| В сфере литературы эта проблема реализуется как соревнование поколений. Если культура производит расчет со средневековьем и переносит идеалы в будущее, если ее лозунгом становится новизна, то смена поколений воспринимается как естественный и необходимый фактор эволюции. Чрезвычайно важно, что это происходит без участия власти и помимо нее. Предпочтение, которое Грозный в ущерб старшим оказывал младшим, — это верхушечный эксцесс, не положивший начало традиции (если, конечно, не считать краткого царствования Лжедмитрия). При первых Романовых в придворной жизни не заметно противопоставления отцов и детей. Царь Алексей, например, в молодые годы опирается не столько на сверстников (таким был Федор Ртищев, старейший царя четырьмя летами), сколько на пожилых людей. Из них самым большим влиянием пользовались протопоп Стефан Вонифатьев, государев духовник, и боярин Б. И. Морозов, государев дядька. Это влияние, по–видимому, нельзя отнести лишь на счет естественного почтения духовного сына к духовному отцу и естественной же привязанности к пестуну воспитанника, притом рано осиротевшего. Это некий «союз поколений». На свадьбе юного Алексея Михайловича с Марией Ильиничной Милославской боярин Б. И. Морозов играл первую роль, был у жениха «во отцово место». Десять дней спустя справили еще одну свадьбу: государев дядька, вдовец и человек в летах, женился вторым браком на царицыной сестре Анне Ильиничне. Так юноша царь и его кормилец сделались свояками, как бы мужами «одного колена». О том, что проблема поколений не волновала царя, свидетельствуют и его отношения с Никоном: после Бориса Морозова царь «глядел изо рта» этого нового «собинного», личного друга, и дружбе не мешало то, что Никон был на целую четверть века старше. Итак, в обиходную культуру идея соревнования поколений не могла прийти «с Верху» («Верхом» в XVII в. называли царские покои, которые располагались в верхнем этаже дворца). Между тем эпоха прямо–таки вопиет о конфликте отцов и детей, в частности в авторской словесности разных направлений. |
| Стефан Вонифатьевич, несомненно, был один из числа переменивших взгляд и одним из главных в этом числе; между тем люди, восставшие потом против исправления Никонова, хлопотали было, чтобы он был поставлен в патриархи на место Иосифа. В предисловии к первоисправленному служебнику 1655 г. дело о принятии Никоном решения исправлять обряды и богослужебные книги представляется так, что будто бы сам он самостоятельным образом принял это решение. Почему дело не представляется так, как оно было, это совершенно понятно: представлять его так, как оно было, т. е что почти все зависело от прихода в Москву киевского монаха, должно было бы казаться оскорбительным для чести московских русских и для чести самого Никона и вообще было бы не удобно (а если Никон должен был приписать инициативу самому себе, то конечно, должны были явиться и объяснения, как это случилось, относительно деяния константинопольского собора об учреждении нашего патриаршества, речи которого о потреблении из церковных ограждений всякий новины будто бы подали Никону первую мысль об исправлении, необходимо думать, что оно найдено было им вовсе не случайно, а намеренно, для той первоначальной цели, чтобы перевод его поместить в прибавлениях к Кормчей книге, и что только уже потом сделано им из него новое употребление: что прибавку к символу Никон не узрел на саккосе Фотия, а узнал о ней из указания константинопольского патриарха Паисия, это мы знаем положительно, – послание Паисия к Никону, и об этом, в странное противоречие себе, прямо говорится и в самом предисловии к служебнику). Для тех, кто не хочет знать никакого «дело так должно было быть», т. е. не признает никакой исторической вероятности или правдоподобности самой по себе и верит только прямым и ясным свидетельствам, мы имеем, к счастью, и это прямое и ясное свидетельство: существует записка об исправлении Библии при Алексее Михайловиче, автор которой не называет себя по имени, но очевидно есть современник и более чем вероятно – ученик Епифаниев Евфимий; в записке этой прямо и ясно говорится, что Никон начал исправлять богослужебные книги вследствие представлений Епифания, см. в Словаре о писателях духовного чина под сл. Епифаний, 2 изд. 1, 179. Мы сказали выше, что киевские ученые и в числе их Епифаний были вызваны в Москву для риторского учения и для справки Библии с греческого на славянскую речь. Вследствие предпринятого исправления богослужебных книг, причем Епифаний стал одним из главных работников, и то и другое отошло на задний план. |
| Недавно высказано величайшей крайности мнение, будто исправление обрядов и книг не только было единоличным делом Никона, но будто Никон, не заботясь о серьезных побуждениях, предпринял его потому, что легкомысленным образом поддался влиянию всяких, хороших и худых, греков. Несостоятельность этого мнения настолько очевидна, что мы не считаем нужным опровергать его. До недавнего временя наша противораскольническая полемика хотела видеть главную причину возникновения раскола в личном оскорбленном самолюбии тех лиц, которые восстали против исправления Никонова, утверждая, что люди эти были при Иосифе книжными справщиками и что Никон с позором отстранил их от их почетных должностей. Это оказывается несправедливым, потому что, как в настоящее время дознано, никто из людей, восставших против исправления Никонова, книжным справщиком не бывал. Однако, есть действительное основание если не утверждать, то отчасти заподозривать, что личному оскорбленному самолюбию принадлежала некоторая доля участия в создании раскола. В последнее время патриаршества Иосифа делами церкви фактически заведывал Стефан Вонифатьевич с кружком приближенных к нему людей, главным между которыми после него самого был Иван Неронов и не без голоса между которыми был и Аввакум; к кружку принадлежал и Никон, быв весьма любезен и хорош (и даже будто бы искателен) с остальными его членами. Но когда он (Никон) поставлен был в патриархи, то, мстя ли Неронову с братией за их старания склонить выбор государя в преемники Иосифу на Стефана Вонифатьевича (что делалось без ведома и воли последнего, который вовсе не помышлял о патриаршестве и был решительно в пользу Никона) или же просто не желая видеть их своими навязчивыми советниками, тотчас же совершенно порвал с ними прежнюю близость. Можно подозревать, что обманутые ожидания Неронова и Аввакума быть наперсниками Никона, как патриарха, и играть при нем видную роль, и были отчасти причиной, что они выступили противниками предпринятого Никоном исправления обрядов и книг. Впрочем, повторяем, можно только подозревать, и никак не более; а прямо хотеть видеть главную причину возникновения раскола ни в чем ином, как именно в этом оскорбленном самолюбии Неронова и Аввакума (cfr преосв. Макария Ист. XII, 120) было бы так же малоосновательно, как и утверждать, будто исправление обрядов и книг было единоличным и насильственным делом Никона. |
| С воцарением Алексея Михайловича в Москве образовался, по преимуществу из передового более образованного белого духовенства, кружок ревнителей благочестия, во главе которого стоял царский духовник, благовещенский протопоп Стефан Вонифатьевич. Этот кружек, опиравшийся на молодого сочувствовавшего ему царя, энергично выступил на публичную борьбу с разными общественными пороками и недостатками, господствовавшими в народе языческими суевериями, языческими игрищами и крайнею грубостью нравов, с леностью, пьянством и распущенностью духовенства, с различными церковными нестрояниями и непорядками, особенно на борьбу с многогласием в церковном пении и чтении. Кружек ревнителей благочестия поставил своею задачею водворить в народе истинное благочестие, возвысить его нравственную жизнь, просветить его церковное сознание, с помощью восстановления забытого было у нас церковного учительства; перевоспитать и нравственно возвысить самое духовенство, уничтожить различные вопиющие церковные непорядки. От патриарха и других архиереев кружок, опираясь на царя, настоятельно требовал неотложных и энергичных мер и преобразований в указываемом им духе и направлении, настаивал, чтобы и сами архипастыри являли собою образец истинно архипастырского служения церкви, сами бы подавали собою пример подчиненному им духовенству в надлежащем выполнении им своих пастырских обязанностей относительно пасомых. Естественно было ожидать, что деятельность кружка ревнителей благочестия, как в высшей степени полезная и плодотворная, по крайней мере —675— по своему замыслу, встретит у архипастырей полное одобрение, поддержку и всякое поощрение. Но в действительности получилось совершенно обратное. Патриарх Иосиф и другие архиереи отнеслись к деятельности кружка не только не одобрительно, но и прямо враждебно. Они увидели в деятельности кружка обличение и порицание их архипастырской беспечности и равнодушия к делу улучшения и воспитания пасомых, покушение на их архиерейские права, так как только от высшей иерархической власти должны исходить все церковные мероприятия и руководство жизнью пасомых, а не от каких-то белых священников, хотя бы действительно ревностных к благочестию и более других просвещенных. |
| Таким образом, как видно из приведенной памяти суздальского архиепископа Серапиона, епархиальные архиереи, по поводу получаемых ими жалоб на различные церковные беспорядки, на нравственную распущенность духовенства и пасомых, издавали от себя памяти, или окружные послания, адресованные епархиальному духовенству и всем пасомым в видах, путем запрещения и угроз, увещаний и наставлений, исправить вкравшиеся в местную церковную и народную жизнь различные беспорядки и пороки. Но одними запрещениями и угрозами, одними увещаниями и назиданиями, устранить все недостатки и нестроения в религиозно-нравственной жизни общества и самого духовенства было очень трудно. Поэтому, и после издания памятей духовными властями, осуждаемые в них недостатки и нестроения продолжали существовать по-прежнему, по-прежнему «ни возбуждали неудовольствия и жалобы людей благочестивых, искренно и сильно смущавшихся ими, и потому жалобы на церковные беспорядки, на распущенность духовенства и народа, не прекращались. Очевидно необходимо было, кроме издания памятей, употребить еще и другие средства, которые бы более действительно содействовали нравственно-религиозному подъему как духовенства, так и пасомых. На одну из таких мер, более живо и энергично способную воздействовать на улучшение жизни и пастырской деятельности духовенства, указывает суздальская память. В ней архиепископ повелевает священников книжных, учительных, ведущих трезвую целомудренную жизнь, ревностных к надлежащему исполнению своих пастырских обязанностей, возводить на высшую степень, т. е. на протопопские места с тем, чтобы они служили живым наглядным примером для всех других пастырей, и чтобы эти священники, смотря на них — на воздаваемую им честь, стали во всем подражать им, и таким образом жизнь духовенства сама собою стала бы постепенно улучшаться, а вместе с нею необходимо стала бы улучшаться и вся нравственно-религиозная жизнь пасомых. Указанную меру архиепископа Серапиона—выдвигать лучших, выдающихся священников, на видные протопопския места, в видах перевоспитания духовенства и народа, в широких размерах постарался вскоре осуществить духовник царя Алексея Михайловича, благовещенский протопоп Стефан Вонифатьевич, ставший в Москве главою целого реформаторского кружка ревнителей благочестия и получивший особое, исключительное влияние на ход всех тогдашних церковных дел. |
| Романова 1998 – Романова А. А. Паисий Лигарид//Словарь книжников 3/3. С. 8 – 12. Романчук 1999 – Романчук Роберт. Lectio divina: Монашеское чтение на Востоке и на Западе//Монастырская культура 1999. С. 36 – 43. Романчук 2003 – Романчук Р. Автор или читатель? Библейская цитата и библиографическая ссылка в текстах Древ- ней Руси (XI и XV веков)//Славяноведение. 2003. 2. С. 51 – 59. Ромодановская 1985 – Ромодановская Е. К. Повести о гордом царе в рукописной традиции XVII – XIX веков. Новоси- бирск, 1985. Ромодановская 1990 – Ромодановская Е. К. Литературное творчество патриарха Никона и старообрядческие писате- ли//Традиционная духовная и материальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки. Новосибирск, 1990. С. 58 – 64. Ромодановская 1994 – Ромодановская Е. К. Русская литература на пороге Нового времени: Пути формирования рус- ской беллетристики переходного периода. Новосибирск, 1994. Ромодановская 1998 – Ромодановская Е. К. Стефан Вонифатьев//Словарь книжников 3/3. С. 500 – 501. Ромодановская 2002 – Ромодановская Е. К. Литературные элементы в сибирских челобитных XVII в.//Ромодановская Е. К. Сибирь и литература. XVII век. Новосибирск, 2002. С. 337 – 345. Ромодановская 2003 – Ромодановская В. А. Сочинения Лактанция в переводе русских книжников рубежа XV – вв.//ТОДРЛ. СПб., 2003. Т. 54. С. 407 – 434. Ронен 2000 – Ранен О. Подражательность, антипародия, интертекстуальность и комментарий//Новое литературное обозрение. 2000. 2 (42). С. 252 – 256. Ротар 1900 – Ротар И. Епифаний Славинецкий – литературный деятель XVII в.//Киевская старина. 1900. Т. 71. Октябрь.С. 1 – 36; Ноябрь. С. 189 – 217; Декабрь. С. 347 – 400. Руди 2004 – Руди Т. Р. «Яко столп непоколебим» (об одном агиографическом топосе)//ТОДРЛ. СПб., 2004. Т. 55. С. 211 – 227. Рукописи Бильбасова – Ф. 73. Опись фонда. Л., 1971 (машинопись). Рукописи Оптиной пустыни – Описание рукописей Оптиной пустыни XIV, XVI – XIX вв. (по списку фондов Отдела значится под 214): В 4 т. М., 1953. Т. 1 (Опт. 1 – Опт. 159) (машинопись). |
| Таким образом, как видно из приведенной памяти суздальского архиепископа Серапиона, епархиальные архиереи, по поводу получаемых ими жалоб на различные церковные беспорядки, на нравственную распущенность духовенства и пасомых, издавали от себя памяти, или окружные послания, адресованные епархиальному духовенству и всем пасомым в видах, путем запрещения и угроз, увещаний и наставлений, исправить вкравшиеся в местную церковную и народную жизнь различные беспорядки и пороки. Но одними запрещениями и угрозами, одними увещаниями и назиданиями, устранить все недостатки и нестроения в религиозно-нравственной жизни общества и самого духовенства было очень трудно. Поэтому, и после издания памятей духовными властями, осуждаемые в них недостатки и нестроения продолжали существовать по-прежнему, по-прежнему они возбуждали неудовольствия и жалобы людей благочестивых, искренно и сильно смущавшихся ими, и потому жалобы на церковные беспорядки, на распущенность духовенства и народа, не прекращались. Очевидно, необходимо было, кроме издания памятей, употребить еще и другие средства, которые бы более действительно содействовали нравственно-религиозному подъему как духовенства, так и пасомых. На одну из таких мер, более живо и энергично способную воздействовать на улучшение жизни и пастырской деятельности духовенства, указывает суздальская память. В ней архиепископ повелевает священников книжных, учительных, ведущих трезвую целомудренную жизнь, ревностных к надлежащему исполнению своих пастырских обязанностей, возводить на высшую степень, т. е. на протопопские места с тем, чтобы они служили живым наглядным примером для всех других пастырей, и чтобы эти другие священники, смотря на них – на воздаваемую им честь, стали во всем подражать им, и таким образом жизнь духовенства сама собою стала бы постепенно улучшаться, а вместе с нею необходимо стала бы улучшаться и вся нравственно-религиозная жизнь пасомых. Указанную меру архиепископа Серапиона – выдвигать лучших, выдающихся священников, на видные протопопские места, в видах перевоспитания духовенства и народа, в широких размерах постарался вскоре осуществить духовник царя Алексея Михайловича, благовещенский протопоп Стефан Вонифатьевич, ставший в Москве главою целого реформаторского кружка ревнителей благочестия и получивший особое, исключительное влияние на ход всех тогдашних церковных дел. |
| Только что рассказанные события – назначение Аввакума протопопом в Юрьевец, жизнь в этом городе и вторичное бегство в Москву – происходили в 1651 году. Со времени поставления в священники восемь лет провел Аввакум в попытках осуществления своих взглядов и идеалов на практике, во всей их полноте и цельности. Все эти попытки остались бесплодными, восемь лет прошло в упорной борьбе проповедника аскетической морали, сурового ригориста, стремившегося переделать мир по-своему, с окружающими – борьбе, не принесшей, по-видимому, никаких результатов, кроме ряда поражений. Но это не пугало и не изменяло его: он смотрел на такую борьбу, как на неизбежный подвиг, и она только закаляла его характер, сообщая ему новые силы и энергию. Между тем, с окончательным переездом в Москву течение жизни Аввакума повернуло на иное русло: и окружившая его здесь духовная атмосфера, и личная его деятельность были уже не те, что прежде. Чтобы вполне понять эти новые условия его жизни, нам надобно сделать небольшое отступление и сказать нисколько слов о тех кружках московского духовенства, с которыми Аввакум пришел в близкое соприкосновение. Один из таких кружков, наиболее видный и влиятельный, группировался около двух знакомых уже нам лиц – Стефана Вонифатьева и Ивана Неронова. Духовник «тишайшаго и благовернейшаго» царя Алексея Михайловича, Стефан Вонифатьев, славился своим благочестием и ревностью по вере и был известен как человек строгой жизни. Сурово смотрел он на распущенную жизнь многих мирян, которой часто подражали и духовные лица, склонен был видеть причину таких явлений в нови и в отступлении от старины и, будучи большим знатоком церковного устава, от всех, в том числе и от царя, у которого он пользовался немалым расположением, требовал неуклонного соблюдения обрядового благочестия. Его друг, протопоп Неронов, был человеком такого же закона, такой же знаток и ревнитель церковной обрядности, такой же проповедник нравственной жизни и строгого благочестия, пользовался в силу этих своих качеств весьма значительным авторитетом над окружавшими его лицами. |
| Это момент демократический: Стефан Вонифатьев и Аввакум выступали против епископата (в крепостной зависимости от него находилось восемь процентов населения России). Движение боголюбцев — это бунт низшего приходского клира, по достаткам и образу жизни не слишком отличавшегося от посадских людей и крестьян. В связи с этим понятно, почему Никон в роли «великого архиепископа» применил к участникам кружка крутые меры. Но вернемся к протесту рядовых причетников. Этот протест направлен против «просветительской» концепции культуры. В Древней Руси испокон веку существовал особый слой «учительных людей». Это архипастыри во главе с митрополитом, а с конца XVI в. — патриархом. Время от времени архипастыри по важным поводам, касающимся духовного здоровья паствы (в том числе по книжным делам), сходятся на освященных соборах. Они окормляют церковное стадо в целом. Но окормлялся также и всякий отдельно взятый человек. Древнюю Русь можно представить как некую родовую общину, состоящую, во–первых, из кровных семей и, во–вторых, из семей «покаяльных» [см. Смирнов]. Все взрослые обитатели Руси, включая царя и патриарха, были чьими–то духовными детьми. Если родного отца не выбирают, то духовного отца как раз выбирали (по принципу: «покаяние вольно есть»). Существовали, разумеется, определенные обычаи и правила выбора духовного отца. Так, у иноков духовником был иночествующий священник, у мирянина — какой–нибудь поп–белец, у царей XVII в. — протопоп Благовещенского собора в Кремле. Что до мирян, то покаяльная семья по составу отнюдь не была тождественна церковному приходу. Они фактически совпадали только на русском Севере с его малочисленными храмами и огромными пространственно приходами: тамошним крестьянам не к кому было податься, кроме приходского попа. В старинных, обжитых уездах дело, конечно, обстояло иначе. Здесь каждый располагал не только правом, но и возможностью выбора. Духовный отец выбирался раз и навсегда, был несменяемым (отступления от этого правила допускались лишь как исключения, скажем, при перемене места жительства или при умственном помешательстве духовника). |
| До нас дошли торжественные слова Кирилла, епископа Туровского, Серапиона, епископа Владимирского, «Правило» митрополита Кирилла и т. д. «Учительная литература» представляет значительный пласт духовного наследия Древней Руси. Пастырское слово было значимым и весомым. В середине XVII века публичными проповедниками с амвона (т. е. наставниками, учителями) становятся «ревнители благочестия» – белое духовенство: протопоп Аввакум, протопоп Стефан Вонифатьев (духовник царя Алексея Михайловича и протопоп Благовещенского собора в Кремле) и т. д. Это было открытое духовное водительство своей паствы. «Поэты-силлабисты, творившие в рамках придворного барокко, стремились внести в ортодоксальное Православие некоторые новые черты. Традиционное русское «обрядоверие» казалось им недостаточным. Они хотели соединить его с западной схоластической наукой, пытались примирить истины веры и доводы разума, используя для этого схоластическую диалектику и логику. Приступая к строительству новой культуры, силлабисты выступали не только как стихотворцы, но и как проповедники. Они возродили в Москве личную проповедь, угасшую в России давно и замененную в храмах чтением святоотеческих текстов. В известном смысле их поэтическое творчество также было проповедью, составляло как бы религиозно-нравственный кодекс, иногда очень далекий от практических запросов эпохи». По сути, сторонники европейского барокко выступили соперниками традиционалистов в своих поэтических проповедях, только проблематика у противоборствующих сторон значительно различалась: одни отстаивали «старую веру», другие – новую культуру. «Соперничество, по мнению А. М. Панченко, – такая же новая культурная идея. Традиционалисты всегда утверждали, что нельзя переделывать старые книги, нельзя соперничать с предками. Это прямо сказано в «Поморских ответах», этой энциклопедии старой «веры-культуры». Соперничество было скоро и решительно выиграно поэтами. Так родилась новая русская литература». При всей важности этого наблюдения, нельзя согласиться с предшествующим приведенной цитате утверждением ученого: «Итак, поэт заявил себя соперником архипастыря и духовного отца». |
|
|
