| Таков был и Симеон Полоцкий , ходячая энциклопедия, неутомимый борзописец, умевший писать обо всем, ловкий собиратель отовсюду чужих мнений и старающийся представить их занятно, заставить выучить их шутя: разумеется, от такого человека нельзя требовать оригинальности, самостоятельности. Мы видели переводы энциклопедий вроде «Града царского», сборников с анекдотами о знаменитых людях, замечательных изречений: Полоцкий, зная языки латинский и польский, собирает отовсюду анекдоты, изречения, определения и все это переводит стихами, виршами, в виршах излагает главные события Ветхого и Нового завета, историю римских императоров, «того ради да присвойственною себе сладостию сердцам читателей приятнейши суще, аки нуждею влекут я (их. – Прим. ред.) ко читанью частейшему и удобнее памятию содержаться могут». Войдем же в учебную комнату царевича и посмотрим, что Полоцкий предлагает в виршах своему ученику. Он говорит ему о гражданстве и предлагает определения семи греческих мудрецов, внушая, что все они хороши: В виршах Полоцкий представляет своему ученику образец доброго начальника: Пастырь с овцами образ предлагает, Како нам жити в мире подобает; Пастырь начальны знаменует люди, Стадо подданных в образ нам буди, Едаже пастырь стадо присещает, Овца на пути не лежит, но встает, Аки честь ему хотяще творити. Взаим же пастырь овцы соблюдает, И на рамах си блудные ношает. Тако начальник должен есть творити, Бремя подданных крепостно носити, Не презирати, ни за псы имети, Паче любити яко своя дети. И то в памяти выну содержати, Яко земля тех и его есть мати. Пастырь жезлом укрощает стада, Женет на паству, женет и внудь града: Тако начальник жезлом да управит, Винна накажет, невежду наставит, Обаче косен да будет язвити, Идежды довле есть, токмо страшити. В виршах описывает добродетели, приличные державным, прежде всего благочестие, потом: Вторая сану начальных прилична Есть добродетель в мире необычна: Та смирение есть божественное, Христом господом вконец храненное. Имать начальник в памяти держати, Яко не в веки будет обладати: Смерть бо, пришедши, хочет власть отъяти. |
| В конце рассматриваемого периода явился особенный обличитель народных нравов, с новым взглядом на вещи, Симеон Полоцкий . Он не возвышался умом над своим веком. Смешивая важное с неважным, подобно суздальскому живописцу, он все захватывал одною чертою; и пьянство, и песни, и качели, все это называлось «бесовским наваждением». Так проповедовали и предшественники его. Но как образованный человек и ходячая библиотека чужих мнений, Полоцкий коснулся в своих обличениях самого корня зла. Он указал на источник бесчинства – невежество народа и требовал школ, образования; к тому же указывал на нерадение священников о людях, что делали многие проповедники и до него. Подобные указания будили вековую неподвижность умов, и могли со временем принести существенную пользу. В «Обеде духовном» и в «Вечери духовной» Полоцкий часто обличал недостатки народа: суеверие, ворожбу, гадание, нашептывание, ношение костей, игры, прыгание через огонь, качели и песни. Все эти заблуждения и недостатки он приписывал невежеству и необразованности народа; всем внушал необходимость учения, как причину и основание всякого счастия; просил правительство заводить школы, как источник народного благополучия. Так в проповеди на рождество Христово он обращается к царю и просит его завести училища, как источник народного счастия; особенно в «Вечери духовной» часто распространяется о необходимости учения. Обличая священство, Полоцкий говорит: «умножились злоба и лукавство, волхвование, чародеяние, разбой, убийство, воровство, пьянство и проч. Главная причина всего этого нерадение и неискусство духовных отцов» 316 . Мысли и заметки о зрелищах находим в поучениях Транквиллиона и священника орловского. «Пастырь, говорит Транквиллион, спешит в корчму, а овцы бегут на распутия и зрелища сатанинские; таким образом он и они погибают» 317 . Обличая богатых, священник орловский говорит: «ты проводишь день и ночь, с подобными тебе пьяницами и сластолюбцами, в увеселениях, смотришь на зрелища сатанинские скоморохов, слушаешь гудение, шум труб, служение бесовское, всем этим наслаждаешься и упиваешься распутством своим» 318 . 319 . |
| – Такое чисто формальное, теоретическое направление образования, правда, как нельзя более соответствовало и практическим потребностям тогдашнего времени: католикам и особенно иезуитам оно было необходимо для успешной борьбы протестантами, православным – для борьбы с католиками: но это еще более усиливало его исключительный характер. В частности, из упомянутых наук, грамматика была изучаема, по преимуществу, латинская. Как в польских училищах, так и в Киевской коллегии латинский язык пользовался первостепенным значением: на нем читались лекции, писались стихи, орации; он употреблялся не только в школьных, официальных отношениях воспитанников, но, даже, и в частном их обращении между собою. Полоцкий знал латинский язык, как свой родной, и изучал его по пространному и лучшему в его время руководству испанского иезуита Альвара 64 , употреблявшемуся, преимущественно, в иезуитских школах и введенному в Киевской коллегии только уже в тридцатых годах XVII века 65 . Греческого языка, стоявшего в Киевской коллегии на заднем плане, а в большинстве польских училищ и вовсе не преподававшегося, Полоцкий не знал совершенно, чего, в особенности, и не прощали ему впоследствии представителя греческого образования в Москве. Язык славянский в Киевской коллегии так же преподавался; но там он представлял собою в древних формах пеструю смесь латинских, польских и южно-русских речений, и потому знание более чистого церковно-славянского языка, употреблявшегося в литературе Московской Руси, Полоцкий приобрел впоследствии, путем самостоятельного изучения. Польский язык, наконец, общераспространенный в высших слоях тогдашнего западно-русского общества, был для Полоцкого вторым родным языком, и в первые годы своей литературной деятельности он писал на нем, по-видимому, свободнее и охотнее, чем на всяком другом. За грамматикой следовали риторика и пиитика. Ораторская речь считалась тогда лучшею и употребительнейшею формой сочинений, и потому как в польских школах, так и в Киевской коллегии преподаванию риторики было придаваемо важное значение. |
| Затруднение его в этом отношении усложнялось еще тем обстоятельством, что Симеон Полоцкий , маскируясь в общих начинаниях своих распоряжениями государя, в своих частных отношениях к патриарху отличался необыкновенною сдержанностию и осмотрительностию, тщательно избегая всякого повода вызывать его на открытую вражду. Вообще это был человек мягкого и уравновешенного характера, воспитанный в условиях западной культуры и отличавшийся такою умеренностию в обращении, что заслужил, как мы видели, от самого патриарха Иоакима название «добронраваго». И действительно, несмотря на явное недоброжелательство к нему последнего, он видимо относился к нему с должным почтением; так что даже в своих придворных стихотворениях, касаясь иногда личности патриарха, он наставлял молодого государя оказывать ему надлежащее внимание 419 . С другой стороны, зная о крайнем предубеждении патриарха Иоакима относительно его образования, Симеон и в этом отношении поступал с особенною осторожностию. При жизни своей он воздерживался обнародования тех своих произведений, в которых с особенною яростию выступало на вид его исключительное латино-польское направление, чтобы только не раздражать патриарха и вообще не давать лишнего оружия против себя в руки врагов своих. Такой образ действий Симеона с наибольшею очевидностию обнаруживается из его стихотворного предисловия к «Рифмологиону», где он выражает свое сокрушение об этом следующими знаменательными стихами: Писах книжная, якоже витии Пишут, и яко от витий вящшии. Яже возможно будет созерцати, Елма Бог даст я миру показати. Днесь не являю, ради завидящих, Их же не знают пред людьми хулящих. Иже в то время не будут хулити. Егда ми даст Бог мир духом лишити. Тогда ревность и зависть престанет, А кождо суду Божию предстанет... 420 Однако же, в данном случае Симеон сильно ошибался в своем расчете. Приведенные нами обличения со стороны патриарха Иоакима относительно общего направления его образования и сочинений последовали, именно, после смерти Симеона; тогда как при жизни его патриарх, по-видимому, вовсе воздерживался от подобных обличений и, из уважения к государю, принужден был уживаться с ним так или иначе. |
| 3.Тропологический, или индивидуально-нравоучительный. 4.Анагогический, или эсхатологический). В результате во многих стихотворениях Симеона основоположником гуманитарной учености выступал сам Христос, как бы благословляя тот тип литературного деятеля, который воплощен в Симеоне Полоцком. Симеон, как и все полигисторы XVII века, ощущал себя счастливым обладателем истины», а «интеллект казался ему непременным условием совершенства» . И вот “русские европейцы” во главе с Симеоном Полоцким, «исповедуя католический постулат, согласно которому человек оправдывается перед Богом делами» (в их случае – их собственными литературными сочинениями), взглянули «на свои словесные труды как на “дело”, которое они предъявят на том свете. Димитрий Ростовский завещал положить в гроб вместе с его телом все черновые бумаги. Ясно, зачем он так распорядился: чтобы показать Богу черновики “Миней Четьих”, написанных по иноческому обету. Ясно также, почему Симеон Полоцкий и его последователи были столь продуктивны» . По утверждению Сильвестра Медведева, «Симеон “на всякий же день име залог писати в полдесть по полу тетради, а писание его бе зело мелко и уписисто”, то есть Симеон Полоцкий каждый день исписывал (по обету! – А.У.) мелким почерком восемь страниц нынешнего тетрадного формата…Плодовитость – следствие определенной творческой установки, стремления к созданию новой словесной культуры. Для Симеона Московское государство было страной, где “в простоте Богу угождают” не зная и поэтому не ценя “грамматических и риторических хитростей”, правильного школьного образования» . Приверженец барочной поэзии стремился к распространению в стихах поистине энциклопедических знаний: «истории византийской и римской, включая исторические анекдоты о Цезаре и Юстиниане, Диогене и Аристотеле, Александром Македонским и Сципионе Африканском (в XVII веке они были популярны в прозаических жанрах, в частности из сборника “Фацеций”); природоведения (в данном случае использовалась “Естественная история” Плиния Старшего) Подобно распространенному на Руси сборнику “Физиолог”, “Вертоград многоцветный” обнимает сведения о вымышленных и экзотических животных (птице феникс, плачущем крокодиле и т.д.), драгоценных камнях и проч.; здесь мы найдем изложение космогонических воззрений, экскурсы в область христианской символики, многочисленнве реминисценции из античной мифологии» . |
| Как относится г. Татарский к свидетельствам о Симеоне его врагов? Здесь он заметно изменяет фронт и дает новое доказательство, что неуважение к истине водило его пером. Так, он, с неохотой и оговорками, принимает свидетельство не врагов даже, а просто не сочувствовавших Симеону людей о том, что он учился у иезуитов; а свидетельство тех же людей о том, что Симеон от иезуитов научился католическим заблуждениям и что он даже был униатом (33 и 34 с.), г. Татарский прямо считает ложным. Между тем, из его же книги видно, что не может быть никакого сомнения в том, что Симеон учился в иезуитских коллегиях и там усвоил католические заблуждения; не невозможно, что он был и настоящим униатом. Писатель Рейтенфельс не был врагом Симеона, а, между тем, он прямо называет его униатом-базилианином (33 с.). Неужели он это выдумал? To же утверждал инок Евфимий, который, действительно, был недругом Симеона. Свидетельство этих лиц подтверждается тем, что Симеон держался многих католических мнений, отвергаемых православной Церковью . А что Симеон учился у иезуитов, в этом сомневаться нельзя, потому что по показанию самого Симеона он учился во многих западных школах, а западные католические и в частности, польские школы, были в то время во власти иезуитов, или по крайней мере, под их влиянием, с чем соглашается и г. Татарский. И замечательно, что г. Татарский упомянутое показание Рейтенфельса и согласное с ним свидетельство Евфимия приводит в примечании, тогда, как по вопросу о православии или не православии Симеона они имеют первостепенную важность, и следовало не только внести их в текст книги, но и обстоятельно рассмотреть. Г. же Татарский довольствуется одной фразой, что «эти мнения совершенно не согласуются с горячей преданностью православию, заявленной Симеоном весьма рано в Полоцке» (33 стр.). Но ведь про волка говорят, что он надевает овечью шкуру, чтобы тем легче поймать овец 3 . И никто так часто и так ловко не прибегает к подобному переодеванию, как католики и иезуиты. А Симеон разве не научился у иезуитов не разбирать средств для достижения своих целей? Непомерное честолюбие и пристрастие к тленным благам побуждали его показывать пред людьми ревность по православию; это облегчалось еще вкрадчивостью его характера и уменьем приспособляться к людям. |
| К ним причисляет он легковерное признание истинными всяких чудес, которые тогда беспрестанно появлялись и обыкновенно оказывались ложными, вооружается против появления ложных мощей и т.п. В проповедях Симеона ощутительно подражание Славинецкому, по крайней мере там, где оба проповедника касались одного и того же предмета, как напр. заведения училищ и обличений раскола: есть одинаковые сравнения, одинаковые выражения. Если Симеон и не списывал с того, что говорил Славинецкий, то, должно быть, находился под его влиянием. Стихотворные произведения Симеона Ситиановича писаны силлабическими рифмованными стихами и лишены поэтического достоинства. Можно сказать, что к этому роду литературы Симеон меньше имел природных самобытных дарований, чем к проповедничеству и богословствованию. Важнейшее из его стихотворных сочинений - перевод Псалтыря. Мысль к этому подал Симеону пример польского поэта Яна Кохановского, что, разумеется, умаляло значение труда Симеона в глазах строгих московских ревнителей православия. Псалтырь Симеона, как известно, был, однако, любимым чтением Ломоносова и не остался без значения в нашей словесности. Кроме Псалтыря Симеон написал: " Вертоград многоценный " - собрание мест Св. Писания и разных описаний, отвлеченных понятий и качеств, " Рифмологион " - собрание разных стихотворений, писанных на торжественные случаи (в том числе высокопарное восхваление России - " Орел Российский в солнце представленный " ). По смерти царя Алексея Михайловича Симеон написал " Глас " - разговор умершего Алексея Михайловича с Богом и своим наследником. Им потом сложена была " Гусль доброгласная " - поздравление Федору Алексеевичу со вступлением на престол и пр. Из произведений, имеющих притязание на поэзию, заслуживают внимание, - если не по внутреннему достоинству, то по значению для своего века, -драматические сочинения Симеона. Таковы комедии: " О блудном сыне " , " О Навуходопосоре царе " , " О теле злате и триех отроцех в пещи сожженных " . Комедия " О блудном сыне " имеет пролог; затем она разделяется на шесть частей и кончается эпилогом. В восемнадцати стихах пролога объявляется предмет пьесы; слушатели приглашаются ко вниманию и обнадеживаются получить велию пользу. Части пьесы - то же что сцены или явления. |
| В 1660 г. Симеону Полоцкому случилось побывать в Москве, и снова он не упустил возможности преподнести царю стихотворный панегирик и привлечь к себе его внимание. После захвата Полоцка польскими войсками (1661), в 1663 г. Симеон переселился в Москву. Благодаря рекомендательным письмам архиепископа Лазаря Барановича к Газскому митрополиту Паисию Лигариду, который в ту пору жил в Москве и пользовался особым благоволением царя Алексея, Симеон сумел завязать знакомства при царском дворе, при этом с большим искусством использовал свой поэтический талант. Одновременно началась его педагогическая деятельность в училище Заиконоспасского монастыря, где среди его учеников оказался и Сильвестр Медведев, в будущем иеромонах . Чисто литературную деятельность Симеона мы затрагивать не будем, остановимся лишь на тех фактах московского периода его жизни, которые связаны с церковными событиями эпохи. Симеон прибыл в Москву в тот момент, когда отношения между царем Алексеем и патриархом Никоном особенно обострились и одновременно вспыхнула полемика с вождями раскола. Симеону поручено было подвергнуть взгляды расколоучителей основательной критике. Так появился первый его большой труд — «Жезл правления», который вначале считался официальным документом Собора 1666 г. против раскола. Симеон составил этот труд с немалой схоластической изощренностью и полемическим искусством, обнаружив великолепное знание церковной литературы, при этом он использовал даже цитаты из сочинений Максима Грека и Зиновия Отенского и из постановлений Стоглавого Собора, но в то же время его сочинение не свободно от некоторых ошибок, от искажения мнений и высказываний представителей противной партии, от грубого осуждения вождей раскола и даже от употребления множества бранных слов, что тоже свойственно было средневековому полемическому искусству . Его карьера развивалась блестяще, он получил место учителя царских детей: старшего, царевича Алексея, а после его смерти (1669) будущего царя Федора и царевны Софьи. Склонность последних к западной культуре, их сочувствие явлениям этой культуры с определенностью можно объяснить влиянием Симеона. Началась лучшая пора его жизни, жил он в роскоши, сферой его деятельности стал царский двор, он проповедует здесь, пишет поздравительные стихотворения, театральные пьесы и другие литературные произведения. С большим усердием поддерживает он предложение об учреждении академии в Москве, которую, согласно плану, набросанному им самим или его учеником Сильвестром Медведевым, следовало организовать по образцу Киевской коллегии. До самой своей смерти в 1680 г. Симеон был уважаемой персоной, признанным ученым и известным литератором. |
| Концепция Симеона Полоцкого дает переводчику большую свободу: переводчик может нарушать первоначальный текст, ему разрешено «во исполнение разума или стихов» добавлять слова или исключать их, если они «не вместишася в стихи мерою». Симеон Полоцкий отстаивает теорию перевода-компенсации, т. е. убавления и добавления при учете равноправия «разума» и «речения»” . У Симеона Полоцкого изменяется и само отношение к переводческому труду, который, хотя и является богоугодным занятием, но обретает ценность уже сам по себе. “Перевод – это «оправдание делом», это труд, которым человек оправдывает свое существование и старается усовершенствовать мир так, чтобы он был подобен образу Творца. Симеон Полоцкий подчеркивает, что источник его литературной работы – не только «Божие наставление и пособие», но и его собственное «трудоположение»” . А это – уже новый подход к писательскому ремеслу, присущий Новому времени. В дальнейшем, в последней трети XVII века, можно рассмотреть и другие коррелятивные пары: «Симеона Полоцкого и Епифания Славинецкого, затем – их учеников и наследников (в прямом и переносном смысле) Сильвестра Медведева и чудовского инока Евфимия. По всем внешним признакам эти люди кажутся ипостасями одного писательского типа, членами одной литературной общины», они «выше всего ценили “духовную тишину” которая позволяла профессионально заниматься литературой». Однако они были представителями двух антагонистических партий: латинствующих (Симеон Полоцкий и Сильвестр Медведев) и грекофилов (Епифаний Славинецкий и инок Евфимий), ведущих в переходный период непримиримую вражду . Спорить древнерусские писатели начали еще в XVI веке, в XVII веке споры превратились в научные прения. В этих диспутах противоборствующие стороны использовали различные подходы в системе доказательств. Латинисты охотно применяли приемы формальной логики, в частности, утверждение доказываемого положения посредством силлогизмов. Грекофилы свои доводы основывали на вере и выступали противниками силлогизмов. Это видно из слов иеромонаха Епифания Славинецкого, сказанных в ученом диспуте с Симеоном Полощким “о многих неудобьразумеваемых вещах”, проходившем в патриаршей Крестовой палате: «Силлогисмом же, паче же латинским, аще и доволен есмь в тех, не последую, ниже верую; бегати бо силлогисмов, по святому Василию, повелеваемся, яко огня, зане силлогисмы по святому Григорию Богослову, – и веры развращение, и тайны истощение» . |
| Полоцкий внес большой вклад в литературу той эпохи, где с его именем связано появление новых жанров – поэзии и драматургии. Он был первым в стране придворным поэтом-одописцем, сочинившим тяжеловесные силлабические стихи. В его сочинениях «господствуют панегирические тона, идеализировавшие самодержавие», в частности, правление царя Алексея Михайловича. На русском языке появляются оригинальные пьесы Полоцкого «О Навуходоносоре царе» и «Комедия притчи о блудном сыне», где традиционное содержание вкладывается автором в новую форму (В пьесе «О Навуходоносоре царе» Симеон Полоцкий обличает Навуходоносора как правителя-тирана, и утверждает мысль о необходимости для царя быть мудрым и справедливым, причем в прологе пьесы он предлагает видеть воплощение такого образа справедливого царя в Алексее Михайловиче. Основной смысл «Комедии притчи о блудном сыне» – необходимость всегда слушаться старших) 93 . Полоцкий известен не только как поэт и драматург, но и как публицист. Как сторонник самодержавия он считал, что только оно способно успешно решить внешние политические задачи, и «утоляти» мятежи. «Самодержец, однако, должен подбирать себе помощников, руководствуясь не их породой, а рационалистическим принципом: знанием, моральным авторитетом, заслугами» 94 . Среди множества панегириков, торжественных од, похвальных стихов Полоцкого можно выделить «Орел Российский», который входил в «Рифмологион» – этот огромный незавершенный сборник, куда он вписывает в течение жизни многие свои творения. В нем есть такие слова: Ликуй, Россия, сарматское племя, радуйся, Москва, Афетово семя. Пари весело, Орле быстрооки, разбивай крилама аер пришироки. Эти стихи с одной стороны, звучат торжественной одой, с другой – они кажутся вычурными, далекими от русской речи, представляя характерный образец отчетливого книжного творчества. Работая в стиле барокко, Полоцкий порой «увлекался формальным внешним словотворчеством, нередко в ущерб внутреннему содержанию. Он мог написать вирши в форме сердца, совершенно неудобочитаемые, но эффектно выглядевшие, или перемешав латинизмы и полонизмы с русской речью, создать нечто вообще малопонятное» 95 . |
|
|
