| В воскресные и праздничные дни позднюю литургию служил всегда сам о. Иерон. Обычно приходил в храм к вечерне и повечерию (с акафистами) 39 … Вечером запирал свою келью около 9 часов. Обедал всегда в трапезе вместе с братией. В последние годы совсем не употреблял вина, а пил только лишь чай… Воздержание его вообще было столь строгое, что, например, в великом посту его (совсем сухие) руки, – приходилось замечать, – обычно были холодны, как лед,– до такой степени оскудевала в них кровь!.. Днем между церковными службами у о. Иерона не было свободных минут: его постоянно куда-либо отвлекали, – и, посему, он имел возможность пользоваться лишь самым кратким только отдыхом… В самом деле, не успеет старец прийти домой, как к нему уже является «братия» с различными своими нуждами, приходят посторонние посетители, богомольцы… А кроме того, ему необходимо было читать деловые письма, просматривать разные бумаги, разбираться в «строительных» проектах, в сложном монастырском хозяйстве… На все это требовалось время… Иноки исполняют в обители разные «послушания». Кому же было скорее всего руководить ими в данном случае, как не ему – о. игумену? И он руководил, следя за иноческой жизнью. А сколько непрерывных построек происходило при его жизни то там, то здесь? И за всеми ими нужно было следить… Как опытный и рачительный хозяин, он и следил, – всюду ежедневно ходил сам в будние дни, наблюдал, – указывал… Разве можно было при таких условиях думать о каком-либо отдыхе, хотя последний был, разумеется, и необходим о. игумену? И ночью приходилось о. Иерону спать немного…, немного тем более, что он, как схимник, должен был, по сравнению с прочими иноками не схимниками, «держать двойной келейный канон», а кроме того, ему необходимо было, когда он служил литургию (а как часто служил, об этом уже было говорено), готовиться ко святому причащению… «18-го Апреля» были посланы две телеграммы: одна «на Старый Афон», другая – в Сухум к епископу Андрею. «Просили помолиться» за тяжко больного. В ответ на телеграмму преосвященный Андрей «в тот же день телеграммой» же спросил «подробностей» о положении о. |
| Решено было сначала использовать старую развалившуюся крепость на самом берегу моря… и в ней возвести постройки, всего более необходимые на первое время. А так как сразу же требовались неотложно помещения: для монашествующей братии, для рабочих, для рабочего скота, для строительных материалов…, – так как рабочие не соглашались оставаться без жилищ, под открытым небом…, – то приходилось возводить все таковые постройки наскоро и из очень скромного материала: из досок. Помимо насущно необходимых построек, предметом первейшей надобности являлась вода. Посему я с первого же дня своего приезда на Псыртсху обратился с расспросами к жившему там старшине, прося его показать все водные источники на участке, назначенном для монастыря. При осмотре их я пришел к приятному выводу, что имевшейся в источниках воды будет совершенно достаточно для снабжения ею будущего монастыря… Хотелось возможно скорее и вернее, точнее узнать всю предназначенную под обитель территорию: все ее достоинства, преимущества, недостатки, слабые стороны. Без этого нельзя было сообразить, – что, как и где можно было бы устраивать с возможно большею для монастыря пользой. А для того, чтоб познакомиться с монастырским участком, необходимо было сделать просеки или прорубы, так как иначе было положительно невозможно пролезть человеку сквозь сплошную колючку, переплетавшую деревья и заросли. Требовались рабочие руки. Русских рабочих не было налицо. А местные жители не привыкли к работам на тех условиях, на каких обычно нанимаются и работают у нас в коренной России. Нужно было приучать их – Абхазцев – работать по найму, поденно, за условленную плату. Но легко было сказать: приучать… Ведь здешние Абхазцы считают себя сынами свободы. По-ихнему тогдашнему мнению, наняться на работу – значило потерять свою свободу. Посему они ни за что не соглашались работать поденно… Они обычно берут известные земельные участки для их обработки за половинную долю будущего урожая или на других условиях, заключаемых ими с землевладельцем, – но при этом всегда считают себя хозяевами, а не работниками. |
| Свободно стал подниматься… Достигнув поверхности воды, хотел было за что-либо ухватиться, но сильная буря не позволила сделать этого, и я не мог долго держаться на воде… Снова пошел вниз. На дне морском вода стала душить меня, и я уже достаточно ее набрался. Думал: тут мне и конец. Вероятно, и все, кто потонул, также мучились. Господи…, – размышлял я, – прожил в монастыре 25 лет… и вот пришлось утонуть в море… За какие грехи? А впрочем, что мне спрашивать об этом? Ведь вся моя жизнь была нерадива… и Богу, видно, угодно, чтобы я утонул… Но одного жаль, – того, что, отправляясь в море, я не взял у старцев благословения, и что они, узнав о моей гибели, будут обо мне скорбеть… Но что я медлю на дне морском? Попытаюсь снова всплыть наверх. Может быть, за что-либо там и ухвачусь… И опять свободно стал подниматься на поверхность. Поднялся, оказался около парохода, ухватился за винт; но в этот момент пароход дал ход; меня оттолкнуло, и я опять пошел вниз. Тяжко… Мучительно… Воздуху не хватает. Соленая вода вызывает тошноту. Глаза режет… Стал в душе взывать к св. великомученику Пантелеймону, прося его помощи ради молитв моих святых духовных отцов… Силы мои, между тем, совершенно ослабели. И я решился еще раз всплыть на поверхность не для того, однако, чтобы ухватиться за что-либо и попытаться спастись, – ни на что подобное я уже не рассчитывал, – а для того, чтоб оповестить «отцов», что тону. Хотелось проститься и попросить прощения. Хотелось крикнуть о том, чтобы они передали старцам, что я утонул. Снова поднялся наверх, сложил руки, поднял их над головой и кричу «отцам», бывшим на пароходе: простите, отцы святые! Утопаю. Помолитесь обо мне грешном… Я не пытался уже ни за что хвататься. И в этот-то момент подбоцман схватил меня за руки… Я потерял сознание и не помню, что было дальше. Очнулся в «матросской», где около меня суетились доктора и прислуга, приводившие меня в чувство… И вот теперь по Вашим молитвам св. великомученику Пантелеймону я жив… О. Гавриил отрекомендовал меня старцу-духовнику о. |
| Это мне нравилось в высшей степени. У своего нового хозяина 5 я прожил три года. Он был уже стар и сам был почти уже неспособен к торговле. Во всем полагался на своего приказчика, жившего у него давно (был когда-то взят еще мальчиком), да и бывшего земляком, следовательно, до некоторой степени близким человеком. Но вот этот приказчик почему-то стал капризничать и даже оскорблял своего хозяина, его облагодетельствовавшего. Изумленный хозяин стал делать ему замечания, а приказчик, в ответ на последние, начал требовать расчета и заявил, что жить у него больше не желает. После неоднократных столкновений, выведенный из терпения хозяин, наконец, рассчитал приказчика и приказал мне занять его место, т. е., быть в лавке за старшего. А каким я мог быть старшим, когда мне было еще только каких-либо 14 лет (здесь в автографе, вероятно, ошибка: Ваня на 12-м году уехал в Санкт-Петербург; здесь прожил год у одного хозяина и три года у другого, после чего ему было предложено место старшего приказчика; Ване было лет 15 по меньшей мере, – шел 16-й год)… Но, сколько я ни отказывался от предлагаемого мне старшинства, все было напрасно: хозяин заставил меня быть главным его приказчиком, между тем как помощниками моими оказались приказчики, много меня старшие. И так, все было доверено мне. Сам хозяин в такой степени полагался на меня, что в тех случаях, когда брал из выручки деньги, говорил мне, сколько он взял… В таком положении я прожил 15 лет. Сделался за это время, так сказать, вполне своим у хозяев. Люди посторонние не хотели и верить, что я – чужой хозяину чело век, а не сын. В течение этого времени положение мое, как главного приказчика, заставило меня вести книги. И я понемногу научился писать, помимо всяких грамматик,– как Бог помог, просто самоучкой. Из пережитого мною за то время помню, между прочим, следующее. На 14-м году своей жизни, не знаю – как, я привык непрестанно творить про себя Иисусову молитву, – и это продолжалось целый год. Товарищи, замечая, что я постоянно что-то шепчу про себя, прозвали меня шептуном. |
| Каминка и Гессен. Вторая Гос. Дума. СПб., 1907. Каретников С. М. Холмская губерния. Географически-исторический очерк. С приложением родословных таблиц Волынских и Галицких князей, дома Гедимина и пр. Лубны, 1913. Кауфман А. Съезд крестьян-старообрядцев (22–25 февраля 1906 г. в Москве). Материалы//Русская мысль. 1907. Кн. 2. Отд. 2. С. 26–45. К вопросу об алфавите для литовско-жмудских книг//Журнал Министерства народного просвещения. 1888. Ч. 259. 1 октября. Отд. 41. С. 32–56. О борьбе за введение русского алфавита вместо латинского в букварях для литовских школ в 1865–1888 гг. Клейнбарт. Клерикалы на час//Новая жизнь. 1912. Август. О подготовке выборов в IV Думу. Климент, инок. Имябожнический бунт, или плоды учения книги «На горах Кавказа»//Исторический вестник. 1916. Март. С. 752–785. Полемика с описанием волнений в Ново-Афонском монастыре 1912–1913 гг. в статье Косвинцева Е. Н. Черный бунт//Исторический вестник. 1915. Январь. Киреев А. А. Польский вопрос и старокатолицизм. Речь в Славянском благотворительном обществе//Русское обозрение. 1898. Кн. 4. С. 593–608. Ковалевский Е. П. Народное образование и церковное достояние в III Государственной Думе. СПб., 1912. С. 385. Коковцев В. Н. Речи министра финансов В. Н. Коковцева по бюджетным вопросам в заседаниях Государственной Думы 16, 20 и 28 февраля 1909 г. СПб., 1909. Коковцев В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1911 гг.//Иллюстрированная Россия. Т. 1–2 . Париж, 1933. Т. 1. На посту Министра финансов до моего первого увольнения 1903–1905 гт. От моей отставки до нового назначения меня Министром финансов 1905–1906 гг. Гос. Дума первого и второго созыва 1906–1907 гг. От открытия Гос. Думы третьего созыва до убийства Столыпина. Т. 2. На посту председателя Совета Министров, октябрь 1911 г. Моя отставка 29 января 1914 г. время после моего увольнения. Революция и бегство из России. Колчин А. Верования крестьян Тульской губернии//Этнографическое обозрение. 1899. 3. С. 1–60. Кони А. Ф. Из области религиозный исканий//Вестник Европы. 1912. Кн. 12. С. 115–139. О положении сектантов в России, конец XIX в. – 1911г. |
| Они кричали: «До каких пор мы будем плясать?» Мой путеводитель затворил опять двери и сказал: «Сии люди, когда приходил праздник, не думали о том, чтобы идти в храм Божий молиться, а чтобы поплясать в праздник, и отсюда их трудно вызволить». Дошли потом мы до пропасти; над нею по узенькой вдоль стены тропинке шли разного звания люди и несли в руках разного рода, вида, величины и формы – предметы. Когда же некоторые из них на тропинке колебались и находились в таком положении, что едва не падали в пропасть, то они прикасались этими предметами к стене, и у одних несомые в руках предметы прилипали к стене и этим они спасались от падения, а у других таковые не прилипали к стене и они падали в пропасть. По объяснению путеводителя, первые давали милостыню с усердием, а вторые с неохотой и укоризной. От сего места мы пошли далее и пришли уже к светлым блистающим вратам чудной красоты, коей передать словами я никак не в состоянии. Мой путеводитель отворил их и за ними мы увидели чудный, во много раз ярче солнечного, свет. Здесь было много малых церквей очень красивого вида. Внутри них и снаружи были люди. На столиках, стоящих вблизи сих церквей, лежали просфорки. Я спросил своего путеводителя, что это? Он сказал: «Это приготовлено для тех людей, которые до звона колокола старались прийти в храм Божий, бросая свои занятия и работы». Мы пошли дальше и, подымаясь выше, пришли к другим вратам. Внутри за ними было еще светлее и красивее прежнего. Там увидели деревья неописуемой красоты и цветов, на одних лист был зеленый, на других – голубой и других видов... Между деревьями находилось много монахов, в руках были букеты цветов, а на головах венчики блестящие, красоты коих я объяснить не могу. Между ними я узнал инока нашего монастыря. Он улыбнулся и поклонился мне. Мы шли очень скоро и миновали несколько шедших полков иноков. За ними следовали миряне с сияющими от радости лицами. Я спросил своего путеводителя: «Куда это они идут?» «Выше, в свои обители, – ответил он, – где им уготовано вечное небесное царствие за то, что они на земле переносили скорби и болезни, и тесноту, и наготу, терпели холод и голод; заповеди, которые надлежит исполнять христианам, исполняли и души свои полагали за Христа». |
| Идя далее, мы увидели страшилищ, которые цепями вязали и скручивали людей и в ушах их сверлили сверлами. Я сильно испугался. Мой проводник велел мне креститься и сказал: «Этих людей мучат за то, что они в храме Божием плохо себя держали, обращались по сторонам, занимались разговорами, а молитву не творили». Потом, идя далее, я увидел своих монастырских собратий, – кто каким путем идет, кто какою страстию страдает, и кто чем спасается. При этом возле некоторых знакомых из братии и посторонних людей я увидел какие-то предметы и людей, которые неотступно следовали за ними, доставляя им страдания и муки. Я спросил у моего провожатого: что это такие за предметы и кто эти люди, так назойливо преследующие моих знакомых братий и посторонних? Он ответил: «Это обличители содеянных, не покрытых примирением или неисповеданных из-за стыда или по забвению грехов, которые, как свидетели прегрешений, всюду за ними следуют; а которые исповедывали эти свои грехи пред духовником, от тех изобличающие люди и предметы удалены и грехи их изглажены. Между таковых я видел одного мужчину из мирских, который будучи нагим, по самую шею был обвит отвратительными змеями и гадами, которые ползали по нем и сосали его по всему телу; по обе стороны около него стояли обвитые гадами по пояс женщины с младенцами на руках; а поодаль с правой стороны была в светлом одеянии женщина, которая часто взглядывая на обвитого гадами мужчину, как видно плакала о нем. Проводник мой объяснил, что последняя – законная жена, сокрушающаяся за своего мужа, что он, нарушив супружескую верность, любодействует с чужими женщинами, стоящими возле него с детьми на руках. Видел я и обидчиков людских, наказанных за удержание платы, следуемой за работу и другие обиды ближнему. Их там страшилища по всему телу строгали острыми гребнями. У клеветников же изо рта стекала пена черная, как сажа, и сами они были с черными лицами. Рукоблудники скованы цепями по рукам назади за спиной, и стоят они согнувшись вниз головой, покачиваясь то вниз, то назад. За сим мой проводник отворил одну дверь и мы за нею увидели людей, которые сидели на горячих плитах голыми, сами себя рвали за волосы и кричали: «Горе нам голым!» Сзади их страшилища держали железными крючками. Я сильно испугался при виде их и думал, что и меня зацепят крючком. Мой проводник велел мне сделать крестное знамение, не бояться и объяснил, что сии люди терпят такое наказание за гордость, так как они никого не признавали и никого не любили. Идя далее, мы увидели ров, наполненный гадами. Возле него стояли скованные люди, которых страшилища схватывали крючками и бросали в ров. Когда они падали туда, к ним подползали гады и лезли в глаза и рты, и грызли, и сосали их. Эти несчастные люди только руками отмахивались и ворочались. Я боялся, чтобы и меня не зацепили крючком и не бросили к ним. Мой проводник сказал: «Крестись и не бойся». Я перекрестился и спросил у него: за что эти люди страдают? Он сказал: «За блуд, это очень большой грех». |
| Ему казалось, что он не узн а ет знакомых улиц, что везде дымятся пожарища, лежат разбитые груды. Ничего этого не было. Но в том, как люди шли, глядели, говорили, в самом извозчике, медленно везшем его по Арбату, было что–то скорбное. Город молчал. На Пресне, на Москве–реке еще расстреливали. В этот день застрелили — делая вид, что казнят преступника, — студента, у которого нашли ноты марсельезы. Когда Петя подъехал к знакомому, своему дому, и нужно было взбежать на четвертый этаж, у него остановилось сердце. Лизаветы он не застал. Она была цела, благополучна, но эту ночь проводила у Клавдии, потому что в девять должна была везти ее в клинику. XXXVII Алеша прожил еще некоторое время в Сочи, у Марьи Львовны. Он молчал, работал в винограднике, и по его виду Марья Львовна, женщина твердого характера, но потрясенная случившимся — не могла разобрать, какое на него произвела впечатление смерть сестры. «Не понимаю нынешних людей, не понимаю», — шептала она горько, ложась спать. — «Должно быть, стала стара». Алеша, впрочем, и сам мало что понимал. Он как-то притаился, глядел на солнце, море, на сады, и ему все казалось, что в ушах его свистит широкий, вольный ветер. Так же внезапно, как явился, он в один прекрасный день исчез, поцеловав на прощанье руку Марьи Львовны. Некоторое время жил он в Ново–Афонском монастыре, в гостинице для богомольцев. Потом ушел. Его путь лежал теперь на север, и он проделывал его с медленностью человека, карманы которого до последней степени тощи. Тут подошли октябрьские события. В одном южном городе Алеша с товарищами на два дня овладел Думой, и изображал члена временного правительства. Они вывесили красные флаги и считали, что положение их прекрасно. Хотя Алеша и стал теперь революционером, но ходил по-прежнему в голубой рубашке; лишь был веселее, светлые волосы его отрасли, глаза глядели приветливей. Ему стало казаться, что в их городке наступает царствие Божие на земле. Но из соседнего уезда явились стражники, и пришлось отступать. Молодой грузин Чочиа, с тонким станом и газельими глазами, поэт, немного актер и человек страстный, один сопротивлялся до конца. Он был застрелен у дверей Думы. Отходя в переулок с товарищами и отстреливаясь, Алеша видел, как охнул Чочиа и упал навзничь. Под октябрьским солнцем брызнула его южная кровь. Алеша вспомнил Анну Львовну, и опять великое спокойствие овладело им: ему казалось, что такова же и его судьба, так же придет его мгновенье. Глядеть за далекий предел, куда уходил этот человек, не было страшно. |
| В его предисловии к переводу Синтагмы читаем: «богодухновенная книга вторицею новопреведеся от еллинскаго на с рукописныя книги, на пергамин древлеписанныя влто (6850) по седми лтхъ самаго живу явленно еще сущу мудрйшему оному Матею» 171 . Какое отсюда можно вывести заключение, понятно: если экземпляры, восходящие к самой ранней эпохе происхождения Синтагмы, из Греции переходили уже в другие христианские страны, – то их было достаточное количество у самих греков – прямое доказательство, – что Синтагма принята была теми, кому предназначалась, с самых, так сказать, первых моментов её появления в свете и успела уже получить обширное употребление в течение краткого периода времени. В пользу последнего предположения, кажется, говорит и то обстоятельство, что один из упомянутых рукописных кодексов, восходящих к XIV-мy веку, – именно – принадлежащий «святой Лавре (Афанасия) Афонской» и значащийся по каталогу библиотеки её под 9-м, содержит в себе уже и частный труд, ибо текст Властаря в нем сопровождается соответственными толкованиями Зонары и Вальсамона 172 . Мало того, уже в течете XIV-ro века Синтагма успела заслужить такое уважена, что ее признавали авторитетным источником для комментария других номоканонических сборников, имевших уже за собою общепризнанный авторитет в числе манускриптов, принадлежащих Бодлеянской библиотеке, есть относящийся к XIV-мy веку, – 221, Вагосс. 221, и содержащий в себе: «Νομοκνον σν θε ρμηνευθν παρ το θεοφιλεσττου νομφλακος κυρο λεξου το ριστηνο»; весь этот сборник содержит в себе на полях, в виде добавления и комментария к основному его тексту, отрывки из Властаревой Синтагмы, трактующие: «о запрещенных браках», «о метафрасте», «о возмущениях», «о Нестории», «о продаже» и проч. 173 Обширность употребления Синтагмы в рассматриваемый нами период времени подтверждается тем, что в течение этого времени появлялись уже переводы её на язык народный. Известен по крайней мере один из таких переводов: в 1498-м году – один грек, по имени Николай Кунали Критопул сделал перифрастический перевод Вла- старева сборника на язык ново-греческий. |
| Ведь, если из монастырей выделять соответствующие доли капитала всем крамольникам и неуживчивым в них, то в скором времени от них могут остаться лишь только развалины, от чего да охранит их Господь Бог. Вследствие изложенного, смиреннейше и всеусерднейше прошу Святейший Правительствующий Синод дать знать о сем Его Высокопреосвященству митрополиту Макарию, и о не возбуждении им ходатайства пред Его Императорским Величеством Государем Императором о выделении из капитала Андреевского скита доли для обеспечения вывезенных из него имябожников. Если уже возбуждено ходатайство, то прошу Святейший Синод взять на себя бремя предстать пред Его Императорским Величеством, чтобы им не была приемлема во внимание просьба имябожников. Еще прошу Святейший Синод оградить возможными мерами имущество Свято-Андреевского скита, где бы и в каком виде оно ни было, от дальнейшего посягательства на него имябожников, и в том случае, если они и покаются, так как они своим бунтом нанесли обители огромный духовный вред, и большие материальные убытки, которые скит в праве искать с них, и просить у властей правосудия за избиение братии, из которой есть и такие, кои до сих пор страдают последствиями побоев и, вероятно, всю жизнь будут страдать. Если до сего времени о таковом иске не было возбуждено ходатайства, только потому, что насельники скита, помня заповедь своего Искупителя о любви к ближним, этого не делают, а лишь желают и просят Святейший Синод оградить скит от незаконного посягательства на его имущества. Святейшего Правительствующего Синода нижайший послушник монах Климент. С.-Петербург, Пески, Старо-Афонское Свято – Андреевское подворье. Машинописная копия. НИОРРГБ. Ф. 765. К. 4. Д. 33 Рапорт игумена Илариона, настоятеля скита Пицунда, Сергию, епископу Сухумскому, с ходатайством об отказе в передаче скита Пицунда монахам, вывезенным с Афона 31 мая 1914 года Бывшие «имябожцы» 18 сего мая подали Высокопреосвященнейшему Макарию, митрополиту Московскому просьбу, в которой, между прочим, просят ходатайства Его Высокопресвященства пред Его Императорским Величеством, Государем Императором и Святейшим Синодом о том, как они выражаются в своей просьбе – «Дабы мы все изгнанники афонские, были собраны в скит Пицунду на Кавказе, как сие и предположено было вами, на правах общежительного монастыря с уставом, одинаковым с утвержденным для Ново-Афонского Симоно-Кананитского монастыря». (Газета «Колокол» от 24 текущего месяца 2417). |
|
|
