| Игорь 1 июня 2016, 16:55 Удивляться нечему. Без Господа человеческий мозг деградирует и вырождается в голый центр инстинктов, как у рептилии и уже не способен не только на адекватную, но и на мысль как таковую. тамара 1 июня 2016, 16:45 Господи ,спаси и помилуй нас. Милые родители ,интересуйтесь,что смотрят ваши дети,чем интересуются??? ужас и страх один. Александр Леонидович,спаси Вас ,Господи,за наше вразумление. Храни Вас Бог. Нона 1 июня 2016, 15:19 Какой ужас! Спасибо большое, что предупредили, увы я знаю много детей, которых никто не предупредил... А потом вы говорите, что мол молодёжь не та... Мы сами виноваты, эти фильмы и книги должны или запрещаться на гос. уровне или наши дети только взглянув на сюжет должны корчиться со словами: " Глупость! " . Хотя я понимаю, что для подростков это не реально, следовательно напрашивается вывод: родители не могут быть равнодушными! Простите если резко, но какой же это кошмар, как это вредно для тонких, ещё совсем юных сердечек! евгений 1 июня 2016, 15:06 Жалкая книжонка сумасшедшего человечка(Пулмана). Таковы пророки нынче в некогда великой Христианской цивилизации(имею в виду Запад в целом). О времена,о нравы. Спаси и сохрани,Господи+++ Светлана Губочалая 1 июня 2016, 15:01 Спасибо Александру Дворкину и редакции! Лия 1 июня 2016, 14:50 А когда-то самой " прогрессивной " книгой считалась " Мастер и Маргарита " М.Булгакова... Что будет если любой сумасброд решит стать писателем и обогатить нас своей " мудростью " ? Раньше бы такого изолировали от общества и лечили. А сейчас они творят, что хотят, да еще и пользуются почетом. Светлана Стрельникова 1 июня 2016, 14:45 Даже и не знала о такой трилогии и о таком фильме. И Слава Богу, что обошло стороной меня и моих близких. Но статья очень интересная и нужная, спасибо автору. Зарубежные фильмы не смотрю уже давно и их новинками не интересуюсь, может поэтому и не знала. Нет в их фильмах ничего хорошего. Ксения 1 июня 2016, 14:10 Посмотрела фильм (он по первой части книги), понравился. Прочитала книгу. Только со второй части начала подозревать что-то не то.. Дочитала до конца с противоречивыми мыслями: " о как повернул то.. а книжка не проста.. " Долго, видимо, до меня доходило о чем это.. Недавно подумалось показать фильм 12-ти летнему сыну. По моему мнению, в нем кроме фэнтези особо-то и не понятно, что скрыто. Ну, сказка, ну и что.. А теперь почитала эту статью. Не буду сыну этот фильм показывать. Однозначно. |
| Вдруг у Антонины Александровны открылись глаза и уши. До ее сознания дошло все сразу. Звонкость птиц, чистота лесного уединения, безмятежность разлитого кругом покоя. У нее в уме была составлена фраза: «Мне не верилось, что мы доедем невредимыми. Он мог, понимаешь ли, твой Стрельников, свеликодушничать перед тобой и отпустить тебя, а сюда дать телеграфное распоряжение, чтобы всех нас задержали при высадке. Не верю я, милый мой, в их благородство. Все только показное». Вместо этих заготовленных слов она сказала другое. – Какая прелесть! – вырвалось у нее при виде окружающего очарования. Больше она не могла ничего выговорить. Ее стали душить слезы. Она громко расплакалась. Заслышав ее всхлипывания, из здания вышел старичок – начальник станции. Он мелкими шажками просеменил к скамейке, вежливо приложил руку к козырьку красноверхой форменной фуражки и спросил: – Может быть, успокаивающих капель барышне? Из вокзальной аптечки. – Пустяки. Спасибо. Обойдется. – Путевые заботы, тревоги. Вещь известная, распространенная. Притом жара африканская, редкая в наших широтах. И вдобавок события в Юрятине. – Мимоездом пожар из вагона наблюдали. – Стало быть, сами из России будете, если не ошибаюсь. – Из Белокаменной. – Московские? Тогда нечего удивляться, что нервы не в порядке у сударыни. Говорят, камня на камне не осталось? – Преувеличивают. Но правда всего навидались. Вот это дочь моя, это зять. Вот малыш их. А это нянюшка наша молодая, Нюша. – Здравствуйте. Здравствуйте. Очень приятно. Отчасти предуведомлен. Самдевятов Анфим Ефимович с разъезда Сакмы по дорожному телефону навертел. Доктор Живаго с семьей из Москвы, прошу, говорит, окажите всемерное содействие. Этот самый доктор, стало быть, вы и будете? – Нет, доктор Живаго – это он вот, мой зять, а я по другой части, по сельскому хозяйству, профессор-агроном Громеко. – Виноват, обознался. Извините. Очень рад познакомиться. – Значит, судя по вашим словам, вы знаете Самдевятова? – Как не знать его, волшебника. Надежа наша и кормилец. Без него давно бы мы тут ноги протянули. Да, говорит, окажи всемерное содействие. Слушаюсь, говорю. Пообещал. Так что лошадку, если потребуется, или иным чем поспособствовать. Вы куда намерены? |
| В ожидании зова Юрий Андреевич стал блуждать глазами по облупленным стенам входа и литым чугунным плитам лестницы. Он думал: «В читальне я сравнивал увлеченность ее чтения с азартом и жаром настоящего дела, с физической работой. И наоборот, воду она носит, точно читает, легко, без труда. Эта плавность у нее во всем. Точно общий разгон к жизни она взяла давно, в детстве, и теперь все совершается у нее с разбегу, само собой, с легкостью вытекающего следствия. Это у нее и в линии ее спины, когда она нагибается, и в ее улыбке, раздвигающей ее губы и округляющей подбородок, и в ее словах и мыслях». – Живаго! – раздалось с порога квартиры на верхней площадке. Доктор поднялся по лестнице. – Дайте руку и покорно следуйте за мной. Тут будет две комнаты, где темно и вещи навалены до потолка. Наткнетесь и ушибетесь. – Правда, лабиринт какой-то. Я не нашел бы дороги. Почему это? В квартире ремонт? – О нет, нисколько. Дело не в этом. Квартира чужая. Я даже не знаю, чья. У нас была своя, казенная, в здании гимназии. Когда гимназию занял жилотдел Юрсовета, меня с дочерью переселили в часть этой, покинутой. Здесь была обстановка старых хозяев. Много мебели. Я в чужом добре не нуждаюсь. Я их вещи составила в эти две комнаты, а окна забелила. Не выпускайте моей руки, а то заблудитесь. Ну так. Направо. Теперь дебри позади. Вот дверь ко мне. Сейчас станет светлее. Порог. Не оступитесь. Когда Юрий Андреевич с провожатой вошел в комнату, в стене против двери оказалось окно. Доктора поразило, что он в нем увидел. Окно выходило на двор дома, на зады соседних и на городские пустыри у реки. На них паслись и точно полами расстегнутых шуб подметали пыль своей длиннорунной шерстью овцы и козы. На них, кроме того, торчала на двух столбах, лицом к окну, знакомая доктору вывеска: «Моро и Ветчинкин. Сеялки. Молотилки». Под влиянием увиденной вывески доктор с первых же слов стал описывать Ларисе Федоровне свой приезд с семьей на Урал. Он забыл о том отождествлении, которое проводила молва между Стрельниковым и ее мужем, и не задумываясь рассказал о своей встрече с комиссаром в вагоне. Эта часть рассказа произвела особенное впечатление на Ларису Федоровну. |
| «Я пошёл на войну, чтобы после трёх лет брака снова завоевать её (Лару.— М.Д .), а потом, после войны и возвращения из плена, воспользовался тем, что меня считали убитым, и под чужим, вымышленным именем весь ушёл в революцию, чтобы полностью отплатить за всё, что она выстрадала, чтобы отмыть начисто эти печальные воспоминания, чтобы возврата к прошлому уже не было, чтобы Тверских-Ямских больше не существовало. И они, она и дочь, были рядом, были тут! Скольких сил стоило мне подавлять желание броситься к ним, их увидеть! Но я сначала хотел довести дело своей жизни до конца» (3,456). Гвозди бы делать из этих людей... Если попытаться обосновать правдоподобие такого характера, то для начала необходимо признать, что Павел Стрельников непроходимо глуп. А он, если верить некоторым свидетельствам о нём в романе, был весьма образован и умён. Антипов отказывался от жены и дочери— до поры до времени, но пора эта не могла настать даже теоретически: дело жизни, как его понял Павел, довести до конца оказалось бы просто невозможно. В итоге он, как зверь, окружённый гибельными силами, добровольно прекращает своё существование. Революция к иному привести и не могла: в этом и жизнь, и схема совпали. Революция убивает не только теми жестокостями, которые творят её совершители, но и незаметно-повседневной ложью, которую не может вынести нормальный человек. Доктор даёт тому даже медицинское обоснование: «— В наше время очень участились микроскопические формы сердечных кровоизлияний. Они не все смертельны. В некоторых случаях люди выживают. Это болезнь новейшего времени. Я думаю, её причины нравственного порядка. От огромного большинства из нас требуют постоянного, в систему возведённого криводушия. Нельзя без последствий для здоровья изо дня в день проявлять себя противно тому, что чувствуешь; распинаться перед тем, чего не любишь, радоваться тому, что приносит тебе несчастье» (3,476). Революция и созданная ею новая жизнь могла быть принята— к этому подводит постепенно автор читателя— только серой посредственностью. Людьми, подобными Дудорову и Гордону. |
| А Юрий Александрович наблюдал за мной. Отделение на 4-м этаже было его. Считалось чистым. Меня сюда перевели «по блату». Я сама себе сделала этот блат, добившись посещения главврача облдиспансера. Он меня тогда спросил: – Не боишься из тихого и уютного Волочка во Власьево перебираться? Знаешь, кто там лежит на первых трех этажах? Одни хронические больные да пьяницы. Милиция каждый день бывает… Но есть доктор, очень хороший, и отделение у него особое. И это действительно был Доктор. Наблюдал за мной он недели две. Как колотило от новых препаратов. Как каждое утро уходила в небольшой парк у отделения, где занималась уже привычной для меня гимнастикой Стрельникова, сначала одна, потом с соседками по палате. Как категорически не разрешала делать забор крови из вены, пока медсестра не меняла перчатки – в отделении лежали больные со СПИДом и гепатитом С, как требовала еженедельной смены белья и поругалась со старшей медсестрой, когда узнала, что накрывать на столы в отсутствие заведующего отделением она просит больных. Наверняка на меня жаловались, наверняка многое в моем поведении не устраивало моего нового доктора. Но я выживала, как умела. А Юрий Александрович ежедневно утром и перед обедом обходил палаты. Пугая моих соседок циничными, но правдивыми замечаниями. Его боялись. К нему хотели попасть на лечение. Как-то незаметно от общения между пациенткой и врачом мы перешли к обсуждению книг. Потом – искусства. Любитель и ценитель Кустодиева, он задавал мне вопросы, на которые я не знала ответы. И он давал мне время на самообразование. Я с интересом наблюдала за этим почти 70-летним стариком, его манерой держаться открыто и принципиально честно и с пациентами, и с подчиненными, и с начальством. – В чем счастье? – задал однажды он мне вопрос. Сколько же времени ушло на поиски ответа? Все три месяца, что я провела в отделении Попова. – Садись. Как ты? – это было второй раз за наше знакомство, когда Доктор обратится ко мне на ты. Первый раз он сказал «Вера!», когда умерла Оленька. И вот теперь, в его белом кабинете, с голыми стенами-кушетками-столом. |
| Удивляет детей и то, что раньше школьники имели портфели. «Оказалось, это такие чехлы для смартфонов, только в них почему-то вместо смартов или ноутов были тяжёлые книги, карандаши и тетради». Поражает обилие совершенно незнакомых им игр — «чехарда», «третий лишний», «пятнашки», «двенадцать палочек». Ребята не могут понять, как это — дети были предоставлены самим себе, ну разве что бабушки за ними приглядывали. Причем, герои рассказа не знают, кто такие бабушки — «наверное, это такая древняя модель первых помощников по хозяйству». И вот тут читателю становится немного не по себе и он начинает догадываться, что автор описывает не слишком отдаленное будущее. В описании действий учеников и учительницы то и дело проскальзывают словечки «сбой в системе», «перезагрузился». В финале читателя ждет разгадка. « — Всё, всё, — Марьиванна махнула рукой. — Сейчас за вами уже родители придут, переходите на автономное питание. Я, как дежурная по электричеству, всех от сети отключила. Глаза у всех слегка погасли. Одноклассники перешли в режим ожидания». Смешно, и грустно, и страшновато. Зависимость от девайсов достигла таких высоких показателей, что количество перешло в качество, люди превратились (ну, или почти превратились) в роботов. Хорошая, умная фантастика во все времена давала прогнозы, предостерегала. Ольга Колпакова в этом смысле продолжает классические традиции. Антиутопия для детей еще не слишком освоена современными детскими писателями. Тем интереснее этот опыт Ольги Колпаковой. 6. Кристина Стрельникова «Памятник Кормящему птиц» Из сборника «Голос древнего моря» Кому из нас не встречались такие сердобольные старички и старушки, собирающие вокруг себя тучи голубей и стаи бездомных кошек и собак? Ежедневно в любую погоду они делятся скудными припасами с пернатыми и четверолапыми бедолагами и часто вызывают раздражение соседей и прохожих: «Разводят тут грязь!» Герой этого рассказа — как раз такой старичок. Тихий, безобидный, в старом обвисшем пальтишке, он вызывает у юной соседки, рассказывающей эту историю, насмешливое презрение. Вполне благополучная современная девчонка, она вместе с приятелями обсуждает исполнителей модных композиций, горланит песни, насмехается над соседом. «Я изображаю старика, застывшего безумной статуей среди птиц. Танька и Ленка — два голубя — кружат вокруг меня, воркуя и размахивая руками. |
| Собственно, об этом рассказ Нины Дашевской «Дом над морем» , и начинается он с ситуации тотального непонимания. Дом стоял высоко над морем. Спиной прилепился к скале, как ласточкино гнездо; а окнами смотрел на море. Море, море, до самого горизонта. Такое спокойное там, вдалеке. А здесь, внизу, оно сердито набрасывалось на скалы, кипело, будто злилось на всех. И особенно на этот маленький домик, забравшийся так высоко. Мир ощетинился. Первая сцена — это сцена немоты: у открытого окна старик варит кофе, на него смотрит его правнук, который приехал из-за границы и не понимает русского языка. Старика зовут Георгий, мальчика — Джордж. Друг для друга они — иностранцы. На самом деле это универсальная ситуация, которая описывает ощущения подростка и его родителей — они понимают, что утратили язык общения. И старик в рассказе чувствует эту стену: Надо же, какие нежные у него руки, как у девочки. Что в голове — не поймешь. Не выпускает из рук модную игрушку, телефон. Фотографирует, щелкает кнопками — куда ему столько фотографий? Самая главная метафора — чужой язык как знак непонимания между поколениями. С этим хорошо рифмуется стихотворение Кристины Стрельниковой «Говори», которое написано от лица подростка. Там есть такой рефрен: «Я-вас-не-слышу, я-вас-не-слышу…» Но в рассказе вдруг рождается понимание. В доме есть старое трофейное пианино, на нем училась играть внучка старика, мама Джорджа. Именно она оказывается связующим звеном между прадедушкой и мальчиком. И Джордж тоже садится играть. Во второй части показано, как понимание рождается без слов — в музыке. Здесь же старик впервые называет правнука Георгием, а прежде латинские буквы имени George казались ему такими же чужими, как в надписи на крышке немецкого пианино. Два инопланетянина, пианино и мальчик. Говорят на одном языке, которого он, старик, не понимает. Джордж, наконец, перестал проверять, какие клавиши звучат звонче, а какие глуше; какие расстроены так, что не похожи сами на себя, а какие еще держатся. И он заиграл. По-настоящему. |
| Сказки и были Третьего Рима 22.06.2022 16:41:59 Егор Стрельников Становление и противостояние Русский философ, социолог и культуролог Николай Яковлевич Данилевский (1822–1885), насчитал в истории человечества всего 12 культурно-исторических цивилизационных типов. Он же уверенно выделил русско-славянский тип в особую ветвь германо-романской европейской культуры. Уникальность нашей культуры, к которой вполне применим эпитет «великая», состоит в том, что она вобрала в себя значимые явления разных форм и видов культурной доминанты соседних народов и народностей, не нарушая их идентичности и при этом сохранив и «своё лицо»! Это во многом уникальный случай в мировой истории, наполненной войнами, уничтожившими некоторые цивилизации, что свидетельствует о живительной и созидательной силе русско-славянской культуры, ставшей по сути матрицей для всего Русского мира. Её антипод - агрессивная западно-европейская (германо-романская) цивилизация, пытающаяся самоутвердиться или паразитировать на культурно-цивилизационных платформах других народов. Из нашей же истории мы помним мощнейший накат ярких представителей той самой цивилизации – духовно подчинённых Ватикану германских рыцарей-крестоносцев, огнём и мечом прокладывающих себе дорогу на Восток, чтобы привести нас – дикарей и схизматиков в свою веру с целью окончательной колонизации и подчинения власти Запада. Тогда на их пути стали русские дружины и народное ополчение во главе с нашим национальным героем, святым князем-воином Александром Невским! Вдохновляли и укрепляли их православная вера, родная культура, великий и могучий русский язык. На этом фундаменте и закладывалась идеология России, как Третьего Рима – последней опоры и надежды по-настоящему цивилизованного человечества. В дальнейшем, особенно после окончания Второй Мировой войны, «пальма первенства» в агрессивном продвижении уже вполне глобалистских идей и западного образа жизни перешла к другим представителям германо-романской цивилизации - англо-саксам и в первую очередь к США. Последнюю Данилевский, кстати, не рассматривал, как самобытную и уникальную цивилизацию, в силу её относительной молодости, а так же эклектичности и вторичности по отношению к более старым типам цивилизаций. К тому же американский проект создавался на костях разрушенной европейскими переселенцами в Новом свете древней и самобытной индейской цивилизации, что лишает американцев морального права «учить жизни» другие народы. |
| Именно поэтому сюда попадает стихотворение «Смоковница», которое есть размышление на тему бесплодия, и это очень жесткое стихотворение, оно жестче даже, чем притча о смоковнице в Евангелии, потому что оно про то самое бесплодие, которое преследует Стрельникова и самого Юрия Андреевича Живаго. Они в своей исторической жизни – смоковницы. Но Юрий Андреевич Живаго прожил эту жизнь в параллельном пространстве, в литературе, в поэзии, поэтому он не бесплоден. Бесплоден только Патуля Стрельников, ломающий эту жизнь. Но, так или иначе, через все эти стихотворения проходит тема смерти и Воскресения, тема крестной муки и оживляющего страдания, тема революции как вызова, революции как катастрофы и революции как надежды. Причем Пастернак играет на полюсах. Сразу за стихотворением «Гамлет», где театр, бинокли на оси и так далее, идет «Март», прославляющий живое начало природы: И всего живитель и виновник, Пахнет свежим воздухом навоз. И через все проходит эта тема – тема чего? Возвращающейся и умирающей жизни. Это «Сестра моя – жизнь» – она либо живая, либо мертвая, она либо воскресает, либо умирает. И, так или иначе, практически через весь этот цикл эта тема проходит, так же, как почти всегда рядом стихотворение о смерти и стихотворение о жизни. Стихотворение «Ветер» предшествует стихотворению «Хмель». Я кончился, а ты жива. И ветер, жалуясь и плача, Раскачивает лес и дачу. Не каждую сосну отдельно, А полностью все дерева Со всею далью беспредельной, Как парусников кузова На глади бухты корабельной. И это не из удальства Или из ярости бесцельной, А чтоб в тоске найти слова Тебе для песни колыбельной. Это разговор после смерти. И тут же («Хмель»): Под ракитой, обвитой плющом. От ненастья мы ищем защиты. Наши плечи покрыты плащом. Вкруг тебя мои руки обвиты. Я ошибся. Кусты этих чащ Не плющом перевиты, а хмелем, Ну так лучше давай этот плащ В ширину под собою расстелем. Мы видим, как смерть переходит в жизнь, жизнь переходит в смерть, разлука переходит во встречу, а свидание оборачивается разлукой, причем разлукой, которая навсегда, как в стихотворении «Свидание». |
| В XIX-XX вв. было создано множество авторских гармонизаций И. а., напр. 1-й антифон греческого распева - А. Ф. Львова (На Божественной литургии/Ред.: Л. Лобыкин. М., 1992. 3), знаменного и греческого распевов - А. Д. Кастальского (Сб. дух.-муз. сочинений. М., 24, 25) и др. Авторские композиции И. а. принадлежат композиторам разных стилевых направлений, из них следует указать сочинения А. В. Никольского (Литургия св. Иоанна Златоуста. М., 1992р. С. 4-12), М. М. Ипполитова-Иванова (1-й антифон - Нотный сборник православного русского церковного пения. Лондон, 1962. Т. 1: Божественная литургия. С. 13-14), А. И. Красностовского (Там же. С. 16-17), П. Г. Чеснокова (1-й антифон - Переложения со смешанного на однородный хор духовно-муз. произведений разл. авторов. М., 1998р), А. Т. Гречанинова (Там же. С. 5-14), С. В. Рахманинова (1-й и 3-й антифоны - Литургия. Соч. 31. М., 1911. 2, 4а, 4б) и др. Существовали монастырские варианты распева И. а. (напр., Соловецкий обиход. СПб., 1912. Л. 86 об.). В многоголосной совр. певч. практике И. а. чаще всего исполняются на 1-й глас сокращенного греческого распева. Используются также авторские композиции, гармонизации и переложения И. а. (см.: Свод напевов. С. 26-30, 96-99, 370-371); существует практика исполнения И. а. на подобен 6-го гласа «Тридневен». В совр. греч. традиции 1-й антифон, как правило, поется на особый напев ирмологического мелоса 4-го плагального гласа, 2-й антифон - на 2-й глас; оба приписываются Петру Пелопоннесскому (Μουσικς θησαυρς τς λειτουρϒας. Αϒιον Ορος, 1931. Σ. 14-25). В печатных изданиях также приводятся напевы 1-го антифона на 4-й глас и 2-го на глас βαρς хартофилакса Хурмузия (Ibid. Σ. 26-38). 3-й антифон исполняется на модель запева к тропарям канона, на соответствующий глас недели, ирмологического мелоса (Νον Αναστασιματριον Πτρου Πελοποννησου. Βουκουρστι, 1820). Лит.: Кантер А. А. Об исполнении псалмов 102 и 145, «блаженн» и тропарей на «блаженнах» в чине литургии//Гимнология. Вып. 1. С. 199-217; Макаровская М. В. Особенности богослужебного пения в липованской старообрядческой традиции//Еж БК, 2002. С. 427-432; Захарьина Н. Б. Рус. богослужебные певч. книги XVIII-XIX вв.: Синод. традиция. СПб., 2003; Литургия знаменного распева/Ред.: М. А. Макаровская, Г. Б. Печенкин. М., 2005. С. 4; Денисов Н. Г. Стрельниковский хор Костромской земли: Традиции старообрядческого церк. пения. М., 2005. С. 155-156, 188. |
|
|
