| Писания были лучшим антидотом против мечтательных гностических систем, для опровержения которых необходимо было указать всю произвольность их построений и отсутствие данных в пользу их в Св. Писании. Его нравственный ригоризм был здоровым средством против начинающегося упадка христианских нравов и понижения идеалов апостольского века. Его смелое отношение к латинскому языку обогатило его словами, необходимыми для выражения христианских понятий, и положило начало образованию латинского богословского языка. И. Попов Корсунский И.Η. К истории изучения греческого языка и его словесности в Московской Духовной Академии: [Наиболее выдающиеся труды и труженики в области изучения этого предмета]//Богословский вестник 1893. Т. 4. 12. С. 447–480 (2-я пагин.). (Окончание.) —447— Если архимандрит Поликарп был в Московской Духовной Академии представителем преданий С.-Петербургской Духовной Академии, из которой, при открытии первой, поступили на службу академическую бакалаврами еще восемь человек, впрочем выбывшие из Московской Академии до поступления в нее ректором отца Поликарпа: то Петр Спиридонович Делицын, природный москвич, был, вместе с некоторыми другими членами академической братии, звеном, связывавшим Московскую Духовную Академию с другой ее предшественницей Московской Славяно-греко-латинской Академией и хранителем преданий последней среди питомцев первой. Родился Петр Спиридонович 16 июня 1795 года. Его родитель, воспитанник Троицкой Лаврской Семинарии, был Московским священником и сына своего Петра, на 9-м году возраста его, записал в Московскую Славяно-греко-латинскую Академию в 1804 году при ректоре ее, архимандрите Моисее 1990 . И в этой старой Академии П.С. Делицын учился превосходно; а в 1814 году, по успешном окончании в ней курса наук, поступил в студенты только что открытой тогда Московской Духовной Академии, в которой все четыре года учился также с отличным успехом, при —448— выпуске (в 1818 году) обнаружив этот успех пред лицом ревизора, ректора С.-Петербургской Духовной Академии, епископа. |
| Вера Ломоносова, часто спасавшая его в жизни, выросла под впечатлениями детства. Это была крепкая вера моряка, у которого, посреди грозящих отвсюду опасностей, ничего не остается, кроме этой веры. Горячая молитва и уверенность в близкую помощь Божию составляли религиозное чувство Ломоносова. «Я полагаюсь – писал Ломоносов И. И. Шувалову в 1761 г. – на помощь Всевышняго, Который был мне в жизнь защитник, и никогда не оставил, когда я пролил пред Ним слезы в моей справедливости 20 ». Знание церковно-славянского языка, которое Ломоносов приумножил в бытность свою в московской славяно-греко-латинской академии, отразилось впоследствии в его филологических трудах. В сочинении «О пользе книг церковных в российском языке» Ломоносов, советуя всем любителям отечественного слова с прилежанием читать церковные книги, прямо ссылается на собственный опытъ 21 . Наконец, на родине-же нашел Ломоносов первые учебные пособия. То были грамматика Мелетия Смотритского и арифметика Магницкого 22 . Изображая необычайность судьбы Ломоносова отрока и юноши, Пекарский говорит: «теже самые книги, которые он называл «вратами своей учености», даже эти книги,как будто не случайно попались в руки Ломоносова: и граматика Смотритского, и арифметика Магницкого были самыми крупными и едва не единственными представителями книжной мудрости в до-петровской Руси. Обе они суть наследия польской схоластики, которая стала было пользоваться у нас правом господства чрез представителей киевской учености, находивших себе приют в гостеприимной Москве» 23 . Арифметика Магницкаго – болъшой том в несколько сот страниц – представляег род энциклопедии, и заменяла собою и геометрию, и физику, и географию 24 . Если Ломоносов-юноша без учителя еще и не мог понять всего написанного в этих книгах, за то «по крайней мере с тех пор возимел уже он некоторое понятие о правилах 25 ». Славянская грамматика Смотритского, малодоступная Ломоносову-юноше и благодаря польско-русскому языку, коим написана, была весьма полезна ему своим содержанием и оказала огромное влияние на русскую грамматику Ломоносова 26 . |
| После к этим двум книгам присоединилась еще псалтирь, переложенная в стихи Симеоном Полоцким . Ломоносов зачитывался ею, учил ее наизусть, вникал в каждое ее слово и выражение. По свидетельству Новикова, написавшего биографию Ломоносова чрез семь лет после его смерти псалтирь Симеона Полоцкого возбудила в Ломоносове необычайную страсть к стихотворству, которая в свою очередь была главнейшею причиною удаления его из дома отца в Москву 27 . И конечно, эти три книги: псалтирь, грамматика и арифметика играли не последнюю роль в его решении уйти в Москву из родительского дома. С тех пор как приобрел он эти книги и все более и более вчитывался в них, Москва, к которой издавна тянуло как к своему духовному средоточию, о которой, конечно, не мало слышал он рассказов от живавших в ней своих земляков, все более и более занимала его помыслы. Благодаря этим книгам, он и в Москву шел не безцельно. «Жажда знаний, смутное чувство славы, гордые мечты не только сравниться с премудрыми мужами,добре тлинским книгам изученными, по выражению но и далеко оставить их за собою, твердое упование на Бога и несомненная уверенность, что «Бог все за труды нам платит, все трудами от него приобрести возможно» – вот, кажется, говорит проф. Ламанский, чувства и представления, волновавшие и наполнявшие ум и сердце Ломоносова, когда он оставлял свою родину. Этим отважным и смелым надеждам и мечтам он нашел впоследствии выражение: Владеет наших дней Всевышний сам пределом, Но славу каждому в свою он отдал власть. Коль близко ходит рок при робком, и при смелом, То лучше мне избрать себе похвальну часть. Какая польза тем, что в старости глубокой и в тьме безславия кончают долгий век? Добротами всходить наверх хвалы высокой и славно умереть родился человек. (Там. и Сел.) 28 ». Глава II 1731-й год, год поступления Ломоносова в московскую славяно-греко-латинскую академию, был сорок пятым годом со времени ее открытия и тридцатым от первого ее преобразования. Первые пятнадцать лет (1685–1700) составляют отдельнный период в жизни только что народившегося учебного учреждения, характеризующийся преобладанием греческого образования и неполнотою круга наук, тогда преподававшихся. |
| Чему же и как тогда учили? В фаре учили читать и писать по латыни 37 . В инфиме преподавались первые грамматические правила славяно- русского и латинского языков. В грамматике обращалось преимущественное внимание на изучение грамматических правил латинского языка до синтаксиса и оканчивалось изучение славянской грамматики 38 . Кроме того, здесь же учили географии, истории и начинали преподавание учения катихизического и арифметики. С этого класса ученику вменялось в непременную обязанность говорить по латыни, особенно в школе. В синтаксиме читали синтаксис латинский и оканчивали преподавание краткого катихизиса. истории, географии и арифметики. Особенное внимание в этом классе обращалось на изучение т. н. красноречивого синтаксиса (syntaxis figurata, ornate), по которому ученики синтаксимы должны были говорить и составлять задачи на латинском языке нетолько грамматически правильно, но и красноречиво. – Много предметов преподавалось в четырех низших классах московской академии, но главным из них считался, как и в киевской, латинский язык. То был язык науки во всех тогдашних европейских училищах. Без этого языка нельзя было приобрести название образованного человека. С 30-х годов столетия в киевской академии принята латинская грамматика Эммануэля Альвара «De institutione grammatica libri III» 39 и киевские наставники, конечно, не замедлили ввести ее и в московскую академию, в которой она, впрочем, и прежде обращалась, как видно из описи книг Симеона Полоцкого и Сильвестра Медведева, поступивших в 1689 г. в распоряжение академии. Между другими книгами в этой описи значится: «23 книги Алваров» 40 . Это руководство в педагогическом отношении считается теперь крайне неудовлетворительным: оно растянуто, а по местам, написанное стихами, крайне трудно для понимания и изучения. Киевские наставники и у себя в Киеве, и в московской академии старались упростить его, выдавая по грамматике рукописныя лекции и правила 41 . Соответственно важности латинскаго языка, и отчета в заданном уроке требовали гораздо строже, чем по другим предметам. |
| При Петре I возобладало западное направление, развитое Феофаном Прокоповичем (1681—1736), знаменитым проповедником и государственным деятелем. Несмотря на приобретение богословского, философского и литературного образования в Риме,Прокопович выступил противником всего католического, больше склоняясь в сторону протестантской науки и образования. В частности, его сочинения замечательны для своего времени ясностью изложения и отсутствием схоластических приемов . В дальнейшем большой вклад в развитие богословского образования и расширения преподавания классических языков внес митрополит Платон (Левшин, 1737—1812), выпускник Славяно-греко-латинской академии (преобразованной в 1814 г. в академию Троице-Сергиевой лавры, теперь МДА). Несомненно, что изучение древних языков уже на первом этапе своего становления, в конце XVII — начале XVIII вв., имело много достоинств. В частности, его трехчастная схема, как видно из учебного плана, предусмотренного Духовным регламентом(от предварительных занятий грамматикой к философии и богословию), кажется принципиально правильной, потому что от любви к слову через любовь к мудрости она вела к источнику всякой мудрости – Богу. По Духовному регламентуФеофана Прокоповича (1720) виден общий план образования, в большей или меньшей степени реализованный в духовных учебных заведениях XVIII в. Этот план включает восемь ступеней, каждая из которых имела свое название: 1. Фара – здесь учили читать и писать по латыни. 2. Инфима включала овладение первыми грамматическими правилами славяно-русского и латинского языка. 3. Грамматика – первая часть латинской грамматики (морфология) и вся славянская грамматика изучались вместе с географией и историей. 4. Синтаксима имела основой изучение латинского языка. Здесь начинали заниматься переводами Цицерона, Горация и других классических авторов. На этой ступени вводилось обучение катехизису и арифметике, а также продолжались занятия географией и историей. 5. Пиитика вводила русское и латинское «стихотворное учение» и практические упражнения в нем. |
| Но если мы с помощью наших ученых находим в Москве с самого начала первой половины XVII века довольное количество и учителей, и школ, зато мы, несмотря на все розыски, вовсе не находим тех школяров, которые бы учились в четырех указанных московских греко-латинских школах, которые бы чем-нибудь заявили потом о себе, оставили хотя бы какой-нибудь след своего обучения в этих школах. Что потребность учиться у русских того времени существовала и что некоторые из них действительно не прочь были поучиться, на это есть указания. Некто Степан Олябьев в 1650 году заявлял, что он хотел было учиться по-латыни у Арсения Грека, но когда того сослали на Соловки, то он перестал учиться и азбуку изодрал. Ордин-Нащокин, желая дать сыну образование, окружил его пленными поляками. Матвеев пригласил к себе известного переводчика Спафария, который и учил его сына «по-гречески и по-латыни литерам малой части». В Пустозерске при сыне Матвеева был учитель «из меньшаго польскаго шляхетства, Иван Лаврентьев сын Поборский» 2 . У полковника Перекрестова был учитель его детей Иван Богдановский 3 . Архиепископ Рязанский Иларион учился по-гречески у иверского архимандрита грека Дионисия 4 . Певчий Лаврентий отдан был своим отцом учиться по-латыни у Сильвестра Медведева 5 . Полоцкий, по прибытии своем в Москву, давал частные уроки латинского языка по Альвару 6 . По заявлению известного книжного справщика инока Евфимия, появление неправославных мнений у некоторых русских второй половины XVII века объясняется между прочим и тем, что наша тогдашняя знать в видах дать детям образование стала держать у себя домашних иностранных учителей 7 . Но этого мало. В видах получить образование русские юноши ездили учиться в польские и киевские школы. Сын русского варшавского резидента Тяпкина в особой речи благодарил короля Польского за его «государское жалованье, за хлеб и соль и за науку школьную, которую употреблял, будучи в его государстве» 8 . Патриарх Иоаким появление у нас латинских воззрений на время пресуществления Святых Даров объясняет таким образом: «Юноши неции, – говорит он, – из царствующего града Москвы восхотеша отъити в Полское кралевство, ради учения латинскаго, иже отшедше и учащеса в латинских училищах», заразились там латинскими воззрениями, которые потом и перенесли на Русь 9 . |
| В ответной грамоте государя к киевскому митрополиту, извещающей его о прибытии в Москву и оставлении здесь Арсения и Епифания, говорится: «Писал еси к нам, великому государю, к нашему царскому величеству, с киевским старцем Феодосией и прислал с ним для переводу греческих книг на словенский язык, киевских же старцев Арсения да Епифания» 17 . Очевидно, киевляне вызывались государем в Москву не «для риторского учения», не для основания здесь школы и учительства в ней, а для перевода на славянский язык греческих и латинских книг вообще, и точнее: «для справки Библеи греческие на словенскую речь»; вызывались они потому, что «еллинскому языку навычны и с еллинскаго языку на словенскую речь перевести умеют и латинскую речь достаточно знают». Вызванные в Москву для книжных переводов киевляне в Москве и занимались именно тем, для чего они были вызваны, т.е. книжными переводами, а не учительством в какой-либо школе. Все остававшиеся в Москве на государево имя иностранцы получали за свою службу государю определенное жалованье, назначаемое на год. Каждый год они обыкновенно обращались к государю с челобитной, чтобы он приказал выдать назначенное им жалованье или содержание. Вызванные в Москву для книжных переводов киевляне тоже обращались к царю с челобитными о жаловании, причем иногда указывали и на то, в чем состоит их служба государю, за которую они получают царское жалованье. В 1652 году киевлянин Арсений заявляет в челобитной государю, что «по государеву указу поставлен он в Китае на греческое подворье для перевода греческих книг, но так как в ту же келью поставлены теперь иные старцы и ему переводить книги стало нельзя, то он и просит государя дать ему другую келью». В 1655 году Дамаскин Птицкий заявляет царю в челобитной, что он по указу государя приехал в Москву «для переводу латинских и греческих тип и за тое работишку пожаловал ты меня, государь, поденным кормом по пяти алтын на день». Сохранились за разные годы челобитные к государю о жаловании и от Епифания Славинецкого. |
| Во-вторых, в 1586 году Собор восточных патриархов дал благословение и повелел славянам учиться греческому языку, «и того ради напечаташася во Лвове-граде грамматики греко-славянския». В-третьих, в соборной грамоте патриарха Иеремии об учреждении патриаршества в Москве повелевается Московскому патриарху «быти с Иеремиею во всем согласну и купночинну; согласие же и купночинность инако како не имать быти, точию от учения греческаго купно и славенскаго». В-четвертых, «во днех благочестивейшаго государя, царя и великаго князя Алексия Михаиловича всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца, священный Всероссийский Собор о исправлении (книг?) написаша, яко тщася всеми силами и от души прилежным попечением святейший Никон патриарх исправити совершенно. Но двое не допусти ему совершенная книг исправления: едино, яко скудно зело преводчиков искусных в языце гречестем, аще и обретахуся неции знающе отчасти диалекта греческаго, но учением точию грамматики. К сему не быша лексиконы греческия и славянския, того ради в преводех погрешаху. Инии же преводиша с греческа на латинский язык, с латинска же на славенский прелагаша, и того ради быша в речениих от греческа чрез латинский на славенский язык погрешения. Яко и мудрый в греческом и латинском диалектех Максим монах грек сперва латинскою беседою сказываше толмачом (зане не изучися еще совершенно языку славенску), толмачи же с латинска сказываху славенски, и того ради в его первых преводех быша некая погрешения, за яже истязание и томление терпяше Максим. Потом (глаголет Собор), Богу благоволившу, изучится народ российский художеству грамматики, риторики и прочих по-гречески и славенски, и егда лексиконы грекославенския (яже уже и начашася) и оттуду известно познается российскому народу греческий диалект, тогда совершенно да исправится. Отвсюду, – заключает автор, – благословение дадеся, явлено и от Бога и архиереев, еже учитися славяном по-гречески». Затем автор указывает на тот вред, какой происходит и может впредь произойти для русских от изучения латинского языка. |
| Сказанного достаточно, чтобы видеть, насколько ценный вклад внесен А. В. Горским в область славяно-русской историко-филологической науки и духовной литературы. Да послужит моя краткая речь благодарною данью незабвенной памяти прот. А. В. Горского. 17 октября 1900 г. 2 Разумеется торжество открытия югославянского университета в Загребе (Agram) у хорватов в 1871 г. 3 И я счастлив, что прот. А. В. Горский успел лично благословить начало моей преподавательской деятельности. 5 Перечень печатных трудов А. В. Горского в „Истории моск. дух. академии до её преобразования (1814–1870). С. Смирнова . М. 1879, стр. 124–127. Кроме массы напечатанных сочинений, остались обширные труды его в рукописях. Таковы в особенности лекции его по церковной истории общей и русской и по догматическому богословию. После его смерти изданы академические лекции по истории евангельской и церкви апостольской. Дневник и несколько церковных поучений. 6 Другие латинские же источники: известия о Кирилле философ Анастасия библиотекаря, записка неизвестного автора об обращении баварцев и хорутан к христианству и папские буллы. 7 Бог . Вестн. 1895, июнь и окт. (отд. оттиски: „Слова ректора моск. дух. академии прот. А. В. Горского, Серг. Посад, 1895“, стр. 83–97). Извлечения из этих двух поучений были ранее нами напечатаны в „Славянском Обозрении“, 1892, окт., в статье: „Прот. А. В. Горский“. 8 В майск. кн. Бог . Вестн. 1895 г. напечатано слово А. В. произнесенное в 1872 г. в академическом храме в неделю о расслабленном, при совершении литургии на греческом языке (отд. оттиск, стр. 73–82). Предмет слова – начало и образование первой церкви из эллинов. О греко-болгарском церковном споре здесь не упоминается. 11 О степени участия того и другого в труде описания см. в „Истории моск. дух. академии“ С. Смирнова . М. 1879, стр. 491–495. – В 1863 г. прот. А. В. Горский, уже ректор академии, был уволен от .занятий по описанию рукописей. К. И. Невоструев один нродолжал этот труд; но в 1872 г. он скончался, издавши в 1869 г. один том, содержащий 1-ю часть 3-го отдела рукописей, именно: Книги богослужебные. В продолжение последних тридцати лет труд этот вперед нимало не подвинулся. |
| «В комнатах, – пишет он, – мы, студенты, помещались по 8 и 10. Рекреационных зал и отдельных комнат для занятий не было ни у нас ни у студентов старших. Те и другие, где спали, тут и занимались, на общем столе; тут же в свободное от занятий время и отдыхали. Кроме сего недостатка, который впоследствии устранен, и кроме физического кабинета, который тоже устроен после 435 , все прочие принадлежности казенно-учебного заведения новооткрытая Моск. Академия имела вполне и в довольно надлежащим виде» 436 . Так, библиотека немедленно составлялась и была составлена из книг, принадлежащих библиотекам – прежней славяно-греко-латинск. академии, бывшей Троицкой-Платоновой семинарии и другим, и судя по этому могла быть вполне удовлетворительна. Для приведения ее в надлежащий порядок был назначен особый библиотекарь 437 и в помощь ему были даны 2 студента 438 . Больница устроена была отдельно от Академии в саду, деревянная, довольно просторная и удобная; имела 8 кроватей, но могла вмещать до 15. При больнице были штаб-лекарь 439 , фельдшер, трое служителей и достаточная аптека с надписью: «Врачу исцелися сам...» 440 и т. д. При Академии, кроме шести профессоров и 6 бакалавров и упомянутых лиц, находился целый штат служащих: члены совета 441 , помощник инспектора 442 , секретарь 443 , два письмоводителя 444 , эконом 445 и т. д. Таковы были труды Филарета по распределению и устройству академических зданий, равно как и по приисканию необходимых и полезных деятелей для Академии. Теперь посмотрим, к каким мерам и средствам прибегал он, чтобы поставить Академию на высоту ее назначения. Такими средствами являлись, по его мнению, во-1-х, правильная постановка и надлежащее направление чисто академического, т.е. образовательного дела; во-2-х, должное направление религиозно-нравственного поведения учащихся. Поступая в Академию, Филарет находился «под впечатлением той разрозненности или борьбы наук, какая существовала между науками чисто богословскими и философскими в Академии Петербургской. Сознавая же теперь, что в Академии первое место должно принадлежать наукам богословским, а все другие науки должны иметь второстепенное значение 446 и должны служить только лишь вспомогательным средством богословию; видя к тому же надвигающуюся грозу со стороны мистицизма, пришедшего из семинарии вместе с первыми воспитанниками Академии, он всячески старался пресечь сразу его корни и не давал воспитанникам увлекаться одними лишь философскими тенденциями. |
|
|
