| Юрий и Ольгович, видя бегство половцев, принуждены были также отступить от Чернигова; Юрий пошел на Новгород-Северский, оттуда - к Рыльску, из Рыльска хотел идти уже в Суздаль, как был остановлен Святославом Ольговичем: " Ты хочешь идти прочь, - говорил ему Святослав, - а меня оставить, погубивши мою волость, потравивши половцами весь хлеб; половцы теперь ушли, а за ними вслед явится Изяслав и погубит остальную мою волость за союз с тобою " . Юрий обещался оставить ему помощь и оставил сына Василька с 50 человек дружины! Ольгович не обманулся в своих опасениях: Изяслав Мстиславич стоял уже на реке Альте со всеми своими силами; отпустивши старика Вячеслава в Киев, а сына Мстислава с черными клобуками на половцев, вероятно, для того, чтоб отвлечь их от подания помощи северскому князю, Изяслав сам отправился к Новгороду-Северскому, где соединились с ним Изяслав Давыдович, Святослав Всеволодович и Роман, сын Ростислава смоленского. Когда острог был взят и осажденные вбиты в крепость, то на третий день после осады Святослав Ольгович прислал к Изяславу с поклоном и с просьбою о мире; Изяслав сначала не хотел слушать его просьбы, но потом, раздумав, что время уже подходит к весне, помирился и пошел назад к Чернигову, где получил весть от сына Мстислава, что тот разбил половцев на реках Угле и Самаре, самих прогнал, вежи их, лошадей, скот побрал и множество душ христианских избавил из неволи и отпустил по домам. После этого, в 1154 году, Юрий еще раз собрался на Русскую землю и опять неудачно: на дороге открылся в его войске сильный конский падеж; пришедши в землю вятичей, он остановился, не доходя Козельска; здесь пришли к нему половцы; он подумал и, отпустив сына Глеба к половцам в степь, сам возвратился в Суздаль. По некоторым известиям, Юрий принужден был к возвращению тем, что половцев пришло гораздо меньше, чем сколько он ожидал, и вот он отправил сына Глеба в степи для найма еще других варваров. Так кончилась борьба Юрия с Изяславом. Мы видели, что в этой борьбе главным союзником ростовского князя на востоке был Святослав Ольгович, который теперь должен был принять мир на всей воле Изяславовой; но еще более деятельного союзника имел Юрий на западе в свате своем, князе галицком Владимирке: на этого Изяслав должен был еще более сердиться, чем на Ольговича; мы видели, как он обещался отомстить ему за поражение венгров. |
| Олег поверил и под предлогом материнской болезни стал проситься у Ростислава назад в Чернигов; тот сначала не хотел отпустить его, но потом отпустил; надобно заметить, что летописец совершенно оправдывает Ростислава и складывает всю вину на бояр: князь, говорит он, не имел на сердце никакого злого умысла; все это сделали злые люди, не хотевшие видеть добра между братьею. Когда Олег приехал назад в Чернигов, то не сказал ничего отцу, но втайне сердился на него и стал проситься в Курск; Святослав, ничего не зная, отпустил его туда; на дороге Олега встретили послы Давыдовича с дружелюбными речами, с приглашением вступить в союз с их князем, с известием, что двоюродные братья его, Святослав и Ярослав Всеволодовичи, уже приступили к этому союзу. Олег объявил обо всем этом своим боярам, и те отвечали: " Князь, разве это хорошо, что хотели схватить тебя в Киеве, а Чернигов отдают под отцом твоим; после этого вы оба правы в крестном целовании к ним " . Олег послушался и вступил в союз с Изяславом без отцовского совета. Когда старик Святослав узнал, что племянники Всеволодовичи и родной сын его Олег соединились с Изяславом, то с большим горем рассказал об этом боярам своим, но те отвечали ему: " Удивительно нам, князь, что жалуешься на племянников и на Олега, а жизни своей не бережешь; уж это не ложь, что Роман Ростиславич из Смоленска посылал попа своего сказать Изяславу: отдает тебе батюшка Чернигов, живи со мною в мире; а потом сам Ростислав хотел схватить сына твоего в Киеве; ты, князь, волость свою погубил, держась за Ростислава, а он тебе очень лениво помогает " . Таким образом, Святослав по неволе отведен был от Ростиславовой любви к Изяславу, говорит летописец. Давыдович спешил пользоваться выгодным оборотом дел, собрал большие толпы половцев, соединился со Всеволодовичами северскими, с родным племянником Владимировичем, с Олегом Святославичем; но отец последнего, несмотря ни на что, не пошел вместе с Изяславом, остался в Чернигове. Давыдовичу хотелось поднять на Ростислава и зятя своего, Глеба Юрьевича, княжившего в Переяславле; но тот не поехал с ним, вследствие чего союзники подошли к Переяславлю, простояли под ним две недели и ничего не сделали. |
| 4-е, что нигде по летописцам не является, какого князя особенно во владении была она по сие время» 15 . А так как устному преданию не без известно, что река Москва, брызнув родником: Из-под кустика куста Кусточка смородинного, слыла из стари Самородиной, или в сокращении Смородиной, как значится и в одном песенном сказании, заключающимся стихом: Утонул добрый молодец, в Москве реке Смородине, то не мудрено, намек на всю вообще трагедию, разыгравшуюся с Андреем и Кучковичами, сохранятся в другой древней песне владимиро-московского цикла, песне о том, как князь Роман жену терял: Жену терял, он тело терзал, Тело терзал, в реку бросал, Во ту ли реку, во Смородину. Или, по другой редакции: Жену терял, В реку бросал, И в ту ли реку, Во Смородину 16 . Темная связь этой песни с не менее темной развязкой судьбы, постигнувшей жену Андрееву, Улиту Степановну Кучко, видится также в сходстве, – быть может, случайным – названия Погаными, как пруда, где, по преданию, жил на Москве Степан Кучко, так и озера, в 7 верстах от Владимира, по муромской дороге, в которое, по преданию же, брошена была, с тяжелым жерновом на шее, клятвопреступная княгиня Улита. Переходя из области мифов и преданий к фактам действительным, видим, что Москва, только под 1147 г. впервые упоминаемая летописью и еще в 1175 г. продолжавшая слыть Кучковым, уже в 1146 г. была опустошена кн. Глебом Ростиславичем рязанским, который, по летописному сказанию, «пожьже Москов всю город и села» 17 Этим огненным крещением как бы заявлялась новорожденной Москве увеличивая будущность городка, пока незначительного, но географически, по центральному положению своему между Тверью, Ростовом, Ярославлем, Владимиром, Суздалем, Рязанью, Калугой и Тулой, т.е. всеми городами, тогдашней северной Руси, и по смежности, в одну сторону, с княжеством, смоленским, а в другую с городами северными, – долженствовавшего находиться на постоянном перепутье всяких стремлений из северной Руси в южную и обратно и, таким образом, мало по малу сосредоточить в себе залоги грядущего единства русской земли. |
| И все место, по Голубинскому, получает такой смысл: «Григория (на которого ссылается Фома) я – говорит Климент – весьма почитал за его жизнь, но он знал грамоту не совершенным образом, почему и тебя не мог сделать совершенным грамотником; а вот у меня здесь в Киеве так действительно есть достойные удивления грамотники»… . Едва ли, однако, можно удовлетвориться объяснением Голубинского, почему Климент говорить об алфе и вите (а не об аз-буки) и о 24, а не более, буквах славянской азбуки, тем больше, что ни Фоме, ни Клименту не приходилось хвастаться друг перед другом – первому своей и Григория грамотностью, а второму – грамотностью нескольких окружавших его лиц, когда эта грамотность не составляла чего-либо чрезвычайного. Естественнее предположение, что у Климента в послании к Фоме речь идет не о славянской азбуке, а о греческой и о 100–400 не славянских слогов или слов на алфу и виту, а греческих... Нет ничего странного в том, что несколько человек в России изучили греческий язык – практически ли или теоретически – по грамматике: такие люди были в России в предшествующее этому время и в последующее, да и не могли не быть при частых сношениях с греками, вызывавшихся между прочим иерархической зависимостью русской церкви от греческой. И все таки допущение существования в XII в. знатоков греческого языка не дает еще оснований поддерживать и подтверждать свидетельство татищевского свода об учителях греках и латинистах в смоленских училищах при кн. Романе Ростиславиче, как это принимает г. Никольский 15 . Специальную защиту этого «свидетельства» взял на себя смоленец – Л.Я. Лавровский 16 . Защита эта строится на том факте, что Фома, корреспондент м. Климента, жил при дворе отца Романова Ростислава Мстиславича. От этого ученого священника Роман и «мог получить особенную любовь к науке и просвещению», почему и постарался «поддержать то просвещение, какое было и до него в Смоленске». «В отношении учителей-греков для него не могло быть затруднений, потому что таковые могли быть в самом Смоленске или же добыты из Киева, не говоря уже о том, что и русские люди, в роде пресвитера Фомы, могли обучать греческому языку. |
| Святослава Ярославича, изгнанный из Чернигова племянником кн. Всеволодом Ольговичем. В потомстве Ярослава Святославича Муром продолжал оставаться старшим столом, но в 3-й четв. XII в., когда рязанский стол занимал наиболее деятельный из внуков Ярослава Глеб Ростиславич, Рязань стала, видимо, главным городом земли. Глеб, женатый на внучке Юрия Долгорукого, активно вмешался в наследственную борьбу во Владимиро-Суздальском княжестве после смерти Андрея Боголюбского, в результате чего в 1177 г. попал в плен к Всеволоду Большое Гнездо и через год умер в заключении. Рязанский кн. Роман Глебович был вынужден присягнуть на верность Всеволоду, и с тех пор владимирские князья обладали верховной властью над Муромо-Рязанской землей, к-рую не могли поколебать эпизодические попытки союза с др. могущественным соседом - Черниговом. Так, в 80-х гг. XII в. Всеволод Большое Гнездо выступал третейским судьей в столкновениях Романа с младшими Глебовичами, имевшими княжение в Пронске, а в 1207 г., заподозрив Романа и Святослава Глебовичей в сношениях с Черниговом, велел схватить их и судить. Благодаря деятельности местных князей, поддерживаемых Всеволодом Большое Гнездо, в кон. XII в. в Муромо-Рязанской земле была учреждена самостоятельная епархия (см. Рязанская и Касимовская епархия ), началось интенсивное каменное строительство. Турово-Пинское и Городенское княжества Статус Муромо-Рязанской земли в политической системе Древнерусского гос-ва сходен с положением др. относительно небольших княжеств, к-рые, с одной стороны, закрепились за собственными отдельными династиями, а с другой - не располагали достаточным военным и экономическим потенциалом, чтобы вести самостоятельную политику, и оказывались под верховной властью более сильных князей. К числу таких политических образований принадлежали Турово-Пинское и Городенское княжества. Стол в Городне (совр. Гродно) в В. Понеманье был создан еще киевским кн. Владимиром Мономахом, вероятно ок. 1117 г., когда упоминается 1-й городенский кн. Всеволодко, которого едва ли справедливо принято считать сыном Давида Игоревича, внука Ярослава Мудрого. |
| братья, естественно, по уровню своего интеллекта, могли быть и учителями. Но, при этом, все же мы можем утверждать и то, что «славянский перевод Библии есть не (только) произведение обыкновенной учености, но (и) плод апостольской ревности свв. Кирилла и Мефодия» 18 . К сожалению, политические катаклизмы XX в. так повлияли на менталитет славистов, что многие из них «забыли» эту общеизвестную (и, конечно, церковную) точку зрения. К великому сожалению, цель миссии свв. братьев для ряда ученых стала носить образовательный («учительный») характер. Основной смысл – христианское благовестие на понятном для славян языке, – стал ненужным, старомодным и за ненадобностью был задвинут на второй план истории. К примеру, национальные цели заказчиков – мораво-паннонских князей Ростислава и Коцела, – стали ставиться выше миссионерских, о чем мы можем прочесть в академической книжке В. А. Истрина «1100 лет славянской азбуки» (1963, 1 изд., 1988, 2 изд.). Дословно об этом там говорится так: «Основной причиной моравского посольства к византийскому императору было стремление заручиться поддержкой Византии против все возрастающего натиска на Моравию немецких феодалов, вступивших к тому времени в переговоры о военном союзе с соседкой Моравии и Византии – Болгарией. Официальной же целью моравского посольства было приглашение в Моравию византийских миссионеров, которые могли бы вести проповедь на родном для моравов славянском языке» 19 . Итак, как видим, официальный запрос миссионеров был вторичным, а закулисные переговоры или «голая» политика – важнейшим мотивом и целью приезда просвещенных византийских христиан (и, может быть, шпионов?). Это типичный бедный и бледный взгляд ученого-слависта из недавнего советского прошлого. В редакционной статье ко 2– му изданию книги В. А. Истрина сочувствующая христианству исследовательница Л. П. Жуковская, пытаясь спасти положение «маститого» автора монографии о славянской азбуке, пишет следующее: «Оценивая просветительскую деятельность солунских братьев, следует иметь в виду, что они не были миссионерами в общепринятом смысле слова; они не занимались христианизацией населения, как такового (хотя и способствовали ей), ибо Моравия ко времени их прибытия была уже христианским государством. |
| В 1166 году умер киевский князь Ростислав, человек податливый, под конец поладивший с суздальским князем и угождавший ему. На киевское княжение был избран Мстислав Изяславич. Кроме того, что этот князь был сын ненавистного Андрею Изяслава Мстиславича, с которым так упорно боролся отец его, Андрей лично ненавидел этого князя, да и Мстислав был не из таких, чтобы угождать кому бы то ни было, кто бы вздумал показать над ним власть. У покойного Ростислава было пять сыновей: Святослав, княживший в Новгороде, Давид, Роман, Рюрик и Мстислав. Сначала Мстислав Изяславич был с этими своими двоюродными братьями заодно, но потом, к большому удовольствию Андрея, между ними дружба стала нарушаться. Началось из-за Новгорода. Новгородцы по-прежнему не поладили со своим князем Святославом и прогнали его, а потом послали к киевскому Мстиславу просить у него сына. Мстислав, не желая ссориться с Ростиславичами, медлил решением. Тем временем оскорбленный Святослав обратился к Андрею; за Святослава стали смоленские князья, его братья. К ним присоединились и полочане, которые прежде не ладили с Новгородом. Тогда Андрей решительно потребовал от новгородцев, чтобы они вновь приняли изгнанного ими Святослава. " Не будет вам иного князя, кроме этого " , -приказал он сказать им и прислал на помощь Святославу и его союзникам войско против Новгорода. Союзники сожгли Новый Торг, опустошали новгородские села и перерезали сообщение Новгорода с Киевом, чтобы не дать новгородцам сойтись с Мстиславом киевским. Новгородцы почувствовали оскорбление своих прав, увидели чересчур решительное посягательство на свою свободу, разгорячились и не только не сдались на требования Андрея, но убили посадника Захария и некоторых других лиц, сторонников Святослава, за тайные сношения с этим князем, выбрали другого посадника по имени Якуна, нашли возможность дать знать обо всем Мстиславу Изяславичу и еще раз просили у него сына на княжение. В это время, кстати, киевские бояре Бориславичи успели поссорить Мстислава с двумя Ростиславичами: Давидом и Рюриком Когда вслед за тем новгородцы снова прислали к Мстиславу просить сына, он уже не колебался и послал к ним сына своего Романа. |
| 1612 Владимир Ярославич (см. главу IV, 15) скончался ок. 1198/9 г. действительно без наследников; на нем пресеклась линия галицких князей, шедшая от Ростислава Владимировича, старшего внука Ярослава Мудрого. 1613 В борьбе за Галич после смерти Романа Мстиславича в 1205 г. участвовали черниговские князья Игоревичи (женой новгород-северского князя Игоря Святославича, героя «Слова о полку Игореве», была дочь Ярослава Осмомысла, сестра Владимира Ярославича), киевский князь Рюрик Ростиславич и др. Но относительно аналогичного противоборства после смерти Владимира Ярославича в русских летописях сведений нет, так как «Киевская летопись» (в составе «Ипатьевской летописи») заканчивается статьей 1199 г., а следующая за ней «Галицко-Волынская летопись» открывается описанием событий уже после гибели Романа Мстиславича в 1205 г. Таким образом, свидетельство Кадлубка является уникальным. 1615 Кадлубек продолжает настаивать на своем странном представлении о зависимости Волыни от Кракова. Если в отношении Романа Мстиславича и Казимира II оно имело хотя бы династически-родовое оправдание (последний был «старше» первого, насколько дядя генеалогически старше племянника), то применительно к Роману и Лешку не было и того: 40-летний Роман был много сильнее и влиятельнее своего 12–13-летнего двоюродного брата. Не вполне понятно также, почему вокняжение Романа в Галиче столь радикально меняло его политический статус, делая его, в глазах хрониста, «равным» краковскому князю? Ведь в иерархии русских столов конца XII в. Галич не имел никакого преимущества перед Владимиром Волынским. Очевидно, на Кадлубка произвел впечатление кратковременный эпизод венгерского правления в Галиче в 1188–1189 гг., когда сидевшему здесь сыну венгерского короля Белы III Эндре (Андрею) был официально усвоен титул «галицкого короля»; ср. чуть ниже: галичане избирают «князя» (dux) Лешко своим «королем» (гех) (ср. также примеч. 1619). 1616 Т. е. они имели общего предка, отстоявшего от них на два поколения по включительному счету – деда (Болеслав III). |
| Ю. Б. Владимир призван был стать «старше» Киева. Аналогичный по размаху поход на Новгород зимой 1169/70 г., вызванный конфликтом Новгорода с А. Ю. Б. в Подвинье, где новгородская колонизация сталкивалась с владимиро-суздальской, закончился поражением владимиро-суздальского войска. (Новгород был спасен чудесным заступлением Пресв. Богородицы через ее икону «Знамение»; это событие отражено в иконографическом сюжете новгородского происхождения - «Битва новгородцев с суздальцами».) Тем не менее новгородцы вынуждены были зимой 1171/72 г. признать верховную власть А. Ю. Б., перекрывшего жизненно важный для города подвоз хлеба с юга, и в 1172 г. принять к себе князем его сына Юрия. Чуть раньше, в 1171 г., «старейшинство» владимирского князя признали и Ростиславичи, после чего с разрешения А. Ю. Б. Роман Ростиславич получил Киев. И территориально Владимиро-Суздальская земля приобрела при А. Ю. Б. заметные приращения на востоке за счет сферы влияния Волжской Булгарии (основание Городца-Радилова), а также на севере, в Заволочье (Подвинье). Вместе с тем в 70-х гг. в типичной для А. Ю. Б. политике военного давления и массовых походов очевидны признаки кризиса. Поход против волжских булгар в 1172 г. не нашел поддержки знати и союзных муромо-рязанских князей; в конце того же года произошло очередное возмущение Ростиславичей, а карательный поход на Киев в 1174 г. огромного войска, включавшего в себя отряды из многих рус. земель, потерпел сокрушительное поражение. По-видимому, корни кризиса следует искать в социальной сфере. Подчеркнуто автократическое правление А. Ю. Б., сопровождавшееся чрезвычайными мерами военного и, очевидно, фискального свойства, привело к расстройству отношений между князем и знатью, причем не только старым ростово-суздальским боярством, но и новым, владимирским, в к-ром справедливо видят целенаправленно создававшийся А. Ю. Б. в противовес родовому боярству класс служилой знати. В 1174 г. князь пал жертвой заговора, главную роль в к-ром играл приближенный к нему боярский род Кучковичей (позднее предание о том, будто из этого рода происходила жена А. |
| «Не имея ни силы в руках, ни воинов, отчасти убитых, отчасти рассеянных, могу ли быть вам полезен?» – сказал ему Мстиславич; а на вопрос Епископа: что ж делать? – ответствовал: «Защищать столицу, пока соберемся с силами». Роман отправил из Владимира Послов в Киев; обезоружил тестя смиренным признанием вины своей и чрез ходатайство Митрополита получил от Рюрика два города в награждение. 1196 г. Но Ольговичи нарушили клятвенный обет мира: не дождавшись Послов ни Всеволодовых, ни Давидовых, с коими надлежало им во всем условиться, в конце зимы выступили с войском к Витебску и начали грабить Смоленскую область. Племянник Давида, Мстислав Романович, сват Великого Князя, хотел отразить их. Ольговичи имели время изготовиться к битве, соединились с Князьями Полоцкими, Васильком Володаревичем и Борисом Друцким; заняли выгодное место и притоптали снег вокруг себя, чтобы тем удобнее действовать оружием. Мстислав вышел с полками из леса, напал стремительно и смял рать Черниговскую, над коею начальствовал Олег Святославич; но Воевода Смоленский, Михалко, в то же время бежал, не дерзнув сразиться с Полочанами, которые, видя Олега разбитого, ударили с тылу на полки Мстислава. Сей храбрый Князь, гнав Черниговцев, увидел себя окруженного новыми рядами неприятелей и должен был сдаться. Зять Давидов, юный Князь Рязанский, и Ростислав Владимирович, внук Мстислава Великого, едва могли спастися. Они принесли Смоленскому Князю весть о сем несчастии; а Ярослав Черниговский, обрадованный блестящим успехом своего племянника и слыша, что жители Смоленска не любят Давида, хотел с новыми полками идти прямо к сему городу. Рюрик остановил его. «Ты не имеешь совести, – писал он к нему из Овруча: – и так возвращаю тебе грамоты крестные, тобою нарушенные. Иди к Смоленску: я пойду к Чернигову. Увидим, кто будет счастливее». Ярослав оправдывался, жалуясь на Давида и Князя Витебского; обещал без выкупа освободить пленного Мстислава Романовича, требуя единственно того, чтобы Рюрик отступил от союза с Великим Князем. «У нас дела общие, – ответствовал Рюрик: – буде искренно желаешь мира, то дай свободный путь моим Послам чрез твою область ко Всеволоду и Давиду; мы все готовы примириться». Но Ярослав, будучи коварным, считал и других таковыми; не верил ему; занял все дороги; препятствовал сообщению между областями Киевскою, Смоленскою и Суздальскою. Началась война, или, лучше сказать, грабительство в пределах Днепровских. Отвергнув Великодушные правила Мономахова дому, Рюрик не устыдился нанять диких Половцев для опустошения Черниговских владений и полнил руки варварам, как сказано в летописи. |
|
|
