| Что реку и что возглаголю? Говорить ли еще о Деве-родительнице? Рассуждать ли еще о новом чудном рождении? Дивиться лишь можно, созерцая дивное рождение, ибо побеждается естества чин и обычные законы вещей. О дивных делах (Божиих) мало сказать, что они более дивны, чем дела природы, ибо природа ничего не может произвести по своей воле, хотя бы и была для того свободна: дивны же все дела Господа, их же восхошет. О, непорочное и неизъяснимое таинство; Тот, Кто прежде сложения мира был Единородным, несравнимым, простой, бестелесный, воплощается, нисходит (в мир), облекается в бренное тело, дабы явиться видимым всем. Ибо если бы Он не был видимым, то каким образом научил бы нас хранить Его учение и возводил бы к невидимому? Так, для того Он Сам стал открыто видим, чтобы видимое возвести к невидимому. Поскольку люди, считая глаза более верными свидетелями, чем уверят тому, что видят, и сомневаются в том, чего не видят, Бог восхотел стать видимым в теле, чтобы разрешить и ниспровергнуть сомнения неверующих. Он восхотел родиться от Девы не для того, чтобы устроить из Нее недолжное дело, ибо Дева не знала причины вещей, и таинство рождения его есть непорочное дело добродетели, почему и Сама Дева спрашивала у Гавриила: како будет сие, понеже мужа не знаю, – на что получила в ответ: Дух Святый найдет на Тя, и сила Вышняго осенит Тя ( Лук. 1:34–35 ). Но каким образом Слово, Которое было от Бога, потом произошло от Девы? Это – неисследимое чудо. Как делатель золота, добыв металл, делает из него вещь сообразно потребности: так поступил и Христос; находя Деву по духу и телу непорочною, воспринял от Нее одухотворенное тело, сообразное Своим советам, и облекся в него, как в одежду. В этот дивный день Рождества, Слово не устрашилось и не устыдилось произойти из утробы девичей, но сочло недостойным Себя принять плоть от Своего творения, чтобы творение, сделавшись одеянием Творца, сподобилось славы, и чтобы сделалась известною милость, когда открылось, откуда по благости Своей снизшел Бог . Как невозможно было бы из земли явиться сосуду прежде, чем глина побывала в руках художника: так невозможно было поврежденный сосуд (естества человеческого) возобновить иначе, как сделав его одеянием Творца, Который облекся в него. |
| Как сказано было, нет рукописных сборников творений св. Григория; поэтому и в разновременно выходящие печатные издания его творений попадало только то, что в данное время известно было под его именем. Первым изданием творений св. Григория было Gerh. Vossii, S. Gregorii, episcopi Neocaesarensis, cognomento Thanmaturgi, opera omnia. Moguntiae 1604. 4°. Здесь помещены сначала elogia et testimonia о св. Григории (р. 1–10), затем -изложение веры (р. 11–14), κατ μερος πστις – только в латинском переводе – (р. 15–28), двенадцать глав о вере (р. 29–45), первые четыре беседы (р. 50–117), каноническое послание (р. 118–134), к Татиану о душе (р. 135–148), переложение Екклесиаста – только в латинском переводе – (р. 149–158), благодарственная речь Оригену (р. 169–233), житие Св. Григория, написанное Григорием Нисским (р. 284–327); за текстом каждого произведения помещаются пояснительные примечания. Следующее, улучшенное издание представляет Frontonis Ducaei,SS. PP. GregoriiThanmaturgi, MacariiAegyptii etBasiliiSeleuciaeIsauriae episcopi opera omnia graeco-latina. Paris 1622 in folio. Здесь напечатаны: изложение веры (р. 1), двенадцать глав о вере (р. 2–9), четыре беседы (р. 9–37), каноническое послание (р. 37–41), трактат о душе (р. 42–47), благодарственная речь Оригену (р. 48–77), переложение Екклесиаста (р. 77–96), κατ μρος πστις – только в латинском переводе – (р. 97–102); в приложении присоединены: примечания Gerh. Vossii (р. 103–129), Iacobi Billii scholia inMetaphrasin (p. 119–121), Frontonis Ducaeinotae (p, 121–124). В издании P. Gallandii, Bibliotheca Veterum Patrum» Veuet. 1766–1767. T. III, напечатаны только те творения, которые признавались подлинными, а именно: изложение веры (р. 385–386), переложение Екклесиаста (р. 387–400), каноническое послание с комментариями Зонары и Вальсамона (р. 401–412), благодарственная речь Оригену (р. 413–435) и в связи с нею письмо Оригена к св. Григорию (р. 436–438) и, наконец, житие св. Григория, написанное Григорием Нисским (р. 439–469). |
| Речь произнесена св. Григорием непосредственно по окончании образования у Оригена , в общении с которым он пробыл целых пять лет и который производил на него неотразимо сильное впечатление. Естественно поэтому, что произведение ученика носит отпечаток духа и образа мыслей учителя. Свящ. Писание он изъясняет и применяет совершенно в том же духе и по тем же приемам, как и Ориген . Можно отметить и прямое соприкосновение между суждениями св. Григория и мыслями Оригена, которые, очевидно, первый почерпнул из бесед с последним. Для примера можно привести следующее сравнение. Св. Григорий пишет (§§162–163): в таком «роде занимались философией наши превосходные, ученейшие и искуснейшие в исследовании эллины, когда каждый утверждал о том, с чем сначала встретился, побуждаемый некоторою силою, что оно одно истинно, и что, напротив, все прочее у других философов – обман и пустословие. Сам не будучи в состоянии ни в чем обосновать свою точку зрения лучше, чем это сделано другими, каждый борется за свои собственные взгляды, чтобы вследствие принуждения или убеждения не оказаться в необходимости перейти к другой школе и изменить свои взгляды. При этом он не имеет, – если сказать правду, – никакого другого основания, кроме безотчетного влечения к названным философским учениям, и не имеет другого основания для оценки того, что считает истинным, – да не покажутся мои слова странными, – кроме безотчетного случая. Каждый любит то, с чем он случайно встретился в начале, и, как бы связанный им, уже не в состоянии внимать чему-либо иному» и т. д. Ориген в сочинении «Против Цельса» (кн. 1, §10), настаивая на необходимости простой, безотчетной веры для тех, кто не имеет возможности заняться исследованием учения, говорит: «да и те, которые держатся противоположного учения, в действительности поступают точно так же. Если кто, напр., увлекается философией и случайно останавливается на определенной философской школе, то разве этот человек при выборе такого-то учителя руководится чем-нибудь иным, а не простой только верой в то, что именно эта школа есть самая лучшая? Он не выжидает, пока придется ему услышать учения всех философов и, в виду различия в их направлении, узнать возражения претив одних и доказательства в пользу других школ, чтобы затем произвести свой выбор и решиться на то, сделаться ли ему стоиком, платоником, перипатетиком, – словом последователем какой угодно философской школы. Напротив, уступая какому-то безотчетному стремлению, даже при всем нежелании сознаться и этом, он обращается, напр., к занятиям в духе стоического учения и оставляет без внимания все прочие школы» 336 и т. д. Очевидно, эта тема часто была предметом бесед Оригена с учениками, и раскрытое здесь положение составляло один из сильных доводов знаменитого учителя в борьбе с современным ему направлением в философском образовании. На основании приведенного примера можно судить, насколько верно св. Григорий воспроизводил в своей речи мысли своего учителя. |
| И с Лицами не происходит никакого изменения,– они вечны и безвременны. Но до воплощения Сына никто не мог познать их, – только Он открыл вечную и равночестную Троицу. Рождение Сына от Отца непостижимо и неизреченно: оно-духовно и потому не может быть постигнуто человеком-существом телесным. Мы знаем наше рождение и рождение других телесных существ; но духовный предмет выше условий человеческого бытия. Вообще человек, заключенный с шести сторон – с востока, запада, севера, юга, бездны и неба, не может постигнуть Того, Кто выше неба и ниже бездны, дальше севера и юга, находится везде и все наполняет. Если бы мы в состоянии были исследовать духовную сущность, то исчезла бы ее возвышенность. Мы не знаем, что происходит в нашем теле, не знаем, каким образом от сердца рождаются помышления, от языка – слова, – как же мы, мало зная о том, что в нас, можем постигнуть таинство несозданного Творца, которое превосходит всякий ум? Таким образом, кому должно считать подобным Того, Кого никто никогда не видел, чтобы отсюда знать Его рождение? Мы без всякого сомнения знаем, что в нас есть душа, соединенная с телом, но кто видел свою душу? Кто мог разглядеть ее соединение с телом. Поэтому мы просто утверждаем и веруем, что Слово рождено от Отца, но не считаем исследованным и не знаем способа рождения: Оно прежде всякого творения, вечное от вечного, как источник от источника и свет от света. Термин «Слово» имеет троякое значение: слово в мысли – τ κατ’ ννοιαν, слово обнаруженное – προφορικν и слово членораздельное – ρθρικν; однако все они не ипостасны. Но Слово Божие есть сущность, с возвышенной и сильной природой, совечное Богу, неотделимое от Него и имеющее пребыть в вечном соединении с Ним. Это слово сотворило небо и землю, и в Нем создано все. Оно – мышца и сила Божия; вследствие неделимости Своей природы Оно никогда неотделимо от Отца и вместе с Отцем не имеет начала. Слово восприняло нашу сущность от Марии Девы. Поскольку оно духовно, Оно неотделимо от Отца, а поскольку Оно телесно, Оно нераздельно равно нам. |
| Что же касается рукописного наименования λγος προσφωνητικς, то под этим названием как риторическая теория, так и практика (Аристида, Ливания, Имерия) разумеют исключительно приветственную речь и именно обычно речь при получении высшей власти или высокой должности 334 . Речь же св. Григория обнаруживает поразительное согласие в существенном с тем, что риторской теорией требуется от прощальных речей. Интересно сопоставить план речи св. Григория с тем построением прощальной речи, какое рекомендует ритот Менандр (второй половины III века по Р. Хр.) В параграфе περ σοντακτιχο. Он берет для примера прощанье с городом. Оратор должен произнести благодарность городу, из которого он уезжает, затем восхвалить его, показывая, что он скорбит при разлуке; после этой первой части он должен перейти ко второй, в которой должен вспомнить о тех местах, в которые он отправляется, с выражением тревоги о том, как его примут там, и с уверением, что он никогда не забудет города и остающихся в нем друзей; в заключение он должен молитвенно испросить себе доброго пути и благополучного возвращения 335 . Уклонения от этого плана в речи св. Григория сами собою вытекают из особенностей положения, к которому оратор с полным пониманием дела сумел приспособить общие предписания. Точное знание правил риторики св. Григорий обнаруживает и в тех случаях, когда он полемизирует против неразумного применения риторских шаблонов: «я не намерен восхвалять происхождения и телесного воспитания, – я не решаюсь на это и удерживаюсь Вследствие чрезвычайного благоговения пред ним (т. е. Оригеном ); не буду также восхвалять телесной силы и красоты,-это предметы похвальных речей для юношей, у которых мало заботы о том, говорят ли о них по достоинству, или нет,-ибо было бы бездельно и легкомысленно о предметах, не имеющих продолжительного и устойчивого бытия, но многоразличным образом и скоро преходящих, держать речь в возвышенном и торжественном тоне уже в самом вступлении к ней (§§11–12). «Я не изобретаю себе изречений и слов и художественных оборотов. Даже когда, будучи мальчиком, я учился у ритора искусству произнесения публичных речей, я добровольно не позволял себе прославлять кого-либо и произносить о ком-либо похвальные речи, если это в чем-либо не было согласно с истиной. Поэтому даже и теперь, когда я предположил [произнести] похвальную речь, я не думаю, что следует возвышать его просто порицанием других» (§§130–131). |
| Необходимо делиться хлебом и всем, что служит людям для поддержания жизни, – впоследствии окажется, что человеколюбие не бесполезно для тебя. Необходимо давать щедро и раздавать свое имущество многим, потому что неизвестно, что принесет следующий день. Тем же, которые советуют наслаждаться всем настоящим и приятным, он говорит: безумствуешь, если не ожидаешь, что за все это постигнет суд от Господа. Нужно еще в юности бояться Бога, прежде чем предашь себя пороку и прежде чем придет день Божий великий и страшный, когда не будут светить солнце, луна и звезды, поколеблются высшие силы, прекратится всякая деятельность, все в страхе разбегутся и настанет страшное время. Добрый муж с радостью пойдет в свою вечную обитель, дурные же все свое наполнят рыданием, и не поможет им ни золото, ни серебро. Для людей будет одно спасенье, если души их возлетят к Тому, Кем они сотворены. В заключении он снова убеждает, что, с одной стороны, должно бояться Бога и соблюдать Его заповеди, а с другой стороны, убедить себя в том, что все потом подвергнется суду и каждый по заслугам получит воздаяние за свои дела как добрые, так и дурные. Это произведение сохранилось во многих греческих рукописях и почти все они усваивают его св. Григорию Богослову , среди произведений которого оно было напечатано в качестве 53 слова у Morelluu как Appendixy Caillau. Однако уже в некоторых древних кодексах отмечено существование сомнения в принадлежности его этому отцу Церкви. Leo Allatius в «Diatriba de Theodoris et illorum scriptis» 435 называет древнейший и отличный Ватиканский кодекс 449, в котором с другими творениями Григория Богослова нашел место и Метафраз, но на поле сделана тикая заметка: στον τι κατ τινας λγος ο τος μφιβλλεται. То же читается и в другом списке, не менее древнем и не менее изящном – 1446. По сообщению Erw. Preuschen " а 436 , такая же схолия имеется и в Cod. Vindob. Theol. graec. 80. Нам неизвестно, кем высказаны были эти сомнения и на чем они основывались. Но для них серьезным доводом могло служить прежде всего то, что по своему общему характеру это произведение не отвечает тому представлению о литературной деятельности св. Григория Богослова , какое создается на основании известных его творений: он был церковный оратор и поэт и комментариев на книги Св. Писания не оставил. Далее, хотя «Переложение» представляет только пересказ Екклесиаста, однако в нем должны были сказаться особенности языка и стиля подлинных творений св. Григория Богослова ; между тем «Переложение» не обнаруживает той отделанной и сжатой формы речи, какою отличаются творения Григория Богослова : связь мыслей грубее и переходы не так плавны, как у св. Григория Богослова, – у последнего весь общий характер контекста был бы несколько мягче 437 . Наконец, кроме свидетельства рукописей, правда очень определенного, нет других известий о том, что св. Григорий Богослов писал переложение Екклесиаста. |
| Нам остается сказать еще несколько слов, чтобы закончить речь относительно подлинности символа св. Григория. Ни безусловно отвергающие принадлежность символа св. Григорию, как позднейшего произведения, ни допускающие в нем вставки и добавления в связи с антиарианскою борьбой не определяют времени, когда произведен подлог или сделаны вставки. Если Григорий Нисский признавал его символом св. Григория и основывался на предании неокесарийской церкви, то какое время нужно считать гранью, дальше которой нельзя идти? Если символ составлен для борьбы с арианством, то почему в нем нет характерных Никейских терминов; μοοσιος, κ τς οσας и вообще всех выражений, которые приобрели техническое значение в IV веке, и почему наряду с этим в нем дано место изложению учения о Св. Духе, когда спор из-за учения о Св. Духе разгорелся только во второй половине IV века? Появление рассматриваемого символа после Никейского собора немыслимо, как немыслимы в это время и вставки и дополнения к нему с такими неопределенными чертами происхождения в после-никейский период. На основании всего сказанного мы приходим к убеждению, что символ написан св. Григорием Чудотворцем , епископом Неокесарийским. Естественно, что, сделавшись епископом вновь организуемой и им самим просвещаемой паствы, он должен был озаботиться и составлением такого исповедания веры, которое, по современным обстоятельствам, давало бы возможность верующим и познать правую веру, и дать ответ вопрошающим и смущающим. Св. Григорий Нисский объясняет возникновение символа внутреннею потребностью самого св. Григория, который испросил у Федима Амасийского малое время для уразумения в точности таинства веры и не прежде осмелился проповедовать слово, как некоторым явлением ему открыта была истина, почему и полагает написание символа в самом начале его епископской деятельности; и против такого датирования символа нельзя ничего возразить, при отсутствии других указаний по этому вопросу, если только допустить, что удаление св. Григория от общественной деятельности, предшествовавшее его посвящению во епископа, продолжалось несколько лет и употреблено было не только на богомыслие и самоуглубление, но и на общение с другими верующими, напр., с Федимом Амасийским, Фирмилианом Кесарие-Каппадокийским и др., под влиянием чего несколько сгладились школьные впечатления, вынесенные от Оригена из Кесарии, и в его воззрения уже теперь привнесены были некоторые элементы из церковных малоазийских преданий, так как символ во всяком случае, наряду с бесспорным отражением учения Оригена , заключает в себе и явные признаки воцерковления Оригена. |
| «Православный»: «если Он имел природу способную к страданию, то и без плоти Он мог бы пострадать, – значит, плоть излишня». «Эранист»: «Божественная природа бессмертна, смертна же природа плоти; поэтому бессмертная природа соединилась с смертною, чтобы чрез нее вкусить смерть». «Православный»: «бессмертное по природе не претерпевает смерти даже в соединении с смертным» 448 . Вт» дальнейшем «эранист» настаивает, что Сын Божий претерпел смерть, и в объяснение того, каким образом бесстрастный и вседовольный Бог после воплощения подвергся страданиям, указывает на божественное всемогущество: «мы научены, что для Бога все возможно» 449 . «Если бы, – говорит «эранист», – мы говорили, что Он против воли претерпел страдание, то имело бы законный предлог ваше обвинение против нас. Если же у нас проповедуется и страдание добровольное, и смерть, согласная с Его желанием, то следует не обвинять нас, а воспевать преизбыток человеколюбия, ибо восхотев Он пострадал и по Своему изволению приобщился смерти». На это «православный» возразил: «Господь Бог не желает ничего (такого), что не было бы согласно с Его природой, но может – все, чего Он желает, а желает Он только сообразного и приличествующего Его собственному естеству» 450 . Однако не трудно видеть совершенное несходство в самой постановке вопроса в обоих произведениях: в трактате св. Григория ставится вопрос о возможности самого воплощения, так как с этим, по мнению Феопомпа, соединялось унижение и страдания, недопустимые для бесстрастного и блаженного существа; у блаж. Феодорита воплощение Бога Слова предполагается как факт, признаваемый обеими сторонами, при нем никто не возбуждает вопроса о непристойности пришествия Бога на землю для спасения людей, – здесь речь идет только о том, к какой природе Воплотившегося – к божественной или человеческой – нужно отнести страдания, какие Он претерпел 451 . В. Риссель находит наибольше аналогий к рассматриваемому произведению в творении св. Илария «De Trinitate», X, 23, где встречаются выражения, почти буквально совпадающие с трактатом «К Феопомпу», хотя он признает различие в постановке вопроса, так как Иларий распространяет бесстрастие и на человеческую природу и специально именно на человеческое тело. |
| В том фрагменте, какой сохранил Сократ и на какой указывает И. Дрэзеке, Евагрий запрещает применение логических терминов в отношении к простому и неисследимому Божеству: пред Неизреченным нужно преклониться в молчании. Описывая блаженное богосозерцание аскета, достигшего невозмущаемого никакими аффектами покоя и совершенно освободившегося от всяких страстей, Евагрий дает понять, что он рассматривает некоторое сияние света, во время молитвенного экстаза являющийся ему высший свет, как посредство, чрез которое Божество открывается на земле отдельным людям 517 . Если эти данные о богословии Евагрия Понтика сравнить с содержанием послания к Евагрию, то не получится уже того точного совпадения, какое находит И. Дрэзеке. В послании к Евагрию вопрос формулируется таким образом: «естество (которое иной правильно назвал бы скорее сущностью, чем естеством) Отца и Сына и Святого Духа – просто или сложно? Ибо, если оно просто, то как оно может допускать «три» – число названных выше? поскольку простое однородно и неисчисляемо; а то, что подпадает числам, по необходимости рассекается, хотя бы оно и не было подвергнуто счислению, рассекаемое, же страдательно, ибо рассечение есть страдание. Поэтому, если естество Совершеннейшего просто, то излишне назначение имен, а если назначение имен истинно, и должно доверять именам, то тотчас исчезает однородность и простота. Итак, каково же естество (рассматриваемого) предмета»? Несомненно, что и Евагрий Понтик, и Евагрий, к которому обращено рассматриваемое послание выдвигают простоту Божества; но на этом собственно сходство и оканчивается. Евагрий Понтик, исходя из такого представления, отрицательно относится ко всякого рода определениям и категориям в отношении к Божеству, потому что все это является признаком сложности, и заключает тем, что запрещает даже определять Божество, как простое, благоговейно призывая в молчании преклониться пред Неизреченным. Здесь мы видим мистическое созерцание Божества, как абсолютно простого, где не требуются никакие рациональные разъяснения. |
| Отсутствие в κατ μρος πστις не только выдержанного от начала до конца всего произведения плана, но и какой-либо связи между отдельными частями, фрагментарность произведения, многочисленные повторения в постановке и раскрытии одних и тех же тем, настолько бросаются в глаза, что К. Каспари предвидит возможность даже заключения, что это не произведение того Аполлинария, каким мы его знаем из фрагментов его литературных трудов, что на основании отмеченных черт можно было бы, пожалуй, сказать, что в нем можно признать совершенно иной литературный характер, чем другие произведения Аполлинария, и недостойно его. Чтобы отклонить такой вывод, К. Каспари указывает прежде всего на то, что для такого решительного заключения необходимо было бы иметь все большие произведения Аполлинария (чего на самом деле нет); а затем ставит такие вопросы которые ясно выдают слабость занимаемой позиции: нужно ли, чтобы автор всегда оставался одним и тем же, такт чтобы все его произведения носили один и тот же характер? и должно ли все, что он написал, иметь одинаковое литературное достоинство? и можем ли мы от такого богатого, многостороннего и подвижного (может быть даже изменчивого) духа требовать первого и второго? Но мнению К. Каспари все указанные особенности произведения объясняются, по крайней мере, отчасти целью произведения. Произведение написано Аполлинарием в последние годы жизни: оно производит такое впечатление, что Лаодикийский епископ хотел пред своим концом еще раз подробно изложить в этом произведении свою веру в отношении к Св. Троице и Лицу Христа, в виду вызванных споров, вследствие которых он был отлучен от Церкви; но сделал это слабо, расплывчато, с тавтологиями и многословием, свойственными старческому возрасту 729 . Но, во-первых, основательно опровергается мнение, что κατ μρος πστις было последним произведением Аполлинария, так как в нем еще слишком много места отведено учению о Св. Духе, и тринитарная часть берет перевес над христологической, тогда как в конце своей жизни Аполлинарий всецело отдался вопросам о Лице Богочеловека; далее, в сочинении нет никакого намека на осуждение автора со стороны какой-либо частной церкви, – он стоит в мире с Церковью и считает себя представителем апостольской и церковной веры; наконец, и воззрения его на дело воплощения еще не полны и излагаются в общих и близких к учению Церкви терминах 730 . Во-вторых, и старческим возрастом нельзя объяснить происхождения от Аполлинария такого бессвязного произведения. Кроме того, отрывки произведения, взятые сами по себе не обнаруживают ни слабости, ни многословия: они отчетливо и сильно выражают мысли автора, – но соединение их дает нечто непонятное с литературной стороны. |
|
|
