| Вскоре я выздоровел и мог перебраться на мою квартиру. С нетерпением ожидал я ответа на посланное письмо, не смея надеяться и стараясь заглушить печальные предчувствия. С Василисой Егоровной и с ее мужем я еще не объяснялся; но предложение мое не должно было их удивить. Ни я, ни Марья Ивановна не старались скрывать от них свои чувства, и мы заранее были уж уверены в их согласии. Наконец однажды утром Савельич вошел ко мне, держа в руках письмо. Я схватил его с трепетом. Адрес был написан рукою батюшки. Это приуготовило меня к чему-то важному, ибо обыкновенно письма писала ко мне матушка, а он в конце приписывал несколько строк. Долго не распечатывал я пакета и перечитывал торжественную надпись: «Сыну моему Петру Андреевичу Гриневу, в Оренбургскую губернию, в Белогорскую крепость». Я старался по почерку угадать расположение духа, в котором писано было письмо; наконец решился его распечатать и с первых строк увидел, что все дело пошло к черту. Содержание письма было следующее: «Сын мой Петр! Письмо твое, в котором просишь ты нас о родительском нашем благословении и согласии на брак с Марьей Ивановой дочерью Мироновой, мы получили 15-го сего месяца, и не только ни моего благословения, ни моего согласия дать я тебе не намерен, но еще и собираюсь до тебя добраться да за проказы твои проучить тебя путем, как мальчишку, несмотря на твой офицерский чин: ибо ты доказал, что шпагу носить еще недостоин, которая пожалована тебе на защиту отечества, а не для дуелей с такими же сорванцами, каков ты сам. Немедленно буду писать к Андрею Карловичу, прося его перевести тебя из Белогорской крепости куда-нибудь подальше, где бы дурь у тебя прошла. Матушка твоя, узнав о твоем поединке и о том, что ты ранен, с горести занемогла и теперь лежит. Что из тебя будет? Молю Бога, чтоб ты исправился, хоть и не смею надеяться на Его великую милость. Отец твой А. Г.» Чтение сего письма возбудило во мне разные чувствования. Жестокие выражения, на которые батюшка не поскупился, глубоко оскорбили меня. |
| – Эх, батюшка Петр Андреич! – отвечал он с глубоким вздохом. – Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашел к куме, да засел в тюрьме. Беда да и только! Как покажусь я на глаза господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет. Чтоб утешить бедного Савельича, я дал ему слово впредь без его согласия не располагать ни одною копейкою. Он мало-помалу успокоился, хотя все еще изредка ворчал про себя, качая головою: «Сто рублей! легко ли дело!» Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону и наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «Барин, не прикажешь ли воротиться?» – Это зачем? – Время ненадежно: ветер слегка подымается; – вишь, как он сметает порошу. – Что ж за беда! – А видишь там что? (Ямщик указал кнутом на восток.) – Я ничего не вижу, кроме белой степи да ясного неба. – А вон – вон: это облачко. Я увидел в самом деле на краю неба белое облачко, которое принял было сперва за отдаленный холмик. Ямщик изъяснил мне, что облачко предвещало буран. Я слыхал о тамошних метелях и знал, что целые обозы бывали ими занесены. Савельич, согласно со мнением ямщика, советовал воротиться. Но ветер показался мне не силен; я понадеялся добраться заблаговременно до следующей станции и велел ехать скорее. Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег – и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Ну, барин, – закричал ямщик, – беда: буран!»… |
| В два часа готово было все. Когда взглянул он потом на эти листики, на мужиков, которые, точно, были когда-то мужиками, работали, пахали, пьянствовали, извозничали, обманывали бар, а может быть, и просто были хорошими мужиками, то какое-то странное, непонятное ему самому чувство овладело им. Каждая из записочек как будто имела какой-то особенный характер, и чрез то как будто бы самые мужики получали свой собственный характер. Мужики, принадлежавшие Коробочке, все почти были с придатками и прозвищами. Записка Плюшкина отличалась краткостию в слоге: часто были выставлены только начальные слова имен и отчеств и потом две точки. Реестр Собакевича поражал необыкновенною полнотою и обстоятельностью, ни одно из качеств мужика не было пропущено; об одном было сказано: «хороший столяр», к другому приписано: «дело смыслит и хмельного не берет». Означено было также обстоятельно, кто отец, и кто мать, и какого оба были поведения; у одного только какого-то Федотова было написано: «отец неизвестно кто, а родился от дворовой девки Капитолины, но хорошего нрава и не вор». Все сии подробности придавали какой-то особенный вид свежести: казалось, как будто мужики еще вчера были живы. Смотря долго на имена их, он умилился духом и, вздохнувши, произнес: «Батюшки мои, сколько вас здесь напичкано! что вы, сердечные мои, поделывали на веку своем? как перебивались?» И глаза его невольно остановились на одной фамилии: это был известный Петр Савельев Неуважай-Корыто, принадлежавший когда-то помещице Коробочке. Он опять не утерпел, чтоб не сказать: «Эх, какой длинный, во всю строку разъехался! Мастер ли ты был, или просто мужик, и какою смертью тебя прибрало? в кабаке ли, или середи дороги переехал тебя сонного неуклюжий обоз? Пробка Степан, плотник, трезвости примерной А! вот он, Степан Пробка, вот тот богатырь, что в гвардию годился бы! Чай, все губернии исходил с топором за поясом и сапогами на плечах, съедал на грош хлеба да на два сушеной рыбы, а в мошне, чай, притаскивал всякий раз домой целковиков по сту, а может, и государственную зашивал в холстяные штаны или затыкал в сапог, — где тебя прибрало? Взмостился ли ты для большего прибытку под церковный купол, а может быть, и на крест потащился и, поскользнувшись, оттуда, с перекладины, шлепнулся оземь, и только какой-нибудь стоявший возле тебя дядя Михей, почесав рукою в затылке, примолвил: „Эх, Ваня, угораздило тебя!“ — а сам, подвязавшись веревкой, полез на твое место. |
| Орехов Василий Васильевич (1896–1990) – редактор журнала «Часовой». Имеется ввиду план выезда Ширяевых из Италии в какую-нибудь из стран Нового Света. Белосельский-Белозерский Сергей Сергеевич (1895–1978), полковник ВВС США, основатель и председателе Всероссийского комитета освобождения (1950). Скончался в Сан-Ремо 1 апреля 1959 г. Генерал, позднее маршал, Федор Иванович Толбухин (1894–1949) осенью 1944 г. командовал «Белградской операцией». Генерал, позднее маршал, Филипп Иванович Голиков (1900–1980) в октябре 1944 г. возглавил Управление Уполномоченного Совнаркома СССР по делам репатриации граждан СССР из Германии и оккупированных ею стран, которое с помощью НКВД создало мощную инфраструктурную сеть, в т. ч. сборно-пересыльные и проверочно-фильтрационные пункты и лагеря (ок. двухсот только вне СССР). Ироничная цитата из советской песни; ср. «И живу я на земле доброй//За себя и за того парня». Т.е. осужденных как «контрреволюционеры». Писатель Петр Георгиевич Паламарчук (1955–1998) часто обращался к теме репрессий в СССР. См. также Паламарчук П. Г., Филатова А. И . Ширяев Борис Николаевич//Русские писатели, ХХ в.: Биобиблиогр. слов. В 2 ч./ Под ред. Н. Н. Скатова. М., 1998. Ч. 2. С. 592–593. Савельев П. [Казанцев Н.] Писатель-монархист (к 100-летию со дня рождения Бориса Ширяева)//Наша страна, 04.11.1989, С. 4. Аркадий Федотович Слизской (иногда Слизский) (1892–1974), поручик, участник Белого движения (помощник военного прокурора, затем военный следователь), русский эмигрант во Франции, журналист, многолетний сотрудник еженедельника «Русская мысль». Владимир Феофилович Зеелер (1874–1954), журналист, общественный деятель, член кадетской партии. Организовал сбор пожертвований для формирования частей Белой армии. В 1919–1920 гг. был министром внутренних дел Южнорусского правительства при Главнокомандующем Вооруженных сил Юга России А. И. Деникине. Эмигрировав во Францию, в течение 30 лет был генеральным секретарем союза русских писателей и журналистов в Париже, входил в редакционную коллегию газеты «Русская мысль». |
| Латка Степан, крестьянин, 1539 г., Новгород Латка – заплатка, от глагола «латать»; латка – глиняная сковородка, миска, поддонник (Даль) Латыня Василий Игнатьевич, помещик, первая половина XVI в., Коломна; Латыня Яковлевич Горяйнов [см. Горяин], 1560 г. Латыня – кафтан из домашнего серого сукна Латыш Петр Сергеев, крестьянин, 1591 г., Арзамас Лах, Лахно, Лахновы : Лах и Лахно, крестьяне, конец XV в., Новгород; позже там же Лахновы; Лахнов Васюк, крестьянин, 1539 г., Новгород Лахтин Тимофей, пушкарь, 1647 г. Лача, Лачевы , крестьяне, XV и XVI вв., Новгород; Ульян, посадский человек, 1580 г., Новгород Лача – лад, образец, способ (Даль) Лачин, Лачиновы : Лачин Федорович Панов [см. Пановы], 1584 г.; Алексей Лачинов, крестьянин, середина XV в., Владимир; Протасий Тимофеевич Лачинов, 1608 г. 55 [см. Добыча] Лаша, Лашко, Лашук, Лашевы, Лашковы : Лаша и Лашко, крестьяне, 1545 г., Новгород; Лаша Владимиров Зиновьев, дьяк царя Ивана; Юрий Лашев, крестьянин, 1607 г., Важская область; Лашковы, крестьяне, 1610 г., Нижний Новгород; Лашук, посадский человек, XVI в., Новгород [см. Чечуля] Лаша – Галактион Лбов Иван Иванович, первая половина XV в., Углич Лебедка Федор Савельев, посадский человек, 1638 г., Москва Лебедь, Лебедевы : Иван Васильевич Лебедь Горин [см. Гора], 1504 г.; Никита Яковлевич Лебедь Хвостов [см. Хвост], первая половина XV в.; от него– Лебедевы Лебезга, Лебезда : кн. Иван Иванович Лебезга Шаховской [см. Шаховские], 1614 г.; кн. Василий Глебович Лебезда Засекин [см. Засека], середина XVI в. Лебездить – 1) шлепать по грязи, 2) говорить вздор (Даль) Ср. лебезить Лебза, Лебзин : Иван Лебза Савин, крестьянин, XV в., Новгород; Панька Лебзин, посадский человек, 1567 г., Усложна Лебуев Игнатий, крестьянин, 1571 г., Новгород Леваков Василий, крестьянин, 1531 г., Переяславль Левариев Мансур [см. Мансур], стряпчий сытного двора, 1573 г. Леваш ( Левашов ): Леваш Кошин, митрополичий дьяк, начало XVI в.; Леваш Колобов сын Перепечин [см. Колоб, Перепеча], помещик, 1550 г., Москва [см. Булавка, Дурница, Ивач, Карпата, Коншин, Крестьянин, Мисюрь, Мусора, Поворок, Покидыш, Сакмыш, Салтан, Свеча, Сирота, Таскай, Тур, Тюмень, Хидырщик, Черед, Чудо, Яхонт] |
| Из облачений более замечательны по ценности: 1) в 1850 г. пожертвованное купцом Борисовым по Данииле Иванове священническое облачение: фелонь, пояс, набедренник, поручи и епитрахил золотой парчи по золотой земле с маленькими серебрянными звездочками; 2) Пожертвованное в 1850 г. по Матвее Данилове Борисове священнич. облач., парчевое по серебряной земле золот. разводами и шелков, цветами; 3) Пожертвованное по купце Михаиле Алексееве Еремине, священническое и диаконское облачение, парчевое по золотой земле золотыми разводами и разноцветными шелковыми цветами; 4) Священническое и диаконское облачение фиолетового бархата пожертвованное в 1847 году, титулярным советником Василием Степановичем Изюмовым; 5) Парчевое по серебряной земле золотыми разводами и шелковыми цветами священническое и диаконское облачение, пожертвованное купцом Иваном Афанасьевым Тихомировым; 6) Таковое же облачение пожертвовано по ямщике Егоре Кокорине (умерш. †20 сент. 1848 г.), детьми его; 7) Три полные священнические и диаконские облачения из дорогой парчи пожертвованы почетн. граж. Павлом Ивановичем Челышевым (но жене его Параскеве Даниловне, умерш. 24 июля 1848 г., холерою); 8) Воздухи пожертвованы: а) купц. Федором Савельевым Мамаевым; и б) почетн. гражд. Борисовой; купц. Ив. АФан. Тихомировым; 9) ОблаченИЯ. Золотой парчи гладкое пожертв. купч. Марией Ив. Гуськовой, по муже её Евгении Васильевом Гуськове, (бывшем старосте этой церкви); 10) Серебряной парчи с разводами – Марфой Михаиловной Александровой, по муже её Дмитрие Алексеевиче Александрове,– 11) Желтой парчи с цветами,– Параскевой Ив. Гуськовой, по сыне её Алексее Ильиче; 12) Золотой дорогой парчи с разводами, – Еленой Бардиной по муже ея Гаврииле Григорьевиче Бардине; 13) Серебряной парчи с цветами,– купц. Петром Васильевичем Аристовым, по сыне Александре Петровиче; 14) Золотой парчи по золотой земле,с маленькими серебр цветочками, – Александрой Николаевной Пыховой, по муже её Авраамии Васильевиче, (бывш. старосте этой церкви); 15) Золотой парчи с разводами,– купц. Петр |
| Вспомните все главные события его жизни; вспомните, что ему не было и восемнадцати лет, когда он успел обнаружить и гражданскую доблесть, и уменье жить своим умом, и замечательное, самообладание в самых трудных обстоятельствах, и вы согласитесь с тем, что Гринев был одним из благороднейших представителей дворянства второй половины XVIII века. Как и все люди его поколения, он начал жить очень рано и достиг умственной и нравственной зрелости в такие годы, когда люди нашего времени смотрят на себя, как на школьников. - Но, может быть, Белинский, называя характер Гринева безцветным, хотел сказать, что Петр Андреевич смахивает на тех туманных героев, которых нельзя приурочить ни к какой эпохе и ни к какой национальности? Едва ли Белинский не мог не понимать, что каждый шаг, каждое слово Гринева обличают в нем русского человека и русского дворянина прошлого столетия. Споры Петра Андреевича с Савельичем, его сон, его стихотворение: «Мысль любовну истребляя» и т. д., и т. д., самый тон его записок с их нравоучительными и политическими выводами,- все это до того колоритно, все это придает Гриневу такую жизненность, такую правдивую историческую и бытовую окраску, что нам остается только признать Петра Андреевича таким же мастерским созданием Пушкинского творчества, как и других героев и героинь «Капитанской дочки», и с удивлением отметить резкое, ничем не оправдываемое суждение о нем Белинского. Нельзя целиком принять и тот взгляд, который был высказан на Гринева проф. Ключевским в речи, произнесенной в торжественном собрании Московского Университета по случаю открытия памятника Пушкину (См. Русскую Мысль, 1880, июнь). Г. Ключевский не считает Гринева ни безцветным, ни ничтожным лицом; он говорит о нем с уважением и сочувствием, но и в его словах о Гриневе проглядывает все-таки ничем не объяснимое высокомерное отношение к Петру Андреевичу. К тому же в них есть фактические неточности. «Среди образов XVIII в., говорит г. Ключевский, не мог Пушкин не отметить недоросля, и отметил его безпристрастнее и правдивее Фонвизина. |
| Он всегда так поспешно выдвигался и задвигался в ту же минуту хозяином, что наверно нельзя сказать, сколько было там денег. Чичиков тут же занялся и, очинив перо, начал писать. В это время вошла хозяйка. «Хорош у тебя ящичек, отец мой», сказала она, подсевши к нему. «Чай, в Москве купил его?» «В Москве», отвечал Чичиков, продолжая писать. «Я уж знала это: там всё хорошая работа. Третьего года сестра моя привезла оттуда теплые сапожки для детей: такой прочный товар, до сих пор носится. Ахти, сколько у тебя тут гербовой бумаги!» продолжала она, заглянувши к нему в шкатулку. И в самом деле, гербовой бумаги было там немало. «Хоть бы мне листик подарил! а у меня такой недостаток; случится в суд просьбу подать, а и не на чем». Чичиков объяснил ей, что эта бумага не такого рода, что она назначена для совершения крепостей, а не для просьб. Впрочем, чтобы успокоить ее, он дал ей какой-то лист в рубль ценою. Написавши письмо, дал он ей подписаться и попросил маленький списочек мужиков. Оказалось, что помещица не вела никаких записок, ни списков, а знала почти всех наизусть; он заставил ее тут же продиктовать их. Некоторые крестьяне несколько изумили его своими фамилиями, а еще более прозвищами, так что он всякой раз, слыша их, прежде останавливался, а потом уже начинал писать. Особенно поразил его какой-то Петр Савельев Неуважай-корыто, так что он не мог не сказать: «экой длинный!» Другой имел прицепленный к имени Коровий кирпич, иной оказался просто: Колесо Иван. Оканчивая писать, он потянул несколько к себе носом воздух и услышал завлекательный запах чего-то горячего в масле. «Прошу покорно закусить», сказала хозяйка. Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припёками: припёкой с лучком, припёкой с маком, припёкой с творогом, припёкой со сняточками, и нивесть чего не было. «Пресный пирог с яйцом!» сказала хозяйка. Чичиков подвинулся к пресному пирогу с яйцом и, съевши тут же с небольшим половину, похвалил его. И в самом деле, пирог сам по себе был вкусен, а после всей возни и проделок со старухой показался еще вкуснее. «А блинков?» сказала хозяйка. В ответ на это Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот, а губы и руки вытер салфеткой. Повторивши это раза три, он попросил хозяйку приказать заложить его бричку. Настасья Петровна тут же послала Фетинью, приказавши в то же время принести еще горячих блинков. |
| Записан в гвардии! Где его пашпорт? подай его сюда. Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в ее шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел его со вниманием, положил перед собою на стол и начал свое письмо. Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж не в Петербург? Я не сводил глаз с пера батюшкина, которое двигалось довольно медленно. Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством». Итак, все мои блестящие надежды рушились! Вместо веселой петербургской жизни ожидала меня скука в стороне глухой и отдаленной. Служба, о которой за минуту думал я с таким восторгом, показалась мне тяжким несчастием. Но спорить было нечего! На другой день поутру подвезена была к крыльцу дорожная кибитка; уложили в нее чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и пирогами, последними знаками домашнего баловства. Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: «Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду». Матушка в слезах наказывала мне беречь мое здоровье, а Савельичу смотреть за дитятей. Надели на меня заячий тулуп, а сверху лисью шубу. Я сел в кибитку с Савельичем и отправился в дорогу, обливаясь слезами. В ту же ночь приехал я в Симбирск, где должен был пробыть сутки для закупки нужных вещей, что и было поручено Савельичу. Я остановился в трактире. Савельич с утра отправился по лавкам. Соскуча глядеть из окна на грязный переулок, я пошел бродить по всем комнатам. Вошед в биллиардную, увидел я высокого барина, лет тридцати пяти, с длинными черными усами, в халате, с кием в руке и с трубкой в зубах. Он играл с маркером, который при выигрыше выпивал рюмку водки, а при проигрыше должен был лезть под биллиард на четверинках. |
| — Хорош у тебя ящик, отец мой, — сказала она, подсевши к нему. — Чай, в Москве купил его? — В Москве, — отвечал Чичиков, продолжая писать. — Я уж знала это: там все хорошая работа. Третьего года сестра моя привезла оттуда теплые сапожки для детей: такой прочный товар, до сих пор носится. Ахти, сколько у тебя тут гербовой бумаги! — продолжала она заглянувши к нему в шкатулку. И в самом деле, гербовой бумаги было там немало. — Хоть бы мне листок подарил! а у меня такой недостаток; случится в суд просьбу подать, а и не на чем. Чичиков объяснил ей, что эта бумага не такого рода, что она назначена для совершения крепостей, а не для просьб. Впрочем, чтобы успокоить ее, он дал ей какой-то лист в рубль ценою. Написавши письмо, дал он ей подписаться и попросил маленький списочек мужиков. Оказалось, что помещица не вела никаких записок, ни списков, а знала почти всех наизусть; он заставил ее тут же продиктовать их. Некоторые крестьяне несколько изумили его своими фамилиями, а еще более прозвищами, так что он всякий раз, слыша их, прежде останавливался, а потом уже начинал писать. Особенно поразил его какой-то Петр Савельев Неуважай-Корыто, так что он не мог не сказать: «Экой длинный!» Другой имел прицепленный к имени «Коровий кирпич», иной оказался просто: Колесо Иван. Оканчивая писать, он потянул несколько к себе носом воздух и услышал завлекательный запах чего-то горячего в масле. — Прошу покорно закусить, — сказала хозяйка. Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы , блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было. — Пресный пирог с яйцом! — сказала хозяйка. Чичиков подвинулся к пресному пирогу с яйцом, и, съевши тут же с небольшим половину, похвалил его. И в самом деле, пирог сам по себе был вкусен, а после всей возни и проделок со старухой показался еще вкуснее. — А блинков? — сказала хозяйка. В ответ на это Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот, а губы и руки вытер салфеткой. Повторивши это раза три, он попросил хозяйку приказать заложить его бричку. Настасья Петровна тут же послала Фетинью, приказавши в то же время принести еще горячих блинов. |
|
|
