| 6) Даниил 2-й, архиепископ сербский (1323 – 1337). Он написал жития королей и архиепископов сербских, которые вместе с дополнениями неизвестных продолжателей составляют так-называемый сербский Цароставник или Родослов и которые напечатаны г. Даничичем под заглавием: «Животи кральева и архиепископа српских написао архиепископ Данило и други», у Загребу, 1866 303 . Мы уже говорили выше, что книга весьма скудна историческими положительными известиями и что она имеет цену только за отсутствием других памятников лучших, но она весьма замечательна в другом отношении. Если бы справедливо было по одной книге заключать о характере целого народа, то это заключение было бы в высшей степени невыгодное для сербов. Такой ужасной риторики, или даже и более чем риторики, и такой, не знающей совершенно никакой меры хвалебной лести и лжи, мы уверены, не найдешь даже ни у кого из византийцев, как известно, великих мастеров этого дела. Древние сербские государи никак не могут быть похвалены за свои нравы, – почти ни один из них не умирал на престоле, а был сгоняем следующим, не однажды было, что даже сын поднимал руку на отца; и однакож по изображению Даниила все они оказываются такими прекрасными людьми, что не знавши дела придешь в умиление и с недоумением подумаешь, откуда это такой рай на земле. Наша Степенная книга, как известно, тоже не свободна от упрека в риторике и панигиризме, но до сербского Родослова ей еще чрезвычайно далеко (в Родослове описаны жития 4 королей: 1) Уроша Великого или 1-го, 2) Стефана сремского или Драгутина, 3) Уроша 2-го или Милутина, 4) Уроша 3-го или Стефана Дечанского, – одного царя – Стефана Душана и одной кралицы – Елены жены Уроша 1-го; жития архиепископов: 1) Арсения, 2) Саввы 2-го, 3) Иоанникия, 4) Евстафия 1-го, 5) Иакова, 6) Евстафия 2-го, 7) Саввы 3-го, 8) Никодима, 9) Даниила 2-го, и патриархов: Иоанникия и Саввы). По свидетельству Родослова, изд. Данич. стр. 367, архиепископ Даниил «книги многочисленные составлял и изобретал, прежде небывшие николиже», но других книг его, кроме самого Родослова, пока неизвестно. |
| Взгляды автора, цельность его проекта, даже тон его статьи — всё это нам показалось очень замечательно, во-первых, уж потому, что умнее его проекта ничего еще у нас в этом роде и не было, сколько нам помнится. «Отечественные записки» замечают, что «Опыт» г-на Щербины и обсуждение этого «Опыта» в нашей литературе принесло бы пользу для составителей народных книг. Ну и то дельно. Г-н Щербина начинает свою статью тем, что сердится на одну брошюру для народного чтения, появившуюся в конце прошлого года под названием «Хрестоматии» и стоящую пять копеек серебром. Похвалив книжонку за то, что она не стоит более пяти копеек серебром, г-н Щербина уверяет, что ему «немыслимо», почему на первом плане ее напечатана сказка Пушкина о «Кузьме Остолопе» и басня Крылова «Демьянова уха». Впрочем, так как мы хотим разобрать весь проект г-на Щербины в подробности (сообразно, разумеется, силам нашим), то и выпишем из начала статьи его всю эту исполненную негодования тираду на недальновидных и простодушных издателей «Хрестоматии». «Нам просто немыслимо, почему на первом плане ее напечатана сказка Пушкина „О Кузьме Остолопе“ или, далее, басня Крылова „Демьянова уха“. Не говорим уже о названии „Хрестоматия“, непонятном народу: это могло произойти и от некоторых посторонних причин, не зависящих от издателя; но зачем было помещать сказку Пушкина? Она имеет свой смысл и значение в кругу нашем, но народу она покажется дурашною и скомпрометирует некоторым образом в глазах его и самое учение грамоте. Попадись эта брошюрка в руки ученика воскресных школ, то хозяин его, степенный шорник, медник или слесарь, вероятно, со вздохом сказал бы: „Чему их там в школе учат!.. Только баловство одно…“ Мужик услышит подобную сказку и в кабаке, и на площади, мальчик — в своей мастерской и от дворника. Книга, так зря составленная, не внушит уважения к грамоте и не придаст ей серьезного и полезного значения… А к чему, например, послужит для народа знание басни „Демьянова уха“? Она, по содержанию своему, понятна только в литературном и артистическом быту, существования которого народ и не подозревает… Да и что в ней занимательного или поучительного собственно для народа?.. Что за большое зло добродушная назойливость тароватого Демьяна!.. Этого ли народу нужно? Это ли в нем вопиющая отрицательная сторона, которую нужно преследовать сатирическою солью и насмешкою, выраженною в образе?… Подумаешь, что такая „Хрестоматия“ издана не в Петербурге, а где-нибудь в Аркадии — так от нее веет младенческим незнанием жизни, наивными понятиями, буколическим простодушием: так и ждешь, что увидишь на заглавном листке брошюры слова: издание Меналка или Тирсиса …Понятно, что более распространяться о ней логически невозможно, но за всем тем появление ее наталкивает на мысль о книге для народа, которая в настоящее время, более чем когда-либо, оказывается крайне необходимою. |
| Сохранилось непререкаемое свидетельство, что в 1-й половине XV в. у нас, как и в Греции, употреблялись два различных перстосложения: одно для благословения, а другое для крестного знамения, – свидетельство, которое должно иметь полную силу и для последователей СтоГлава. В Степенной книге, пересмотренной и дополненной под непосредственным руководством самого митрополита Макария, и даже по списку ее, писанному еще при его жизни, два раза изложен следующий рассказ. Однажды митрополит Фотий (1410–1431) посетил Симоновскую обитель и, обходя монастырские службы, зашел в пекарню и здесь увидел инока Иону, который незадолго пред тем от многого труда, воздержания и непрестанной молитвы уснул и «десную свою руку на главе своей держаше согбену, яко благословяше ею. Святитель со удивлением зряше на нь, и не повеле никому же разбудити его, и, пророчествуя о нем, глаголаше: «Разумейте, о чада, яко инок сей Иона будет велик святитель во странах Русския земли» и пр., что впоследствии и исполнилось. Почему это митрополит Фотий удивился при виде спавшего Ионы? Почему изрек пророчество, что он будет великим святителем? Потому единственно, что Иона, простой инок, не имевший права благословлять, держал десную руку свою «согбену, яко благословляше ею». Да как же Фотий мог бы узнать по согбению руки Ионы, что он «яко благословляше ею», если бы перстосложение святительское и иерейское для благословения не отличалось тогда от перстосложения всех верующих для крестного знамения, а было одно и то же? В таком случае Фотию при виде спавшего Ионы всего естественнее могло бы прийти на мысль, что, верно, инок как молился пред сном, так и заснул усталый, с тем же молитвенным перстосложением, и не было бы повода ни удивляться, ни предсказывать о будущем святительстве Ионы. Необходимо согласиться, что во дни митрополита Фотия († 1431), который, как известно, пришел к нам из Греции и хорошо знал обычаи православной Церкви, в ней действительно употреблялись два различных перстосложения: одно для благословения, другое для крестного знамения. А вслед за тем необходимо допустить, что одно и то же перстосложение для крестного знамения и благословения, проповедуемое Стоглавом, могло получить свое начало отнюдь не прежде как во 2-й половине XV в., следовательно, уже в обозреваемый нами период нашей церковной жизни. Впрочем, это только общее и далеко не достаточное решение вопроса. Обратимся к подробностям. |
| В.В. Виноградов Аше Аще. От славяно-русского языка демократическими стилями письменной речи был заимствован и обособлен целый ряд грамматических и лексических особенностей, которые в XV–XVIII вв. представляли собою как бы квинтэссенцию литературности для низших социальных слоев города, приобщившихся к книжной культуре. Это – формы аориста и имперфекта со смешением лиц и чисел (особенно часто употреблялись формы на -ше и -ша в значении всех лиц и чисел), деепричастия на -ще и -ше/вше, церковнославянские формы причастий, некоторые синтаксические обороты вроде дательного самостоятельного, наиболее употребительные в церковно-книжной письменности слова и выражения: аще, рече, свеща, трижды и т. п. (Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка//Виноградов. Избр. тр.: История русск. лит. яз., с. 105). См. то же: Основные этапы истории русского языка//Виноградов. Избр. тр.: История русск. лит. яз., с. 34. – Л.А. В XVII в. наблюдается также перераспределение сфер употребления разных синтаксических конструкций в стилях литературного языка. Так, в XVI в. условные предложения с союзом аще применялись в произведениях высокого слога (например, в Степенной книге, в словах митрополита Даниила и др. под.), а условные обороты с союзами будет и коли характеризовали письменность делового характера, юридические и хозяйственные документы. Между тем предложения с союзом если наблюдаются лишь в языке отдельных сочинений, относившихся к историческому и публицистическому жанрам (например, в языке публицистических произведений И. Пересветова). В русском литературном языке XVII в., особенно к концу его, предложения с союзом если получают очень широкое распространение. (Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка//Виноградов. Избр. тр.: История русск. лит. яз., с. 125). Читать далее Источник: История слов : Ок.1500 слов и выражений и более 5000 слов, с ними связ./В. В. Виноградов; Рос. акад. наук. Отд-ние лит. и яз. Науч. совет " Рус. яз. " . Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. - М., 1999. - 1138 с. ISBN 5-88744-033-3 Поделиться ссылкой на выделенное |
| Итак, в центре внимания эстетического сознания первой половины XVI в. стояли многие традиционные вопросы средневековой эстетики, но главное место среди них занимали, пожалуй, проблема выражения истины в фбрмах культуры и искусства и требование ее реализации на практике в форме социальной справедливости- «правды». Глава V. Предчувствие заката. Вторая половина XVI века 1547 год-год венчания на царство Ивана IV-omkpыbaл новый этап в истории России-утверждения огромного единого самодержавного государства, в котором уже начинал реально просматриваться, хотя и в видоизмененной форме, возникший еще в первой половине века теократический идеал «Москвы-третьего Рима». Необходимость организации упорядоченного функционирования этого огромного и очень пестрого во всех отношениях общественного организма привела в середине столетия к созданию развернутой системы унификации и нормативизации культуры, направленной на пропаганду, утверждение и конкретное воплощение идеального средневекового централизованного государства. Эта (система закрепляется в целом ряде монументальных памятников письменности: «Стоглаве», регламентирующем церковную жизнь; «Домострое», дающем систему правил и норм организации домашнего быта, «Великих Минеях-Четьях», определявших и реально содержавших весь круг чтения средневекового человека, расписанный на каждый день года; «Степенной книге» и «Лицевом летописном своде», предлагавших концепцию русской истории, как бы изначально ориентированной на создание вселенского православного единодержавного государства. В этих и в ряде примыкающих к ним грандиозных памятниках русской книжности середины XVI в. хорошо выразилась главная тенденция русской культуры позднего Средневековья – к практически законодательному закреплению средневековой модели культуры во всех ее проявлениях, к ее всеобъемлющей канонизации и нормативизации. Утверждение крепкой централизованной светской и духовной власти в феодальном государстве неумолимо требовало таких мероприятий, но они явились также и следствием глубинных процессов самого культурного развития. |
| 365 , и так называемая Воскресенская летопись, начинающаяся той же летописью и доведённая по одним спискам до 1541г., по другим до 1560г. 366 . Представляется некоторая вероятность усвоять инициативе митрополита Макария Софийский Временник, именно – думать, что он составлен по инициативе Макария, когда тот был архиепископом Новгородским. (Свод надписывается: „Софейскый времянник, еже нарицается летописание русьскых князь” и пр. Если бы он был составлен не по поручению Софийской власти, т. е. архиепископа Новгородского: то с какой стати назывался бы Софийским? Но в 1538г. архиепископом Новгородским был Макарий). (Составлен был в XVI веке и ещё один летописный свод, несколько предупредивший все три указанные выше. Это так названная (от своей небольшой части) Тверская летопись, составленная в 1534г. 367 одним Ростовским книжным человеком, начинающаяся подобно трём предыдущим сводам первоначальной летописью и доведённая до 1499 года). В правление митрополита Макария, по его замышлению и приказанию, был составлен у нас первый опыт настоящего руководства к истории России гражданской и вместе церковной. Это так названная его Степенная книга. В летописях наших, ведущих свой рассказ погодно или год за год и не делающих никакого частнейшего разделения (разбивки) этого последнего. Кроме того, что выставляют годы, читателю нет возможности обозреваться и припоминаться в событиях, так что, прочитав в них погодный рассказ о правлении какого-нибудь князя, он должен для достижения сейчас указанной цели сам составлять себе таблички, росписи событий. Одной из задач своей Степенной книги Макарий и поставляет то, чтобы дать в ней историю России, в которой можно было бы обозреваться и припоминаться: повествование ведётся в ней хронологически, как и в летописях, но каждое событие составляет в ней особую рубрику и книге предпосылается подробное оглавление всех этих рубрик, так что читатель получает в ней руководство к истории, возможно конспективным образом изложенное. В летописях церковная история почти что совершенно отсутствует. |
| Текст «Повести» дошел в 15 списках в составе различных летописей XVI в., в обоих списках августовских ВМЧ и в одном позднем житийном сборнике; особая редакция находится в «Степенной книге» (данные С. А. Морозова см.: Морозов С. А. Повесть о смерти Василия VIU и русские летописи//Теория и практика источниковедения и археографии отечественной истории. М., 1978. С. 61–77). Пять летописей (Воскресенская, Летописец начала царства, Никоновская, Александро-Невская, Царственная книга) содержат вторичные, сокращенные тексты «Повести», другие десять списков сохранили два варианта текста, восходящие к первоначальному виду. Восемь рукописей содержат текст Новгородского летописного свода 1539 г. (далее – НС), составленного в 1542–1548 гг., две рукописи – Софийская II летопись (СИИ) и Постниковский летописец (ПЛ, самая старая рукопись с текстом «Повести», датируется 1550-ми гг.) – содержат текст, несколько отличающийся от НС и, возможно, восходящий к своду 1534 г. А. А. Шахматов (в последнее время – С. А. Морозов) считал текст НС первоначальным, но, по-видимому, оба варианта текста – и НС и СИИ (ПЛ) – восходят к одному общему источнику (точка зрения А. А. Зимина), в каждом из них заметны следы целенаправленной обработки текста. Особенно очевидна «литературность» текста НС: его создатель стремится сгладить элементы непосредственной фиксации речей и действий исторических лиц, присущие начальному авторскому тексту, лучше сохранившемуся в ряде фрагментов CIIu ПЛ. Возможно, эта правка принадлежит не составителю НС, а деятелю профессиональной школы книжников из окружения митрополита Макария, так как именно этот текст был включен Макарием в августовские книги Успенских и Царских Миней, созданных в эти же годы; именно этот текст лег в основу и всех последующих официальных переделок «Повести» в XVI в. «Повесть» публикуется по древнейшему списку НС – по списку конца XVI в.: РНБ, F. IV, 238 (список Дубровского), л. 413–429 (текст издавался: ПСРЛ, т. IV, вып. 3. Л., 1929, с. 552–564); для исправления отдельных чтений используем текст ПЛ (ПСРЛ, т. XXXIV. М., 1978, с. 17–24); все исправления выделяются курсивом. |
| В XVI в. не редкость использование при составлении вопросников других видов текстов: поновлений, поучений, епитимийных правил. Например, один из редакторов, работавший в середине XVI в., не удовлетворился наиболее распространённой редакцией вопросника для священников и создал собственную компиляцию, составив её из первых статей обычного вопросника и поновления. Так появился текст- " гибрид» Св-Вологод. 64 – частью вопросник, частью поновление. 259 Наблюдения над стилистическим единством и отдельными чтениями разных текстов исключительно важны для выяснения происхождения вопросников. Например, при составлении вопросника М-Свир. 91, известного по рукописи XVI в. из Александро-Свирского монастыря, 260 использовались не только статьи из вопросников, но и элементы чина исповеди и поучений. Возможно, чин исповеди, сохранившийся в рукописи Ал.-Св. 91, был составлен с использованием рукописи ХГ в. Чуд. 5, из которой была заимствована последовательность молитв и поучений, включая поучение об исповеди мужчин. 261 Из того же источника, Чуд. 5, составитель взял вопросник для женщин Ж-Чуд. 5, создав на его основе собственный текст Ж-Свир. 91. Вопросник М-Свир. 91 в рукописи Ал.-Св. 91 является непосредственным продолжением поучения, сохранившегося в списке Чуд. 5, так что вслед за общими рассуждениями об исповеди идут вопросы. Один из вопросов мы находим в святительском поучении духовенству и мирянам в августовских Минеях Четьих митрополита Макария. 262 Сходный текст присутствует также в Степенной книге: М-Свир. 91: Ал.-Св. 91, л. 239 об.–240 Минеи Четьи митрополита Макария Степенная книга. Первая степень. Гл. 16 Тако ж и обаянии скотом и о чародействе, и аще мятежник есть, или скоморох, или узолник, или смывая человекы, и в птичь граи веруя, ли птица обавая, таковии за лето испытаниа. Аще самоборец, или пеший уристания творя на позорех, или игрищам стареиша, или свирелец, или смычец, или гуселник, или плясец, или корчемник, да престанет от таковых. ...блудник, обавник, мятежник, чародеи, скоморох, узолиик, смывая человекы, во птичь граи веруя, баснем сказатель, во стречю веруя, во птици и гады загадывая, таковии на лето 263 отлучатся от причастиа... |
| И мы, с своей стороны, вовсе не хотим упрекать знаменитого архипастыря за то, что он пользовался Иоакимовскою летописью и тем самым восполнила, недостающее у Нестора. Для нас лишь странным кажется делаемый им произвольный выбор известий из Иоакима и отсутствие в нем твердой и постоянной веры в авторитета, летописи последнего. А это, как само собою понятно, чуть ли не в корне подрывает ученый кредит самого преосвященного историка при чтении известных мест его Истории 693 . К сожалению, и в отношении пользования другими источниками Евгений является тоже каким-то неопределившимся, загадочным автором. Так, он нередко ссылается на Никоновскую летопись. А между тем в своем «Словаре духовных писателей говорит о ней, что «она имеет также много недостатков и неисправностей, как и прочие русские летописи, из свода коих она составлена (1-е изд., т. 2, стр. 501–505; 2-е изд., т. II, стр. 136), и на первых порах сам же не доверял ей, как и Степенной книге, по вопросу о 1-м русском митрополите. Что это за недостатки и неисправности, как их отличать от исправных и подлинных мест летописи, как, словом, пользоваться летописью, о том наш автор нигде и ничего не говорит. – Или вот еще пример. Преосвященный Евгений любит ссылаться на Степенную книгу, ставя ее иногда (стр. 478 нашего сочинения) на ряду с летописью Нестора и вполне доверяя ее показаниям. А вот что сам он писал по поводу ее графу Д. И. Хвостову, когда тот прислал ему свое сочинение «О знаменитости Переславля Залесского в древние и новые времена (Спб. 1820 г.): Почему вы называете Переславль (стр. 3) чермнороссийским? и на какого Нестора (стр. 2) ссылаетесь Ни в Кенигсбергском, ни в Лаврентьевском Несторе вовсе того нет, что вы ему приписываете о Переславле Залесском, а, напротив, в Кенигсбергском Несторе, на стр. 287, начали сего Переславля обозначено под 1195 г. Ломоносов также не говорит о древнейшем Переславле: а сплела это одно Степенная книга. Вот как привязчива историческая критика!» (Сборник статей Академии Наук, V т., вып. |
| В составе «Хроники» Манассии русский читатель получил и новый вариант рассказа об осаде Трои ахейцами, обычно называемый «Притчей о кралех», многие подробности которой восходят к мифологическим поэмам Овидия, а другие взяты из западной средневековой поэзии и сохраняют дух рыцарской куртуазности. Особое значение в формировании нового исторического стиля на Руси, помимо «Хроники» Манассии, имели биографии сербских «кралей» – Стефана Немани, написанной его сыновьями Стефаном и Савой, и Стефана Лазаревича, написанной Константином Костенческим, а также «Жития и повести кралей Србския поморския земли», сложенные архиепископом Даниилом. Биографии эти были составлены пышно и имели целью приукрасить и возвысить сербскую династию Неманичей, независимость Сербии, прославить воинские доблести сербских «кралей» и их воинов. Это были панегирики сербским властителям, а в их лице и сербскому народу. В бою сербские воины «женяаше (прогонял. – Д. Л.) един тысящю, а два двигнета тмы» (десятки тысяч.– Д. Л.). Сам Стефан Лазаревич именуется «громоименитым царем», смотреть на него было так же трудно, как на солнце, врагам он грозил как «молнийная стрела» и т. д. Стиль этих пышных биографий повлиял и на русские биографии великих князей московских и тверских и продолжал влиять в течение всего XV и XVI веков, отразившись в русской «Степенной книге царского родословия» XVI века. Интерес к всемирной истории был связан со стремлением осмыслить настоящее, найти философское утешение в размышлениях о превратностях судеб царств – даже самых могущественных, обрести надежду на освобождение. Вместе с тем в какой-то мере размышления над превратностями исторических судеб поднимали национальное самосознание, позволяли видеть судьбы Русской земли в перспективе всей мировой истории. Появление историчности сознания – одна из характернейших и существеннейших черт Предвозрождения. Статичность предшествующего мира сменяется динамичностью нового. В домонгольский период время космическое; оно исчисляется по временам года, сменам дня и ночи; оно все повторимо; время – круговорот. В XIV и XV веках появляется сознание неповторимости эпох, событий, личности. Историзм органически связан с открытием ценности отдельной человеческой личности и с особым интересом к историческому прошлому. |
|
|
