| Одно только имя добродетельного Терона услаждает сердце, читая историю Агригента. Его царствование знаменито, и он был достоин лиры Пиндара, прославившей его. Из рук Карфагенцев, Агригент подпал, в 262 году до Р. Х., во владычество Римлян в след за падением Сиракуз. В позднейшие времена Сарацины и Норманы опустошили великолепные остатки его славы. По свидетельству Диогена Лаэрция, древний город разделялся на пять частей; но справедливее, на четыре; ибо Диоген, из имен: Акрагас и Агригент, (что значит одно и тоже, с тем токмо различием, что одно есть слово Греческое, а другое Латинское), производит два наименования; и так сии части суть: Камика, Агригент, Rupes Атнепеа, т. е. Афинская скала и Неаполис или новый город. Возвращаясь в Жирженти, мы очень часто замечали в садовых оградах, кои состоят из грубо сложенных камней, – обломки капителей, карнизов, архитравов, – и каждая таковая встреча пробуждала наше любопытство. Мы возвратились в Жирженти по узкой и крутой дороге, ведущей на высоты скал. Сей путь, называемый Scala det Franceschini, весьма труден и живописен; он должен быть одним из древних путей, сделанных, как говорят, Дедалом. … Советую не оставлять земли Агригента, не насладившись прелестным видом с террас монастыря Св. Николая, или, лучше сказать, загородного дома Аббата Панетиери, который весьма украсил сие место своего пребывания. Оттуда надобно видеть, когда лучи заходящего солнца озаряют пустынные храмы Агригента и развалины, рассеянные по хребтам холмов; оттуда надобно видеть разнообразно освещенные чащи миндальных, фиговых и оливковых рощ, над коими возвышаются несколько пальм.... Такая картина никогда не изгладится из памяти. С великолепного зрелища остатков древнего города, вы обращаете взоры на новый; сумерки одевают уже высокую гору, на которой он построен; дома сливаются в одно целое; но вскоре огни начинают мелькать из окон, и весь амфитеатр зданий представляет иллюминованную гору. Возшедшая луна одевает новыми красками картину – и пробуждает новые мысли.... Я просиживал по целым часам на высоте монастырской террасы; – посреди ее находится большой бассейн, всегда наполненный свежей водой, которая проведена туда из отдаленных гор. Это напоминает роскошь Агригентян. Жители Жирженти часто нуждаются в свежей воде и беспрестанно посылают целые караваны, на ослах, навьюченных сосудами, к ближнему источнику, отстоящему на две Итальянские мили от крутых высот города. Сие лето, примерное по своему жару, иссушило многие источники, и даже река Драго едва струилась. Богатый Аббат избавил себя от забот, сооружением сего прекрасного бассейна. Он один, я думаю, являет следы роскоши древних жителей сих мест. |
| П. Игнатьева 149 . В создании этой больницы приняли участие, благодаря стараниям покойного графа, Государь Император Александр II, разрешивший из казны отпустить на этот предмет 130 000 франков, в Бозе почивающая великая княгиня Александра Петровна, в инокинях Анастасия, снабдившая госпиталь бельем и посудой и высылавшая из своей петербургской Покровской общины сестер для бесплатнаго ухода за больными, русская афонская обитель Пантелеймоновская (250 турецких лир, считая по 8 р. 50 к. в каждой), Андреевская (500 лир) и Ильинская (1 000 рублей), русские купцы Сушкин 1000 р. и Плотников 4000р., русские подданные греки Антониадис 18759 франков, Деметриадис Юсуфаки 1356 лир, грек Захаров 564 лиры, армянин Балтазар Шабуров, принявший на себя все расходы по возведению нового больничного здания, турецкое правительство, уплатившее за участок, предназначавшийся первоначально для больницы и признанный вакуфом, 5 000 лир и др. Что же касается храма во имя св.Николая с домом для певчих, то он был выстроен исключительно на средства русского афонского Пантелеймоновского монастыря, который и доселе по традиции содержит на свои средства певчих этого храма из иноков обители. Так разностороння была плодотворная неустанная церковно-политическая деятельность незабвенного графа Н. П. Игнатьева на православном Востоке; так велики и так поучительны заслуги его на пользу православной церкви здесь, к сожалению, не достаточно оцененные его современниками. Результатам этой плодотворной деятельности, поскольку они успели проникнуть в жизнь и обнаружиться, можно поистине изумляться. Теперь приходится лишь сожалеть и горько сетовать на то, что зависть и недоброжелательство политических соперников графа Н. П. Игнатьева помешали в свое время осуществиться многим его прекрасным планам и гениальным идеям. Но несмотря и на указанное противодействие ему из Петербурга, откровенно выражаемое оттуда неоднократно «желание спокойствия и отсутствия дел на Востоке» 151 , на антипатриотические советы – «никого не обижать и лучше своих выдать, чем затевать спор» 152 , несмотря «на отсутствие руководящей мысли в нашей политике, ставящее в противоречие с разными петербургскими деятелями (не ведающими, что творят» 153 , наконец, на весьма печальное, но неотразимое сознание, что «у нас вся сила сосредоточена в петербургской бюрократии, и что послы (представители Государя) лишь предлагают, а решают и постановляют столоначальники, начальники отделений и разные канцелярские деятели» 154 , граф Н. |
| под., с другой стороны, подчинение экзегеза отвлеченным и отынуду привнесенным правилам схоластики и фантастическим грезам мистики. V. Но вот настало время, когда новые политические и церковные потребности изменили общественную и духовную жизнь в Запад. Европе, – новый дух повеял там, новое время настало. Мы говорим о Реформации, которая составила новую эпоху в истории Запад. Церкви и дала новое направление духовным силам некоторых народов, возбудила к жизни и дала новое направление и экзегезу, какое, – это увидим. Не вдруг и не внезапно произошла эта перемена, имевшая такое роковое значение для Европы; долго пробуждались от этого тяжелого сна, и нигде может быть так долго, как в той области, которую мы обозреваем. а) Еще несколько прежде великого переворота в Запад. Церкви образованные, лучшие люди, занимавшиеся изучением Библии, чувствовали и более или менее ясно сознавали, что им душно в этой атмосфере катен, компиляций, глосс и глоссем, схоластики и мистики, и искали выхода из этого положения. Их природный критический такт угадал, что возможно верный и единственный выход из этой душной атмосферы – история и филология, возвращение им их прав, попранных схоластикой и мистикой и забытых мертвыми катенами и компиляциями. Дело доброе: история и филология – основоположение знания в этом деле; обращение к буквальному историческому смыслу Библии, признание его истинности и значения – твердая основа и опора для научного исследования ее, ограждающая от произвола в деле ее изучения. Первые следы этого поворота в толковании Библии к новому или лучше сказать к старому, но забытому, началу – истории и филологии заметны в важном, но почти не замеченном в свое время, экзегетическом сочинении Николая Лиры, францисканского монаха в Нормандии (в к. 14 в.): Catellae perpetuae, sive commentaria brevia in universam bibliam. На него, кажется, имели большое влияние экзегетические труды помянутых раввинов (почему, между прочим, и считали его (ложно) обращенным из Иудеев), и он решительно основался на грамматически-буквальном смысле библейских книг, причем допускал только типику и пророчества. |
| Прежде всего по глубине и силе философской мысли среди ранних творений Владыки выделяются книги " Религия Негоша " и " Слово о Всечеловеке " . Эти произведения ставят епископа Николая в ряд философов мирового значения. Единственный сербский мыслитель, который мог бы сравниться с ним,— это сам святитель Петр (Негош). Они взаимно пронизывают и дополняют друг друга. По своему содержанию и смыслу произведения Владыки преимущественно богословские и духовные, в центре всего его богомыслия стоит Христос — Единый Человеколюбец. С Него начинается духовное творчество святителя (диссертация о Христовом Воскресении), Им и заканчивается ( " Единый Человеколюбец " ) — как и в Откровении, данном апостолу Иоанну, где Христос называет Себя Началом и Концом. Нет сомнения, что епископ Николай — великий богослов и богоискатель нашего времени, близкий святым отцам Церкви по масштабу своего дарования. По стилю и выразительности все наследие Владыки является единой стройной и сладкозвучной поэмой. Каждое сказанное и написанное им слово искусно выточено его поэтическим резцом. Его ранние произведения ( " Религия Негоша " , " Слово о Всечеловеке " и особенно " Молитвы на озере " ) звенят какой-то особой лиричностью и мелодичностью, наполнены глубоким христианским космизмом. Позже основным мотивом его поэтических полотен становится покаянная смиренность, он все больше приближается к святоотеческой церковной поэзии. Особенно такие его произведения, как " Духовная лира " , " Молитвенные стихи " и стихотворная часть " Охридского пролога " . Каждое из них—стихотворный Символ веры, целая малая догматика. Стихи из " Духовной лиры " уже получили право на богослужебное употребление в Сербской Церкви, наиболее часто они поются в качестве запричастного на литургии во многих храмах и монастырях. Своим содержанием и народной мелодикой они потрясают простые сердца до слез. Сколько раз архимандрит Иустин (Попович) , тронутый стихами Владыки, сквозь слезы говорил: " Да простит меня святой Дамаскин, но Николай превзошел его " . Стихи и песни Владыки особенно близко восприняли сербские богомольцы. Многие под воздействием этих стихов пережили чудесное покаянное перерождение, " перемену ума " , изменили свою жизнь и нашли путь спасения, а некоторые и путь в монастырь. Его стихи — бесценное завещание будущим поколениям верующего сербского народа. |
| С Гомером долго ты беседовал один, Тебя мы долго ожидали. И светел ты сошел с таинственных вершин И вынес нам свои скрыжали. И что ж? Ты нас обрел в пустыне под шатром, В безумстве суетного пира, Поющих буйну песнь и скачущих кругом От нас созданного кумира. Смутились мы, твоих чуждался лучей, В порыве гнева и печали Ты проклял нас, бессмысленных детей, Разбив листы своей скрыжали? Нет, ты не проклял нас. Ты любишь с высоты Сходить под тень долины малой, Ты любишь гром небес, и также внемлешь ты Журчанью пчел над розой алой 62 . Оставим личность Императора Николая и разберем, что такое Монарх вообще, как Божий Помазанник, обязанный стремить вверенный ему народ к тому свету, в котором обитает Бог, и вправе был Пушкин уподобить его древнему Боговидцу Моисею? Тот из людей, на рамена которого обрушилась судьба миллиона его собратий, кто страшною ответственностью за них перед Богом освобожден уже от всякой ответственности перед людьми, кто болеет ужасом этой ответственности и льет, может быть, незримо такие слезы и страждет такими страданьями, о которых и помыслить не умеет стоящий внизу человек, кто среди самых развлечений слышит вечный, раздающийся в ушах клик Божий, неумолкаемо к нему вопиющий, тот может быть уподоблен древнему Боговидцу, может, подобно ему, разбить листы своей скрижали, проклявши ветренно кружащееся племя, которое, наместо того, чтобы стремиться к тому, к чему все должно стремиться на земле, суетно скачет около своих же, от себя самих созданных кумиров. Но Пушкина остановило еще высшее значение той же власти, которое вымолило у небес немощное бессилие человечества; вымолило ее криком не о правосудии небесном, перед которым не устоял бы ни один человек на земле, но криком о небесной любви Божьей, которая бы всё умела простить нам: и забвение долга нашего, и самый ропот наш – всё, что не прощает на земле человек, чтобы один затем только собрал всю власть в себя самого и отделился бы от нас, чтобы через то стать ближе, равно ко всем, снисходить с вышины ко всему и внимать всему, начиная от грома небес и лиры поэта до незаметных увеселений наших». |
| То же и в исповедной практике. Везде и во всем почти нераздельно царит Новый Завет: исходным пунктом морали, высшим обоснованием, лучшим истолкованием и конечной целью ее служит Лицо, учение и дело Иисуса Христа. Лишь в начале средних веков десятословие, соответственно общему характеру научно-богословской и церковно-юридической мысли выдвигается на первый план; его значение постепенно растет и затем приобретенные им в сфере христианской жизни и мысли права утверждаются и доказываются в summ’ax и compendium’ax теологии и особых исследованиях (напр., Альберта Великого – Compendium theologicae veritatis, у Фомы Аквината, у Николая Лиры и многих других). В покаянную практику десятословие вошло незадолго до 15 столетия, в котором появились уже подробнейшие руководства к совершению покаяния по заповедям, как, напр., Антонина Флорентинского – Summula confessionis (до 1500 года 72 издания), Иоанна Жерсона – Opus tripartitum de praeceptis decalogi (Diestel) 1409 . Все эти compendia, summae, sammuae, specula и modi стали родоначальниками катехизисов Запада; затем, во время весьма недавнее, перешли нашу западную границу, переселились сначала в Киев, а отсюда постепенно распространились всюду. В частности: мысль о всеобщности заповедей десятословия у западных христиан формулируется совершенно одинаково с общепринятым мнением, т е. что система всего христианского нравоучения располагается по схеме десятословия. Заповеди признаются обязательными у лютеран настолько, насколько в них выражается lex naturae – закон естественный, закон совести, —163— написанный в сердцах, – у реформатов – потому, что они совпадают с этим lex naturae (Diest., 281). Более подробное сличение общепринятого взгляда с катехизисами Запада не входит в нашу задачу. Итак, этот взгляд составляет, наследие средних веков. Как на его более отдаленного предка можно указать на Августина, который, в свою очередь, через Оригена примыкает к Филону. Следовательно, по своим родичам, он может быть наименован иудейско-схоластическим. |
| Цитирую по Грецу «История Евреев», m. II, стр. 39, 40: «Ибн Габироль ответил своеобразным образом на вопрос об отношении Бога к видимому миру. По его мнению, в первоначальной субстанции кроется щедро наделяющая, движущая, творческая сила, проявляющаяся в виде «воли» или «слова Бога». В этой божественной воле, «идентичной и аналогичной с сущностью Божества (курсив мой) таится безпредельное обилие совершенных существ. Она подобна безконечно огромному светочу, способному озарить безконечное количество миров. Из этого светлого первоисточника божественной воли проистекают без посредства, без движения и вне времени, силы, которыя одного с ними типа, простыя, безконечныя, духовныя и творческия силы, могущия также действовать дальше в том же направлении. Сперва из него проистекают две силы: одна из них представляет возможность вызвать к жизни безграничное количество существ и формировать их, а другая, могущая нести и удержать их – это основныя условия всякого существования, т. е. общая форма сущности и общее ея основание... Божественная воля некоторым образом является тем духовным пространством, которое объединяет и сдерживает их. Поставьте на место воли Софию – усию, сущность и всеединство, и новизна учения о. Булгакова, или корни его в христианском учении сильно компрометируются. Добавим еще, что по учению Гебироля душа происходит от универсального мирового духа, являясь частию его и обладая присущими ему свойствами. Сие тоже не противоречит учению о. Булгакова. Главное сочинение Габироля «Источник жизни», переведенное на латинский язык в 1150 году было очень распространено между христианскими учеными, автора называли Авицеброн, но им было неизвестно, что этот автор еврей. Чтобы не отступать от хронологии, упомянем здесь французского еврея Соломона бен Исаака, известного под именем Раши. Его толкования на пятикнижие служили основным руководством для известного писателя Николая де Лира (1291–1340). Это интересно потому, что Лютер был поклонником последнего, и существовал насмешливой стишок: «Без музыки Лиры не танцевал бы Лютер». |
| Эпоха крестовых походов способствовала прочтению М. к. как библейского прообраза священной войны ( Richtscheid. 2005). На миниатюрах этого периода Иуда Маккавей и его воины обрели облик рыцарей, их изображения служат источником для изучения обмундирования и вооружения XII в. ( Fischer. 2005. P. 59-71; Auffahrt. 1994). Иллюстрации к 1 Макк содержались в сокращенной Библии, созданной в 1250-1254 гг. в Акре, вероятно, по заказу франц. кор. Людовика IX Святого во время 7-го крестового похода (Paris. Arsenal. 5211. Fol. 339). В средневек. рукописях часто упоминали о подвиге Елеазара, повергающего слона; как Елеазар, так и его противники Селевкиды изображались рыцарями (инициал к началу 1 Макк из Библии 3-й четв. XIII в., созданной, очевидно, в Оксфорде - Lond. Brit. Lib. Royal. 3 E III. Fol. 160v; миниатюры из нем. (кон. XIV в.) и франц. (1462) рукописей стихотворного «Зеркала человеческого спасения» - Lond. Brit. Lib. Harl. 3240. Fol. 28; Lyon. Bibl. municip. 245. Fol. 144). Воинам Маккавеям часто приписывали воображаемые гербы и флаги, которые помещали в гербовниках, напр. на гербе Иуды Маккавея - лев в еврейской шапке (St. Gallen. Stiftsbibl. Sang. 1084. Fol. 17, XV в.), 2 ворона (Paris. fr. 5930. Fol. 57, XV в.). Остроконечные «еврейские шапки», появившиеся в иконографии в кон. XI в., изображались на воинах Маккавеях на многочисленных миниатюрах из «Толкования на Книги Иеронима, Даниила, Маккавеев и Юдифи» Николая де Лиры (Basel. Universitätsbibliothek. A II 5. Fol. 128, 135v, 170, кон. XIV в.). На флагах Иуды Маккавея помещали Моисеевы скрижали, напр. на миниатюре в «Библейской истории» (Lond. Brit. Lib. Royal. 15 D I. Fol. 128, 70-е гг. XV в., Нидерланды). В эпоху Ренессанса образ Иуды Маккавея был осмыслен как воплощение воинской добродетели и вошел в число «девяти достойных» или «девяти мужей славы», считавшихся образцом для подражания европ. дворян. Его изображение в этом качестве распространено в живописи, графике и скульптуре. Особо выделяется написанная в позднеготической манере фреска «Девять достойных мужей и жен» (ок. 1420) в Кастелло-делла-Манта близ Салуццо, Италия, где в образе Иуды изображен один из правителей Салуццо - Манфред IV ( Wyss. 1957. S. 73-106; Holtgen. 1959. Vol. 77. P. 279-309; Hansmann. 1993). |
| 1260 См. о сборнике в V книге Учёных Записок II Отделения Академии Наук, в статье архимандрита Варлаама: Описание сборника XV столетия Кирилло-Белозерского монастыря, стр. 43 sqq.– Не без некоторой вероятности можно думать, что первые девять глав книги Есфирь, внесённой архиепископом Геннадием в его полную библию, читаемые в переводе с еврейского подлинника, взяты Геннадием из библии Жидовствующих, к чему содержание не представляло препятствие, – Описание синодальных рукописей Горский и Невоструев, стр. 53. («Перевод сделан, – говорят описатели, – близ Польши или выходцем из тех стран, как можно судить по некоторым выражениям и оборотам речи, приближающимся к польскому языку», – стр. 55). В поучении против Жидовствующих митрополита Зосимы и собора 1490 года говорится, что они тайно писали какие-то писания (конечно, апологетическо-полемические или наоборот, – у Павлова col. 785); но мудрено ожидать, чтобы эти писания как-нибудь сохранились и могли быть открыты. 1261 Николай Де-Лира, уроженец городка или местечка Лиры (Lyra, Lyre) в северной Франции (Николай Де Лира – т. е. Николай из Лиры), по своему происхождению, как полагают, Еврей, а по своему званию – францисканский монах, был профессором парижского университета и прославился своими толкованиями Ветхого Завета, изложенными в виде бесед (postillae, – Postillator); † 1340. Его полемическое сочинение против иудейства в подлиннике надписывается: De Messia ejusque adventu praeterito tractatus, una cum responsione ad Iudaei argumenta XIV contra veritatem evangeliorum. Напечатано было в первый раз в Венеции в 1481 году, и потом много раз. Славянский перевод – в рукописи Царского и в одной рукописи Вологодской Духовной Семинарии (Строева Библиологический Словарь, стр. 86). 1262 Николаем Немчином, о котором скажем ниже, когда будем говорить о преподобном Максиме Греке . Самуил был марокканский Еврей, обратившийся в христианство в 1085 году; его сочинение, написанное им на арабском языке и с арабского переведённое на латинский в 1339 году, надписывается по латыни: Rabbi Samuelis Marochiani de adventu Messiae, quem Iudaei temere expectant, liber scriptus post annos 1000 ab ultima eversione Hierosolymae sub Tito imp., id est post annum 1072 a Natali Domini. Оно – в Патрологии Миня, t. 149 p. 337. Славянский перевод там же, где перевод Де-Лиры. |
| – Но даже если предположить, что оно взяло одежду, что с того? Подумай: у меня есть тысяча золотых лир, а у тебя есть красивый горшок, и мы хотим отнести лиры в банк и обменять их на деньги. Ты принёс свой горшок, я кладу туда все мои лиры, и мы несём их в банк. У тебя после этого будут претензии? Раз ты принёс горшок, а я лиры, то в нашей «компании» мы будем иметь равную и одинаковую часть? – Нет, конечно. – Ну так ты этого требуешь, если говоришь, что один (эллинизм) дал одежду, а другое (христианство) дало сущность. Из античного образования мы возьмём все хорошее, не для того, конечно, чтобы объединить это с христианством и сделать некое смешение, эллинохристианские синтезы, как говорят. Это для Отцов неприемлемо. Из античной литературы мы можем получить кое-какую пользу, но только для настоящей жизни, для своего образования, для упражнения в познаниях, для тренировки мозга. Но не для будущей жизни. Эллинизм, античная философия ничего не могут дать нам для вечности. Нам достаточно Евангелия. – То есть, геронда, случаен тот факт, что христианство распространилось посредством греческого языка? – В планах Божиих нет ничего случайного. Всё имеет свою цель и причину. Но большая разница между этим и тем, чтобы говорить: как хорошо, что существовали мы, греки, и наш язык, а иначе что делал бы Бог ? Давайте не позволять шовинистическому энтузиазму захлёстывать нас. То, что греческий язык благодаря походам Александра Македонского распространился в концы мира, помогло тому, чтобы была понята евангельская весть. Но если бы Бог хотел осуществить свой план иначе, никто не мог бы Ему воспрепятствовать. Для Бога нет ничего невозможного. Он мог бы выразить спасительную весть и на более бедном языке, если бы захотел. Основные источники 281 Василий Великий . Письмо 223: Евстафию Севастийскому//PG. T. 32. Col. 820C–833C. [Saint Basile. Lettres/éd. par Y. Courtonne. Paris: Les Belles Lettres, 1966. T. 3. P. 8–17.] Рус. пер.: [Письмо 223 (215): Против Евстафия Севастийского] Василий Великий , свт. Творения. М.: Сибирская благозвонница, 2009. Т. 2. С. 789–796. |
|
|
