| попросил разрешения вернуться в свою епархию; это прошение было самовольно, без ведома императора, удовлетворено Протасовым. Такого рода увольнения из-за разногласий с обер-прокурором происходили впоследствии не раз. В конце концов это случилось и с митрополитом Филаретом Дроздовым 685 . В 1841 г. в Святейшем Синоде рассматривалось дело Павского о литографическом размножении перевода некоторых книг Ветхого Завета 686 . В этой связи Филарет заметил: «Нужно позаботиться о доставлении правильного и удобного пособия к уразумению Священного Писания ». И Петербургский митрополит Серафим, и Протасов усмотрели в этом призыв к изданию русского перевода Библии и взволновались. Во время одного из своих докладов Николаю I Протасов упомянул среди прочего о том, что в духовных академиях «в изучении Священного Писания вкрадывалось лютеранское начало». Резолюция императора, в которой выражалось его огорчение по поводу «допущения столь пагубного направления», явно целила против Филарета, который, чувствуя себя задетым, просил об увольнении его в свою епархию. Протасов доложил императору, что у него как обер-прокурора нет никаких возражений, и вердикт Николая был краток: «Может ехать». 8 мая 1842 г. Филарет покинул Святейший Синод, чтобы никогда более туда не возвращаться. В Москве по его прибытии сперва даже ожидали, что вскоре последует увольнение митрополита на покой 687 . Преемники Серафима († 1843) на Петербургской кафедре митрополиты Антоний Рафальский (1843–1848) и Никанор Клементьевский (1848–1856), председательствуя в Святейшем Синоде, не проявляли интереса к вопросу о его независимости 688 . Деспотизм Протасова почти ни в чем не встречал себе сопротивления: уволенные из Святейшего Синода иерархи были лишь исключениями. Подавляющее большинство его членов старались приспособиться к системе, господствовавшей во всем государственном аппарате, унифицировав соответственно и синодальное управление. Когда историк безусловно осуждает членов Синода эпохи Николая I как детей своего времени и своей особой среды 689 , то в первую очередь имеет в виду, вероятно, их слабость и бесхарактерность перед лицом политики обер-прокуроров. |
| Окончательно отмерла традиция избрания кандидатов в священники верующим народом. Епископов назначал царь по рекомендации Синода. Приходы передавались по наследству от отца к сыну или, если не было сына, к дочери, выдаваемой замуж за семинариста, которого после брака назначали священником данного прихода. Нельзя сказать, что эта система соответствовала осуществлению апостольского подхода к священнослужению как к Божьему призванию «священника по чину Мелхиседека». Раскольники и сектанты немилосердно преследовались при Николае I, для которого вера была та же служба, что и государственная, в которой не может быть разнобоя. В делах Церкви Николай также добивался единообразия и порядка. Это при нем, как пишет покойный С. Пушкарев, стандартной формулой письменного обращения стало: «Я, Иван Иванович, член православной Церкви, ежегодно прибегая к исповеди и к принятию Святых Тайн...». Такая система не укрепляла Церковь , наоборот, подрывала ее авторитет, особенно среди интеллигенции. Статистические исследования, самые полные в истории, проведенные в царствование Николая, неожиданно показали гораздо более широкое распространение в народе старообрядчества и сектантства, чем предполагалось. На этот вызов ни Протасов, ни вся николаевская система оказались неспособными ответить иначе, как окриками. Наподобие Голицына, Протасов нашел себе удобного архимандрита обскуранта Афанасия, сделав его ректором Санкт-Петербургской академии. Афанасий запретил профессорам академии не только импровизации на лекциях, но даже чтение по собственным конспектам: они должны были дословно читать по изданным и одобренным цензурой учебникам. При этом Протасов и Афанасий настаивали на восстановлении учебников XVII века, только в современном русском переводе; то есть образцом православия для них были Петр Могила и его эпоха в Киевской академии. Им также удалось не допустить издания в царствование Николая русской Библии, равно как и любые предлагавшиеся преобразования духовной школы. Характерно, что Афанасий, человек весьма ученый и полиглот, презирал русскую литературу и читал только иностранную, в оригинале. |
| В час добрый я поехал в азиатский департамент известить директора Сенявина о перемене моей участи и узнать: будет ли водворена наша духовная миссия в Иерусалиме и имеют ли меня в виду по прежнему соглашению моему с посланником Титовым послужить у Гроба Господня. Сенявин принял меня со свойственным ему добродушием и, услышав о моей ссылке, принял сердечное участие в странном злополучии моем. «Скажите мне искренно, – спросил он, – за что вас посылают в пустынь». Я отвечал: «За то, что я не сумел попросить заслуженного жалованья, которого до сей поры еще не получал с прошлого мая, и осмелился требовать его по праву сполна, когда хотели уменьшить его по произволу, и за то, что крупно поговорил со здешним викарным епископом, который обидел меня, назвав чуть не бродягой». Тут кратко передал я директору весь разговор мой с Нафанаилом, и промолвил, что я не оправдываю себя в нескромности и глубоко сожалею о своих жестких речах; но, ведь, я выведен был из терпения голодом и болезнью от сырости помещения. Директор насмешливо проговорил: «Ужели вам питаться воздухом» и объявив мне, что министерство имеет меня в виду для Иерусалимской миссии, спросил: «Угодно ли вам, мы освободим вас от подначалия в пустыне; кстати и граф Протасов теперь у канцлера». – «Выпустите меня из пустыни, я еще хочу жить и служить», – сказал я и белым платком отер свои слезы. Тогда Сенявин позвонил в колокольчик. Явился курьер и ему приказано было справиться не уехал ли граф Протасов. Посланец тотчас возвратился и сказал: «Граф еще у канцлера». Директор велел мне подождать и побежал к Нессельроду. А я в раздумье сравнивал себя с пылинкой на Божьих весах, которую одни хотят сдунуть, а другие оставляют. Мой ходатай скоро воротился и с радостью объявил мне: «Граф Протасов знать не знает о посылке вас в пустынь; поедет в Синод и спросит об этом митрополита Антония. Он шутит, – «видно, архимандрит не смиренно попросил себе насущного хлеба»; приглашает вас к себе завтра, а викарию велит сказать от его имени, что архимандрит Порфирий нужен обер-прокурору Св. синода в каждый Божий день». |
| Еще случай. В начале 1842 года одним монахом донесено было Митрополитам: Санкт-Петербургскому Серафиму, Московскому Филарету и Киевскому - Филарету же, присутствовавшим в Синоде, о тайном распространении наполненного проти-вохристианскими мыслями и литографированного при Санкт-Петербургской Академии перевода Ветхового Завета, и необходимости издать от Синода верный перевод всего Св.Писания. Прежде всего и более всего подлежит ответственности за обнаружение этого перевода тот, кто со своими чиновниками принял в полное свое заведывание Академии и семинарии. Это легко и скоро поняли. Как же устроились? Протасов начал с того, что, получив от Киевского Митрополита экземпляр записки, в первое же заседание доложил ее Синоду. Вот он уже и явился ревнителем Церкви! В Синоде Московский и Киевский Митрополиты поддержали ту мысль, что нужно издать исправный перевод Ветхого Завета, и Киевский - даже сильнее выражал эту мысль, чем Московский. Прошло полторы недели, и протокол не является. Потом Протасов просит написать Московского Митрополита проект протокола, объясняя, что канцелярия никак не совладеет с этим делом. Изумительно, что великий ум Московского Митрополита не остерегся. Он написал и даже подписал проект; тем проект получил через это уже форму частного мнения Митрополита. Следует второй акт трагедии. Одного несчастного - именно Афанасия - бывшего ректора Санкт-Петербургской Академии, ныне архиепископа Астраханского, уговорили написать против мысли двух Митрополитов опровержение в том виде, что эти мысли противны Св. Церкви и опасны для государства. Это опровержение дали подписать потерявшему память от дряхлости Митрополиту Серафиму. Потом, как мнение Московского, так и опровержение, подписанное Санкт-Петербургским Митрополитом, Протасов представил Государю. И все это делалось втайне. Можете вообразить, как поражен был Государь, когда увидел бумагу за подписью Первенствующего Митрополита, в которой Московский Митрополит представлялся как человек, опасный для государства! Понятно, что Государь не мог разбирать догматических тонкостей, и кончилось тем, что он уволил безвозвратно и Московского, и Киевского Митрополитов в свои епархии. |
| Для чего наказывать? – Для того, чтобы пресечь или предупредить зло, и побудить согрешившего к исправлению. Не трудно приметить, что сию цель наказания и назначает не иной кто, как любовь. И кто лучше её может исполнить сие назначение? Она также может предохранить, чтобы обличение не перешло в гнев, чтобы неудержанный гнев не ожесточил виновного вместо исправления, чтобы строгость не простерлась до жестокости; она приливает животворный бальзам на рану, которую наносит наказание. Итак, еще кто запрещает и наказывает, и сие с любовью да творит». 417 В этих словах проповеди, напечатанной и отдельно и в собраниях 1844 и 1848 годов, мог прочесть себе хороший урок граф Протасов, который, кроме того, что был властолюбив, был и крайне не сдержан в выражениях своего гнева, любил гневно и резко выражаться и кричать не только на подчиненных и в присутствии равных и низших себя, но иногда дозволял себе тоже самое и в присутствии и даже в гостиных таких лиц, как святитель Филарет московский . По крайней мере, вот один случай, записанный очевидцем-современником и человеком во всех отношениях заслуживающим доверия. Дело было в 1840 г. «Однажды, пишет этот свидетель, Протасов пришел к Филарету и начал с ним говорить о чем-то весьма громко, почти криком как это в моде у военных и у начальников. Владыка сказал: “если и по тише будете говорить, Ваше Сиятельство, я услышу.” С тех пор перестал кричать Протасов, по крайней мере у митрополита Филарета». 418 Затем в том же 1842 году, проповедуя опять в царский день, именно произнося «слово в день священного венчания и помазания на царство благочестивейшего государя императора Николая Павловича всея России». 22 августа означенного года, и на основании текста: да разумеваем друг друга в поощрении любви и добрых дел, не оставляют собрания своею, якоже есть неким обычай, но друг друга подвизающе ( Евр.10:24–25 ) говоря о том, чем можем мы, подданные одного царя, споспешествовать облегчению царского бремени, святитель-проповедник, как на один из способов сего, указывает на то, «чтоб и сами наставляемые часто друг друга вразумляли, остерегали, поощряли к добру». |
| Это означало, что целью школы было всего лишь сообщить учащимся знания, достаточные для исполнения ими впоследствии своего служебного долга. Духовная школа должна была формировать в будущих священниках единообразное шаблонное сознание, ибо, кроме учения Церкви и канонических правил, в духовной области не допускалось никаких иных точек зрения или собственных Уже во время своей коронации в 1825 г. император объявил присутствовавшим иерархам о своем желании, чтобы был написан такой учебник закона Божия, по которому можно было бы в равной мере обучать во всех школах, прежде всего — в военных учебных заведениях, а также чтобы был издан Катехизис с ясным и точным изложением учения православной Церкви по всем вопросам веры и нравственности. В следующем году Московский митрополит Филарет представил Святейшему Синоду свои «Начатки православного учения». 6 декабря 1829 г. Святейший Синод получил именной указ, предписывавший ему обсудить законодательные меры по улучшению духовного образования. Уже один этот указ свидетельствует о принципиальном неприятии императором реформы 1808–1814 гг., однако собственная коренная реформа не соответствовала бы характеру Николая Изменения он производил постепенно, высказывая свою позицию то по одному, то по другому конкретному поводу. Если два первых обер-прокурора в царствование Николая I не понимали этих своеобразных черт в характере и взглядах императора, то третий, граф Протасов (1836–1855), будучи генералом, прошедшим николаевскую школу военной дисциплины и единообразия, являлся как раз тем человеком, который вполне соответствовал устремлениям государя. В Комиссии духовных училищ, которая во многом действовала независимо от Святейшего Синода, а значит и от обер-прокурора, Протасов справедливо усматривал оплот «духа александровских реформ» и поэтому решил устранить ее. Комиссия не выказывала склонности пересматривать школьные уставы, как того требовал Протасов, изъявив лишь готовность создать специальную комиссию для обсуждения вопроса о существующих и подлежащих написанию учебниках. |
| С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою граф Протасов. 92. Четыре письма от разных лиц – с благодарностью за посланные им слова 1) От графа Протасова. С.-Петербург, 7 июня 1845 г. за 4001. Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь. Получив при отношении Вашего Преосвященства, от 29 минувшего мая за 1371, 15 экземпляров слова, произнесённого вами при открытии кафедрального собора в Вильне, и доставив, согласно желанию вашему, часть сих экземпляров членам Святейшего Синода, вменяю себе в приятную обязанность принести вам, Милостивый Государь и Архипастырь, искреннюю благодарность за сообщение мне сего достопримечательного слова. При сем нужным считаю уведомить Ваше Преосвященство, что присланный ко мне прежде сего рукописный экземпляр того же слова представлен был мною на Высочайшее воззрение Его Императорского Величества. С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшими слугою граф Протасов. 2) От него же. С.-Петербург, 23 апреля 1848 года. Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь. Получив при отношении Вашего Преосвященства, от 3-го сего апреля за 1113, 11 экземпляров изданных вами, Милостивый Государь и Архипастырь, семи слов, поставляю себе приятнейшим долгом принести Вашему Преосвященству за доставление оных искреннюю мою благодарность. Приложенные при том же отношении другие 16 экземпляров тех же слов, назначенные по сделанным на них надписям для разных особ и мест, разосланы согласно назначению. С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою граф Протасов. 3) От князя Варшавского графа Паскевича-Эриванского. Варшава, 10 (22) апреля 1848 г. за 2042. Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь. С особенным удовольствием получив, при письме Вашего Высокопреосвященства от 3 апреля, книгу, заключающую в себе назидательные поучения ваши, приятнейшим поставляю долгом благодарить искренно за память и изъявленные желания по случаю наступающего праздника Светло Христова воскресения, с коим взаимно поздравляя вас, Милостивый Государь и Архипастырь, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства, покорнейший слуга князь Варшавский. |
| синода. 158 С таким же стремлением к самовластию вмешивался Протасов и в дела епархиальные, особенно по петербургской епархии, где он на каждом шагу показывал свою власть, выставлял свои права, грозил, стращал, требовал к себе уважения и благоговения, даже в лице своих лакеев. Один из его слуг, зараженный тяжкою болезнью, лежал в Калинкинской больнице и, по безнадежному положению больного, нужно было его исповедать и приобщить, для чего послали за священником Екатерининской церкви, обыкновенно исправлявшим требы в этой больнице. Но случилось, что, еще до прибытия посланного из больницы, священник был позван к огороднику, умиравшему от холеры. Взяв дароносицу, священник уже выходил из своей комнаты, как пришел больничный служитель просить его к Протасовскому лакею. «Любезный, я прежде отозван к огороднику, следовательно прежде и пойду к нему». – «Да, батюшка, отвечали посланный, я ведь зову вас к лакею графа Протасова». – «Ну, так что ж из того? – возразил священник – вот, приобщу огородника, приеду и к лакею Протасовскому». На другой день священника потребовали к Протасову, который, встретив его самою грубою бранью, грозил сослать в деревню и лишить сана, одним словом до того запугал бедняка, что тот, едва приехав домой, слег в постель и чуть не умер. Поверхностно знакомый с сущностью и характером духовных дел, особенно духовного образования, Протасов более обращал внимание на внешний блеск и форму и мало заботился о внутреннем содержании. Не было ничего страннее, как когда он являлся в петербургскую духовную академию, вооруженный затверженными наперед вопросами из катехизиса Петра Могилы , и начинал этою ученостью поражать студентов и толковать о предметах богословских, или когда он обращал внимание на пуговицы студентов и заставлял их идти в ногу к обеденному столу и не размахивать руками. Чтобы блеснуть пред Государем, Протасов открыл академию в Казани, но, как мы уже сказали в своем месте, после её открытия студенты, почти целый год не имея удобного помещения, жили в каких-то конурках и даже правление академии помещалось на чердаке. |
| Не желаю быть упорен в своем мнении, желаю принять лучшее, как скоро мне покажут оное, только думаю, что здесь очень кстати правило: не прелагать пределов, которые отцами положены». Святитель Филарет к сожалению не мог повлиять не решения Синода, но его мнение о тех новшествах, которые проводились с помощью масона Нечаева, четко сформулированы в данном письме. Они ограничивались рамками Вселенских Соборов. Но святителя мало кто слушал. «Но делать новый закон, чтобы угодить людям необузданных страстей, которые где вчера видели святость родства, туда сегодня простирают преступные желания, – полно, стоит ли туда?» . Не поэтому ли святитель Филарет вышел из состава Святейшего Синода и официально не принимал в его решениях участия? Восставать против законной власти императора он не смел, но и расписываться в отступлениях от священных канонов он также не мог. На месте обер-прокурора оказался граф Н.А. Протасов. Он получил образование у гувернера-иезуита и всегда симпатизировал католицизму. Он был продолжателем политики Петра I и на Церковь смотрел с точки зрения государственной пользы. «С членами Синода граф Протасов обращался заносчиво, грубо, позволяя себе кричать на них, и даже пытался по-военному командовать ими. Считая Русскую Православную Церковь своим ведомством, Протасов брал на себя инициативу в решении чисто церковных дел и даже вопросов богословского характера» . Отсюда видно, в каком угнетенном положении находилась РПЦ данного периода. Неудивительно, что именно в этот период были приняты законы о добровольном сложении монашества и священства. Можно предположить, что законы эти не были необходимостью и не вытекали неизбежно из нужд Церкви той эпохи, а были навязаны ей враждебным духом времени и вошли как нечто чужеродное церковному каноническому строю. Однако они продолжают существовать и поныне и вошли в церковный обиход благодаря долгому навыку. Отменить их никто не дерзал из-за авторитета Святейшего Синода. Итак, начиная со средины XIX века, монашествующие или клирики могли добровольно просить Синод о снятии с себя сана и монашества. |
| Этого только и желал Протасов, ибо в России оставались только два этих иерарха, которые еще имели влияние на публику и которые отстаивали права иерархической власти. Митрополиты узнали о всех кознях уже тогда, когда должны были выезжать из Санкт-Петербурга. Вместо них были вызваны два молодых епископа, не имевшие ни авторитета, ни опытности уволенных Митрополитов. Но этого именно и хотелось Протасову, чтобы навсегда утвердить независимость власти обер-прокурора над Церковью. Впрочем, на этом Протасов не остановился. Ему нужно было прослыть ревнителем Православия не только пред императором, но и пред всею Россиею. С этой целью учреждены были им в разных местах России Комитеты для отобрания всех русских переводов Св. Писания. Тут вполне осуществилась инквизиция, небывалая прежде в России. Протасов со своими клевретами торжествовал как жаркий ревнитель Православия. Власть над Церковью безусловно взята им в свои руки. Все в Церкви доведено до рабского безмолвия. Кто же эти клевреты, столь ревностно заботившиеся о Православии? Балаби, впоследствии открыто объявивший себя иезуитом. Сербинович, воспитанник иезуитов, Франк-Геррнгутер, Войцехо-вич, публично осмеивающий Св.Церковь с ее догматами и проч. и проч. Страшно, но истинно! Такое положение высшей церковной администрации не может не оказать на Св.Церковь в нашем отечестве самого пагубного влияния. При нем невозможно появиться и не появятся никаких благих предприятий в недрах Церкви, необходимых для удовлетворения современных потребностей народа, относительно веры, образования и православности. Св.Церковь имеет нужду в проповедниках Веры для возвещения ее в соседних странах - Китае, Японии, Америке, Тибете, Бухаре, Хиве, Кохане, Персии, Турции и во всех европейских государствах латинского, лютеранского и реформаторского исповедания, и, наконец, даже в России, - не только язычникам - магометанам, сареям, раскольникам разных сект, но и самим православным, ибо большая часть их стоит на жалкой ступени познания Веры и благочестия Христианского . |
|
|
