| Совсем другое представлял из себя Симеон Полоцкий . По отзыву Патриарха Иоакима, этот поборник «латинских силлогизмов» «книги латинские только чтяше, греческих же книг чтению не бяше искусен; того ради мудрствоваше латинская новомышления права быти». Такой взгляд современников на Полоцкого, действительно, находил некоторое подтверждение в его сочинениях. Так, например, цитируя Св. Писание, он отдавал предпочтение иеронимову переводу Библии пред переводом 70-ти; признавал латинский, так называемый апостольский, Символ веры ; делал ссылки на западных, а не на восточных отцов, учителей и писателей церковных и т.п. По словам того же Патриарха Иоакима, «Венец веры» Полоцкий сплел «не из прекрасных цветов богоносных отец словес, но из бодливого терния на Западе прозябшего новшества, от вымышлений Скотовых, Ансельмовых и тем подобных еретических блядословий». Преклонение Полоцкого пред всем латинским, по мнению современников, объяснялось тем, что он получил латинское образование, знал только латинский язык, читал только латинские книги. «У иезуитов кому учившуся, говорит современник, – наипаче только латински без греческого, невозможну быти православну весма, восточные церкви истинному сыну». Таким образом, Симеон Полоцкий , в глазах русских, был таким же типичным представителем латинского учения, каким Епифаний был для учения греческого. Однако, благодаря такту и сдержанности Полоцкого, с одной стороны, и кротости и миролюбию Славинецкого с другой, разница направлений никогда не доходила до открытой вражды между этими учеными. Не то было с их учениками, не обладавшими ни тактом, ни сдержанностью своих учителей. Для характеристики инока Евфимия и Сильвестра Медведева достаточно сказать, что каждый из них довел до крайности направление своего учителя. «Если Епифаний, по учености, был грек по преимуществу, то Евфимий стал греком исключительно; если Епифаний не много был расположен к латинянам и их учености, то ученик его стал всеми своими симпатиями против латинского мира... То же нужно сказать и о Сильвестре Медведеве. Медведев забыл, что учитель его уважал ученых греков и сам знал по-гречески, – он знал только по-латински и любил только латинских ученых. Где Симеон был еще довольно сдержан, осторожен и, по возможности, осмотрителен, там ученик его не наблюдал никакой сдержанности и осторожности. Медведев прямо и явно высказывал то, что учитель его говорил только между немногими или записывал в кабинете» 25 . Разумеется, между Евтихием и Медведевым уже не могло быть таких же мирных отношений, какие были между их учителями. Вдавшись в крайности, они окончательно разошлись между собой. |
| В этом отношении они так же проявили не менее замечательные и настойчивые усилия, – и мы видели, что Симеону Полоцкому , широко заявившему свое западническое направление в многочисленных литературных произведениях, пришлось почти исключительно принимать на себя их основательные и строгие обвинения. Правда, этим мало занимался сам Епифаний Славинецкий, замечательная ученость которого преимущественно направлялась к положительному раскрытию превосходства «греческого учения» и который, как воспитанник тех же западных школ, по-видимому, питал даже некоторое уважение к несомненной учености своего противника; но за то с особенною ревностию на этом сосредоточивал свою деятельность ученик его, инок Евфимий, для которого крайне ненавистен был высокий ученый авторитет Симеона и которому утомительное и скрупулезное процеживание в его сочинениях «ересей латинских и лютеранских» приходилось как нельзя более по вкусу. Но и в этом отношении, как мы видели, старания их остались бесплодны, – и нам теперь становится совершенно понятным общее историческое основание этого нового и весьма характеристического явления. Очевидно, что при данных условиях, чудовские ученые могли нападать только на некоторые частные неправославные мнения Симеона, происходившие от исключительного и неумеренного пользования им для своих сочинений латинскими источниками и общие ему со всеми вообще киевскими учеными того времени; но они были уже совершенно не в силах пошатнуть его высокое авторитетное значение в высших придворных и правящих сферах Москвы. Слабые числом и значением они не в состоянии были противостоять широкому наплыву в нравы и обычаи современного им московского общества элементов западной образованности; а между тем в этом, именно, обстоятельстве Симеон Полоцкий и получал, главным образом, существенную поддержку для своего почетного и выдающегося здесь положения. Лишившись в патриархе Никоне своей величайшей опоры и оставаясь в стороне от нового могущественного течения в обществе, чудовские иноки роковым образом осуждены были на утрату своего прежнего руководящего значения; тогда как Симеон Полоцкий , удовлетворяя своими многочисленными произведениями новому духу времени в высшей степени, естественно и с очевидною постепенностию приобретал здесь все более важное и влиятельное общественное положение. |
| Примечательна общая характеристика творчества Симеона Полоцкого , данная академиком Д.С. Лихачевым: «Симеон Полоцкий стремился воспроизвести в своих стихах различные понятия и представления. Он логизовал поэзию, сближал ее с наукой и облекал морализированием. Сборники его стихов напоминают обширные энциклопедические словари. Он сообщает читателю разные «сведения»…. Стремление к описанию и рассказу доминирует над всем. В стихи включаются сюжеты исторические, житийные, апокрифические, мифологические, сказочные, басенные и прочие. Орнаментальность достигает пределов возможного, изображение мельчится, дробится в узорчатых извивах сюжета» 96 . В 1666 году Симеон Полоцкий занялся опровержением раскола, которое и представил в сочинении «Жезл правления». Далее он написал полное изложение веры по латинским схоластическим образцам, названное «Венцом веры». По поручению Патриарха Иоасафа он сочинил поучения для народа о благоговейном стоянии в храме и против игр и ворожбы, составил два сборника собственных проповедей «Обед душевный» и «Вечерю духовную». «В своих проповедях он сильно задевал леность духовенства к проповедничеству, обличал невежество народа, грязные пороки, расколы суеверия, остатки язычества, веру в волшебство, нашептывания, заговоры и приметы и т.д. Просветительская деятельность как Епифания, так и Полоцкого имела живительное влияние на развитие церковного образования в Великороссии» 97 . В сочинениях Полоцкого присутствует немало сюжетов и образов, притч на философские темы. Так, в «Обеде душевном» Симеон вспоминает Демокрита, «всегда смеяшеся толикому мира сего непостоянству», вспоминает он и Гераклита, который «присно плакася о сицевом сего мира изменении». Там же им приводится мысль Аристотеля (Стагирита) о блаженстве: «Верх философов Аристотель описует сице: блаженство есть желания исполнение. Того паки в мире сем никто исполнити может, ибо аще кто и всю обрящет вселенную, еще восхитит мира искати иного». Евангельского богача Полоцкий называет «вторым Эпикуром», говорящим: «…яждь, пий, веселися, по смерти нет утешения» 98 . |
| 57 См.: Симеон Полоцкий . Избранные сочинения... С. 104–105; Русская силлабическая поэзия... С. 11З; Симеон Полоцкий . Вирши. Сост., подг. текстов, вступ. ст. и коммент. B. К.Былинина, Л.У.Звонаревой. Минск, 1990. С. 266; опубликованные в указанных изданиях фотографии подписей не являются автографами Симеона Полоцкого . Факты подписания C. Медведевым от лица Симеона Полоцкого отмечены также в списках ’’Псалтири рифмотворной’’, см.: Т.Н.Протасьева. Описание рукописей Синодального собрания. С. 112. 58 БАН, 16.14.24. Л. 176–183 об., запись С.Медведева – в верхнем углу л. 176. Иногда одни и те же стихотворения читаются в разных рукописях (в автографе или писцовых списках). Так, «Стиси на некия образы» имеются также в рукописи ГПБ, Л. 211 об.. «Трон истинный» – в рукописях: ГИМ, Син. 731. Л. 9–12 об.; Син. 877. Л. 55 об.–58; ЦТ АДА, ф. 381, 390. Л. 124–124 об. Пополнившие список В стихи извлечены, как и ранее при формировании текста автографа, из рукописей, содержащих сочинения Симеона. К примеру, стихотворения «Предложение Вифлеем», «Проскомидия хлеба», «Хлеб предложения», «Копие», «Блюдо», «Вино», «Вода», «Чаша», «Сосудохранителница», «Антимисий», «Покров чашы», «Покров блюда», «Воздух», «Кадилница» читаются в рукописи ГПБ, Л. 123–123 об.; стихи «Чювства» («Обоняние», «Видение», «Вкушение», «Слышание», «Осязание») и «Седми добродетелей богословских и главных начертание» («Воздержание», «Любы», «Правда», «Надежда», «Разум», «Крепость», «Вера») содержатся в рукописи ЦТАДА, ф. 381, 390. Л. 128. 60 См.: И.Забелин. Домашний быт русских царей в столетиях. М., 1915. Т. 1. Ч. 2. С. 603. 61 D.Anastasijevid. Die paränetischen Alphabete in der griechischen Literatur. München, 1905; H. G.Beck. Geschichte der byzantinischen Volksliteratur. München, 1971. S. 192. 64 См.: D.Ciievskij. Aus zwei Welten: Beiträge zur Geschichte der slavisch-westlichen literarischen Beziehungen. s " -Gravenhage, 1956. S. 89; E.R.Curtius. Europäische Literatur und lateinische Mittelalter. 10 Aufl. Bern; München, 1984. S. 324–327. |
| Затруднение его в этом отношении усложнялось еще тем обстоятельством, что Симеон Полоцкий , маскируясь в общих начинаниях своих распоряжениями государя, в своих частных отношениях к патриарху отличался необыкновенною сдержанностию и осмотрительностию, тщательно избегая всякого повода вызывать его на открытую вражду. Вообще это был человек мягкого и уравновешенного характера, воспитанный в условиях западной культуры и отличавшийся такою умеренностию в обращении, что заслужил, как мы видели, от самого патриарха Иоакима название «добронраваго». И действительно, несмотря на явное недоброжелательство к нему последнего, он видимо относился к нему с должным почтением; так что даже в своих придворных стихотворениях, касаясь иногда личности патриарха, он наставлял молодого государя оказывать ему надлежащее внимание 419 . С другой стороны, зная о крайнем предубеждении патриарха Иоакима относительно его образования, Симеон и в этом отношении поступал с особенною осторожностию. При жизни своей он воздерживался обнародования тех своих произведений, в которых с особенною яростию выступало на вид его исключительное латино-польское направление, чтобы только не раздражать патриарха и вообще не давать лишнего оружия против себя в руки врагов своих. Такой образ действий Симеона с наибольшею очевидностию обнаруживается из его стихотворного предисловия к «Рифмологиону», где он выражает свое сокрушение об этом следующими знаменательными стихами: Писах книжная, якоже витии Пишут, и яко от витий вящшии. Яже возможно будет созерцати, Елма Бог даст я миру показати. Днесь не являю, ради завидящих, Их же не знают пред людьми хулящих. Иже в то время не будут хулити. Егда ми даст Бог мир духом лишити. Тогда ревность и зависть престанет, А кождо суду Божию предстанет... 420 Однако же, в данном случае Симеон сильно ошибался в своем расчете. Приведенные нами обличения со стороны патриарха Иоакима относительно общего направления его образования и сочинений последовали, именно, после смерти Симеона; тогда как при жизни его патриарх, по-видимому, вовсе воздерживался от подобных обличений и, из уважения к государю, принужден был уживаться с ним так или иначе. |
| 3.Тропологический, или индивидуально-нравоучительный. 4.Анагогический, или эсхатологический). В результате во многих стихотворениях Симеона основоположником гуманитарной учености выступал сам Христос, как бы благословляя тот тип литературного деятеля, который воплощен в Симеоне Полоцком. Симеон, как и все полигисторы XVII века, ощущал себя счастливым обладателем истины», а «интеллект казался ему непременным условием совершенства» . И вот “русские европейцы” во главе с Симеоном Полоцким, «исповедуя католический постулат, согласно которому человек оправдывается перед Богом делами» (в их случае – их собственными литературными сочинениями), взглянули «на свои словесные труды как на “дело”, которое они предъявят на том свете. Димитрий Ростовский завещал положить в гроб вместе с его телом все черновые бумаги. Ясно, зачем он так распорядился: чтобы показать Богу черновики “Миней Четьих”, написанных по иноческому обету. Ясно также, почему Симеон Полоцкий и его последователи были столь продуктивны» . По утверждению Сильвестра Медведева, «Симеон “на всякий же день име залог писати в полдесть по полу тетради, а писание его бе зело мелко и уписисто”, то есть Симеон Полоцкий каждый день исписывал (по обету! – А.У.) мелким почерком восемь страниц нынешнего тетрадного формата…Плодовитость – следствие определенной творческой установки, стремления к созданию новой словесной культуры. Для Симеона Московское государство было страной, где “в простоте Богу угождают” не зная и поэтому не ценя “грамматических и риторических хитростей”, правильного школьного образования» . Приверженец барочной поэзии стремился к распространению в стихах поистине энциклопедических знаний: «истории византийской и римской, включая исторические анекдоты о Цезаре и Юстиниане, Диогене и Аристотеле, Александром Македонским и Сципионе Африканском (в XVII веке они были популярны в прозаических жанрах, в частности из сборника “Фацеций”); природоведения (в данном случае использовалась “Естественная история” Плиния Старшего) Подобно распространенному на Руси сборнику “Физиолог”, “Вертоград многоцветный” обнимает сведения о вымышленных и экзотических животных (птице феникс, плачущем крокодиле и т.д.), драгоценных камнях и проч.; здесь мы найдем изложение космогонических воззрений, экскурсы в область христианской символики, многочисленнве реминисценции из античной мифологии» . |
| Легко себе представить, какую огромную массу произведений самых разнообразных по характеру своему и содержанию составила сейчас рассмотренная нами стихотворная деятельность Симеона в соединении со всеми его прежними трудами на этом поприще. Достаточно вспомнить лишь, что это был самый любимый и практически полезный для него род литературных занятий, к которому он прибегал непрестанно и при всевозможных обстоятельствах во все продолжение своей жизни. – Если взять еще во внимание при этом, что сам Симеон придавал своему стихотворному искусству необыкновенно важное значение, то для нас станет совершенно ясным, почему захотелось ему, наконец, так или иначе разобраться в этой массе и привести все доселе им написанное в более или менее связный систематический порядок. Так объясняется происхождение двух огромных литературных сборников Симеона, представляющих собою свод всех написанных им стихотворных произведений, находившихся до сих пор в разрозненном виде в его черновых тетрадях. Дело собирания своих стихотворных произведений Симеон начал в 1678-м году, то есть, в то время, когда его стихотворная деятельность, как мы видели, далеко еще не окончилась. – При этом, разнообразные мелкие стихотворения свои, написанные им в разное время и составляющие преимущественно плод душевных излияний его по разным теоретическим и практическим вопросам, он соединил в особый сборник, расположив их здесь в алфавитном порядке соответственно их содержанию. Сборнику этому, представляющему таким образом, пеструю смесь бесчисленного множества самых разнообразных стихотворений, Симеон придал и вполне соответствующее широковещательное заглавие. Он озаглавлен: «Вертоград многоцветный, пользы ради душевныя православных христиан Божиим наставлением и пособием, а трудолюбием многогрешнаго во иеромонасех Симеона Полоцкаго утяжанный и насажденный в лето от создания мира 7186, а от рождества еже по плоти Бога Слова 1678 совершися месяца августа». Весьма характеристичны при этом те общие побуждения, которыми руководился Симеон при составлении этого сборника, и которые он излагает здесь в прозаическом предисловии «к читателю благочестивому». |
| Наиболее прилежные и выдающиеся из учеников удостаиваются, во время самого учения, особых поощрительных наград от государя, по представлению о них блюстителя училища и учителей: а по окончании ими курса жалуются «в приличные их разуму чины». В этом случае они по служебным правам своим сравниваются с лицами благородного сословия, – преимущество, которого нельзя получить «ни за какия дела, кроме учения». Изложенные правила, относящиеся к внутреннему устройству учреждаемого училища, придают ему вид как бы особой ученой корпорации. Корпорация эта располагает самостоятельными материальными средствами, имеет собственный суд, управляется коллегиально и совершенно независимо и пользуется особенными преимуществами по государственной службе. Все это составляло, как известно, отличительные особенности высших учебных учреждений западной Европы и невозможно сомневаться в том, что Симеон именно их имел в виду при начертании этих правил. Правда, подобное же устройство имела и alma mater Симеона, Киевская коллегия; но очевидно, что она могла быть здесь только примером для него, а не образцом. Посетив высшие западные школы, Симеон имел возможность непосредственно обратиться к самым первообразам этой коллегии и, конечно, руководился преимущественно ими при составлении своей привилегии. Предыдущее рассмотрение уже до некоторой степени убеждает нас в этом; но с особенною ясностию это открывается из тех полномочий, которые Симеон усвояет своей Академии относительно внешней охраны православия и которых, насколько известно, совсем не имела Киевская коллегия. Оградив особыми постановлениями строгое соблюдение православия во внутренней жизни Академии, Симеон предоставляет ей обширные права по наблюдению за его неприкосновенностию в современном русском обществе. По его предначертаниям, эта высшая носительница православия должна явиться вместе с тем и его главной внешней охранительницей, – чем-то в роде высшего судебного трибунала по возникающим в обществе религиозным вопросам. – Блюстителю Академии и учителям ее предоставляется право свидетельствовать относительно веры приезжающих в Россию ученых иностранцев: от этого свидетельства исключительно зависит, могут ли они оставаться в России или же должны быть немедленно высылаемы за ее пределы. |
| 8 Hymnus sev rotula – «гимна совьем венок» (лат.). 9 … жезла Ааронова древо сухо процвело… – согласно ветхозаветным преданиям, в период сорокалетнего странствия по пустыне израильтяне возмутились против своего вождя Моисея и священника Аарона. Тогда по совету Бога Моисей сложил жезлы всех двенадцати предводителей племен в походном храме. На другой день только жезл Ааронов «расцвел, пустил почки, дал цвет и принес миндали» (Числа, XVII:1–8). Симеон Полоцкий интерпретирует этот миф, как символическое пророчество о боговоплощении. Лекарство на гжэхы (с. ...) Стихотворение находится среди ранних произведений поэта. Оно записано латиницей, хотя его язык – церковнославянский – почти свободен от белорусизмов. Отсюда можно предположить, что «Лекарство...» было написано где-то в начале 1660-х годов. Тематически данные стихи созвучны популярной в XVII–XVIII вв. лубочной картинке, названной «Аптека духовная» (см.: Ровинский Д. А. Русские народные картинки. СПб., 1900. Т. II. – Стлб. 340–341). Текст стихотворения (по списку ЦГАДА, ф. 281, 1800, л. 43) печатается впервые. 1 ...ко врачевней хазе… – к госпиталю (дословно: к врачебной палатке). Беседа со планиты (с. ...) Стихотворение написано в оригинальном учено-панегирическом жанре genethliacon, суть которого состояла в предсказании, обычно астрологически «обоснованном», завидной судьбы новорожденного. В данном случае речь идет о младенце царевиче Симеоне Алексеевиче (род. в апреле 1665 г.). «Беседа...» известна в трех списках: ГИМ, Синод, собр., 731; ГИМ, Синод, собр. 877 (в составе «Благоприветствования царю Алексею Михайловичу по случаю рождения сына Симеона» и без греческих названий планет) и ГИМ, Синод, собр., 287 (в составе «Рифмологиона»). Текст (по списку ГИМ, Синод, собр., 731, л. 76–76 об.) печатается впервые. 1 Луна – полумесяц – традиционный символ мусульманской Турции, победу над которой Симеон Полоцкий упорно предрекал России с 1656 г. 2 Меркурий (греч. Гермес) – крылатый вестник богов, покровитель торговли и красноречия. |
| Эта челобитная фигурировала на Соборах 1666–1667 гг.; Симеон Полоцкий опровергал ее в книге «Жезл правления» (1667). В челобитной Никита Добрынин протестовал против «плевельных слов в новых Никоновых книгах», в частности против того фрагмента «Скрижали», где говорится: «Лучши имать именовати Бога тму и невидение, нежели свет. И то, государь, напечатано от еретического писания, и о том есть от Божественных писаний обличительное свидетельство» [Румянцев, 250–251]. Автор челобитной в данном случае попал впросак, ибо обличаемый текст взят им «из помещенных в „Скрижали” толкований Никифора Ксанфопула и принадлежит св. Дионисию Ареопагиту. Значит, ересью Никита назвал слова св. Дионисия Ареопагита. Правда, выражение… смутившее Никиту, довольно оригинально и необычно, но оно все–таки совершенно справедливо, если вдуматься в него без предубеждения. Для человека слепого от рождения нестерпимо–ярко светящее солнце совершенно темно. Точно так же и для нашего ограниченного человеческого ума непостижимое существо Бога, живущего во свете неприступном, является в некотором роде тьмою, т. е. неизвестным, непонятным, необъятным бытием» [Румянцев, 339]. Биограф Никиты Добрынина здесь повторяет «возобличение» Симеона Полоцкого, не понимая его смысла. Дело не в том, что Никита Добрынин сделал богословскую ошибку и что он был чужд диалектическим озарениям Дионисия Ареопагита. Как показала С. Матхаузерова, здесь столкнулись две концепции текста — субстанциональная и рационалистическая. «Никита жалуется, что исправленные книги произвольно и напрасно переменяют первоначальный текст, а нарушение одной буквы, по представлениям Никиты, нарушает весь текст в целом. Такое понятие можно назвать субстанциональным, слово само по себе в нем равняется обозначаемой субстанции, предмету… Симеон Полоцкий считается с критическим субъектом, который стоит между словом и обозначаемым объектом, и восприятие текста, по его концепции, является соотношением трех компонентов: слово — объект — субъект. Симеон Полоцкий даже считается с тем, что не все одинаково воспринимают и понимают текст» [Матхаузерова, 1976а, 20–21]. |
|
|
