| Сам же Симеон Полоцкий оправдывался довольно специфически: например, ссылался на то, что царь Давид псалмы писал стихами и он, Симеон, таким образом подражает самому автору Псалтыри. Кроме того, он обращал внимание на то, что в европейских литературах уже есть стихотворные переводы Псалтыри на национальные языки и таким образом он всего лишь стремится ввести русскую литературу в эту общеевропейскую традицию, а вовсе не делает что-то кощунственное и тем более неправильное. При этом надо сказать, что если для европейских стран мы имеем дело все-таки с переводческим экспериментом, когда западноевропейские переводчики Псалтыри переводят латинскую Псалтырь на народные языки, то Симеон Полоцкий переводит с церковно-славянского на церковно-славянский, то есть переводческого эксперимента тут нет, а есть только стихотворческий. Эта «Псалтырь рифмотворная», конечно, является очень значимым фактом в истории русской литературы, поскольку начиная с Симеона Полоцкого мы имеем богатую традицию стихотворного переложения псалмов, известную в XVIII, XIX и ХХ веках. Не менее важен его сборник панегирических стихов на случай, который называется «Рифмологион». Это, пожалуй, сборник, в котором Симеон Полоцкий наиболее активно предстает как экспериментатор, новатор, здесь он обращается к средствам изобразительного искусства, скульптуры, даже архитектуры, чтобы придать стихам наглядность, чтобы поразить воображение читателя. В частности, в «Рифмологион» входят так называемые подносные книжицы , небольшие поздравительные брошюрки, которые подносились царю Алексею Михайловичу. Одна из них, которая называется «Орел Российский», была поднесена Симеоном царю Алексею Михайловичу и сыну его великому князю Алексею Алексеевичу в день Нового года 1 сентября 1667 года, когда царевич Алексей был объявлен наследником престола. Подносной экземпляр сохранился, он представляет собой небольшую книжечку в четвертую часть листа, в переплете, оклеенном шелковой материей малинового цвета, с большим количеством раскрашенных рисунков. |
| Кроме того, конечно, надо иметь в виду, что русское барокко было провинциальным, и, как всегда бывает в таких ситуациях, оно должно было либо усиливаться до некоторого максимализма, либо, напротив, облегчаться. Русское барокко выступает несколько более облегченным по сравнению с западноевропейскими образцами и, как отмечают исследователи, гораздо более оптимистическим: в нем не так много описаний ужасов загробной жизни, рассуждений на тему memento mori , русское барокко не провозглашает, что жизнь человека – это сон разума и юдоль страданий, и скорее трактует эту жизнь как увлекательное путешествие с целью познания мира и жизни и даже иногда как пиршество удовольствий. Кроме того, Симеон Полоцкий приносит в Россию характерную для стиля барокко концепцию писательского труда, которой старается следовать не только теоретически, но и практически. Согласно этой концепции, писательский труд – это подвиг творца, а писатель или поэт – это второй Бог, который подобно тому, как Бог словом творит мир, своим поэтическим словом творит свой поэтический мир. Таким образом, поэзия оказывается благословенной свыше и состоит в отождествлении фактически Слова Божия и слова как первого элемента словесности. Будучи, надо сказать, довольно невысокого мнения о предшествующей древнерусской книжности, Симеон Полоцкий считал себя не просто первым русским писателем, но и стремился как можно активнее наводнить русскую культуру новыми литературными текстами. Этим во многом объясняется его потрясающая творческая плодовитость. При этом он прекрасно понимал, что для создания новой русской литературы недостаточно собственно текстопорождения, для этого надо еще создать читателя, который будет адекватно воспринимать эти тексты. Для этого Симеон Полоцкий, в частности, настоятельно пытался внедрить свои тексты, прежде всего, в придворный обиход, в придворный быт царя Алексея Михайловича. В праздничные дни публично исполнялись его стихотворные приветствия, его декламации, его диалоги, чтецами выступали либо специально обученные ученики, либо сам автор. Симеон старался использовать каждый мало-мальски удобный повод для того, чтобы выступить с речью в стихах. |
| Расчетливость и бессердечность его особенно обнаружились в его отношениях к царям. Цари были для него покровителями, благодетелями, им он был обязан решительно всем. Не смотря на это, не видно, чтобы он питал к ним любовь, благодарность и преданность. Напр., у царя Алексея Михайловича – большое семейное горе: умерла его супруга, Марья Ильинична. Симеон пишет и преподносит царю стихотворение, в котором восхвалил добродетели умершей. Ему за это ничего не подарили, а он на подарок то и рассчитывал. Время ли было царю помнить тогда о раздаче даров? И вот у Симеона достало духу просить царя о награде за стихи. Разве он решился бы на это, если бы он питал к царице искреннюю любовь, благодарность и приличное ее величеству почтение? Сделал ли бы он такое бесцеремонное напоминание царю, если бы он, на самом деле, соболезновал его горю? Очевидно, не печаль о смерти царицы, не соболезнование царю, не благодарность им обоим и не желание возвеличить имя покойной царицы вдохновили его музу, а торгашеский расчет и казенная обязанность придворного стихотворца заставили его написать стихи. Что касается до г. Татарского, то мы не знаем, заметил ли он в Симеоне эгоистическую расчетливость и рассудочность. Но только он действия Симеона, вытекавшие из этой особенности его характера, считает проявлением его «замечательного практического такта», уравновешенного характера, осторожности и т. п., т. е. считает добродетелями. Suum cuique! Из всего доселе сказанного о нравственном характере Симеона видно, что действительный Симеон, как он обнаруживается в своих действиях, словах и отношениях, очень не похож на того Симеона, которого нарисовал или лучше сказать, хотел нарисовать г. Татарский, так как и в самой книге г. Татарского есть большая разница между тем, что говорят факты и что провозглашают его фразы. Симеон г. Татарского – человек святой: Симеон действительный – человек грешный; первый Симеон настоящих недостатков не имеет: второй имеет недостатки многие и крупные; недостатки первого Симеона в сущности суть добродетели: недостатки второго Симеона суть действительные недостатки; хорошие свойства первого Симеона идеально-возвышенны: достоинства второго Симеона замараны грязью эгоизма в разных проявлениях последнего; у первого Симеона есть враги только из-за убеждений: второй Симеон имеет еще врагов из-за некоторых антипатичных свойств своего характера. |
| Но, заботясь о материальном обеспечении вверенной его управлению Заиконоспасской обители, Симеон Полоцкий в то же время прилагал особые попечения и относительно ее удовлетворительного состояния в религиозно-нравственном отношении. К этого рода деятельности он имел тем большие побуждения, что она вполне соответствовала его глубокому внутреннему расположению, служа простым обнаруживанием его личной склонности к строгому подвижническому образу жизни. – Памятником благочестивой ревности Симеона в этом отношении служат для нас сохранившееся в его бумагах краткие поучения к братии, обнаруживающие живое попечительное участие его к различным духовно-нравственным ее потребностям. Поучения эти заключают в себе не только общие религиозно-нравственные наставления, но и строгие обличения некоторых частнейших пороков братии и по своей многочисленности составляют немаловажный отдел в общей проповеднической деятельности Симеона. Прежде всего следует заметить, что Симеон Полоцкий предлагал своей братии поучения, имевшие отношение к важнейшим придворным торжествам. Дни этих торжеств он считал особенно знаменательными для своей обители, в виду высокого покровительства ей государя и по своему личному придворному положению; поэтому естественно, что он вменял себе в обязанность отличать их пред своею братиею приличными случаю общими нравственными наставлениями. Отсюда возник целый особый разряд кратких торжественных поучений Симеона к братии в день именин государя и всех прочих членов царской семьи, озаглавленный в его бумагах под общим именем: «Приветствия и увещания» 434 . Содержание этих поучений неизменно составляет общее изображение подвигов празднуемого святого с надлежащим применением его к данному случаю; а в заключении их обыкновенно излагается приглашение братии к молитвам о здравии и благоденствии именинника. Поучения эти были произносимы Симеоном за общею трапезою братии при питии «заздравной чаши» и представляли таким образом естественное выражение благодарных чувств ее к своим высоким покровителям. |
| Покровительствуемые королями, пользуясь материальными пособиями знатнейших и богатейших польско-литовских фамилий, они задолго еще до времени Полоцкого имели свои коллегии во всех почти важнейших городах страны. В коренной Польше учебно-воспитательное влияние иезуитов было такого, что едва не повело к закрытию противодействовавшей им, знаменитой Краковской академии. В Литве Виленская коллегия иезуитов, возведенная еще в 1579 году папою Григорием XIII на степень академии, в особенности, отличалась славою и могуществом. Из Литвы иезуиты устремились в православные страны бывшего великого княжества Литовского, Малороссию и Белоруссию, учреждая свои коллегии в важнейших местностях края. – Очень возможно, что, при таком богатстве учебно-воспитательных средство у иезуитов, Симеон Полоцкий , будучи несомненно православным, раз решившись дополнить свое образование в польских католических учреждениях, не миновал в этом случае и иезуитских. У самого Полоцкого, однако же, можно находить лишь самые отдаленные и косвенные доказательства такого первоначального отношения его к иезуитам, могущие иметь значение разве только по совершенному отсутствию у него противоположных данных. Но, так или иначе, совершенно ясно, что Симеон Полоцкий получил блестящее по своему времени образование, соединив в нем все элементы, какие только представляла ему тогдашняя западно-русская и польская образованность. – Общей характеристичекой чертой этой образованности было схоластическое направление, значительно пошатнувшееся уже в западных странах Европы, но еще удержавшееся в Польше, преимущественно в ее иезуитских школах. Отсюда оно естественно перешло в западно-русские училища и, в особенности, нашло себе широкое применение в главнейшем из них, Киево-Могилянской коллегии. Последняя, в интересах успешной борьбы православия с католицизмом, была основана Петром Могилою , именно, по образцу польских иезуитских академий, а потому как состав наук в ней, так и самый метод их преподавания в существенном были здесь они те же. |
| Но удивительно, что г. Татарский, которому должны бы быть лучше нас известны факты о состоянии православия в Киеве в эпоху Петра Могилы, принимает вынужденную кривду Симеона за чистую правду; он говорит следующее: «Католическое учение о пресуществлении… было весьма распространенным между малороссийскими учеными тогдашнего времени и Симеон, во всем разделявший их воззрения, явился естественным представителем его в Москве» (173 стр.). И почему непременно нужно думать, что Симеон свои католические мнения вынес из православной школы, в которой даже и до Петра то Могилы, во всяком случае, только некоторые были не строго православными, а не все? Почему не предположить, что он усвоил их себе в настоящих католических коллегиях? Ведь это предположение самое естественное и правдоподобное? Конечно, сам он заявляет: я заимствовал эти мнения от киевских ученых, а не от иезуитов; но ведь на его месте только совершенный простак, или до крайности правдивый и мужественный человек мог не сказать этой лжи. В одном месте доверие г. Татарского к Полоцкому доходит до наивности. – Не могши отринуть, по причине очевидности, факта, что Симеон учился в иезуитских коллегиях, г. Татарский в заключение делает сам себе следующее возражение: «у самого Полоцкого, однако же, можно находить лишь самые отдаленные и косвенные доказательства такого первоначального отношения его к иезуитам (т. е., что он учился в их коллегиях), могущие иметь значение разве только по совершенному отсутствию у него противоположных данных» (34 стр.). Говорить так, значит представлять Симеона каким то недальновидным простаком или человеком в высшей степени неосторожным и беспечным тогда, как, на самом деле, сам г. Татарский усваивает ему ловкость, хитрость и чрезвычайную осторожность. Мог ли такой человек, как Симеон, оставить в своих бумагах доказательства того, что он учился у иезуитов, когда он был обвиняем в не православии, когда он мог даже опасаться, как бы не произвели у него обыска по настоянию патриарха? Если бы в его сочинениях находились десятки улик того, что он учился у иезуитов, то одно простое благоразумие заставило бы его, да и всякого на его месте, сжечь все эти улики. |
| Дело в том, что в сочинениях своих и особенно в проповедях Симеон имел странное обыкновение пользоваться латинской и даже польской библией в ущерб высокому авторитету библии славянской и греческого перевода семидесяти; таким образом, обличительная статья Евфимия существенно подрывала православное значение богословских трудов Симеона и, главным образом, ставила под сомнение всю его широкую проповедническую деятельность. Поэтому, когда впоследствии были изданы самые сборники проповедей Симеона, Евфимий поступил с ними точно так же, как и с «Венцем веры кафолическия». Выбрав из них некоторые места, казавшиеся ему сомнительными, он противопоставил им подходящие изречения из книги митрополита Солунского, Нила Кавасилы , и соединил все это в особой тетради, под общим заглавием: «на силлогизмы латинския» 280 . Вообще видно, что Евфимий относился совершенно отрицательно к литературным заслугам Симеона и, со своей стороны, прилагал всевозможные старания к тому, чтобы повредить его ученому авторитету. Не имея возможности вовсе отрицать его несомненную ученость, он старался изобличить ее неосновательность и односторонность, резко выставляя на вид ее исключительное латинствующее направление. В этом отношении особенно характерно то общее суждение об образовании Симеона, которое выражает Евфимий в одном из своих сочинений, по сравнению его с высоко почитаемым учителем своим, Епифанием Славинецким. Сказав здесь об этом последнем как о человеке обширной и глубокой учености, он продолжает: «бе же и ин некто иеромонах, Симеон Полоцкий зовомый, пришедый от града Полотска державы краля полского; и той учивыйся, но не толико, не бо бысть философ, и то токмо учися...полатински и попольски, греческаго же писания ничтоже знаяше» 281 . В том же смысле Евфимий, едва ли не первый, распространил в Москве слух, что Симеон учился у иезуитов, находя в этом подходящее объяснение его латинствующих воззрений. Слух этот, по-видимому, имевший некоторые основания, естественно мог неблагоприятно отразиться на ученой репутации знаменитого придворного учителя и проповедника; по крайней мере известно, что в глазах патриарха Иоакима он, впоследствии, послужил важнейшим основанием для совершенного запрещения его богословских и проповеднических сочинений 282 . |
| 3. Тропологический, или индивидуально-нравоучительный. 4. Анагогический, или эсхатологический). В результате во многих стихотворениях Симеона основоположником гуманитарной учености выступал сам Христос, как бы благословляя тот тип литературного деятеля, который воплощен в Симеоне Полоцком. Симеон, как и все полигисторы XVII века, ощущал себя счастливым обладателем истины», «интеллект казался ему непременным условием совершенства» . И вот «русские европейцы» во главе с Симеоном Полоцким, «исповедуя католический постулат, согласно которому человек оправдывается перед Богом делами» (в их случае – их собственными литературными сочинениями), взглянули «на свои словесные труды как на «дело», которое они предъявят на том свете. Димитрий Ростовский завещал положить в гроб вместе с его телом все черновые бумаги. Ясно, зачем он так распорядился: чтобы показать Богу черновики «Миней Четьих», написанных по иноческому обету. Ясно также, почему Симеон Полоцкий и его последователи были столь продуктивны». По утверждению Сильвестра Медведева, «Симеон «на всякий же день име залог писати в полдесть по полу тетради, а писание его бе зело мелко и уписисто», то есть Симеон Полоцкий каждый день исписывал (по обету! – А. У.) мелким почерком восемь страниц нынешнего тетрадного формата…Плодовитость – следствие определенной творческой установки, стремления к созданию новой словесной культуры. Для Симеона Московское государство было страной, где «в простоте Богу угождают», не зная и поэтому не ценя «грамматических и риторических хитростей», правильного школьного образования». Приверженец барочной поэзии стремился к распространению в стихах поистине энциклопедических знаний: «истории византийской и римской, включая исторические анекдоты о Цезаре и Юстиниане, Диогене и Аристотеле, Александром Македонским и Сципионе Африканском (в XVII веке они были популярны в прозаических жанрах, в частности из сборника «Фацеций»); природоведения (в данном случае использовалась «Естественная история» Плиния Старшего). |
| Как относится г. Татарский к свидетельствам о Симеоне его врагов? Здесь он заметно изменяет фронт и дает новое доказательство, что неуважение к истине водило его пером. Так, он, с неохотой и оговорками, принимает свидетельство не врагов даже, а просто не сочувствовавших Симеону людей о том, что он учился у иезуитов; а свидетельство тех же людей о том, что Симеон от иезуитов научился католическим заблуждениям и что он даже был униатом (33 и 34 с.), г. Татарский прямо считает ложным. Между тем, из его же книги видно, что не может быть никакого сомнения в том, что Симеон учился в иезуитских коллегиях и там усвоил католические заблуждения; не невозможно, что он был и настоящим униатом. Писатель Рейтенфельс не был врагом Симеона, а, между тем, он прямо называет его униатом-базилианином (33 с.). Неужели он это выдумал? To же утверждал инок Евфимий, который, действительно, был недругом Симеона. Свидетельство этих лиц подтверждается тем, что Симеон держался многих католических мнений, отвергаемых православной Церковью . А что Симеон учился у иезуитов, в этом сомневаться нельзя, потому что по показанию самого Симеона он учился во многих западных школах, а западные католические и в частности, польские школы, были в то время во власти иезуитов, или по крайней мере, под их влиянием, с чем соглашается и г. Татарский. И замечательно, что г. Татарский упомянутое показание Рейтенфельса и согласное с ним свидетельство Евфимия приводит в примечании, тогда, как по вопросу о православии или не православии Симеона они имеют первостепенную важность, и следовало не только внести их в текст книги, но и обстоятельно рассмотреть. Г. же Татарский довольствуется одной фразой, что «эти мнения совершенно не согласуются с горячей преданностью православию, заявленной Симеоном весьма рано в Полоцке» (33 стр.). Но ведь про волка говорят, что он надевает овечью шкуру, чтобы тем легче поймать овец 3 . И никто так часто и так ловко не прибегает к подобному переодеванию, как католики и иезуиты. А Симеон разве не научился у иезуитов не разбирать средств для достижения своих целей? Непомерное честолюбие и пристрастие к тленным благам побуждали его показывать пред людьми ревность по православию; это облегчалось еще вкрадчивостью его характера и уменьем приспособляться к людям. |
| К ним причисляет он легковерное признание истинными всяких чудес, которые тогда беспрестанно появлялись и обыкновенно оказывались ложными, вооружается против появления ложных мощей и т.п. В проповедях Симеона ощутительно подражание Славинецкому, по крайней мере там, где оба проповедника касались одного и того же предмета, как напр. заведения училищ и обличений раскола: есть одинаковые сравнения, одинаковые выражения. Если Симеон и не списывал с того, что говорил Славинецкий, то, должно быть, находился под его влиянием. Стихотворные произведения Симеона Ситиановича писаны силлабическими рифмованными стихами и лишены поэтического достоинства. Можно сказать, что к этому роду литературы Симеон меньше имел природных самобытных дарований, чем к проповедничеству и богословствованию. Важнейшее из его стихотворных сочинений - перевод Псалтыря. Мысль к этому подал Симеону пример польского поэта Яна Кохановского, что, разумеется, умаляло значение труда Симеона в глазах строгих московских ревнителей православия. Псалтырь Симеона, как известно, был, однако, любимым чтением Ломоносова и не остался без значения в нашей словесности. Кроме Псалтыря Симеон написал: " Вертоград многоценный " - собрание мест Св. Писания и разных описаний, отвлеченных понятий и качеств, " Рифмологион " - собрание разных стихотворений, писанных на торжественные случаи (в том числе высокопарное восхваление России - " Орел Российский в солнце представленный " ). По смерти царя Алексея Михайловича Симеон написал " Глас " - разговор умершего Алексея Михайловича с Богом и своим наследником. Им потом сложена была " Гусль доброгласная " - поздравление Федору Алексеевичу со вступлением на престол и пр. Из произведений, имеющих притязание на поэзию, заслуживают внимание, - если не по внутреннему достоинству, то по значению для своего века, -драматические сочинения Симеона. Таковы комедии: " О блудном сыне " , " О Навуходопосоре царе " , " О теле злате и триех отроцех в пещи сожженных " . Комедия " О блудном сыне " имеет пролог; затем она разделяется на шесть частей и кончается эпилогом. В восемнадцати стихах пролога объявляется предмет пьесы; слушатели приглашаются ко вниманию и обнадеживаются получить велию пользу. Части пьесы - то же что сцены или явления. |
|
|
