| И когда переправились за Мерлу, встретились с половцами – ехал Обовлы Костукович с четырехстами воинами воевать на Русь, и тут помчались им навстречу на конях. Половцы же, по повелению Божьему, обратились в бегство, и русские погнались за ними, и победили их тут, и возвратились восвояси. В это же время Владимир Ярославич Галицкий, шурин Игорев, находился у Игоря, так как был изгнан отцом своим из Галича. Тот Владимир прежде всего отправился во Владимир к Роману, но Роман, боясь его отца, не разрешил ему поселиться у себя. Оттуда направился к Ингварю в Дорогобуж, и тот, из страха перед отцом его, не принял Владимира. И он оттуда поехал в Туров, к Святополку, и тот также не пустил его, к Давиду в Смоленск – и Давыд его не пустил, в Суздаль к Всеволоду, дяде своему, но и там Владимир Галицкий не обрел покоя и пришел в Путивль, к зятю своему Игорю Святославичу. Тот же встретил его радушно и с честью великою и два года держал у себя, а на третий год примирил его с отцом и послал с ним сына своего, зятя Рюрикова, Святослава. В год 6692 (1184) . Двинулся окаянный и безбожный и трижды проклятый Кончак с бесчисленными полками половецкими на Русь, надеясь захватить и пожечь огнем города русские, ибо нашел он некоего мужа басурманина, который стрелял живым огнем. Были у них и луки-самострелы, едва пятьдесят человек могли натянуть у них тетиву. Но всемилостивый Господь Бог противится гордецам и козни их разрушает. Кончак же, придя, стал на Хороле и послал с хитростью к Ярославу Всеволодичу, предлагая ему мир. Ярослав же, не подозревая обмана, направил к половцам мужа своего Ольстина Олексича. А Святослав Всеволодич послал к Ярославу, говоря ему: «Брат мой, не верь им и своего мужа не посылай, я на них войной иду». Святослав Всеволодич и Рюрик Ростиславич со всеми полками своими без промедления двинулись на половцев. Рюрик и Святослав отрядили Владимира Глебовича в передовой полк и Мстислава Романовича с ним, а сами Рюрик и Святослав двинулись следом за ними. Когда они были в пути, встретились им купцы, шедшие навстречу из Половецкой земли, и сказали, что половцы стоят на Хороле. |
| Давыдович попытался было уговорить к тому же и Святослава Ольговича, но понапрасну, тот отвечал: " Я крест целовал Юрию, не могу без причины встать на него " . Отказ Ольговича не помешал, однако, союзникам порешить походом против Юрия: Изяслав должен был выступить с полками черниговскими и смоленскими, которыми начальствовал Роман, сын Ростиславов; в то же время Мстислав Изяславич должен был ударить на Юрия с запада; но в тот самый день, когда Давыдович хотел двинуться к Киеву, оттуда прискакал к нему гонец с вестию: " Ступай, князь, в Киев, Юрий умер " . Это посольство от киевлян служит доказательством, что они знали о намерении союзников и были готовы к принятию Давидовича, иначе не послали бы прямо к нему с вестию о смерти Юрия и с приглашением приехать княжить у них. Изяслав, получив эту весть, заплакал и сказал: " Благословен еси, господи, что рассудил меня с ним смертию, а не кровопролитием " . 10-го мая (1157 г.) Юрий пировал у осменика Петрилы, в ночь занемог и через пять дней умер. В день похорон (16-го мая) наделалось много зла, говорит летописец: разграбили двор Юрьев Красный и другой двор его за Днепром, который он сам звал раем, также двор Василька - сына его - в городе; перебили суздальцев по городам и селам, имение их разграбили: эти действия киевлян служат ясным знаком нерасположения их к Юрию и его суздальской дружине, которую он привел с севера. Смертию Юрия кончилось третье поколение Ярославичей. Главным характером княжеских отношений в их время была, как мы видели, борьба младших дядей с племянниками от старшего брата, кончившаяся торжеством дядей, т. е. торжеством права всех родичей на старшинство; в это же время успели восстановить свое право на старшинство обе линии Святославичей - Ольговичи и Давыдовичи. Из событий в отдельных княжествах мы упоминали о деятельности Владимирка галицкого и сына его Ярослава; видели деятельность потомков Изяслава Ярославича - Юрия Ярославича и внуков Вячеслава Ярославича, причем, однако, ничего не знаем о их волостях; из потомков Давыда Игоревича встречали известия о внуке его Борисе Всеволодовиче, князе городенском. |
| Последний, отпустив брата Всеволода, сына Олега, и Ярополка Ростиславича в Русь, сам с сыном Владимиром поехал в Новгород Великий. Между тем Давыд Ростиславич, спасшись от плена, которым угрожал ему Святослав, прибежал в Белгород, к брату Рюрику; тот, услыхавши, что Киев оставлен Святославом, поехал туда и сел на столе отцовском и дедовском, но, предвидя сильную борьбу, стал набирать союзников: послал за князьями луцкими, сыновьями Ярослава, Всеволодом и Ингварем, и привел их к себе; послал за помощию к галицкому князю Ярославу, которая явилась с боярином Тудором, а брата Давыда послал в Смоленск на помощь к старшему брату Роману. Но Давыд встретил на дороге гонца, который вез ему весть о смерти Романа; Давыд со слезами продолжал путь, при въезде в Смоленск был встречен духовенством со крестами, всеми гражданами и занял братнее место. По Романе, говорит летописец, плакали все смольняне, вспоминая его доброту (добросердие), а княгиня его, стоя у гроба, причитала: " Царь мой добрый, кроткий, смиренный и правдивый! Вправду дано было тебе имя Роман, всею добродетелию похож ты был на св. Романа (т. е. св. Бориса); много досад принял ты от смольнян, но никогда не видела я, чтоб ты мстил им злом за зло " . И летописец повторяет, что этот князь был необыкновенно добр и правдив. Давыд, похоронивши брата, прежде всего должен был думать о защите своей волости, потому что оставшиеся в Чернигове князья, Ярослав с Игорем, не видя ниоткуда нападения на свою волость, решились сами напасть на волость Смоленскую и пошли с половцами сначала к Друцку, где сидел союзник Ростиславичей, Глеб Рогволодович, Но если один из полоцких князей был за Ростиславичей, то большинство его родичей было против них; мы видели здесь усобицу между тремя племенами или линиями - Борисовичами, Глебовичами и Васильковичами, причем Ростиславичи смоленские деятельно помогали Борисовичам и Васильковичам; но теперь, вероятно, вследствие родственной связи с Ростиславичами северными видим Васильковичей в союзе с черниговскими князьями против Ростиславичей смоленских. |
| Мое желание - чтоб вы повиновались тому из них, который окажется справедливее другого и доблестнее при защите родной земли " . Эти слова, приводимые польским летописцем, очень замечательны: они показывают всю неопределенность в понятиях о порядке наследства, какая господствовала тогда в славянских государствах. Лучшим между братьями оказался Болеслав, который вовсе не был похож на отца, отличался мужеством, деятельностию. Болеслав остался верен отцовскому договору с Святополком, женился на дочери последнего - Сбыславе и вследствие этого родственного союза Ярослав волынский постоянно помогал Болеславу в усобице его с братом Збигневом; нет ничего странного, следовательно, что князья польский и волынский решились действовать вместе против Ростиславичей. Но мог ли Мономах спокойно смотреть на это, тем более что он находился с Ростиславичами в родственной связи: сын его Роман был женат на дочери Володаря: ясно, что он должен был вступиться за последнего и за брата его; сначала, говорит то же известие, он посылал уговаривать Ярослава, потом звал его на суд пред князей, наконец, когда Ярослав не послушался, пошел на него войною, исход которой мы изложили по дошедшим до нас летописям. В них встречаем еще одно важное известие, что перед походом на Ярослава Мономах перезвал из Новгорода старшего сына своего Мстислава и посадил его подле себя, в Белгороде: это могло заставить Ярослава думать, что Мономах хочет по смерти своей передать старшинство сыну своему, тогда как Мономах мог это сделать именно вследствие неприязненного поведения Ярослава. Принужденная покорность последнего не была продолжительна: скоро он прогнал свою жену, за что Мономах выступил вторично против него; разумеется, Ярослав мог решиться на явный разрыв, только собравши значительные силы и в надежде на помощь польскую и венгерскую, потому что и с королем венгерским он был также в родстве; но собственные бояре отступили от волынского князя, и он принужден был бежать сперва в Венгрию, потом в Польшу. Мономах посадил во Владимире сперва сына своего Романа, а потом, по смерти его, другого сына - Андрея. |
| Таким образом, со взятием Киева в 1171 году кончилась история самостоятельности этого города, Киев более уже не воскресал, а в след за ним мало по малу покорились Князьям и прочие города Приднепровья; долее всех держались Чернигов и Смоленск; их самостоятельность совершенно уничтожили уже Монголы и Литовские Князья. Чтобы яснее понимать историю самостоятельности Киева, я несколько продолжу историю этого города после его падения. Мстислав Андреевич, предводитель войск Боголюбского, посадил там Князем Глеба Юрьевича, не справляясь с волею граждан. Во время отсутствия Глеба в Суздаль Киевлян опять было пригласили Мстислава Изяславича, который, вошедши в Киев, по прежнему заключил договор с гражданами: «взем ряды с братиею и с Кианы;» но Мстислав не мог уж удержаться в Киеве. А возвратившийся Глеб не думал спрашивать о желании граждан, и всего ждал только от своей дружины и от распоряжений Суздальского Князя, Андрея. В таких же отношениях к Киеву был приемник Глебов, Владимир, и потом Роман Ростиславич, сделавшийся Киевским Князем по воле Андрея Боголюбского. Андрей прислал к Ростилавичам сказать: «Нарекли мя есте собе отцем, а хочу вы добра, а даю Романови, брату вашему, Киев» (Ипат., стр. 107). О согласии граждан тут не было и помину. Точно также в 1174 году Князья, воевавшие под Вышгородом из за владения Киевом, вовсе не заботились спрашивать Киевлян, кого они хотят. Ростиславичи в самом воинском стане уступили Киев Ярославу Изяславичу, тогда как Киевское войско с Михаилом Юрьевичем находилось в стану противников. При вступлении Ярослава в Киев летописец уже не упоминает ни о радости, ни о нерасположении Киевлян: «Вниде Ярослав в Кыев и седе на столе деда своего и отца своего» (Ипат., стр. 110). Святослав Всеволодич напал на него ночью и выгнал из Киева, но, захватив его жену, сына, дружину и имение, возвратился в Чернигов. О сём узнавши Ярослав, немедленно вошел в Киев и, обвиняя Киевлян в измене, «попрода всь Кыев, игумены, и попы, и черньце, и чернице, Латину, и гости, все Кыяны, река им: подвели есте вы на мя Святослава, промышляйте, чим выкупити Княгиню и детя» (Там же). И что же? Порабощенный Киев сносил все несправедливые обвинения и тягостные поборы; Киевляне даже не знали, что отвечать Князю на его обвинения: «Онем же не умеющим, отвещати ему», говорить летопись, тогда как лете за семь ещё ни один Князь не осмелился бы намекнуть Киевлянам об измене, когда они откровенно говорили Князю: «Иди от нас» или: «Приходи после, когда будет твое время, а теперь мы за тебя не бьемся», или: «Ты неугоден нам». Но, кажется, уже довольно противоположностей в сравнении с прежним, независимым, состоянием Киева, а еще не прошло и трех лет после вступлении в Киеве войск Боголюбского в 1171 году. |
| В. Т. Пашуто называет его Судислав Бернатович, отождествляя с воеводой, присланным князем Лестько на помощь Даниилу, но мы думаем, что Судислав Бернатович – другое лицо. Филипп – галицкий боярин, активный деятель боярской оппозиции, один из организаторов заговора против Даниила Романовича (см. рассказ под 6738 (1230) г.). 322 ...посла воевъ...– В рукописи первоначально было воевъ(д) (д над строкой), то есть воевод, потом исправлено; в П и X – воя. 323 ...и великого дворьского Пота...– Дворский (дворецкий) – главный управитель княжеского двора, должностное лицо при дворе князя, не военная, а хозяйственная или административная должность; но дворским часто, как и в данном случае, поручали воеводство, то есть посылали с войском. Пот – венгерский палатин. 325 ...и не пущающимъ ко граду, ни ко острожнымъ вратомъ...– Древнерусский город был окружен валом и рвом, а за валом стояли стены (они обычно и назывались словом город). На стенах устраивались забрала, или заборола, то есть брустверы, приспособления, в которых располагались защитники города, чтобы под прикрытием отстреливаться или бросать в наступающих камни, бревна и лить кипяток. Поэтому для осаждающих главной задачей было сбить со стен заборола. Центр города составлял детинец, наиболее укрепленная часть города; вокруг него находился: окольный град, или внешний город, он был окружен острогом (тыном). 326 ...великий Вячеславъ Толъстый и Мирославъ и Дьмьянъ и Воротиславъ...– Вячеслав Толстый, галицкий боярин, дипломат и военный деятель, служил еще Роману Мстиславичу (ему Роман Мстиславич поручил постриг Рюрика Ростиславича Киевского в 1203 г., по данным Новгородской первой летописи); он был с княгиней Романовой и ее сыновьями в Венгрии, потом мы встретим упоминание о нем в рассказах под 6716 (1208) и 6735 (1227) гг. Вячеслав участвовал, как об этом пишет В. Т. Пашуто, в составлении галицкой летописи – его сообщения о событиях, которым он был свидетелем и в которых участвовал, документы, которые он видел, военные донесения – все это вошло в галицкий свод. |
| Свое мнение Б.А. Рыбаков обосновывал следующим образом: «В рассуждениях о времени написания «Слова о полку Игореве» исследователями, отодвигавшими дату написания к 1186 или 1187 г., упущена одна очень важная хронологическая примета: обращаясь ко Всеволоду Большое Гнездо, автор «Слова» пишет: «Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти – удалыми сыны Глебовы». Не вызывает сомнения, - пишет далее Б.А.Рыбаков, - что здесь под загадочными «шереширами» подразумеваются сыновья Глеба Ростиславича Рязанского. (…) Всеволод может «стрелять» Глебовичами, т.е. поражать при их помощи, посредством их, своих врагов. Такая вассальная зависимость ведет нас к событиям 1180 г., когда двое Глебовичей, Всеволод и Владимир, обратились ко Всеволоду Большое Гнездо с просьбой: «Ты – господин, ты – отец, брат наю старейший! Роман уимаеть волости у наю…» …, Всеволод Суздальский «прия ею (обоих братьев) в любовь» и начал войну, в результате которой ему присягнули еще двое рязанских князей «на всей воли всеволожи» ». В 1183 г. «новые вассалы» - все четверо рязанских князей приняли участие в походе Всеволода Суздальского на Волжскую Болгарию. Однако уже в 1185 г. «удалые сыны Глебовы» снова начали «крамолу злу». Попытка Всеволода их примирить оказалась тщетной, поскольку Глебовичи «восприимше буй помысл, начаша ся гневати» на Всеволода Юрьевича. Ему «пришлось долго воевать в Рязанской земле, а когда часть рязанцев запросила мира, то он «не восхоте мира их, якоже пророк глаголеть: брань славна луче есть мира студна…» Если бы до Киева успела дойти весть о таком непокорстве недавних вассалов, - замечает Б.А. Рыбаков, - то автор «Слова» не стал бы уподоблять Глебовичей шереширам, которыми Всеволод может стрелять по своему усмотрению. Рязанские события происходили в 1185 г. (после похода Игоря), и мы должны исключить как 1186, так и 1187 г. из числа возможных дат написания «Слова», так как к этому времени в Киеве должны были уже знать (надо полагать – автор. – А.У.) о выходе Глебовичей из повиновения и о рязанской войне Всеволода Большое Гнездо» . |
| Киев был уступлен Ростиславичами Ярославу Луцкому, который, как и следовало ожидать, недолго просидел в нем, и бедная старая столица опять начала переходить из рук в руки. Но судьба ее не зависела уже от воли суздальских князей, как это хотелось Андрею. В следующем году Ростиславичи готовы были помириться с Андреем, если только на киевском престоле сядет брат их Роман. Андрею, конечно, было бы приятнее видеть там покорного себе Романа, чем ненавистную ветвь Изяслава Мстиславича или Ольговичей, родовых врагов Мономахова племени; вероятно, и Ростиславичи имели это в виду, вступивши с Андреем в сношения. Но Андрей медлил решительным ответом. " Подождите немного, - сказал он, - пошлю к братьям своим на Русь " . Андрей, как видно, не решил в своем уме, в чью пользу высказать приговор. Неожиданная насильственная смерть пресекла все его планы. При всем своем уме, хитрости, изворотливости, Андрей не установил ничего прочного в русских землях. Единственным побуждением всей его деятельности было властолюбие: ему хотелось создать около себя такое положение, в котором бы он мог перемещать князей с места на место, как пешки, посылать их с дружинами туда и сюда, по своему произволу принуждать дружиться между собою и ссориться и заставить их всех волею-неволею признавать себя старейшим и первенствующим. Для этой цели он довольно ловко пользовался неопределенными и часто бессмысленными отношениями князей, существовавшею рознью между городами и землями, возбуждал и разжигал страсти партий; в этом случае ему оказывали услуги и новгородские внутренние неурядицы, и неурожаи новгородской земли, и давнее отчуждение полоцкой земли от других русских земель, и родовая неприязнь Ольговичей и Мономаховичей, и неожиданные вспышки вроде ссоры Ростиславичей со Мстиславом Изяславичем, и более всего те дикие противогражданственные свойства еще неустановившегося общества, при которых люди не умеют согласить личные цели с общественными, и легко можно расшевелить страсти надеждою на взаимный грабеж: все это, однако, были временные средства и потому имели временный характер. Кроме желания лично властвовать над князьями, у Андрея едва ли был какой-нибудь идеал нового порядка для русских земель. Что же касается до его отношений к собственно Суздальской-ростовской волости, то он смотрел на нее как будто на особую землю от остальной Руси, но которая, однако, должна властвовать над Русью. Таким образом он заботился о благосостоянии своей земли, старался обогатить ее религиозною святынею и в то же время предал на разорение Киев со всем тем, что было там исстари святого для всей Руси. В какой степени оценила ею заботы сама суздальско-ростовская земля, показывает его смерть. |
| Можно себе представить огорчение Андрея при виде обруганного и обесчещенного посла, верного слуги мечника Михны. В словах и поступках смелого Мстислава было уже не простое неповиновение, а дерзкая обида и оскорбление. И Андрей, по сказанию южного летописца, с большим сочувствием относящего к Мстиславу, «ражьгся гневом» и изменился в лице», «взострися на рать и бысть готов» 79 . Он решил наказать непокорного ему племянника. По его слову быстро собрались ополчения Ростовцев и Суздальцев, Владимирцев и Переславцев, Белозерцев, Муромцев и Рязанцев, к ним присоединились и Новгородские полки под начальством сына Андрея, Юрия. Андрей сам не пошел в поход; он после похода на Болгар в 1164 году больше не принимал лично участия ни в одной битве, – все войска он поручал предводительству испытанного полководца Бориса Жидиславича и велел дружинникам выгнать непокорных князей Рюрика и Давида Ростиславичей, из их отчины, а «Мстислава, – говорит Андрей, – возьмите; ничего ему не делайте, а привезите его ко мне». По приказанию Андрея на дороге к Киеву к его дружинам пристали князья Полоцкие, Пинские, Туровские и Городенские; потом Ольговичи с полками Черниговским и Новгородсеверским, – братья Андрея и племянники его, княжившие в южной Руси, даже Роман Смоленский должен был идти против братьев своих, боясь Андрея. Все эти ополчения, изгнавши Рюрика из Киева, Давида из Белгорода, направились, главным образом, на Вышгород, где затворился смелый Мстислав. Целых девять недель шла осада, но затем рвение в дружинах, присланных Андреем, против их воли, ослабело; начались раздоры между князьями, которых некому было прекращать без Андрея. Некоторые из князей из-за этих раздоров перешли на сторону Мстислава, который между тем не унывал, и, пользуясь распрями предводителей, делал смелые вылазки. Наконец, дружины одна за другой начали расходиться по домам, не имея личных интересов сражаться с Мстиславом, а Мстислав, пользуясь слабостью и трусостью отступавших дружин, напал на обоз их, отбил у них его и захватил несколько пленных. |
| Полочане, узнавши о поражении Рогволода под Городцом, объявили своим князем Всеслава Васильковича, внука Святослава Всеславича. Выбор Полочан пал на Всеслава потому, что он состоял в близком родстве и союзе с Смоленскими князьями, которые могли помочь ему, в случае нападения Ростислава Глебовича, жестоко обиженного Полочанами, или его родных братьев, имевших связи в Литве. И ожидания Полочан оправдались, хотя и не вполне. Четыре года, по объявлении Всеслава Полотским князем, Глебовичи молчали, может быть, собирая силу; наконец в 1167 году Володарь Глебович Городецкий, ближайший сосед с Литовцами, составлявшими главную силу Глебовичей, собрал Литву и пошел к Полотску. Всеслав Василькович, не желая подвергать Полотск осаде, вышел с Полочанами встречать врага в поле; но Полочанам и Всеславу было не по силе меряться с полулитвином с полуполочанином Володарем; он лишь завидел вышедших против него Полочан, немедленно ударил на них с своими лесными приятелями Литовцами, не давши им построиться и такое произвел опустошеиие в их рядах, что Всеслав, отчаявшись отстоять Полотск, ушел в Витебск, где сидел его шурин, Давыд Ростиславич, (из Смоленских князей); но не долго торжествовал и Володарь. Он, разбивши Всеслава, занял беззащитный Полотск и заставил Полочан целовать к нему крест, затем с своими Литовцами пошел к Витебску на Давыда и Всеслава. Давыд, поджидая себе в помощь брата своего Романа с Смольнянами, чтобы задержать Володаря, выступил из города и стал защищать переправу через реку. Между тем, Володарь отыскал уже брод и по литовскому обычаю положил ночью ударить на Давыда; но страшная ночная гроза, разразившаяся в то самое время, как ратники его стали бродиться через реку, остановила суеверных лесовиков Литовцев, они шарахнулись назад и уперлись. Дружина Володаря, видя, что с испуганными грозой Литовцами ничего не поделать, стала говорить ему: «чего ты стоишь, княже! и не едешь прочь, вон уже Роман бродится через реку, а отсюда Давыд» и Володарь, послушав советов дружины, ночью же побежал от Витебска. |
|
|
