| Новый этап войны предполагал и новые ее формы. Ими стали походы в степь, предпринимаемые в необычно ранние сроки, оказавшись, поистине, новым словом в отечественном военном искусстве. Мы никогда не узнаем, кому именно принадлежала идея проведения таких походов, однако инициативу их организации летописная традиция навсегда закрепила за Владимиром Мономахом. Только авторитет самого доблестного воина среди внуков Ярослава Мудрого мог преодолеть инерцию мышления подавляющего большинства военной аристократии и среди них самого великого князя Святополка Изяславича. Для решения этого архиважного вопроса в обстановке максимальной секретности правители Киева и Переяславля в марте 1103 г. удалились в Долобск - княжескую охотничью ставку на левой, луговой стороне Днепра, отрезанную от столицы разливом. Источники ярко, почти с протокольной точностью, повествуют, о том, как на совещании, проходившем в охотничьем шатре, Владимиру Всеволодовичу пришлось использовать все свое красноречие, чтобы убедить Святополка Киевского и его дружину в правильности избранного замысла. Аргументация Мономаха оказалась безупречной, и вскоре войско семи сильнейших русских князей выступило в поход. Помимо Святополка и Владимира, которые, наверняка, вели все наличные силы киевщины и переяславщины, упомянут Давыд Святославич, располагавший лишь половиной черниговских сил (его брат Олег отказался участвовать). Обращает на себя внимание участие полоцкого князя Давыда Всеславича. Кроме них участие в походе приняли племянник Святополка Вячеслав Ярополчич, княживший в это время в Турово-Пинской земле и внук Игоря Ярославича Мстислав, который, возможно, в это время правил в Смоленске или Владимире Волынском. Упомянут также Ярополк Владимирович, - второй сын Мономаха, - как, вероятно, уже имевший самостоятельную дружину. В поход выступили как на конях, по берегу Днепра, так и в лодьях (пехота), спустившись ниже порогов, до Хортицы. Уже 4 апреля 1103 года на р.Сутине (Молочная), в четырех переходах от места высадки, русские нанесли половцам неслыханное поражение. |
| Все эти соображения, и преимущественно последнее, не могли не представиться умному Мономаху, который, едва ли быв прошен киевлянами остаться у них княжить, как думают Татищев и Соловьёв 29 , сумел, на этот раз, угомонить своё честолюбие и тем явил пример похвального самообладания. Конечно, киевляне ничего не выигрывали, принимая на свой стол жестокого, корыстолюбивого и властолюбивого Святополка, не имевшего к тому же ни ума, ни твёрдости; но киевляне вовсе не были знакомы с характером своего нового князя, которому, впоследствии, всегда бы предпочли не только Мономаха но кого угодно, тем более, что они не очень-то уважали княжеское родовое старшинство 30 . Таким образом, Святополк II Изяславич был признан вел. кн. киевским и не замедлил обнаружить своё тупоумие, приказав бросить в тюрьму половецких послов, прибывших к нему с мирными предложениями. Само собой разумеется что половцы не заставили дожидаться себя и в мае того же 1093 г. обступили Торческ, – нынешнее село Торчицы, на берегу Торчи, впадающей в Рось. Видя, что дело плохо, Святополк спешил вывести 800 отроков своих и бессмысленно хотел броситься с ними на полчища половецкие, но был остановлен людьми рассудительными, которые говорили ему: «аще бы пристроил и 8 тысяч, не лихо то есть; наша земля оскудела есть от рати и от продаж; но послися к брату своему Володимеру, дабы ти помогл» 31 . Ближайшим из всех князей к театру возникавшей войны был, действительно, Владимир Мономах , пользовавшийся кроме того, громкой известностью сокрушителя половцев, бить которых составляло, так сказать, его специальность, существенно-полезную тогдашнему распорядку русской земли. Зная это, Святополк послушался благоразумного совета и послал за помощью к Владимиру, который, вследствие такого призыва, не только сам выступил из Чернигова к Киеву, но велел спешить сюда же и брату своему Ростиславу, княжившему в Переяславле. У Михайловского монастыря Мономах встретился и соединился со Святополком, и тут тотчас же обнаружилось разногласие союзников. |
| Но у того и на это нашлось достойное слово. — По закону живу, по совести и отвечаю! — Хорошо сказал! — Потому хорошо и живу! Так что, прости, если что не так, и спаси тебя Господи, княже! — За что благодаришь-то? — А вот, выслушал! — Толку-то! — Не скажи. Все теплей на душе стало. Иной князь, тот же Святополк Изяславич, не в обиду ему будет сказано, проедет мимо, даже не заметит. Будто не люди, а березы или осинки вдоль дороги стоят. — Ну, положим, ты больше на кряжистый дуб, чем на осинку похож! — улыбнулся князь. — Так я не о себе. Я о том, что за вырубленные деревья Святополк Изяславич с тиуна строже спросит, чем за загубленные половцами жизни! — Не Божье это дело — смерду на Великого князя голос возвышать! — не выдержав, встрял в беседу игумен. Но теперь крестьянин осмелился возразить даже ему и с вызовом спросил: — А по-Божьему бросать православных на растерзание поганым язычникам? Пускать их на святуюРусь — веси разорять да Божьи храмы жечь? — Ну и отчаянный ты! — забывая свою всегдашнюю сдержанность, воскликнул Молномах. Видно было, что этот смерд нравился ему все больше и больше. — Знаю! — сдержанно усмехнулся тот. — Да, от старости и скромности ты, я вижу, не помрешь! — кивнул ему князь. — И откуда же это тебе ведомо? — А ты сам мне это однажды сказал, отчего и осмеливаюсь величать тебя не как смерд, а как дружинник! — Я? Когда? Где?! — А в той печальной битве, когда едва не погибли все наши, да и сам ты едва уцелел, — на Стугне… Мы ведь тогда, княже, совсем рядом с тобой против поганых бились. Лицо Мономаха внезапно помрачнело. Но он быстро взял себя в руки и с неожиданной живостью спросил: — А вот скажи мне, Сувор-Николай. Пошел бы ты снова со мной в поход на поганых? — Прямо сейчас? — ахнул смерд. Мономах оглянулся на Ратибора, на боярина и улыбнулся: — Ну, к чему такая спешка? Скажем, в конце… — Лета?! — обрадовался смерд. — Зачем так долго ждать? Этого месяца! Теперь уже крестьянин растерянно оглянулся — на поле, на свою весь, на людей… — Но ведь пахота… сев на носу… А… была не была… пошли! — решительно махнул он рукой. |
| Б. не было. Они возобновились в дек. 1076 г., после смерти Святослава. Уже летом следующего года (неясно, до возвращения Изяслава Ярославича на киевский стол 15 июля 1077 или после него) Всеволод Ярославич с сыном совершили поход на Полоцк. Зимой 1077/78 г. блгв. кн. Владимир (Василий) Всеволодович Мономах в сопровождении Святополка Изяславича снова разорил окрестности стольного города В. Б. Как и после 1069 г., предполагалось вытеснить В. Б. из Полоцка, а город должен был перейти либо к Изяславу, либо ко Всеволоду. Ответ В. Б. не заставил себя ждать. Немедленно после захвата в конце авг. 1078 г. безземельными князьями Олегом Святославичем и Борисом Вячеславичем Чернигова, принадлежавшего тогда Всеволоду Ярославичу, В. Б., оставив в покое Новгород, вернувшийся под власть Изяслава, совершил нападение на др. город Всеволода - Смоленск. Последовавший в кон. 1078 г. поход Владимира Мономаха на владения В. Б. (были разорены Лукомльская, Логожская и Друцкая волости, т. е. весь юго-восток Полоцкого княжества) получил продолжение в 1081 г. (по реконструируемой хронологии «Поучения» Владимира Мономаха), когда Мономах ходил войной на юг Полоцкой земли - в Минскую вол. После этого сведений о военных действиях против В. Б. нет. Однако брак сына В. Б. Глеба Всеславича , буд. кн. минского, с дочерью волынского кн. Ярополка Изяславича Анастасией, к-рый следует датировать если не ок. 1085 г., то во всяком случае временем киевского княжения Всеволода Ярославича (до апр. 1093), свидетельствует о сохранении определенной напряженности между Киевом и Полоцком, коль скоро один из самых активных сыновей В. Б. ищет союза с потомками покойного Изяслава Ярославича. Отсутствие В. Б. и каких бы то ни было его представителей на общерус. княжеском съезде в Любече в 1097 г. можно объяснить и сохранявшимся недоверием полоцкого князя по отношению к Киеву, и демонстративным желанием подчеркнуть, что его вотчинные права не зависят от решений съезда. Летописная дата смерти В. Б.- 6609 г., «априля в 14 дьнь, индикта 9, в среду» - содержит внутреннее противоречие, т. |
| Изяслав же остался при одном г. Владимире. Зимою 1150 года Изяслав прислал в Пересопницу просить Андрея: «Брат! помири меня с отцем: мне отчины нет ни в Венгрии, ни в Польше, а только в Русской земле; выпроси мне у отца волость по Горынь». Он послал в Пересопницу как будто за этим, а между тем наказал послу рассмотреть хорошенько весь наряд Андреев и как город стоит. Ему уже удалось раз напасть здесь врасплох на брата Андреева Глеба, то же хотелось теперь сделать и с Андреем. Но у этого было всё крепко и дружина большая. Не подозревая хитрости, Андрей стал опять просить отца за Изяслава, но Юрий не хотел ничего дать племяннику. Тогда Изяслав стал думать: «дядя мне волости не даёт, не хочет меня в Русской земле, а Владимир Галицкий, по его приказу, волость мою взял, да ещё собирается придти на меня к Владимиру», и, подумав таким образом, стал опять просить помощи у Венгерского короля Гейзы 55 . Снова запылала кровопролитная война между Изяславом и Юрием. Изяслав, предводительствуя Венграми (до 10:000), завладел Пересопницею и другими городами и спокойно вошёл в Киев. Пересопница присоединена была к Киевскому великому княжеству. После смерти Изяслава (13 ноября 1134 г.) князь Юрий Владимирович снова овладел великокняжеским Киевским столом, а Пересопницу с другими городами занял Мстислав Изяславич, но она не долго принадлежала ему. Опасаясь смелого, пылкого Мстислава, вел. князь Юрий Владимирович (Долгорукий) в 1155 году послал Юрия Ярославича, внука Святополкова, с воеводами на Горынь: они взяли Пересопницу и опять присоединили её к великокняжескому столу 56 . В 1160 году Юрий, будучи не в силах овладеть всеми Волынскими городами, как этого ему хотелось, успел только занять Пересопницу и Дорогобуж и отдал эти города Владимиру Андреевичу, который, впрочем, чаще жил в Дорогобуже, чем, в Пересопнице. В 1171 году Мстислав Изяславич, с братом Ярославом, и с Галичанами, желая наказать его за измену, вступил в область Дорогобужскую, к которой принадлежала и Перепопница, и разорил её, но Дорогобужа не мог взять, несмотря на болезнь Владимира Андреевича, который не мог потому распоряжаться своим войском. |
| Между тем шла война у Новгорода с соседом Юрием ростовским: в 1147 году Святополк со всею областию Новгородскою выступил против дяди, но возвратился от Торжка за распутьем. В следующем году архиепископ Нифонт отправился в Суздаль к Юрию за миром; Юрий принял его с любовию, освободил по его просьбе всех новоторжцев и гостей и отпустил их с честию в Новгород, но мира не дал. В том же году, как мы видели, Изяслав вывел из Новгорода брата Святополка, злобы его ради, и прислал на его место сына Ярослава. По некоторым, очень вероятным, известиям, Изяслав вывел Святополка за то, что тот позволил новгородцам без его ведома сноситься с Юрием о мире; быть может, это желание новгородцев помириться с Юрием было в связи с избранием Судилы, приятеля ростовского князя. Мы видели подробности приезда Изяславова в Новгород и похода его с новгородцами на Ростовскую землю. Должно быть, пребывание ласкового Мстиславича надолго оставило в Новгороде приятную память, потому что во время борьбы его с дядею Юрием на юге, несмотря на неоднократное торжество последнего, новгородцы продолжали держать Ярослава Изяславича и враждовать в ущерб себе с ростовским князем: так, в 1149 году небольшой отряд новгородцев пошел за данью в Двинскую область; Юрий, узнавши, что новгородцев немного, послал перехватить их известного Ивана Берладника, находившегося тогда, как видно, в его службе, но Ивану не удалось перехватать новгородцев: они отбились, причем много лежало с обеих сторон, впрочем, суздальцев гораздо больше, по замечанию новгородского летописца. Но, держа Изяславича во время неудач отца его, новгородцы вдруг выгнали его в 1154 году; о причинах летописец молчит; видно только одно, что Ярослав нарушил наряд, т. е. был причиною борьбы сторон, для примирения которых новгородцы призывают из Смоленска Ростислава Мстиславича – знак, что они не хотели разрывать с Мстиславичами и киевским князем: не мог Ростислав без согласия старшего брата занять Новгород. Но и Ростислав не установил наряда; позванный в Киев по смерти Изяславовой, он оставил в Новгороде сына Давыда при самых неблагоприятных обстоятельствах, при сильном неудовольствии на последние его распоряжения; новгородцы, говорит летописец, рассердились на Ростислава за то, что он не установил у них порядка, но еще больше наделал смуты, и показали по нем путь сыну его, взявши к себе в князья Мстислава, сына Юриева; утверждение самого Юрия на столе киевском утвердило и сына его на столе новгородском. |
| Дитя своего века, Мономах, сколько любил пробовать свою богатырскую силу на половцах, столько же любил пробовать ее и на диких зверях, был страстный охотник: диких коней в пущах вязал живых своими руками; тур не раз метал его на рога, олень бодал, лось топтала ногами, вепрь на боку меч оторвал, медведь кусал, волк сваливал вместе с лошадью. «Не бегал я для сохранения живота своего, не щадил головы своей, – говорит он сам. – Дети! не бойтесь ни рати, ни зверя, делайте мужеское дело; ничто не может вам вредить, если Бог не повелит; а от Бога будет смерть, так ни отец, ни мать, ни братья не отнимут; божье блюдение лучше человеческого!» Но с этою отвагою, удалью, ненасытною жаждою деятельности в Мономахе соединялся здравый смысл, сметливость, уменье смотреть на следствие дела, извлекать пользу; из всего можно заметить, что он был сын доброго Всеволода и вместе сын царевны греческой. Из родичей Мономаха были и другие не менее храбрые князья, не менее деятельные, как, например, чародей Всеслав полоцкий. Роман и Олег Святославичи; но храбрость, деятельность Мономаха всегда совпадала с пользою для Русской земли; народ привык к этому явлению, привык верить в доблести, благоразумие, благонамеренность Мономаха, привык считать себя спокойным за его щитом и потому питал к нему сильную привязанность, которую перенес и на все его потомство. Наконец, после личных доблестей не без влияния на уважение к Мономаху было и то, что он происходил по матери от царской крови; особенно, как видно, это было важно для митрополитов-греков и вообще для духовенства. Киевляне должны были желать, чтоб Мономах занял отцовское место; они могли желать этого тем более, что Мономах был им хорошо известен и известен с самой лучшей стороны, тогда как Святополк Изяславич жил постоянно на отдаленном севере и только недавно, по смерти брата своего Ярополка, перешел из Новгорода в Туров, без сомнения, для того, чтобы быть поближе к Киеву на случай скорой смерти Всеволода. Но мы видели причины, которые заставляли Мономаха отказаться от старшего стола: он опасался, что Святополк не откажется от своих прав и будет доискиваться их оружием; Мономах должен был хорошо знать, к чему ведут подобные нарушения прав; должен был также опасаться, что если Святополк будет грозить ему с запада, то с востока Святославичи также не оставят его в покое. |
| Биография Давида Святославича также полна загадок. В «Повести временных лет» он впервые упоминается под 1095 г.: «Иде Давыд Святославич из Новагорода . Большинство исследователей отмечают, что в «послужном списке» Давида значится княжение в Муроме (1076–1093 гг.), Новгороде (1093–1095 гг.), Смоленске (1095–1097 по решению Любечского съезда князей 1097 г. он – князь Черниговский. Имеются и другие даты княжений Давида сообщению В. Н. Татищева Святослав Ярославич посадил в марте 1073 г. Давида на княжение в Новгород Великий, где он находился до конца 1076 – начала 1077 г., когда его сменил брат Замечу, что в перечне князей Великого Новгорода, читаемого в Новгородской первой летописи младшего извода под 989 г., эти данные отсутствуют. В Тверской, Ермолинской, Львовской и некоторых других летописях записано, что после ухода из Новгорода в Туров в 1088 г. Святополка Изяславича «Новегороде седе Давыд в 1088 г. Давид попытался сесть на княжение в Новгороде, но Всеволод Ярославич посадил там сына Владимира Мономаха . В перечне князей Великого Новгорода отмечено: «Давыд приде к Новгороду княжить; и по двою лету выгнаша По мнению О. М. Рапова, эти события произошли в 1093 г. после смерти великого князя Всеволода Ярославича, «когда Святославичи развили политическую активность и начали добиваться для себя новых территорий»; и княжил Давид в Новгороде до 1095 г., когда, поссорившись с новгородцами, ушел в Смоленск, выгнав оттуда сына Владимира Мономаха В Новгородской первой летописи младшего извода и в Софийской первой летописи под 1095 г. записано: «Иде Святополк и Володимерь на Давыда к Смоленьску и даша Давыду Как считает О. М. Рапов, Святополк Изяславич и Владимир Мономах силой вынудили Давида Святославича вернуться из Смоленска, отобранного у сына Мономаха Изяслава, в Новгород, но новгородцы не захотели повторно принять его, и Давиду пришлось снова вернуться в Смоленск. «Владимир Мономах пожертвовал Смоленском в пользу Давида, однако взамен Смоленской земли он получил Муромскую, куда посадил на княжение сына да еще и Новгород Великий, где сел его старший сын |
| Очередь, устанавливаемая отношением старшинства князей и выражавшая мысль о нераздельности княжеского владения, остается, по понятиям князей, основанием владельческого их порядка в XI и до конца XII в. В продолжение всего этого времени князья не переставали выражать мысль, что вся совокупность их, весь род Ярослава должен владеть наследием отцов и дедов нераздельно – поочерёдно. Это была целая теория, постепенно сложившаяся в политическом сознании Ярославичей, с помощью которой они старались ориентироваться в путанице своих перекрещивавшихся интересов и пытались исправить практику своих отношений, когда они чересчур осложнялись. В рассказе летописи эта теория выражается иногда довольно отчётливо. Владимир Мономах , похоронив отца в 1093 г., начал размышлять, вероятно, по поводу советов занять киевский стол помимо старшего двоюродного брата Святополка Изяславича: «Сяду я на этот стол – будет у меня рать со Святополком, потому что его отец сидел на том столе прежде моего отца». И, размыслив так, послал он звать Святополка в Киев. В 1195 г. правнук Мономаха, смоленский князь Рюрик с братьями, признав старшинство в своей линии за внуком Мономаха Всеволодом III суздальским, обратился к черниговскому князю Ярославу, четвероюродному брату этого Всеволода, с таким требованием: «Целуй нам крест со всею своею братиею, что не искать вам Киева и Смоленска под нами, ни под нашими детьми, ни под всем нашим Владимировым племенем; дед наш Ярослав разделил нас Днепром, потому вам и нет дела до Киева». Рюрик выдумал небывалый раздел: Ярослав никогда не делил сыновей своих Всеволода и Святослава Днепром; оба этих сына получили области на восточной стороне Днепра, Чернигов и Переяславль. Так как это требование Рюрика было внушено ему главой линии Всеволодом суздальским, то с ответом на это требование Ярослав черниговский обратился прямо к Всеволоду III, послав сказать ему: «У нас был уговор не искать Киева под тобою и под сватом твоим Рюриком; мы и стоим на этом уговоре; но если ты велишь нам отказаться от Киева навсегда, то ведь мы не угры и не ляхи, а единого деда внуки: пока вы оба живы с Рюриком, мы не ищем Киева, а после вас – кому Бог даст». |
| Вскоре после кончины Феодора новгородцы изгнали из города князя Глеба Святославича. Последний бежал в Заволочье (северо-восточную часть Новгородской земли, Подвинье), где 30 мая 1078 г. погиб в результате столкновения с местной «чудью» (новгородскими данниками, бывшими в то время, наиболее вероятно, еще не затронутыми христианизацией): «И выгнаша из города, и бежа за Волок, и убиша Чюдь; а Святополк седе на столе, сын Святославль» . Глеб вынужден был покинуть Новгород не позднее весны 1078 г., когда князем там был уже сын киевского князя Святополк Изяславич . Перед нами 1-я попытка Новгорода в ситуации нестабильности власти в Киеве (за 2 года на киевском престоле сменились 3 правителя) реализовать право «вольности в князьях», избавившись от сына покойного Святослава Ярославича, пригласить сына вокняжившегося в Киеве Изяслава. Это противоречит концепции И. Я. Фроянова, согласно которой основным стремлением новгородцев в домонгольский период, сплачивающим городскую общину, было обособиться от Киева . Если бы это оказалось действительно так, они предпочли бы оставить на княжении Глеба, а не принимать сына киевского князя. Изгнание Глеба уже в конце 70-х гг. XI в. указывает на довольно высокую степень самоорганизации новгородского общества. Через некоторое время, по В. Л. Янину, в конце 1080-х гг., был учрежден институт боярского посадничества . Начавшиеся перемены в государственном устройстве Новгорода не могли не сказаться на дальнейшей истории Софийской кафедры. Для полноты картины необходимо рассмотреть сведения о произошедшем в епископство Феодора восстании новгородцев во главе с неким волхвом. Оно известно по включенному в начальное летописание под 6579 (1071) г. краткому рассказу с эффектной развязкой: «Сице бе волхв въстал при Глебе в Новегороде; глаголашеть бо людем, творяся яко Бог, и много прельсти, мало не всего града; глаголашеть бо, яко проведе вся, и хуляшеть веру крестияньску; и тако глаголаше, яко: “Преиду по Волхову пред всеми людьми”. И бысть мятеж въ граде велик, и всияша ему веру, и хотяху побити епископа Федора. И епископ же Федор, вземши честныи крест и оболчеся в ризы, и ста перед народом, и глагола им: “Ащете хощете веру няти волхву, тои за него да идет; аще ли верует къ кресту, да идеть к нему”. И разделишася на двое: князь Глеб и дружина его сташа у епископа, а людие вси идоша за волъхва; и бысть мятежь междю ими. Глеб же, възем топор под скуд, и прииде къ волхву, и рече ему: “То веси ли, что утро хощеть быти, что ли вечер”. Он же рече: “Провиде вся”. И рече Глеб: “То веси ле, что ти днесь хощеть быти”. Он же рече: “Чюдеса велика створю”. Глеб же, выимя топор, ростя и, и паде мертв, и людье разидошася. Он же погыбе душею и телом, предавъся диаволу» . |
|
|
