| Когда каникулы стали приходить к концу, Петр и Димитрий условились вместе ехать в Киев будто бы для учения, а на самом деле с целью оттуда уйти за границу. Но в это время Петр заболел и не мог уехать вместе с Димитрием. Друг же его отправился в Киев и должен был подготовить там все для их бегства. Когда Петр выздоровел, мать, снарядив его в дорогу, отправилась вместе с ним проводить его до Решетиловки, местечке в 36 верстах от Полтавы. В Решетиловке мать и сын переночевали, и мать еще немного проводила его и остановившись, как бы чувствуя, что сын уходит от нее навсегда и что она никогда уже не увидит его в этой жизни, горько заплакала и еще раз просила не покидать ее, учиться прилежно и каждое лето приезжать в Полтаву, чтобы она могла видаться с ним. Петр, сознавая, что он навсегда расстается с матерью, так же заплакал и упав к ногам ее, просил ее материнского прощения и благословения, многократно со слезами целуя ее руку. Наконец они расстались. Мать вернулась в Полтаву, а Петр отправился в Киев. Он ощущал в себе двойное чувство: с одной стороны, глубокую скорбь о покинутой матери, с другой – радостное сознание своего освобождения от уз мира. Подвигаясь к Киеву, он вдруг к величайшему своему изумлению и испугу увидел перед собой своего друга Димитрия, который возвращался из Киева в Полтаву. Отведя Димитрия в сторону, Петр спросил его, что заставило его возвращаться в Полтаву Димитрий сказал, что, приехав в Киев и прожив там несколько дней, он не знал, что ему делать дальше, и решил вернуться в Полтаву к своему другу. На это Петр сказал ему: «Тебе следовало подождать моего прибытия в Киев, но так как ты этого не сделал, а теперь Господь помог нам встретиться с тобой, то бери поскорее свои вещи и поедем со мной обратно в Киев, чтобы там вместе устроить наше дело». На что Димитрий ответил: «Так как мы находимся недалеко от нашего родного города, то позволь мне съездить туда- проститься с матерью и получить ее последнее благословение. Затем я тотчас же приеду к тебе в Киев и, может быть, даже нагоню тебя в дороге». |
| Кривошей Агап ходил год без шапки и был у всех добрых людей “посмихачем”. В это время он много и горько плакал и имел досуг надуматься, как помочь своей нужде. Сам он уже давно отупел от гонений, но люди наговорили ему, что он мог бы с своим дядьком справиться, только не так просто, через прямоту, а через “полытыку”. И именно через такую политику, тонкую, чтобы шапку купить, а расход на нее не показывать, а так “расписать” те деньги где-нибудь понемножечку, по другим статьям. А ко всему этому на всякий случай, идучи к дяде, взять самое длинное полотенце да в несколько раз обмотать им себе шею, чтобы если Дукач станет драться, то не было бы очень больно. Агап взял себе на ум эту науку, и вот через год, когда дядя погнал его опять в Нежин, он ушел без шапки, а вернулся и с отчетом и с шапкою, которой ни в каких расходах не значилось. Дукач спервоначала этого и не заметил и даже было похвалил племянника, сказав ему: “Треба б тебе побиты, да ни за що”. Но тут бес и дернул Агапа показать дядьку, как несправедлива на свете человеческая правда! Он попробовал, хорошо ли у него намотано на шее длинное полотенце, которое должно было служить для его политических соображений, и, найдя его в добром порядке, молвил дяде: – Эге, дядьку, добре! ни за що биты! Ось така-то правда на свити? – А яка ж правда? – А ось яка правда: выбачайте, дядьку. – И Агап, щелкнув по бумажке, сказал: – нема тут шапки? – Ну, нема, – отвечал Дукач. – А от же и есть шапка, – похвалился Агап и насадил набекрень свою новую франтовскую шапку из решетиловских смушек . Дукач посмотрел и говорит: – Добра шапка. А ну, дай и мени помирять. Надел на себя шапку, подошел к осколку зеркальца, вправленному в досточку, оклеенную яркою пестрою бумажкою, тряхнул седою головой и опять говорит: – А до лиха, бачь и справди така добрая шапка, що хоть бы и мени, то было б добре в ии ходыти. – А ничего соби, добре б було. – И де ты ии, вражий сын, украв? – Що вы, дядьку, на що я буду красты! – отвечал Агап, – нехай от сего Бог бороныть, я зроду не крав. |
| О выставке Экспозиции СМИ Полтавская и Миргородская епархия Полтавская и Миргородская епархия (до ноября 2007 г. — Полтавская и Кременчугская), основана в 1799 г. как Малороссийско-Переяславская с центром в г. Переяславле. Объединяет приходы и монастыри на территории Полтавской области. Кафедральный город — Полтава. Кафедральные соборы — Свято-Макариевский (Полтава), Свято-Успенский (Миргород). 14 ноября 2007 года решением Священного Синода Украинской Православной Церкви Полтавская и Кременчугская епархия была разделена на две епархии: Полтавскую и Миргородскую; Кременчугскую и Хорольскую. В Полтавской епархии после образования Кременчугской епархии остались следующие районы Полтавской области: Великобагачанский, Гадячский, Диканьский, Зеньковский, Карловский, Кобелякский, Котелевский, Машевский, Миргородский, Новосанжарский, Полтавский, Решетиловский, Чутовский, Шишацкий, город Комсомольск. О выставке Экспозиции СМИ © 2011 Патриарший совет по культуре © 2011 Православие.Ru |
| Они оба держались одинаковых мыслей и решили вместе уйти не только из родной Полтавы, но и из пределов отечества. Когда каникулы стали приходить к концу, Петр и Димитрий условились вместе ехать в Киев будто бы для учения, а на самом деле с целью оттуда уйти заграницу. Но в это время Петр заболел и не мог уехать вместе с Димитрием. Друг же его отправился в Киев и должен был подготовить там все для их бегства. Когда Петр выздоровел, мать, снарядив его в дорогу, отправилась вместе с ним проводить его до Решетиловки, местечко в 36 верстах от Полтавы. В Решетиловке мать и сын переночевали, и мать еще немного проводила его и, остановившись, как бы чувствуя, что сын уходит от нее навсегда и что она никогда уже не увидит его в этой жизни, горько заплакала и еще раз просила не покидать ее, учиться прилежно и каждое лето приезжать в Полтаву, чтобы она могла видаться с ним. Петр сознавая, что он навсегда расстается с матерью, так же заплакал и упав к ногам ее просил ее материнского прощения и благословения, многократно со слезами целуя ее руку. Наконец они расстались. Мать вернулась в Полтаву, а Петр отправился в Киев. Он ощущал в себе двойное чувство: с одной стороны глубокую скорбь о покинутой матери, с другой радостное сознание своего освобождения от уз мира. Подвигаясь к Киеву, он вдруг к величайшему своему изумлению и испугу, увидел перед собою своего друга Димитрия, который возвращался из Киева в Полтаву. Отведя Димитрия в сторону, Петр спросил его, что заставило его возвращаться в Полтаву. Димитрий сказал, что, приехав в Киев и прожив там несколько дней, он не знал, что ему делать дальше, и решил вернуться в Полтаву к своему другу. На это Петр сказал ему: " Тебе следовало подождать моего прибытия в Киев, но так как ты этого не сделал, а теперь Господь помог нам встретиться с тобою, то бери поскорее свои вещи и поедем со мною обратно в Киев, чтобы там вместе устроить наше дело " . На что Димитрий ответил: " Так как мы находимся недалеко от нашего родного города, то позволь мне съездить туда — проститься с матерью и получить ее последнее благословение. |
| Полтавская епархия Дата создания: 1799 г. Описание: Полтавская и Миргородская епархия (до ноября 2007 г. — Полтавская и Кременчугская), основана в 1799 г. как Малороссийско-Переяславская с центром в г. Переяславле. Объединяет приходы и монастыри на территории Полтавской области. Кафедральный город — Полтава. Кафедральные соборы — Свято-Макариевский (Полтава), Свято-Успенский (Миргород). 14 ноября 2007 года решением Священного Синода Украинской Православной Церкви Полтавская и Кременчугская епархия была разделена на две епархии: Полтавскую и Миргородскую; Кременчугскую и Хорольскую. В Полтавской епархии после образования Кременчугской епархии остались следующие районы Полтавской области: Великобагачанский, Гадячский, Диканьский, Зеньковский, Карловский, Кобелякский, Котелевский, Машевский, Миргородский, Новосанжарский, Полтавский, Решетиловский, Чутовский, Шишацкий, город Комсомольск. Епархиальные отделы: Статистика (на 2005 год — до разделения епархии): 358 приходов; 231 священнослужитель (214 священников, 17 диаконов). Действующие монастыри: Учебные заведения: Страна: Украина Город: Полтава Адрес: 36039, ул. Р. Люксембург, 62а Телефон: +380 532 59 59 91 (приемная), 59 57 61 (канцелярия), 59 57 63 (секретарь) Факс: +380 532 59 57 62 Web-caйm: www.pravoslavie.poltava.ua E-mail: pravpoltava@ukr.net Руководитель: Филипп, митрополит Полтавский и Миргородский (Осадченко Роман Альбертович) Викарный архиерей: Вениамин, архиепископ Новосанжарский, викарий Полтавской епархии (Погребной Владимир Валентинович) Календарь ← 9 апреля 2024 г. (27 марта ст.ст.) вторник 31 березня 2024 р. 16 2023 р. |
| После сего Вакула вошел в сени, зарылся в сено и проспал до обеда. Проснувшись, он испугался, когда увидел, что солнце уже высоко: «Я проспал заутреню и обедню!» Тут благочестивый кузнец погрузился в уныние, рассуждая, что это, верно, Бог нарочно, в наказание за грешное его намерение погубить свою душу, наслал сон, который не дал даже ему побывать в такой торжественный праздник в церкви. Но, однако ж, успокоив себя тем, что в следующую неделю исповедается в этом попу и с сегодняшнего же дня начнет бить по пятидесяти поклонов через весь год, заглянул он в хату: но в ней не было никого. Видно, Солоха еще не возвращалась. Бережно вынул он из пазухи башмаки и снова изумился дорогой работе и чудному происшествию минувшей ночи; умылся, оделся как можно лучше, надел то самое платье, которое достал от запорожцев, вынул из сундука новую шапку решетиловских смушек с синим верхом, которой не надевал еще ни разу с того времени, как купил ее еще в бытность в Полтаве; вынул также новый всех цветов пояс; положил все это вместе с нагайкою в платок и отправился прямо к Чубу. Чуб выпучил глаза, когда вошел к нему кузнец, и не знал, чему дивиться: тому ли, что кузнец воскрес, тому ли, что кузнец смел к нему прийти, или тому, что он нарядился таким щеголем и запорожцем. Но еще больше изумился он, когда Вакула развязал платок и положил перед ним новехонькую шапку и пояс, какого не видано было на селе, а сам повалился ему в ноги и проговорил умоляющим голосом: — Помилуй, батько! не гневись! вот тебе и нагайка: бей, сколько душа пожелает. Отдаюсь сам, во всем каюсь; бей, да не гневись только! ты ж когда-то братался с покойным батьком, вместе хлеб-соль ели и магарыч пили. Чуб не без тайного удовольствия видел, как кузнец, который никому на селе в ус не дул, сгибал в руке пятаки и подковы, как гречневые блины, тот самый кузнец лежал у ног его. Чтоб еще больше не уронить себя, Чуб взял нагайку и ударил его три раза по спине. — Ну, будет с тебя, вставай! старых людей всегда слушай! Забудем все, что было меж нами! ну, теперь говори, чего тебе хочется? — Отдай, батько, за меня Оксану! Чуб немного подумал, поглядел на шапку и пояс: шапка была чудная, пояс также не уступал ей; вспомнил о вероломной Солохе и сказал решительно: — Добре! присылай сватов! — Ай! — вскрикнула Оксана, переступив через порог и увидев кузнеца, и вперила с изумлением и радостью в него очи. |
| С О. В. приходим в дом, как евреи все повыскочили снизу, кричат, галдят по-своему, дети визжат, толкают меня, евреи кричат наш дом, еврей наш с тем продал, чтоб не было москоб, прочь отсюда. Пошла в дом к банкиру, говорю, не пускают меня евреи, приходит сам с своим маклером Соломоном, сказали, что их всех вышлют из дому, притихли, но я чувствовала, что они всю злобу затаили против меня. Банкир при О. В. и Соломоне, собрал всех и говорит О. В. ставит за старшую Ксению. Что вам нужно обращайтесь к ней, ни меня, ни О. В. не беспокойте. Более полутора лет прошло тихо, конечно я хлопотала, чтоб русские были, а евреев всех прочь, О. В. говорит, поступайте, как знаете, я ничего не могу сделать, они два раза покушались меня убить, один раз идя в дом, с террасы еврей бросил большой камень на голову О. В., камилавка помешала, скользнул камень, в другой раз еврей старался камнем в висок попасть, но в щеку попал, долго болела щека, до крови ранил. Я обратилась к банкиру, но он и слышать не хотел их выводить, обратилась к немецкому консулу, сколько раз была я не могу без паши ничего сделать; 2 раза была у паши, он обещал их вывести и вскорости их вывел, когда же евреи это узнали, от всенощной иду домой, это было 24 января 1889 года, два еврея переодетые в арабов, у самых наших ворот, прежде ворота были с их двора, ударяют меня по голове оба раза тупым орудием; но так сильно, что как теперь помню, искры из глаз посыпались, я упала, а они продолжали удары наносить по голове, у нас во дворе была большая собака, не догадались её затворить, она выскочила в ворота, бросилась на них, они бежали, и я спасена от убийства. Пошла к О. В., а евреи и все затворились, прошу проводить меня на постройку, никто нейдёт, прошу стакан воды, не дают; спустя немного время, приходит портарь еврей, нарочно уходил, взяла его проводить меня к О. В.; приходим, О. В.; очень перепугался, посылает к консулу, от консула в больницу, когда стали промывать голову, доктор Решетилло, какому вы Богу молилась, что вы спасены, только на булавочную головку от темя, знак остался, ямка, вдолблённая в череп, об этом есть и протокол в консульстве. |
| Чтобы не кормить даром племянника, Дукач с первого же года стал посылать его со своими чумаками в Одессу. И когда Агап один раз, возвратясь домой, сдал дяде отчет и показал расход на новую шапку, Дукач осердился, что тот смел самовольно сделать такую покупку, и так жестоко побил парня по шее, что она у него очень долго болела и потом навсегда немножко скособочилась; а шапку Дукач отобрал и повесил на гвоздь, пока ее моль съест. Кривошей Агап ходил год без шапки и был у всех добрых людей «посмихачем». В это время он много и горько плакал и имел досуг надуматься, как помочь своей нужде. Сам он уже давно отупел от гонений, но люди наговорили ему, что он мог бы с своим дядьком справиться, только не так просто, через прямоту, а через «полытыку». И именно через такую политику, тонкую, чтобы шапку купить, а расход на нее не показывать, а так «расписать» те деньги где-нибудь понемножечку, по другим статьям. А ко всему этому на всякий случай, идучи к дяде, взять самое длинное полотенце да в несколько раз обмотать им себе шею, чтобы если Дукач станет драться, то не было бы очень больно. Агап взял себе на ум эту науку, и вот через год, когда дядя погнал его опять в Нежин, он ушел без шапки, а вернулся и с отчетом и с шапкою, которой ни в каких расходах не значилось. Дукач спервоначала этого и не заметил и даже было похвалил племянника, сказав ему: «Треба б тебе побиты, да ни за що». Но тут бес и дернул Агапа показать дядьку, как несправедлива на свете человеческая правда! Он попробовал, хорошо ли у него намотано на шее длинное полотенце, которое должно было служить для его политических соображений, и, найдя его в добром порядке, молвил дяде: – Эге, дядьку, добре! ни за що биты! Ось така-то правда на свити? – А яка ж правда? – А ось яка правда: выбачайте, дядьку. – И Агап, щелкнув по бумажке, сказал: – Нема тут шапки? – Ну, нема, – отвечал Дукач. – А от же и есть шапка, – похвалился Агап и насадил набекрень свою новую франтовскую шапку из решетиловских смушек. Дукач посмотрел и говорит: – Добра шапка. |
| Муж же тот, встав после своей молитвы, сказал диакону: – Брат, войди внутрь церкви без страха и посмотри на левый лик стоящих священников: не узнаешь ли ты того священника, с которым имел вражду? Диакон, с трепетом вошедши и приблизившись к Божьему человеку, посмотрел на левый лик и не нашел искомого священника. Ангеловидный муж повелел диакону рассмотреть также и правый лик священников. Диакон, посмотрев, увидел того священника, с которым имел вражду, и указал на него Божьему человеку. Он же сказал диакону: – Иди, скажи священнику, которого узнал: Никита хартуларий стоит снаружи храма и зовет тебя, чтобы ты пришел к нему! Диакон пошел по приказанию, взял священника за правую руку и привел к Божьему человеку, который в то время уже вышел из церкви. Кротко он посмотрел на священника и тихим голосом сказал: – Отче пресвитер, побеседуй с братом твоим прекратите вражду, какую имеете между собою. Тотчас священник и диакон стали друг против друга на колени и после продолжительных приветствий прекратили вражду. Священник после прощения вошел в церковь и стал на свое место, а Никита, человек Божий, на пороге церковном сделал поклон, и тотчас двери церковные затворились. Затем, вместе с диаконом пошел он в обратный путь. Прошедши некоторую часть пути, блаженный Никита сказал диакону: – Брат Созонт, спаси душу свою для себя и для моей пользы; отцу же, пославшему тебя, скажи, что чистота его святых молитв и упование на Бога могут и мертвых воздвигнуть! Сказав сие, блаженный исчез из глаз диакона. Сей же, поклонившись на том месте, где стояли ноги сего дивного мужа, пошел к старцу – духовному отцу своему – со страхом и радостью, славя и благодаря Бога за то, что Он сподобил его дивным и чудесным образом примириться с умершим священником, по молитвам тайного раба Божия Никиты хартулария, столь угодившего Богу среди народа и мирских смятений. 5677 Хартулариями назывались в греческой церкви письмоводители при должностных лицах церкви. – Жизнь и подвиги блж. Никиты, тайного угодника Божия, относятся к XII столетию. |
| – Мутят, как воду в сажалке весной, – пыхнул с чурбачка Малоземов. У него уж зубов иных не было, в разговоре слышалось, а седыми усами прикрыто было беззубье. – Разворужился народ, – молвил Созонт от шкафа. Созонт и Евдоким были земляки. Как и многие петербургские рабочие, не переписанные в мещан, они писались в виде на жительство и при каждой регистрации или полицейском обходе повторяли вслух, напоминали сами себе: крестьянин Новгородской губернии, Старо-Русского уезда, Залучской или Губинской волости, – хотя на Обуховском заводе без перерыву работали: Созонт – уже двадцать лет, а Евдоким – двадцать пять. Как земляки, они и на заводе землячествовали, и семьями были сойдены, и когда говорили “у нас " “ – то и через двадцать лет это не завод был, а – места родные, где семеро речек у них и все Робьи, и куда Евдоким полагал перед смертью добраться, чтобы похорониться там. На петербургском кладбище ни за что не хотел. А разговор между тем погуживал, и опять всегдашний, вечный и бесконечный – о ценах. Привыкнув к многолетней неподвижности российских цен, как если б влеплены они были в сам товар, в само существо вещи, – русские люди только обомлевали от несусветного военного роста цен. Как ребёнок, учащийся говорить, старательно пытается снова и снова выговорить неподдатное, удивительное слово, так и эти простые люди снова и снова выговаривали и друг на друга смотрели, проверяли: да так ли? да может ли это быть? Хлеб из четырёх копеек фунт да шесть – это как будто сама земля зашаталась. Чай! – уже по-прежнему не попьёшь. (Селёдка была четыре копейки фунт, а теперь 30! Да обутку-одёжку возьмите! Калоши были рубь тридцать, а теперь нате, четыре с полтиной. А чем отапливаться? – эт на конец войны не отложишь: дрова (берёзовые были семь с полтиной сажень – я теперь уж за двадцать. И неудержимый осатанелый этот рост день ото дня следя – как иначе им истолковать, чем чей-то злою жадной рукой, которая эти деньги себе загребает: ничем другим нельзя объяснить, почему предметы перестали стоить свои, извечные цены? Кто-то невидимый, злой, заговорный – обогащается за счёт простого люду: они там, наверху, все сговоренные. Почему товаров нет? Прячут, набирают деньги на наших слезах, жиреют в укрыве. И руками их не цапнешь, не знаешь, где они. И в екипаже едут – не дотянешься. |
|
|
