| Выходит священник с Чашей и возглашает: «Великого господина и отца нашего Святейшего Патриарха Кирилла…» И тут слышу рядом яростный шепот: «Пимена! Пимена! Пимен был последним православным патриархом!» При этом скорость крещения (если можно так выразиться) еще возросла – до 15 раз в минуту. Понаблюдав впоследствии за этой «ревнительницей», стал свидетелем: замечаний священнику (не так читает Евангелие), хору (не так и не то поет), ну и нам, грешным прихожанам, окружающим эту всезнающую подвижницу, перепадало немало. Внешнее благочестие на деле оказалось достойной сожаления пустышкой. И еще один пример из жизни, многим наверняка знакомый. На Крещение Господне речки, озера и родники нашей страны притягивают к себе огромное количество людей. В рабочий (чаще всего) день молодые, здоровые, широкоплечие мужчины массово находят и время, и возможность, чтобы окунуться в крещенскую воду. Часто даже ночью образуются длинные очереди. Потом сфотографироваться на память и ненавязчиво выложить фото в соцсети. Или в разговоре мимоходом упомянуть: «А я-то вчера окунулся – эх, хорошо!», чтобы поразить молодецкой удалью более теплолюбивых и робких. Конечно, догматической или канонической основы купание в проруби не имеет. Это традиция, следовать (или не следовать) которой каждый решает сам. Но всё же и это некая форма, способ, попытка угождения Богу. Человек выделяет день Крещения из череды будней, отмечает его (хотя бы приездом на водоем) и совершает над собой духовное и физическое усилие, окунаясь в ледяную иордань. Некая жертва своим временем и комфортом. Неужели прийти в храм раз в неделю – задача более трудная, чем нырнуть в прорубь?! Простой вопрос: куда потом деваются эти мужественные «моржи»? Почему по воскресным дням в течение года 90% и более наших прихожан – это бабушки, тетушки и дети (приводимые перед самым Причастием)? Неужели прийти в ближайший храм на полтора часа раз в неделю, в выходной день – задача более трудная, чем нырнуть в прорубь при –20°C? В романе французского писателя Мишеля Уэльбека «Покорность» описывается вполне вероятная – уже в ближайшем европейском будущем – ситуация: ислам становится главной политической силой во Франции. В стране с исторически сильными католическими традициями, для многих со временем превратившимися в ритуальную формальность. Главный герой сам толком не может разобраться, во что он верит, и в попытках неких богословских диспутов с мусульманами ожидаемо терпит поражение. |
| XVII. Один инок, отправляясь на торг, спросил авву Пимена: «Что ты присоветуешь мне делать?» – «Будь другом того, кто тебя обидит, – отвечал ему старец, – и спокойно продавай свои вещи» (Древн. пат.). XVIII. Желая знать, сколько раз должно прощать брату, св. ап. Петр спросил Иисуса Христа: «Прощать ли до семи раз?» И сказав это, думал, что назначил самую большую меру. Как коротко терпение человеческое! Господь же, применяя Свое долготерпение к нашим немощам, определил: «не семь раз, а семьдесят раз семь» ( Мф.18:21–22 ). Это то же, что сказать: всегда прощай, и не думай не прощать. Всепрощение и будет отличительной чертой христианского духа, как всепрощение – источник и постоянная поддержка жизни в нас о Господе, от лица Божия. Всегдашнее прощение всем всего есть внешняя одежда христианской любви, которая, по апостолу, «долготерпит, милосердствует... не раздражается... все покрывает» ( 1Кор.13:4–7 ). Оно же есть самое верное ручательство за прощение и на последнем Суде; ибо если мы отпустим, – отпустит и нам Отец наш Небесный ( Мф.6:14 ). Таких образом, если хочешь в Рай, – прощай всем, искренно, от души, чтоб и тени не оставалось неприязненности 59 (Из кн. «Мысли на каждый день года» епископа Феофана, стр. 242–3). 6. Средство сделать врага другом В Египте жил один старец, совершенный пустынножитель, которого весь народ почитал совершенным в вере и благочестии, и все приходили к нему просить благословения. Когда слава об этом иноке более и более распространялась и из разных сторон привлекала к нему посетителей, в то самое время пришел в Египет преп. Пимен и там основал для себя пустынную обитель. Вдруг большая часть людей обратилась к нему, и келья св. Пимена (пам. авг. 27 д.) всегда наполнена была народом. Общее обыкновение черни: нового человека всегда предпочитают тому, который нам известен издавна. Узнав об этом, египетский старец разгневался на пришельца, начал завидовать ему и все поступки его толковать в худую сторону. Св. Пимен вскоре узнал это. «Братия мои! – сказал он ученикам своим. – Что делать нам с этими легкомысленными и досадными людьми, которые, оставив столь святого мужа, приходят к нам, ничего не значащим? Чем уврачуем гнев великого отца? Пойдем, будем умолять его, может быть, умилостивим». |
| Патриарх спросил: — Кто это там так безобразно звонит? Иподиаконы с готовностью ответили: — Это отец Сергий, Ваше Святейшество. Патриарх сразу почему-то успокоился. Позднее я заметил, что если случалось что-то скандальное или плохое, то, если сказать, что это о. Сергий сделал или распорядился, все сразу успокаивались. И я даже советовал тем, у кого что-нибудь не выходило, сваливать все на меня, и, действительно, все проходило и успокаивалось. За три года я убедился, что колокол очень тонкий и чуткий инструмент. Его звук меняется в зависимости от погоды, атмосферного давления, настроения звонаря, отсутствия или присутствия молитвы при звоне, и прочего. У меня, когда я в музыкальной школе учился играть на скрипке, всегда плохо со звуком было, не было в нем мощной глубины и силы. С колоколом получилось то же самое. И вот, когда на колокольню поднялся один известный пианист, взялся за веревку и ударил: я был поражен тем, как у него хорошо получается звук и как не получался у меня. Что рояль, что скрипка, что колокол — какая-то есть особая природа звука, из души, что ли… А однажды мы с братом, о. Феодором, чуть не разбили соборный колокол. Была дождливая погода, сыро. По краю колокола висели дождевые капли как бусинки. Звук был совсем глухой, водяная оболочка мешала. Я этого не понял, стал добиваться громкого отчетливого звука. Удары были такими сильными, что колокол можно было разбить. Понял я это значительно позже. Слава Богу, Он нас избавил от такого страшного греха — разбить старинный прекрасный колокол… Автограф епископа Пимена, будущего Патриарха Много лет спустя, когда уже выросли мои дети, один из их однокурсников по Свято-Тихоновскому Богословскому институту на каком-то аукционе купил подлинное письмо будущего Патриарха Пимена и просил передать его мне: он знал, что я был его иподиаконом. Мне думается, что наступило время собирать отовсюду всё, что связано с Историей Русской Церкви ХХ века, с историей Патриархов скорбного времени. Особенно мало сохранилось свидетельств о Патриархе Пимене. |
| Тогда я обратился к монаху с упреком: «Вот видишь ли, – сказал я ему, – что ты сделал!». А он мне на это отвечал: «Велико дело, что ушел». Я тотчас же побежал по Георгиевскому переулку посмотреть, куда ушел владыка, и остановился напротив ворот нашего старого дома; а владыка, вижу, выходит уже из ворот и переходит Маросейку через рельсовую дорогу. На нем белый клобук и белая ряса. Он шел и благословлял народ, и казалось мне, что он выше всех ростом. Он направлялся к Спасу на Глинище, и при этом я пробудился. Когда я пробудился и рассказал виденное мной отцу Сергию, тогда он, чтобы ободрить меня, сказал мне: «Ну, теперь вам бояться нечего: владыка причастил вас на живот и выздоровление, а не на смерть». Действительно, так и случилось: в 2 часа пополудни была операция, последствия были те же... Но на следующий день с пятницы на субботу, с 15 на 16 число, мгновенно все болезненные припадки исчезли, и с этого часа я не стал уже чувствовать тех болей, которыми операции обыкновенно сопровождались. Я приписываю это предстательству святителя Филарета, который своими молитвами облегчил мои тяжкие страдания». Не будучи ни особенно приближен к митрополиту Филарету, ни обласкан этим мудрым, но сурово-сдержанным и опытным ценителем чужих достоинств и заслуг, отец Пимен был им уважаем, ценим, и хотя никогда не представал без трепета пред его лицо, имел к нему глубокое, безграничное уважение и такую благоговейную любовь к его памяти, что хотя и не позволял себе называть его святым и праведным, но внутренне был в этом убежден и нередко говаривал: «Покойный владыка (т.е. митрополит Филарет) так высоко стоял, что сравнивать с ним кого бы то ни было немыслимо». Такое убеждение отца Пимена вполне объясняет, почему он придавал столь важное значение виденному им сну, тогда как вообще он снам не верил и называл их или пустячными грезами, или искушениями врага. Сон этот благотворно подействовал в том отношении, что вполне ободрил отца Пимена, который, будучи убежден, что владыка за него предстательствует и молится, ничего не боялся и выносил с необыкновенной твердостью и с удивительным терпением все те страдания, с которыми сопряжены операции в этой болезни. Всех операций с 28 ноября по 5 марта было 12; каждая продолжалась в несколько приемов от одного часа и до полутора; количество камня, во все время извлеченного и собранного, как по извещении оказалось, заключало в себе более 12 золотников и, посредством клея приведенное в состояние твердого тела, образовало яйцо, равнявшееся величиной почти куриному. |
| Больно и обидно было ей, но, видя, что нельзя оправдаться, она, подавив в себе самолюбие, замолчала и только просила прощения. Возвратившись к себе в келью, сестра эта, к великому своему изумлению, заметила, что, несмотря на то что она потерпела такое незаслуженное обвинение, в особенности при посторонних мирских лицах, у нее вместо стыда и смущения, наоборот, на душе было так светло, отрадно, хорошо, как будто она получила что-нибудь радостное. Вечером того же дня она попала к батюшке (старец в это время жил в Шамордине) и рассказала ему обо всем случившемся и о своем необычайном настроении духа. Старец внимательно выслушал ее рассказ и затем с серьезным выражением лица сказал ей следующее: «Этот случай промыслителен – помни его; Господь захотел показать тебе, как сладок плод смирения, чтобы ты, ощутивши его, понуждала себя всегда к смирению, сначала к внешнему, а затем и к внутреннему. Когда человек понуждает себя смиряться, то Господь утешает его внутренне, и это-то и есть та Благодать, которую Бог дает смиренным. Самооправдание только кажется облегчающим, а на самом деле приносит в душу мрак и смущение». «Когда бываешь в Оптиной, – сказал батюшка в другой раз, – ходи на могилку отца Пимена и читай надпись на его памятнике – вот как должен держать себя монах». На памятнике отца Пимена, бывшего смиренным подвижником Оптиной пустыни, духовником братии и самого старца, надпись говорит о том, что он за кротость и смирение был любим всеми. Замечания настоятеля и старших принимал без всякого самооправдания, а, сложив смиренно руки, просил прощения. Так ясно, просто излагал любвеобильный старец свои мудрые наставления и так сильно они влияли на душу, истомленную борьбой и искушением. В унынии и в томлении душевном старец был особенно сильным помощником; тут, конечно, главным образом действовали его молитвы, но тем не менее он не оставлял и без подкрепления словом. «Это крест монашеский, – говаривал он, – надо нести его без ропота, считая себя достойной, и получишь за это особенную милость Божию. |
| Пример этот особенно необходимо помнить в наше время, когда постоянно слышатся нарекания на духовенство и высказывается нежелание принимать участие в таинствах и богослужении из-за их-де порочной жизни. «Ну вот – стану я у него руку целовать» (при благословении) – и так далее в таком же роде. Как будто сила благословения от этого портится, умаляется и не действует. Пока пастырь находится в канонической связи с Православной Церковью, всякие очерняющие его уста да заградятся, как хульные. • Некоторые из отцов спросили авву Пимена: – Если мы увидим согрешающего брата, позволишь ли обличить его? – А когда мне нужно бывает проходить по тому месту, где могу я видеть его в грехе, – ответил им святой, – прохожу мимо и не обличаю его 560 • Еще некоторые старцы пришли к тому же авве Пимену Великому и сказали ему: – Если мы увидим братий, дремлющих во время службы, позволишь ли толкать их, чтобы они проснулись и бодрствовали? Святой отвечал: – Если я увижу брата дремлющего, то положу голову его на колена мои и успокою его 561 Вообще нужно заметить, чем выше человек по подвигам своим, тем снисходительнее к ближним, потому что знает на себе, чего стоит борьба с диаволом. А ничтожества в духовной жизни – те обычно топорщатся, шумят о себе, всех унижают, со всех взыскивают вдесятеро. Приведу еще несколько примеров из жизни и слов сего равноангельного мужа, подвигам которого и в древности все удивлялись 562 • Брат исповедовался авве Пимену: – Если увижу брата, о падении коего слышал я, то мне не хочется принимать его в свою келью; если же увижу брата доброго, то принимаю с радостью. Великий ответил: – Если ты делаешь немного добра для брата доброго, то для падшего сделай вдвое более, ибо он слаб 563 • Однажды пришли к авве Пимену какие-то еретики и начали клеветать на архиепископа Александрийского, будто бы он принял рукоположение от священников. Старец молчал. Потом позвал брата своего и сказал: – Предложи им трапезу, накорми их и отпусти с миром 564 • Некоторые из отцов спросили авву Пимена: |
| Пример этот особенно необходимо помнить в наше время, когда постоянно слышатся нарекания на духовенство и высказывается нежелание принимать участие в таинствах и богослужении из-за их-де порочной жизни. «Ну вот — стану я у него руку целовать» (при благословении) — и так далее в таком же роде. Как будто сила благословения от этого портится, умаляется и не действует. Пока пастырь находится в канонической связи с Православной Церковью, всякие очерняющие его уста да заградятся, как хульные. • Некоторые из отцов спросили авву Пимена: — Если мы увидим согрешающего брата, позволишь ли обличить его? — А когда мне нужно бывает проходить по тому месту, где могу я видеть его в грехе, — ответил им святой, — прохожу мимо и не обличаю его 6 . • Еще некоторые старцы пришли к тому же авве Пимену Великому и сказали ему: — Если мы увидим братии, дремлющих во время службы, позволишь ли толкать их, чтобы они проснулись и бодрствовали? Святой отвечал: — Если я увижу брата дремлющего, то положу голову его на колена мои и успокою его 7 . Вообще нужно заметить, чем выше человек по подвигам своим, тем снисходительнее к ближним, потому что знает на себе, чего стоит борьба с диаволом. А ничтожества в духовной жизни — те обычно топорщатся, шумят о себе, всех унижают, со всех взыскивают вдесятеро. Приведу еще несколько примеров из жизни и слов сего равноангельного мужа, подвигам которого и в древности все удивлялись 8 . • Брат исповедовался авве Пимену: — Если увижу брата, о падении коего слышал я, то мне не хочется принимать его в свою келью; если же увижу брата доброго, то принимаю с радостью. Великий ответил: — Если ты делаешь немного добра для брата доброго, то для падшего сделай вдвое более, ибо он слаб 9 . • Однажды пришли к авве Пимену какие-то еретики и начали клеветать на архиепископа Александрийского, будто бы он принял рукоположение от священников. Старец молчал. Потом позвал брата своего и сказал: — Предложи им трапезу, накорми их и отпусти с миром 10 . • Некоторые из отцов спросили авву Пимена: |
| Отец Пимен с первого раза обратил на себя внимание нового владыки, не столько отличавшегося высоким образованием или глубокою ученостью, сколько светлым природным умом, который без стеснения и без посторонних влияний развился сам по себе и усовершился и созрел от опытов жизни, и потому владыка почувствовал тотчас, каков Угрешский настоятель, отдал ему полную справедливость и возымел к нему великое доверие. Простота обращения митрополита, не стеснявшая отца Пимена, дававшая ему возможность вполне высказываться без принуждения, без натяжки и без постоянного и тяжелого напряжения, которое ощущается, когда приходится взвешивать каждое слово из опасения сказать что-нибудь излишнее или невпопад, – все это давало отцу Пимену возможность предстать владыке тем, чем он действительно был, что было для него весьма выгодно, и поэтому их взаимное общение весьма скоро до того их сблизило, что между ними установились самые искренние отношения и настолько дружественные, насколько это возможно между самым высшим начальствующим лицом и его подчиненным. Может быть, владыка и еще более к себе приблизил бы и преосвященного Леонида, и отца Пимена, ежели бы ближайшие его и неотлучно при нем находившиеся блюстители и стражи не старались охранять его от слишком большого сближения с такими лицами, которые могли быть проводниками истины не всегда желательной и безопасной для людей, не любящих действовать при свете и открыто, но пробирающихся окольными путями, кажущимися им более верными и безопасными при невсегдашней добросовестности действий... В особенности это устраняющее влияние давало себя чувствовать преосвященному, который чаще, удобнее и смелее других мог бы сказать владыке то, что слишком уже ясно могло повести его к открытию тех злоупотреблений, в которых, совершенно без его ведома, его заставляли быть участником. Однако при всей бдительности внутреннего надзора удавалось не однажды и преосвященному Леониду, и архимандриту Пимену намекать владыке на такие обстоятельства, которые от него таили и обнаружение которых полагало преграду к дальнейшим и большим злоупотреблениям. |
| С другой стороны, и московским послам не менее хорошо должен был быть известен справедливый гнев вел. князя в случае получения, по их милости, нежеланного человека на митрополию. Между тем, и та и другая сторона, не боясь тяжелой коллизии с московским государем, совокупными усилиями учиняют подозрительную сделку: послы зачем-то обманывают, а патриарх сознательно дается в этот обман. Греки могли припугнуть русское посольство своим правом вновь назначить грека или даже прежнего своего ставленника митр. Киприана. Последний, конечно, тоже прибыл в Царьград с своими претензиями на всю Русь. Тут же был и Дионисий Суздальский. В патриархии он был принят и истолковывал русское положение в свою пользу. В такой сложной обстановке московское посольство могло действовать по принципу «победителей не судят», лишь бы не потерять возможности провести московского кандидата. Выбор был ограничен лицами, входившими в посольство. Упускать время было рискованно. Привходящий корыстный, денежный момент тоже сыграл соблазнительную роль. С Михаилом прибыла в КПль богатая митрополичья казна. Упустить ее из своих рук было совсем не в выгоде тамошних властей. Но завладеть ею мыслимо было только под условием участия в ее дележе самих русских послов. Поэтому весьма вероятно, что инициатива всего плана возведения Пимена в митрополиты принадлежала не русским послам, которые совсем не могли иметь бескорыстной охоты оказаться преступниками пред своим князем, а патриаршим чиновникам, которые сумели обольстить послов перспективой наживы и обещались избавить их от ответственности перед князем принятием всей вины посвящения Пимена на патриарха. Чтобы было ради чего рисковать, согласились увеличить обреченную на дележ наличность посредством бесцеремонного займа у местных банкиров на имя московского князя огромной суммы свыше 20 тысяч гривен серебра (свыше 2-х миллионов золотых рублей). Тут опять хорошую службу сослужили заговорщикам злополучные великокняжеские бланки. «И разсулиша», говорит летопись, «посулы многи и раздаша сюду и сюду, а яже поминков и даров, — никто же может рещи или исчислити, и тако едва возмогоша утолити всех». |
| В этих условиях осенью 1569 года царь получил сведения о новом, еще более опасном заговоре, направленном против него. На этот раз в нашем распоряжении имеются уже не сообщения иностранцев, а запись о подлинном следственном деле в Описи архива Посольского приказа 1626 года: «Статейной список из сыскного из изменного дела... на наугороцкого (новгородского. — Б.Ф.) архиепискупа на Пимена и на новогородцких дьяков, и на подьячих, и на гостей, и на владычних приказных, и на детей боярских... о здаче Великого Новагорода и Пскова, что архиепископ Пимин хотел с ними Новгород и Псков отдати литовскому королю, а царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Руси хотели злым умышленьем извести, а на государство посадити князя Владимира Андреевича». Речь шла не о тайном сговоре группы представителей знати, а о масштабном заговоре, в который оказались вовлечены и вся приказная администрация, управлявшая Новгородской землей, и социальные верхи ее населения (гости — богатые купцы, и дети боярские), и сам глава Новгородской епархии — архиепископ Пимен со своим двором. (Епископы на Руси издавна имели свои большие земельные владения и своих военных вассалов, которые управляли их землями.) Запись выглядит противоречиво: если заговорщики собирались перейти под власть Сигизмунда II, то не все ли им было равно, кто в дальнейшем займет царский трон? Возможно, дело следовало понимать в том смысле, что между заговорщиками и Сигизмундом II состоялось соглашение о том, что после перехода Новгорода под литовскую власть король будет способствовать низложению царя Ивана с тем, чтобы в дальнейшем у Новгородской земли был более мирный сосед. Тайный сговор группы представителей знати, направленный против своего монарха, имеет мало шансов получить отражение в источниках: круг заговорщиков узок, они стараются не оставлять письменных следов своей деятельности. Поэтому так трудно установить факт боярского заговора, имевшего место осенью 1567 года и направленного против царя Ивана. Совсем иное дело — такой масштабный заговор, в который — если верить тому, что изложено в следственном деле, — вовлечены социальные верхи населения огромной Новгородской земли, к тому же заговор в пользу иностранного правителя. Вряд ли заговор мог бы вообще достичь таких масштабов, если бы заговорщикам не была обеспечена внешняя поддержка. В случае если бы такой заговор действительно имел место, он должен был найти отражение в переписке Сигизмунда с ведущими литовскими политиками. Подобных документов сохранилось немало, среди них большое собрание писем короля к Миколаю Радзивиллу Рыжему, виленскому воеводе и одному из первых лиц в Великом княжестве Литовском. Однако сведений о каких-либо контактах с Новгородом в этих источниках нет. |
|
|
