняемом чрез заблуждение, сотворять. Ибо таковое злословие превосходит всякую злобу». Затем автор «письма», сказав, что «градский закон греческого царя Алексея Комнина», на который ссылались и ссылаются до сих пор бракоборцы и который супружества, совершившиеся без священнического венчания, называет блудом, есть «устав временный смертного царя», изданный только «для вящщей красоты» церковной, указывает в доказательство правильности без священно-словных браков: 1) на брак в Кане галилейской, который был «совершен моисейски без священника» и который, однако же, «почтил своим присутствием и чудодействием Христос», 2) на пример апостолов, крестивших целые семейства и не расторгавших заключенные в язычестве «без венчания» браки, как об этом можно заключать из повеления апостола мужу верному не отлучаться от сожительства с женою неверною, и наоборот, 3) на 38-е правило св. Василия Великого и, наконец, 4) на известные слова Матвея Правильника и Севаста Арменопула: «брак есть мужа и жены совокупление и наследие во всей жизни, божественные и человеческие правины приобщение, любо благословением, аще же венчанием, или с записанием, паче же сих бывающая, яко не бывшая вменяем», слова, из которых К. Голубов вывел следующее заключение: «сими тремя правилами: любо, аще же или, утверждают святии троякое составление брака: или в присутствии священника – венчанием, или при пяти свидетелях – с записанием, или родительским благословением». |
| Так как все указанные разглагольствования Асафа не относились к вопросу о браке, из-за которого главным образом и поднялись распри и ссоры между заграничными беспоповцами; то Голубову, получившему «епистолию» инока Асафа, не оставалось ничего более, как, повторив кратко основания, на которых брачные утверждали свое учение о молитве за неверных, о кресте и прочее, просить Асафа – или сознаться в справедливости учения о браке инока Павла и его учеников, или «возразить против него твердыми и истинными от писания доказательствами». Так и поступил Голубов в своем «отзыве брако-отрицателю, иноку, который он на печатал во втором номере «Истины» – в ответ на его «длинную епистолию». Ровно через год после первого номера «Истины» Голубова. т.е. в январе 7372 (1864) года, явилась среди заграничных беспоповцев довольно большая книга, под названием «Истина», только напечатанная не в типографии Гонсеровского, в Иоганнисбурге, а в типографии А. Бермана – в Ясссах. 89 Эта книга была ответом инока Асафа на обращенное к Алексею Михеичу и принятое Асафом на свой счет «письмо брако-отрицателям» – с учением о без священно-словном браке, напечатанное в первом номере «Истины» Голубова. 90 Как и следовало ожидать, это первое печатное произведение бракоотрицателей удивило своим появлением в свет брачных. «Не удивительно, что явилась (Истина – Асафа), писал Голубов в пятом номере своей «Истины», но удивительно то, что печатная: ибо до сих пор не решались мало-мальски образованные бракоотрицатели наружно выставлять своего фанатизма истолкования». Уже из этих слов видно, что «Истина» Асафа была встречена брачными, против которых она была направлена, не ласково. И это понятно. Как ни убедительны, по-видимому, были рассуждения о законности без священно-словного брака разных Голубовых, иноков Павла, Прокопия и других, тем не менее была доля правды, как мы уже прежде говорили, 91 и в учении бракоборцев, отвергавших без священно-словные браки и требовавших для законности брака церковного венчания. Поэтому все примеры и свидетельства, которыми бракоборцы доказывали необходимость для правильности брака священнического благословения и которые инок Асаф постарался сгруппировать в своей «Истине», могли производить на читателей впечатление не в пользу брачных союзов, в которые стали вступать многие из заграничных беспоповцев, следуя учению настоятеля прусской обители и его учеников. |
| 718 γραρια — небольшие парусные суда (см. Leib, Alexiade, II, р. 80). 719 См. прим. 944. 720 Пышный титул иперперилампра («наисветлейший») давался провинциальной знати и второстепенным чиновникам (см. Leib, Alexiade, I, р. CVII). На месте имени в тексте лакуна. 721 В «Алексиаде» нет никаких указаний о времени выступления Илхана и борьбы с ним Алексея. По мнению П. Готье (Gautier, Le discours..., рр. 103—104), эти события относятся к концу 1086-началу 1087 г., периоду, когда, по словам Анны (VI, 10, стр. 191), после смерти Сулеймана все сатрапы захватили города, которые охраняли. 722 Анна возвращает свой рассказ на 6 лет назад, к 1086 г., к событиям начала печенежской войны. «Алексиада» — практически единственный источник наших сведений об этом периоде. 723 Одно из скифских племен (γνος τι Σκυθικν). Вопрос о том, какой именно народ имеет в виду Анна, вызвал в научной литературе целую дискуссию, основывающуюся, по нашему мнению, на недоразумении. В. Васильевский в статье «Византия и печенеги» (стр. 46 и сл.) говорит о том, что «манихей» Травл заключил союз с печенегами и сосватал себе дочь одного из знатных «скифов». Ученый исходит только из текста «Алексиады» (см. ниже) и, следовательно, под «скифами», упоминаемыми Анной, имеет в виду печенегов (и это совершенно правильно, ибо писательница в дальнейшем именует их πατζινακοι). Однако в приложении к той же статье (стр. 131 и сл.) Васильевский старается доказать, что γνος τι Σκυθικν никак не может быть печенежским племенем, потому-де Анна не могла так непосредственно говорить о печенегах, «слишком хорошо известных из ее истории». Исследователь приводит малоубедительную параллель с текстом Зонары и произвольно предполагает, что узы (у Анны «савроматы» — см. ниже; Васильевский, кстати, это племя отождествляет с куманами — половцами) могли в то время теснить только русских, и на этом основании считает, что «одно из скифских племен» — русские. П. Голубовский, следуя В. Васильевскому, пытается даже определить, каких именно русских подразумевает Анна (Голубовский, Печенеги, торки..., стр. 206—208). |
| Во время франко-прусской войны полёт министра Гамбетты из осаждённого Парижа в Тур на воздушном шаре стал, пожалуй, самым смелым достижением военной мысли. В русско-японской войне так и не участвовали подводные лодки (хотя и доставленные во Владивосток), а снаряды Тихоокеанской эскадры с замедленным взрывателем испортились во время путешествия в тропиках. Первая мировая война словно «снимает печати» — появляется лозунг «всё для войны», эффективность, как её понимают, ставится превыше всего. Всему этому, конечно же, находится объяснение: немцы первыми применяют отравляющие газы — но ведь их отечество держат в морской блокаде и в холодных домах плачут голодные дети. Англичане (и все остальные) вскоре отвечают тем же — но потому, что так поступили эти проклятые гунны, эти вероломные немцы! Впрочем, газы не дают ожидаемого эффекта — даже при первом ошеломляющем применении германцам не удалось прорвать фронт. Очевидцы оставили воспоминания об этой атаке: 22 апреля, через две с половиной недели после Пасхи, была прекрасная утренняя заря. Ближе к вечеру немцы открыли газовые баллоны. Облака яда, поднявшиеся в воздух, становились голубовато-белым туманом — «таким, как можно видеть над мокрым лугом в морозную ночь». Многие пострадавшие от газов остались инвалидами — и на улицах городов появились нищие изуродованные слепцы в военных шинелях, словно незрячие прокажённые, последним видением которых стал чудесный голубовато-белый туман. Но техника показывает чудеса роста: она словно подбадривает человека, ещё немного — и вот он, результат, вот она, ускользающая победа! Немецкие подводные лодки, в 1914 году не решавшиеся обогнуть Британские острова, в конце войны пересекают Атлантику и доходят до берегов Америки. Аэропланы, смешные летающие швейные машинки, в 1914 году ещё почти безоружны. Встречаясь в небе, лётчики приветственно машут друг другу рукой, но эта идиллия продлится недолго — ожесточение растёт, машине требуется стать ещё лучше, ещё эффективнее — и вот пулемёт оснащают синхронизатором, который позволяет стрелять через винт, и в воздухе уже сражаются целые воздушные армии. |
|
|
