| В этих видах предпринят был поход в Иконий, столицу султаната, для чего Мануил наперед оповестил своего противника, этот же не менее по-рыцарски заявил, что будет ожидать царя в Филомилии. После большой станции Акроин, ныне Афион Кара-Хиссар, на половине дороги между Дорилеем и Иконием, султан Масуд устроил засаду для византийского войска, но не имел успеха и отступил. Слабая сравнительно численность турецких сил была причиной, что турки оставили свободной всю дорогу до самого Икония. Хотя взятие столицы было, по-видимому, целью этой удачной экспедиции, но Мануил не принял мер к осаде города и, опустошив окрестности, начал отступление. О поводах, которые бы объясняли этот шаг, мы не можем судить, если не принять в соображение того обстоятельства, что султан Масуд, не считая нужным лично защищать столицу, отделил значительный отряд в тыл византийской армии и был готов отрезать ей отступление. С трудом удалось Мануилу сохранить свое войско во время обратного пути. Мануил по возвращении из этого похода будто бы объявил о своем намерении вновь идти против султана на весну 1147 г. Но на Восток уже стали доходить слухи о сборах на Западе в крестовый поход. Эти слухи встревожили одинаково и царя, и иконийского султана и побудили их прекратить войну, заключив оборонительный союз против крестоносцев. И тем не менее для поднятия нового крестового похода в Западной Европе не представлялось благоприятных условий. Прежде всего во главе Римской Церкви было лицо, которое далеко не могло равняться с современником первого похода. К 1145 г. на Римском престоле сидел Евгений III, человек, не отличавшийся ни большой силой воли, ни энергией, ни умом, не имевший широких политических взглядов. Евгению III предстояло бы, пользуясь властным положением Церкви, принять под свою руку дело защиты восточноазиатских княжеств, но к этому времени положение папы, даже в самой Италии, было далеко не властное, Римский престол был жертвою партии. Евгений III недавно успел победить антипапу, нуждался в помощи германского короля и с настоятельными просьбами призывал его в Италию. |
| Падение Константинополя Неслыханные зверства, совершенные в ходе IV крестового похода, сделали Запад непримиримым врагом православного мира Но неслыханные зверства, совершенные в ходе IV крестового похода, сделали Запад непримиримым врагом православного мира. Известный в криминалистике и психопатологии комплекс ненависти убийцы к жертве своего преступления стал одним из главных ориентиров западного самосознания. С тех пор в Ватикане речь могла идти уже только об унии с поверженным конфессиональным соперником; и ряд таких провалившихся уний состоялся – Лионская, Флорентийская, – из них особенно зловещую в православном мире репутацию стяжала локальная Брестская уния. Но и в Константинополе, в канун его завоевания османами, недоверие к Западу было столь острым, что едва ли не большинство ромеев соглашалось тогда с высказыванием Луки Нотара: «Лучше пусть будет турецкая чалма, чем папская тиара». Падение Константинополя снизило накал вражды Запада к поверженному противнику. К тому же пока Запад оставался монолитно католическим, неприятие восточных «схизматиков» не могло распространяться на патристическое наследие Востока, на грекоязычных отцов, творения которых входят в состав Предания самой Католической церкви. Поэтому на уровне богословской элиты известная доля пиетета по отношению к византийскому наследию первого тысячелетия от Р. Х. неизбежным образом сохранялась. Перемены в сторону полной дискредитации Византии в ее восприятии на Западе произошли отчасти под влиянием Реформации, отвергшей авторитет Предания и, значит, авторитет как греческой, так и латинской патристики, но, самым радикальным образом, вследствие распространения антихристианской идеологии в век так называемого «Просвещения». В византологии этот катастрофический рубеж, положивший начало апостасии в среде западной «интеллигенции», обозначен многотомной «Историей упадка и разрушения Римской Империи» Э. Гиббона, в которой черным по белому был провозглашен ложный с разных точек зрения, в том числе и академически-исторической, тезис о том, что христианство стало главной причиной разрушения Римской Империи. В концепции Гиббона Византия – это Римская Империя эпохи ее упадка. Историософская схема Гиббона надолго стала господствующей в западной исторической науке, в западной идеологии, в расхожем общественном мнении. Так формировалась византинофобия, проникшая в общественное сознание западноевропейских народов настолько глубоко, что сами слова «византизм» или «византинизм», за рамками научной византинистики, приобрели на разных языках – немецком (Byzantinismus), итальянском (bisantismo), английском (byzantism) – резко негативную семантику, обозначая деспотизм, обскурантизм, раболепство, лицемерие, коварство, интриганство, в сфере интеллектуальной – педантизм, начетничество, буквоедство, в эстетике – вычурность, манерность. |
| Анри Шампанский, ставший правителем Палестины, пренебрегал королевским титулом и, горя нетерпением вернуться в Европу, рассматривал свое королевство как место изгнания. Гюи Лусиньян, удалившийся на Кипр, больше не интересовался Иерусалимом и был озабочен лишь тем, чтобы утвердиться в своем новом королевстве, постоянно сотрясаемом внутренними мятежами и угрозами Константинопольских императоров. Боэмунд III, внук Раймунда Пуатье и потомок по женской линии Боэмунда Тарентского, одного из героев Первого крестового похода, управлял княжеством Антиохийским и графством Триполи. Среди бед, которые одолевали христианские колонии, этот князь был занят только увеличением своих владений и ради достижения цели не считался со средствами. Претендуя на Малую Армению, он начал жестокую борьбу с ее князем, закончившуюся женитьбой Боэмунда на дочери его врага, что, впрочем, не уничтожило семян раздора. Духовно-рыцарские ордена, храмовники и госпитальеры, удерживаемые в Азии своими обетами, составляли главную силу государства, еще так недавно имевшего своей опорой все воинство Европы; но и они не удержались на высоте. Честолюбие и зависть разъединяли ордена, превращая их в соперников и врагов: соревнуясь в могуществе и славе, они пеклись не столько о защите святых мест, сколько об увеличении своего блеска и богатства. Порой это соревнование доходило до открытых схваток чуть ли не с оружием в руках, и папе римскому стоило больших усилий поддерживать мир между ними. В пылу этих раздоров никто и не помышлял о борьбе с сарацинами; чем больше стороны ожесточались одна против другой, тем меньше видели они опасности, угрожавшие общему делу. И даже умнейшие из вождей ничего не предпринимали, как бы чувствуя руки связанными: проси они помощи на Западе, то было бы нарушением перемирия с мусульманами, а соблюдай они скрупулезно это перемирие, его легко могли нарушить сами мусульмане, всегда готовые воспользоваться бедствиями христиан. При подобном положении ничто не сулило нового Крестового похода: христианство Сирии к нему не призывало, а с другой стороны, какую охоту могли иметь христиане Европы помогать народу, находящемуся в состоянии разлада и развала? И все же великое имя Иерусалима еще не утратило своего ореола в глазах народов; воспоминания о первых походах еще вызывали энтузиазм; благоговение к святым местам, которое ослабевало в самом царстве Иисуса Христа, еще сохранялось за морями. |
| После этого объявил себя королем Англии Вильгельмом I, положив начало Нормандской династии в Англии. Вильгельм Рыжий — Вильгельм II (1056-1100), король Англии с 1087 г., второй сын Вильгельма I Завоевателя. Наследовал королевство по воле отца в обход своего старшего брата Роберта, герцога Нормандии. Крайне непопулярный среди всех сословий Англии, был убит на охоте. Ввиду пребывания в это время Роберта Нормандского в крестовом походе королем Англии был провозглашен их младший брат Генрих под именем Генриха I. Роберт Фриз — Роберт II Иерусалимский, граф Фландрии (1093-1111), старший сын Роберта I. Возглавляя фламандских рыцарей, прославился при взятии Никеи, осаде Антиохии и Иерусалима. Возвратившись во Фландрию в 1110 г., погиб при осаде города Мо, занятого войсками Генриха I Английского. Получил из рук римского епископа священную хоругвь. — Это говорится лишь у Анны Комниной и не подтверждается западными хронистами. Раймунд, граф Тулузский — Раймунд IV Сен-Жилль (1041-1105), маркграф Прованский, граф Тулузский с 1088 г., один из самых могущественных феодалов Южной Франции, один из вождей первого крестового похода. Герой взятия Никеи (1097 г.). В 1099 г. отказался от короны Иерусалимского королевства и вернулся в Европу. Присоединившись в 1101 г. к новому ополчению, едва не погиб в Каппадокии, где крестоносное войско было полностью разбито. Умер, задохнувшись от дыма при осаде Триполи. Часть 2 Французские крестоносцы, избравшие путь через Италию, не успели все переправиться в Византию до наступления зимы. Часть их зимовала в Италии. Этому обстоятельству следует приписать движение, появившееся в южной Италии в начале 1097 г. Князь Тарентский Боэмунд [ 1 ], сын Роберта Гвискара [ 2 ], владел маленьким княжеством, не удовлетворявшим его честолюбию и не соответствовавшим его военной славе. Он вошел в переговоры с оставшимися в южной Италии толпами крестоносцев и убедил их примкнуть к нему и под его начальством начать поход. Значение Боэмунда Тарентского особенно усилилось тем, что с ним соединился для похода его племянник Танкред [ 3 ], замечательнейшее лицо Первого похода. |
| Неудача Второго крестового похода сильно отозвалась на французской нации, в памяти которой долго сохраняется отзвук этой неудачи. Она должна была лечь пятном на чести церкви, в особенности она подорвала авторитет св. Бернарда, а также и папы: Бернард поднял массы народа, он называл крестовый поход делом, угодным Богу, предсказывал хороший исход. После позорных неудач поднялся сильный ропот против Бернарда: Бернард не пророк, говорили, а лжепророк; а папа, давший свое благословение, не представитель церкви, а антихрист. Папа сваливал всю ответственность на Бернарда, последний говорил, что он действовал по приказанию папы. В высшей степени интересна тенденция, возникающая к этому времени среди романских народов: стали взвешивать, особенно французы, обстоятельства Первого и Второго походов, стали доискиваться, какие были недостатки их организации и причины неуспеха. Вывод был простой: нельзя достигнуть цели походов потому, что на дороге стояло схизматическое византийское царство, сначала нужно уничтожить это препятствие. Эта тенденция, возникающая в середине XII в., приобретала затем все более и более сторонников на Западе. Благодаря постепенному распространению этой идеи в массы народа, Четвертый крестовый поход, в котором участвовали венецианцы, норманны и частью французы, направился не прямо на Восток, а на Константинополь и достиг блистательного результата: он кончился взятием Константинополя и превращением Византии в латинскую империю. Результатом Второго похода был огорчен в особенности молодой Людовик VII. Возвратившись на родину, Людовик пришел к сознанию необходимости поправить свою ошибку, смыть пятно со своего имени. Составлен был собор, на котором снова подвергся обсуждению вопрос о новом походе и, что очень удивительно, нашлась опять масса людей, которые, объятые религиозным энтузиазмом, вновь готовы были идти в Святую Землю. Случилось нечто еще более удивительное: на собор явился и св. Бернард и стал говорить, что предстоящий поход будет уже удачен. На соборе стали раздаваться голоса, что недавний поход был неудачен потому, что не поставили во главе его св. Бернарда. Явилось предложение поручить ему ведение нового похода. Папа принял весть об этом без сочувствия. Он назвал самого Бернарда безумцем, а в официальном документе характеризовал подобное отношение к делу как глупость. После этого и Людовик несколько охладел к задуманному походу. |
| В замке Эгри на реке Эне, по случаю большого турнира, объявленного баронами Шампани, собралось блестящее общество. Рыцари соревновались в стрельбе, метании копья и владении мечом, показательные баталии чередовались с парными схватками, когда вдруг голос, словно грянувший из Сиона, приостановил все эти забавы. Именно здесь Фульк показал в полной мере свое вдохновенное мастерство, и порабощенный Иерусалим не сходил с его уст. И столь убеждающе звучали его пламенные призывы, что все участники турнира тут же дали торжественную клятву отправиться в поход против врагов Христа. 1200 г. Среди новых крестоносцев оказались Тибо, граф Шампанский и Луи, граф Блуа и Шартра, – оба родственники французского и английского королевских домов. Отец Тибо некогда сопутствовал Людовику VII во Втором крестовом походе, а старший брат был королем Иерусалимским; вассалами графа числились две с половиной тысячи рыцарей, брак же его с наследницей королевства Наваррского привел под его знамена множество воинов из-за Пиренеев. Граф Блуа и Шартра, потомок одного из вождей Первого крестового похода, возглавлял едва ли меньшую армию. Примеру этих двоих последовали многие, в том числе графы Сен-Поль, де Лиль, Дампьер, Монморанси, епископы Суассонский и Лангрский, Симон Монфорский, презревший ранее подписанное перемирие с Саладином, и Жоффруа Виллерадуэн, маршал Шампани, ставший летописцем будущего похода. От рыцарей и баронов Шампани не отстало дворянство Фландрии и Генегау. Главные вожди сложившегося ополчения объединились сначала в Суассоне, затем в Компьене и провозгласили своим начальником графа Тибо Шампанского; там же было решено, что крестоносная рать отправится в Палестину морем, и в связи с этим послали шесть уполномоченных договориться о кораблях с Венецианской республикой. В конце XII – начале XIII века Венеция, давно вышедшая из подчинения Константинополю, переживала период расцвета. Подчинив себе города Истрии и Далмации, она обогнала своих соперниц – Геную и Пизу, стала подлинной царицей Адриатики и могла в любую минуту выставить флот из ста галер. Венецианцы не горели христианским рвением и в предшествующих Крестовых походах стремились лишь к получению максимальной выгоды; именно из этого исходили они, попеременно поддерживая то крестоносцев, то их врагов. Также обстояло дело и теперь, когда на просьбу лидеров нового похода они прежде всего стали подсчитывать реальную прибыль, которую может обеспечить участие в этом деле. |
| Блестящие успехи Бибарса и отчаянные просьбы о помощи из Сирии еще раз вызвали значительное движение в пользу крестового похода. Во главе этого движения во второй раз стал король французский Людовик IX. Можно изумляться настойчивости Людовика, с которой он преследовал свою заветную цель, несмотря на тяжкий урок, вынесенный из Первого похода. Быть может, он и мог бы на несколько лет продлить господство христиан в Сирии, если бы подкрепил их свежими силами, но мечтать о нанесении чувствительного удара мусульманам теперь уже было поздно. Когда в 1270 г. французские рыцари с королем, его братьями и сыновьями во главе сели на генуэзские суда, прямая цель похода, по-видимому, еще не была определена. Она в первый раз стала известной в Кальяри (в Сардинии), где происходил военный совет и где было решено идти на Тунис. Внешним образом мотивировался этот поход тем, что будто бы тунисский эмир обнаруживает склонность к христианству и что привлечением его в лоно католической церкви можно было приобрести важного союзника для последующей войны с египетским султаном. Но на самом деле Людовик в этом отношении был орудием ловкой интриги, которая приготовлена была, вероятно, в Сицилии и которая имела целью подчинение Туниса политической власти Сицилийского королевства, незадолго перед тем перешедшего к французскому королевскому дому [ 5 ]. Во всяком случае тунисский поход был предприятием, весьма мало отвечающим целям и нуждам христиан на Востоке. Он таковым оказался и по своим последствиям. Высадившись 17 июля 1270 г. на тунисском берегу, Людовик не только не встретил готовности со стороны тунисских мусульман принять христианство, но, напротив, имел в них неприятеля, готового защищаться. Не начиная, однако, серьезных предприятий против Туниса и ожидая прибытия Карла Анжуйского, французы дали время эмиру [ 6 ] собраться с силами и наладить отношения с султаном Бибарсом. Единственным приобретением крестоносцев было завоевание карфагенской крепости, которая, впрочем, не имела для них значения. Между тем эмир тунисский начал тревожить христианский лагерь нападениями, и непривычная африканская жара произвела болезни и большую смертность. В начале августа умер сын короля Тристан [ 7 ], затем смерть настигла папского легата епископа Рудольфа, наконец впал в тяжкую болезнь, от которой сошел в могилу 25 августа, и сам король. Все крестоносное предприятие этим расстраивалось. После нескольких сражений с тунисскими войсками, не находя ни охоты, ни важных побуждений тратить силы на осаду крепко защищенного города, наследник Людовика Филипп [ 8 ] и Карл Анжуйский начали переговоры о мире. Обе стороны согласились на следующие условия: |
| Неудача второго крестового похода сильно отозвалась на французской нации, в памяти которой долго сохраняется отзвук этой неудачи. Она должна была лечь пятном на чести Церкви, в особенности она подорвала авторитет св. Бернарда, а также и папы: Бернард поднял массы народа, он называл крестовый поход делом, угодным Богу, предсказывал хороший исход. После позорных неудач поднялся сильный ропот против Бернарда. «Бернард не пророк, – говорили, – а лжепророк; а папа, давший свое благословение, не представитель Церкви, а антихрист». Папа сваливал всю ответственность на Бернарда, последний говорил, что он действовал по приказанию папы. В высшей степени интересна тенденция, возникающая к этому времени среди романских народов: стали взвешивать, особенно французы, обстоятельства первого и второго походов, стали доискиваться, какие были недостатки их организации и причины неуспеха. Вывод был простой: нельзя достигнуть цели походов потому, что на дороге стояло схизматическое Византийское царство, сначала нужно уничтожить это препятствие. Эта тенденция, возникающая в половине XII в., приобретает затем все более и более сторонников на Западе. Благодаря постепенному распространению этой идеи в массы народа четвертый крестовый поход, в котором участвовали венецианцы, норманны и частью французы, направляется не прямо на Восток, а на Константинополь и достигает блистательного результата; он кончился взятием Константинополя и подчинением Византии латинскому элементу. Результатом второго похода был огорчен в особенности молодой Людовик VII. Возвратившись на родину, Людовик пришел к сознанию необходимости поправить свою ошибку, смыть пятно со своего имени. Составлен был собор, на котором снова подвергся обсуждению вопрос о новом походе и, что очень удивительно, нашлась опять масса людей, которые, объятые религиозным энтузиазмом, вновь готовы были идти в Св. Землю. Случилось нечто еще более удивительное: на собор явился и св. Бернард и стал говорить, что предстоящий поход будет уже удачен. На соборе стали раздаваться голоса, что недавний поход был неудачен потому, что не поставили во главе его св. Бернарда. Явилось предложение поручить ему ведение нового похода. Папа принял весть об этом несочувственно. Он назвал самого Бернарда безумцем, а в официальном документе характеризовал подобное отношение к делу как глупость. После этого и Людовик несколько охладел к задуманному походу. |
| Анонимная сирийская хроника, недавно переведенная на французский, дает детальное описание осады и взятия Эдессы Зенги. Последний, как говорит хронист, «покинул Эдессу через четыре дня после ее взятия... Жители Эдессы выкупили своих пленников, и город был вновь заселен. Правитель Зайн-эд-Дин, неплохой по характеру своему человек, отнесся к ним очень хорошо.» Однако после смерти Зенги в 1146 г., бывший князь Эдессы Жоселин вновь овладел городом. Тогда сын Зенги, Нур-ад-Дин, вновь захватил Эдессу без большого труда. На этот раз произошло избиение христиан. Женщин и детей продавали в рабство и город был почти полностью разрушен. Это было тяжелым ударом для христианского дела на Востоке, так как Эдесское княжество по своему географическому положению являлось форпостом крестоносцев, задачей которого было принимать на себя первую тяжесть мусульманского натиска. Ни Иерусалим, ни Антиохия, ни Триполи помочь эдесскому князю не могли; а между тем, после Эдессы и этим латинским владениям, особенно Антиохии, стала серьезнее угрожать мусульманская опасность. Падение Эдессы произвело сильное впечатление на Западе. Однако, папа того времени Евгений III не мог стать инициатором и вдохновителем нового крестового предприятия, так как разыгравшееся в сороковых годах в Риме демократическое движение, в котором принимал деятельное участие знаменитый Арнольд Брешианский, создавало для папы в «Вечном Городе» ненадежную обстановку и даже заставило Евгения III на время покинуть Рим. Настоящим инициатором похода был, по-видимому, французский король Людовик VII, а проповедником его, приведшим эту идею в исполнение, был знаменитый монах Бернард из Клерво, огненное слово которого подняло сначала Францию. Перейдя затем в Германию, он убедил принять крест германского государя Конрада III и воодушевил к походу немцев. Надо сказать, что западные народы, наученные горьким опытом первого похода и немало разочарованные в его результатах, уже не выказывали прежнего воодушевления, и на собрании в Везеле (в Бургундии) французские феодалы были настроены против похода. |
| Кардинальный вопрос, решаемый занимающим нас исследованием, сосредоточивается на выяснении мотивов первого крестового похода или ближайших обстоятельств, вызвавших этот поход. Речь идёт, однако, не о клермонской речи, а об южно-русских событиях во второй половине XI века. Исходным пунктом служит давно уже отмеченный факт, различно объясняемый историками крестовых походов. Крестоносцы первого похода, по прибытии в Константинополь, сверх всякого ожидания, нашли у императора Алексея I Комнина холодный приём, нежелание воспользоваться их услугами и кроме того оскорблены были такими требованиями и претензиями, которые действительно не могли не быть для них обидными. Следствием этого была столь вредная для общехристианского дела неудача, которою пользуются мусульмане во вред как грекам, так и западным христианам. Нужно ли приписать постигшие крестовый поход неудачи ошибкам греков, или же напротив можно оправдать греков и искать объяснения неудач в других обстоятельствах? Васильевский сделал попытку анализировать глубже, чем это делалось до сих пор, взаимные отношения греков и крестоносцев и пришёл к выводу, что в 1097 году Византия не нуждалась ни в чьей помощи, а что находилась на краю гибели и весьма нуждалась в посторонней помощи несколько ранее, в 1089–1090 году. Наиболее интересными и привлекательными с точки зрения русской истории являются те места, где рисуются отношения греков к печенегам и половцам с одной стороны и туркам-сельджукам с другой, и где впервые со всей наглядностью развивается мысль, что вследствие согласованного движения печенегов и турок империя действительно переживала отчаянные минуты в 1090 году. Рисуя положение, в котором находилась Византия в это время, Васильевский констатирует факты изумительные: одновременное движение половцев и печенегов со стороны европейской и турок-сельджуков со стороны азиатской, отчаянное положение Алексея Комнина, дающего невероятные обещания тому, кто подаст ему помощь, сношения с русскими князьями и союз с половцами. «Византийская империя тонула в турецком нападении: утопающий не разбирает средств для своего спасения. Нечестивый, безбожный, шелудивый Боняк и его не менее достойный товарищ Тугоркан были союзниками отчаяния; они должны были в самом благоприятном случае только помочь императору Алексею пережить критическую минуту, пока не придут более надёжные, более цивилизованные и человечные союзники. Этими союзниками были люди латинского запада; у них просил себе помощи император Алексей, туда были отправлены грамоты, призывавшие со всех сторон наёмное войско: факт, до сих пор отвергаемый патриотизмом греческим, но тем не менее не подверженный ни малейшему сомнению». |
|
|
