| Калифорния. Недавно в одном инстаграме русской девушки я прочитал ее возмущенный рассказ о том, как всё в Калифорнии плохо, как люди думают лишь о курении травки, развлечениях и сексе. Просмотрев содержание этого инстаграма, я обратил внимание, что там сплошные фотографии дискотек, баров, элитных магазинов и гуляний на пляже… Можно поехать в Тель-Авив или Москву и, побывав там в барах, на тусовках и занимаясь «шопингом», с основанием заявить то же самое про Святую Землю и Русь. И, одновременно, если в Калифорнии посетить мощи святителя Иоанна, калифорнийские обители, если там пообщаться с православными людьми, а на Святой Земле поклониться Гробу Господню и в Москве побывать на монастырских всенощных – человек уедет из этих мест с совершенно иным впечатлением. Недавно у нас гостила девушка-паломница из Санкт-Петербурга и, уезжая отсюда, сказала: «Действительно есть другая Америка!» На фотографии – монахиня Иулиания (Денисова) в Калифорнии, у Тихого океана. Если кому интересно, можете сделать поиск «Другая Америка, монахиня Иулиания» и послушать рассказ о ее поездке сюда. Вчера я вышел на инстаграм потрясающего русского фотографа-портретиста Сергея Берменьева ( @sergeybermeniev ) и в сотый раз убедился, что я еще не начал осваивать, ЧТО такое фотография и КАК снимать. Глядя на его фотоработы, понимаешь, что надо присматриваться, заниматься и снимать, снимать и снимать! Я также думаю, что настоящий фотограф НИКОГДА на 100% не доволен результатом. На фото – просто так, не по теме – забор в маленьком городке штата Нью-Йорк. Православная Калифорния. У меня такая идея, после просмотра портретов Сергея Берменьева ( @sergeybermeniev ), в течение 7 дней в свой инстаграм ежедневно выкладывать портреты (постараюсь более удачные). На фото (это, правда, не портрет) наш викарный епископ Феодосий, у Тихого океана (на фоне виден маяк) недалёко от калифорнийского города Святого Креста (Санта-Круза). Мы с владыкой очень любим вместе совершать небольшие поездки и открывать красоту Божьего творения, да и покушать где-нибудь :) |
| На фото — часы. Почти в каждом маленьком американском городе подобные часы на главной улице. Мне нравится, симпатично. Благословенная Калифорния. Х.В! Сегодня мы с паломниками-друзьями из Москвы направились на юг от Сан-Франциско, в сторону Монтерейского полуострова. Здесь земля очень плодородная и уникальные условия для выращивания артишоков и разных ягод — этот регион в зимние месяца снабжает всю Америку зеленью. На фото – поле с клубникой. Завтра мы с группой направляемся в греческий монастырь Живоносный Источник в Данлапе. Благословенная Калифорния. Набережная Монтерейского полуострова. Калифорния – штат потрясающей красоты и невероятного разнообразия. Хочется каждые 15 минут останавливать машину, фотографировать и воспевать хвалу Господу-Творцу! Благословенная Калифорния – набережная Тихого Океана близ города Святого Креста (Санта-Круза). Сегодня вечером на службе, на стихирах, были слова о том, что 8 дней после Своего Воскресения Спаситель предстал перед Своими учениками в комнате, где они были собраны и «мир ДАВ», т.е. подал им мир, которого они после того как от Него отказались и разбежались, не имели. Оказывается, что они сами не могли восстановить мирное состояние, а Христос его им ПОДАРИЛ! Т.е. внутренний мир — дар от Бога. Мы можем его просить, его искать, к нему стремиться, но в конечном итоге только Господь его нам дает. Все остальное — некий суррогат, притом временный. На фоне этого большей частью современная психология, без Господа и Его благодати, довольно-таки жалкая. Она может человеку дать некое успокоение, примирение с собой, однако не способна в сущности изменить человека, как и не может снять с него ни одного терзающего его греха — это принадлежит только Богу! Православная Калифорния. Памятники бывают разные, порой совершенно неожиданными. Зарубежная Русь. Свято-Троицкий монастырь в Джорданвиле. С праздником Вознесения Господня! На всенощной праздника в одной стихире замечательно говорится о том, что не только небо открылось, чтобы взять Господа Иисуса Христа, — но и земля отверзлась, чтобы отдать Его, нового Адама. На фото – крестный ход в Спасо-Вознесенском монастыре на вершине горы Елеонской. Эта обитель в ведении Русской Зарубежной Церкви. |
| Для меня самого встреча с отцом Серафимом оказалась судьбоносной. С того дня я утвердился в мысли посвятить жизнь Богу на ниве православного христианства». После приезда отца Серафима Общество православных в Санта-Крузе стало расти, люди принимали Православие. Пятеро членов Общества со временем стали монахами, шестеро – священнослужителями (двое – даже настоятелями монастырей). Из них трое присоединились к Братству преподобного Германа. После кончины отца Серафима они издали материалы лекции «Божие откровение человеческому сердцу» отдельной брошюрой, которая многим помогла обрести православную веру во Христа. Уже вышли издания этой брошюры на русском, греческом, румынском, болгарском и грузинском языках. После Санта-Круза отец Серафим отправился на юг навестить мать – она к тому времени перебралась поближе к Сан- Диего. Зная о редких наездах сына, Эстер загодя созывала родных и знакомых. Кейти Скотт, племянница отца Серафима, говорит, что для Эстер всякий раз это было важным и волнующим событием: «Все книги и номера “Православного слова” она прочитывала от корки до корки». То была последняя в земном бытии встреча отца Серафима с матерью. Она так и не поняла до конца, чему сын посвятил всю жизнь, хотя и видела, что он выполняет свое предназначение и тем рад. На вопрос, нашел ли он свое место в жизни и цель, сын ответил: «Безусловно!» Вспоминала Эстер и другой столь же лаконичный его ответ. Во время последней встречи она высказала опасение, не отомстят ли ему коммунисты за резкие слова в их адрес. «Пусть. Я готов», – только и сказал отец Серафим, повернувшись к матери и сверкнув глазами. Мать писала ему в монастырь, сетовала на свою бедность, сокрушалась о его безденежье. А когда ее Женя умер, поняла, что и без гроша в кармане он прожил много счастливее, чем его брат Франклин, удачливый бизнесмен, которого поглотила «деловая» жизнь. В конце концов в одинокие часы раздумья она пересмотрела ценности жизни, и во многом помогла ей память об усопшем сыне. Она писала: «Каждый день он проживал вольно, делал то, что хотел, к чему чувствовал свое предназначение». |
| Как я потом узнал, нечто подобное пережил и о. Серафим. Он тоже в молодые годы пережил духовный кризис, стремясь к Истине. С тех пор он многое познал и многое успел сделать. Теперь же, обращаясь к молодежи, вернулся к истокам, к самому главному: поведал о сердце, воспылавшем непостижимой любовью к Иисусу Христу. Лекции о. Серафима не оставили равнодушным никого. Член нашего общества Джеймс Горацца писал ему: «Сколько полезного заронили Вы в наши души, сколько сердец возгорелось в те дни любовью к Иисусу Христу». Для меня самого встреча с о. Серафимом оказалась судьбоносной. С того дня я утвердился посвятить жизнь Богу на ниве Православного Христанства». ПОСЛЕ ПРИЕЗДА О. СЕРАФИМА Общество православных в Санта–Крузе стало расти. Половина монахов Братства преп. Германа из тех, кто еще застал о. Серафима, состояли в этом Обществе, в том числе и автор вышеприведенных воспоминаний. Спустя пять лет после смерти о. Серафима один из православных студентов издал его лекцию отдельной брошюрой, которая многим помогла обрести православную веру во Христа. После Санта–Круза о. Серафим отправился на юг, навестить мать — она к этому времени перебралась поближе к Сан–Диего. Зная о редких наездах сына, Эстер загодя созывала родных и знакомых. Кейти Скотт, племянница о. Серафима, говорит, что для Эстер всякий раз это было важным и волнующим событием: «Все книги и номера «Православного Слова» она прочитывала от корки до корки». То была последняя в земном бытии встреча о. Серафима с матерью. Она так и не поняла до конца, чему сын посвятил всю жизнь, хотя и видела, что он выполняет свое предназначение и тем рад. На вопрос, нашел ли он свое место в жизни и цель, сын ответил: «Безусловно!» Вспомнила Эстер и другой, столь же лаконичный его ответ. Во время последней встречи она высказывала опасение, не отомстят ли ему коммунисты за резкие слова в их адрес. «Пусть. Я готов», — только и сказал о. Серафим, повернувшись к матери и сверкнув глазами. Мать писала ему в монастырь, сетовала на свою бедность, сокрушалась о его безденежьи. А когда ее Женя умер, поняла, что и без гроша в кармане он прожил много счастливее, чем его брат Франклин, удачливый бизнесмен, которого поглотила «деловая» жизнь. В конце концов в одинокие часы раздумья она пересмотрела ценности жизни, и во многом помогла ей память об усопшем сыне. Она писала: «Каждый день он проживал вольно, делал то, что хотел, к чему чувствовал свое предназначение». |
| Вскоре писать курсовую работу в Платине приехал еще один восемнадцатилетний семинарист из Джорданвилля, Георгий. Вырос он в семье протестантов, жил в Рединге, крещен был отцом Серафимом. А семья познакомилась с Православием с помощью человека, некогда встретившего отца Германа в книжном магазине. В 1981 году, летом, во время традиционного паломничества, еще один молодой человек задержался в монастыре. Звали его Григорий, учился он в университете Санта-Круза, состоял в Православном обществе (у него останавливался отец Серафим, когда в мае приезжал с лекциями в университет). Очень серьезный молодой человек, с непокорной рыжей шевелюрой и горящим взглядом. Недавно перешел в Православие из Англиканской Церкви, заодно порвав с тем, что он называл современной “харизманией”. Он мечтал о подвижнической жизни на лоне природы, а приобщившись Православия, воспылал желанием жить монахом в пустыни. Повсюду как учебник он носил «Северную Фиваиду». Когда в августе он приехал в монастырь и решил остаться, отцы подметили, сколь он заботлив и предупредителен к другим, и сочли, что его стремление к пустынническому подвигу искренне, не продиктовано эгоистичным желанием спрятаться от мира. К тому же он отличался необыкновенной сообразительностью. Очевидно, Господь послал отцам еще одну душу для образования, она жаждала Православия. Григорий облачился в подрясник послушника и начал новый учебный год с курса отца Серафима «Православное мировоззрение». Всего семеро (как монастырской братии, так и мирян) посещало этот курс. В выходные дни послушать лекции собиралось еще больше народа. За девять месяцев удалось охватить огромный материал. Много времени отец Серафим уделил догматическому богословию и истории Церкви, знакомя студентов с житиями и учением святых отцов. Не забывал он и обычной университетской программы, но преподносил материал под православным углом зрения, что вносило определенный смысл. Он рассказывал о религиозных личностях: Иоакиме Флорентийском, Мартине Лютере, Тейяре де Шардене; о философах Запада: Фоме Аквинском, Канте, Вольтере, Гегеле, Марксе, Руссо, Прудоне; об ученых: Копернике, Кеплере, Ламарке, Лайоле, Дарвине, Геккеле; о писателях и поэтах: Гомере, Данте, Мильтоне, Ричардсоне, Голдсмите, Фильдинге, Дефо, Свифте, Остине, Дидро, Байроне, Пушкине, Леонтьеве, Толстом, Чехове, Гоголе, По, Диккенсе, Уордсворте; о политических деятелях: Юлиане Отступнике, Оливере Кромвеле, Борисе Годунове, Петре I, Николае I (наиболее чтимом отцом Серафимом русском царе), Адаме Вайсхаупте, Бабефе, Бакунине, Фурье, Бэрке, Победоносцеве, Оуэне, Наполеоне, Гитлере, Кортесе, Сен-Симоне, Меттернихе, де Местре. Отец Серафим обсуждал со студентами бесчисленные картины и скульптуры, от древних до ультрамодернистских. Он рассказал им о музыке эпохи Возрождения, барокко, классицизма и романтизма, о новых веяниях и течениях, даже современный феномен «Битлс» умудрился передать с православной точки зрения. |
| Могли ли студенты Санта-Круза, живущие в таком “раю для несмышленых”, понять и принять чувства страдающих в России, соотнести их со своей жизнью? На это весьма надеялся отец Серафим. Без Голгофы, без Креста нельзя понять Христа, воплощенного Бога. Отец Серафим говорил: “Страдания помогают сердцу принять Божие откровение”. Он рассказал, как Господь открывает Себя страждущим христианам в России. Начал он с имени, знакомого студентам, – Александра Исаевича Солженицына, описал, сколь глубоко тот понял натуру человеческую за годы в ГУЛАГе. Потом рассказал о жизни менее известного человека, Юрия Машкова, идеалистично настроенного юноши, стяжавшего Христа во время духовного кризиса в советском концлагере. Отец Серафим привел слова Машкова: “Печальный конец (самоубийство или сумасшествие) ожидал и меня, не случись 1 сентября 1962 года величайшего в моей жизни чуда. Ничего особенного день не предвещал, никаких из ряда вон выходящих событий не сулил. В одиночестве я мучился извечным вопросом «Быть или не быть?» К этому времени я уже понимал, что вера в Бога спасительна. Я очень хотел уверовать, но не стал обманывать себя: веры не было... Вдруг – словно дверь темницы распахнулась навстречу солнцу – я увидел, почуял, понял, что Бог есть, это – Иисус Христос Православия, и что иного Бога нет. Я говорю об этом миге как о величайшем чуде, потому что озарение пришло не разумом (в этом я уверен), а каким-то иным, необъяснимым, неподвластным разуму путем... С этого началась моя духовная жизнь, она помогла мне выстоять тринадцать последующих лагерных и тюремных лет”. 1607 Как я потом узнал, нечто подобное пережил и отец Серафим. Он тоже в молодые годы претерпел духовный кризис, отчаявшись в обретении Бога. С тех пор он многое познал и многое успел сделать. Теперь же, обращаясь к молодежи, вернулся к истокам, к самому главному: поведал о сердце, воспылавшем непостижимой умом любовью к Иисусу Христу. Лекции отца Серафима не оставили равнодушным никого. Член нашего общества Джеймс Корацца писал ему: “Сколько полезного заронили Вы в наши души, сколько сердец возгорелось в те дни любовью к Иисусу Христу”. 1608 |
| Отец Серафим пытался объяснить, что духовная жизнь — не очередная мирская «утеха», а постоянная борьба, в которой душа очищается страданием. Для многих такой взгляд был внове. Мало кто из ныне «популярных» религиозных вождей позовет людей на путь нескончаемой борьбы и страданий. Но именно этот путь избрал Иисус Христос, позвав нас за Собой. Отец Серафим сказал далее: «С год назад в поезде я разговорился с одним молодым американцем. Познакомились мы случайно (хотя в жизни случайностей не бывает!) Он рассказал мне, что учит русский язык. Богоискатель перебывал в разных религиозных кружках, нигде ничего не нашел, кроме фарисейства и фальши. И готов был отказаться от религии вообще. Подом вдруг узнал, что в России люди страдают за веру. Он подумал: страдание скорее всего сопряжено с чем-то настоящим, неподдельным, не таким, как у нас в Америке. И начал учить русский язык, чтобы поехать в Россию и познакомиться с настоящими христианами. Я был потрясен его словами. Сам я священник Русской Православной Церкви, парень же ни разу таких не видел, не присутствовал ни на одном православном богослужении. Мы долго говорили о религии, я убедился, что он рассуждает очень здраво: истинное может родиться из страданий, легкая и приятная жизнь чаще порождает фальшь». Могли ли студенты Санта–Круза, живущие в таком «раю для несмышленых», понять и принять чувства страдающих в России, соотнести их со своей жизнью? На это весьма надеялся о. Серафим. Без Голгофы, без Креста нельзя понести Христа, воплощенного Бога. Отец Серафим говорил: «Страдания помогают сердцу принять Божие откровение». Он рассказал, как Господь открывает Себя страждущим христианам в России. Начал он с имени, знакомого студентам, — Александра Исаевича Солженицына, описал, сколь глубоко тот понял натуру человеческую за годы в ГУЛаге. Потом рассказал, о жизни менее известного человека, Юрия Машкова, идеалистично настроенного юноши, стяжавшего Христа во время духовного кризиса в советском концлагере. Отец Серафим привел слова Машкова: «Печальный конец (самоубийство или сумасшествие) ожидал и меня, не случись 1–го сентября 1962 года величайшего в моей жизни чуда. Ничего особенного день не предвещал, никаких из ряда вон выходящих событий не сулил. В одиночестве я мучился извечным вопросом «Быть или не быть?» К этому времени я уже понимал, что вера в Бога спасительна. Я очень хотел уверовать, но не стал обманывать себя: веры не было. Вдруг — словно дверь темницы распахнулась навстречу солнцу — я увидел, почуял, понял, что Бог есть, это — Иисус Христос Православия, и что иного Бога нет. Я говорю об этом миге, как о величайшем чуде, потому что озарение пришло не разумом (в этом я уверен), а каким-то иным, необъяснимым, неподвластным разуму путем. С этого началась моя духовная жизнь, она помогла мне выстоять 13 последующих лагерных и тюремных лет». |
| Другой стороной «еврейского вопроса» является интерес многих молодых евреев — духовных искателей — к христианству. Некоторые даже принимают Православие. И это еще одно знамение: в конце времен евреи вернутся ко Христу. Возрождение Израилево будет подобно воскрешению из мертвых. и случится это перед самым концом света». После лекции о. Серафиму задавали много вопросов: об Апокалипсисе, об НЛО, о восточных религиях, о церковных интригах, о романе Д. Сэлинджера «Франни и Зуи», о блаж. Августине, о взаимосвязи благодати и свободной воли человека. На все о. Серафим ответил обстоятельно и взвешенно. Видимо, он был нездоров, часто шмыгал носом. Несмотря на усталость, мысль его работала четко — он не уклонился ни от одного вопроса. Я глядел на его поношенную рясу, свалявшуюся бороду, вспомнил допотопный грузовик — какая нищета! Однако держался и говорил он как истинно воспитанный человек, ученый и философ. Знаниями он не уступал, а мудростью превосходил моих университетских учителей, хотя по складу своему больше подходил скиту, нежели университетской аудитории. Еще меня поразила в о. Серафиме жертвенность: этот человек полностью посвятил себя Богу, Истине. Он нес людям знания, но не за вознаграждение, как университетский профессор, и не за «власть над умами», как религиозный вождь, даже не за подношения фруктов к его ногам, что по обычаю делали студенты Санта–Круза своим духовным наставникам. Религия для него была не модным увлечением и не Костылем в духовной жизни. Он был простым монахом, жаждавшим Истины. И я видел, как он уже отдает Истине последние силы. Назавтра о. Серафиму предстояло читать лекцию в моей группе. Отвлекусь и скажу несколько слов о курсе «Религии мира в США», о нашем профессоре, Ноэле Кинге. Лектором он был весьма либеральным, поощрял интерес студентов к духовности, но избегал категоричных оценок, противопоставления одного учения другому. Он не давал готовых рецептов, но оттачивал творческую мысль. Курс его делился на несколько групп. Каждую возглавлял кто-либо из студентов, сторонник того или иного учения. В этой свободной обстановке я и открыл для себя Православие. Ранее я возглавлял группу дзен–буддистов, но однажды, услышав, как мой друг Джеймс Пафхаузен рассказывает о Православии, почуял, что сердце мое дрогнуло. Вскоре я уже изучал Православие усерднее, нежели дзен, так моя группа лишилась руководителя. |
| Еще меня поразила в отце Серафиме жертвенность: этот человек полностью посвятил себя Богу, Истине. Он нес людям знания, но не за вознаграждение, как университетский профессор, и не за “власть над умами”, как религиозный вождь, даже не за подношения фруктов к его ногам, что по обычаю делали студенты Санта-Круза своим духовным наставникам. Религия для него была не модной усладой и не костылем в духовной жизни. Он был простым монахом, жаждавшим истины. И я не сомневался: он положит жизнь ради Истины. И я видел, как он уже отдает Истине последние силы. Назавтра отцу Серафиму предстояло читать лекцию в моей группе. Отвлекусь и скажу несколько слов о курсе “Религии мира в США”, о нашем профессоре Ноэле Кинге. Лектором он был весьма либеральным, поощрял интерес студентов к духовности, но избегал категоричных оценок, противопоставления одного учения другому. Он не давал готовых рецептов, но оттачивал творческую мысль. Курс его делился на несколько групп. Каждую возглавлял кто-либо из студентов, сторонник того или иного учения. В этой свободной обстановке я и открыл для себя Православие. Ранее я возглавлял группу дзен-буддистов, но, однажды услышав, как мой друг Джеймс Пафхаузен рассказывает о Православии, почуял, что сердце мое дрогнуло. Вскоре я уже изучал Православие усерднее, нежели дзен, – так моя группа лишилась руководителя. Моим сокурсникам отец Серафим мог поведать об Истине (чего, опасаясь за место, не могли себе позволить иные профессора). Отец Серафим на удивление хорошо представлял себе наше поколение – духовно бесчувственное, нуждавшееся в сильных встрясках, сверхъестественных ощущениях, дабы пробудиться от духовной спячки. Потому-то и была у них потребность в “святых гуру”, религиозных группировках, вершителях “чудес”, в наркотиках, вызывающих галлюцинации, оккультных обрядах, харизматических опытах. Отец Серафим попытался объяснить студентам, что духовный поиск нужно вести не ради духовных “высот”, а ради Истины – Истина превыше всего, что много лет назад осознал и он сам. |
| Концепция «социального дисциплинирования» населения посредством православной церкви в период Петровских реформ нашла отражение в монографии А.С. Лаврова. Историк отмечает, что « церковь «доставала» до гораздо большего числа подданных, нежели само и на нее выпала обязанность формирования у населения представления об «общем благе» регулярного государства. Если А. С. Лавров обратил внимание на регламентацию религиозных практик в синодальной церковной реформе Петра I, то Роберт Круз и Пол Верт рассмотрели процесс конфессионализации в более широком историческом контексте, в который были вовлечены практически все «иностранные исповедания». Впервые концепция «конфессионального государства» Роберта Круза была сформулирована в а затем и в отдельной Американский исследователь в своих трудах, на примере исламских институтов, показывает сложный процесс того, как государство являлось посредником в регулировании религиозных практик и управлении мусульманским сообществом Российской империи в Новое Время. Историк пытается преодолеть односторонность в рассмотрении «мусульманского вопроса» в российской историографии, который часто описывался с позиции силы и конфликта между государственными институтами власти, Синодом и мусульманским сообществом. Автор на основе анализа судебных актов, доносов, ходатайств, извлеченных из местных и центральных архивов показывает, что стратегия власти и интересы мусульманского духовенства часто совпадали, нуждались друг в друге, в частности, в борьбе против еретических учений, суеверий и защите 52]. В этом контексте государство выступало не столько, как эксплуататор с «шовинистическими» наклонностями, а как защитник и «патрон» религии мусульманских подданных [ibid]. Политика конфессионализации государства, по мнению Роберта Круза, началась с эпохи Екатерины II, то есть со времени, которое описывается в отечественной и национальных историографиях как начало эпохи «веротерпимости». Однако американский историк пытается отойти от этого размытого понятия и перейти непосредственно к политической экономии власти над подданными и рассматривает мероприятия императрицы Екатерины II как продолжение политики «Полицейского 57]. Как отмечает М. Долбилов, «государство переходило с позиции сравнительно пассивного «надсмоторщика» над подданными к интервенционисткой, креативной регламентации социальных отношений и культурной среды, к устроению общего 42]. |
|
|
