| Повесть о взятии Царьграда турками в 1453 году Подготовка текста, перевод и комментарии О. В. Творогова 29 мая 1453 года, после двухмесячной осады, турецкая армия, предводительствуемая султаном Мехмедом II Фатихом («Завоевателем»), штурмом взяла столицу некогда могущественнейшей Византийской империи – Константинополь. Судьба страны давно была предрешена. Κ началу XV в. турки-османы существенно расширили свои владения на Балканах и в Малой Азии, Византия удерживала лишь небольшую территорию вокруг столицы и на юго-западном берегу Черного моря, а также полуостров Пелопоннес (Морею). И тем не менее падение Константинополя произвело огромное впечатление на все европейские народы. Среди многочисленных литературных откликов на это событие особо значительное место занимает древнерусская историческая «Повесть ο взятии Константинополя», являющаяся не только талантливым произведением, но и важным историческим источником, находящимся в одном ряду с описаниями взятия Константинополя, принадлежашими грекам: Дуке, Георгию Сфрандзи и Лаонику Халкокондилу. Мнения ученых об авторе Повести расходятся. Одни склонны доверять послесловию, читающемуся в одном из списков Повести, из которого следует, что автором произведения был Нестор Искандер – славянин, «измлада» попавший в плен к туркам, очевидец и участник осады Константинополя. Однако многих исследователей смущает то обстоятельство, что турецкий пленник, на многие годы оторванный от национальной культуры, смог создать произведение, отмеченное таким литературным мастерством, столь естественно следовать правилам литературного этикета, употребляя традиционные обороты речи, создавая (нередко вопреки действительному течению событий) подобающие в том или ином случае сюжетные коллизии. Все это требовало не только литературного таланта, но и определенной писательской выучки и по крайней мере широкой начитанности. Поэтому вопрос ο доле участия в создании Повести Нестора Искандера (если вообще это лицо не литературная мистификация для придания Повести большей авторитетности) остается пока открытым. Но несомненно, что перед нами произведение выдаюшегося русского писателя XV в., прекрасно осведомленного об обстоятельствах гибели Константинополя. |
| Сочинения Ивана Семеновича Пересветова Подготовка текста М. Д. Каган-Тарковской, перевод А. А. Алексеева , комментарии Я. С. Лурье Челобитные Ивана Пересветова – выдающиеся публицистические памятники XVI в., дошли до нас только в списках XVII в. (начиная с 30-х г.). Большинство этих списков представляют собой сборники, содержащие целый комплекс сочинений Пересветова. Сборники эти могут быть разбиты на две редакции – Полную и Неполную. Полная редакция включает: «Повесть об основании Царьграда» и «Повесть о взятии Царьграда» Нестора Искандера (см. наст. изд., т. 7), «Сказание о книгах», «Сказание о Магмете-султане», «Первое предсказание философов и докторов», «Малую челобитную», «Второе предсказание философов и докторов», «Сказание о царе Константине», «Концовку»; «Большая челобитная» не занимает в этом комплексе постоянного места, а помещается то в конце, то в начале, то совсем отсутствует. В сокращенном изводе Неполной редакции есть обе челобитные; «Повесть об основании Царьграда» заменена кратким отрывком, «Концовка» также сокращена, отсутствуют «Сказание о книгах» и «Второе предсказание философов и докторов»; в Барсовско-Никоновском изводе той же редакции «Повесть об основании Царьграда» и «Сказание о книгах» читаются, но зато нет обеих челобитных и предсказаний философов; в Хронографическом изводе нет и «Повести об основании Царьграда». Если текстологические взаимоотношения между этими двумя редакциями установлены достаточно убедительно (ср.: Сочинения И. Пересветова. Подготовил текст А. А. Зимин. М.; Л., 1956. С. 78–120; Зимин А. А. И. С. Пересветов и его современники. Очерки по истории русской общественно-политической мысли середины XVI века. М., 1958. С. 245–266), то гораздо более сложным представляется вопрос об истории самих сочинений Пересветова – до их объединения в сборники. Были ли эти сборники, в том виде, в каком они дошли до нас, созданы самим Пересветовым? Едва ли это так – нам представляется более вероятным, что сборники эти сложились в XVII в. (подобно сборникам, включавшим сочинения Курбского и Грозного). Однако мы не можем с достаточной уверенностью восстановить первоначальный текст обеих челобитных (и особенно – Большой) и публикуем их в том виде, в каком они дошли в сборниках Полной редакции. |
| С этим связана основная эмоциональная тональность произведения: появление в тексте плачей. Их 7: над телом Федора плакал Апоница; об убитом Федоре плакал «весь град на мног час»; «в горести души своея» над Рязанской землей, а потом и Рязанью плакал Евпатий Коловрат; над пепелищем и убитыми братьями плакал Ингварь Ингоревич; можно говорить и об авторском плаче в Повести. Публицистичность звучания, эмоциональность плачей, общность художественных приемов и, наконец, основная идея сближают Повесть с литературой 1270-х гт. Допущенные исторические неточности могут быть объяснены не эпической отдаленностъю, а художественными задачами автора (так, например, гибель Олега Красного – по Повести, – первого русского князя, погибшего за веру – окружает ореолом святости всех рязанских князей) или публицистическими целями (возможно, борьба за Муром и Коломну с Московским княжеством сделала необходимым для автора присутствие в братском войске князей Давыда Муромского и Глеба Коломенского). Повесть оказала влияние на многие памятники древнерусской литературы («Задонщину», «Сказание о Мамаевом побоище», «Повесть о взятии Царьграда турками» Нестора-Искандера, «Повесть о нашествии Тохтамыша» и др.). Тексты «Сказания о перенесении образа Николы Чудотворца из Корсуня в Рязань» и «Повести о разорении Рязани Батыем» печатаются по рукописи РГБ, Волоколамское собр., вт. треть XVI в., лл. 229–258 об. В год 6730 (1222). Прибытие из Корсуни чудотворного образа Николы Заразского: как прибыл из преславного города Херсонеса в рязанские пределы на третий год после Калкского побоища. Тогда убито было много князей русских. И встали князья русские за половцев, а побиты были за Днепром на речке на Хортице на Калкском поле Половецкой земли, на Калках, месяца июня в шестнадцатый день. В год 6733 (1225). При великом князе Георгии Всеволодовиче Владимирском, и при великом князе Ярославе Всеволодовиче Новгородском, и сыне его князе Александре Ярославиче Невском, и при рязанском великом князе Юрии Ингоревиче принесен был чудотворный образ великого чудотворца Николы Корсунского Заразского из преславного города Херсонеса в пределы рязанские, в область благоверного князя Федора Юрьевича Рязанского. |
| С этим связана основная эмоциональная тональность произведения: появление в тексте плачей. Их 7: над телом Федора плакал Апоница; об убитом Федоре плакал «весь град на мног час»; «в горести души своея» над Рязанской землей, а потом и Рязанью плакал Евпатий Коловрат; над пепелищем и убитыми братьями плакал Ингварь Ингоревич; можно говорить и об авторском плаче в Повести. Публицистичность звучания, эмоциональность плачей, общность художественных приемов и, наконец, основная идея сближают Повесть с литературой 1270-х гт. Допущенные исторические неточности могут быть объяснены не эпической отдаленностъю, а художественными задачами автора (так, например, гибель Олега Красного – по Повести, – первого русского князя, погибшего за веру – окружает ореолом святости всех рязанских князей) или публицистическими целями (возможно, борьба за Муром и Коломну с Московским княжеством сделала необходимым для автора присутствие в братском войске князей Давыда Муромского и Глеба Коломенского). Повесть оказала влияние на многие памятники древнерусской литературы («Задонщину», «Сказание о Мамаевом побоище», «Повесть о взятии Царьграда турками» Нестора-Искандера, «Повесть о нашествии Тохтамыша» и др.). Тексты «Сказания о перенесении образа Николы Чудотворца из Корсуня в Рязань» и «Повести о разорении Рязани Батыем» печатаются по рукописи РГБ, Волоколамское собр., вт. треть XVI в., лл. 229–258 об. В 6745 (1237) году, через двенадцать лет по принесении из Корсуня чудотворного образа, пришел безбожный царь Батый на Русскую землю со множеством воинов татарских и стал станом на реке на Воронеже, близ Рязанской земли. И прислал в Рязань к великому князю Юрию Ингоревичу Рязанскому послов без пользы для дела, прося десятины во всем: в князьях, и в людях всех сословий, и во всем. И услышал великий князь Юрий Ингоревич Рязанский о приходе безбожного царя Батыя, и быстро послал в город Владимир к благоверному великому князю Георгию Всеволодовичу Владимирскому, прося у него либо помощи воинами против безбожного царя Батыя, либо чтобы он сам войска привел. |
| «Философы» из ВКЛ, на мнение к-рых ссылался П., надеялись, что «люди яко от сна проснутся», устыдятся своего «лукавства» и «возмутся за вечную правду» (Сочинения. 1956. С. 165). При этом во время прений лат. и греч. мудрецов выясняется: «Естьли к той истинной вере християнской да правда турская, ино бы с ними аггели беседовали» (Там же. С. 161). Описывая неправедные дела греков и «правду» тур. султана, П. настаивал не на разделении «правды» и «веры», а на их соединении. Оригинальным произведениям П. была предпослана «Повесть о взятии Царьграда турками». В отредактированном виде она вошла в состав Полной редакции сборника П., что убедительно показал Зимин ( Зимин. 1958. С. 256-258). В этой редакции не получила развитие мысль об освобождении К-поля «русским родом». Этот финал был чужд учению П.: окончательное утверждение Русского гос-ва для публициста было связано только с соединением «правды» и «веры», что должно было произойти при соблюдении ряда условий, в т. ч. после проведения в Русском государстве преобразований. В связи с этим П. ограничился таким окончанием: «Но убо разумееши, о окаянне, аще преждереченная вся Мефодием Патарским и Лвом Премудрым знамение о граде сем совершишася, то бо последняя не приидут» (Сочинения. 1956. С. 147). По этому поводу Н. В. Синицына заметила, что «и Пересветову, и его продолжателям XVI-XVII вв. мысль о «воцарении» русского рода в Константинополе оказалась чуждой» ( Синицына Н. В. Третий Рим: Истоки и эволюция рус. средневек. концепции (XV-XVI вв.). М., 1998. С. 193). Изложение мировой истории у П. начинается с эпохи имп. Константина I Великого. В «Повести...» Нестора Искандера о нем говорится как о «богосодетельном» правителе, во времена к-рого «бысть радость великая повсюду християном». Правление Константина I - идеальная пора, когда на твердом основании была воздвигнута могучая христ. держава. Радостный, приподнятый тон 1-й главы «Повести...» омрачает лишь смутное пророчество о грядущей временной победе «бесерменства» над христианством (схватка орла и змеи, чуть было не победившей орла на месте основания К-поля). Антиподом Константина I Великого выступает действующее лицо 2-й главы, греч. царь Константин Иванович (имп. Константин XI Палеолог ). Его правление - пора исполнения горького пророчества. Важно отметить, что судьба последнего визант. императора оказывается у П. параллелью с детством Иоанна IV Грозного: как и вел. князь Московский, Константин Иванович правит с детских лет и при этом ограничен в своих действиях из-за самовольства бояр (эта аналогия явно противоречила фактам, поскольку Константин XI стал императором почти в 44 года). Отчаянно оборонявший К-поль от турок император погиб в неравной борьбе: «Константином град создася и паки Константином скончася...» (Сочинения. 1956. С. 145). При этом П. был далек от идеализации Константина XI. Он видел одну из причин крушения христ. царства в слабости, безволии правителя и в неумении остановить произвол своих вельмож. |
| В мастерской М. выполняли и правительственные заказы. Если сборник Житий святых (ГИМ. Епарх. 558), написанный «повелением» вел. кн. Василия III Иоанновича , мог быть выполнен по его личному заказу, то др. автографы М. указывают на его связи с посольской, дьяческой средой. Русский альтернат договора 1514 г. Василия III с имп. Максимилианом I, хранящийся ныне в Венском гос. архиве, написан почерком если не самого М., то почерком одного из писцов его круга, принадлежавшим медоварцевской школе письма. Он близок к почерку М. по высокой степени отработанности, привычности письма и его изяществу. Особенно убедительно подтверждает принадлежность медоварцевской мастерской начальный инициал, близкий к манере исполнения инициалов и оформления в ранних рукописях М. Почерком М. либо одного из каллиграфов его круга, принадлежавшего медоварцевской школе письма, выполнен перевод книжной новинки того времени - «Письма Максимилиана Трансильвана», в к-ром описано кругосветное путешествие Ф. Магеллана. «Письмо...» было издано в Кёльне в 1522 г. и привезено в Москву кем-то из рус. дипломатов, неоднократно посещавших европ. города. Вероятно, это был посольский переводчик Дмитрий Герасимов (М. сотрудничал с ним при переводе Толковой Псалтири Максимом Греком в 1521-1522). Перевод сохранился в рукописи-конволюте РНБ. Q.IV.412. Л. 18-29 об. Среди медоварцевских автографов выделяется группа рукописей, содержащих не богослужебные тексты, но сочинения летописного, исторического, лит. содержания. Среди них особенно значительны 4 произведения, образующие цикл «Сказания о князьях Владимирских» (далее: СКВ), и отражающие начальную историю этого памятника, к-рый занимает важное место в политической идеологии находившегося в стадии становления Русского централизованного гос-ва. Это следующие памятники, представленные в автографах М. 1. Часть сборника-конволюта БАН. Арханг. Д. 193 (л. 389-469), в к-рую включены медоварцевская редакция СКВ (без названия, л. 389-393); примыкающее к ней по содержанию и смыслу «Родословие Литовского княжества» (л. 410-412 об.), на л. 413 запись о происхождении московского вел. кн. Василия III от рим. имп. Августа, ключевая идея СКВ. Здесь помещены также тексты светского содержания: «Повесть о взятии Царьграда» Нестора Искандера (л. 416-436 об.), «Повесть о взятии Пскова» (л. 437-444 об.), «Россиискии летописец въкратце» (л. 447-469 об.), описывающий события от прихода Рюрика до нападения татар в 1527 г. |
| в одной из кремлевских церквей П. лично подал царю «речи» в виде «двух книжиц». В этом же году П. вновь обратился к царю, теперь с «Большой челобитной», приложив к ней копии поданных ранее текстов. В челобитных П. сообщал о том, что и после встречи с государем не чувствовал себя защищенным: «И ты, государь, меня, холопа своего, не приказал никому» (Там же. С. 173). В том случае, если сочинения П. царю не понравятся, он просил вернуть ему «книжки». В «Малой челобитной» П. с горечью сообщал, что от «обид» и «волокит» он «наг, и бос, и пеш», а сравнивая свою жизнь у европ. монархов с жизнью в Русском гос-ве, писал: «Служил есми, государь, трем королем, а такия обиды ни в котором королевстве не видал» (Там же. С. 164). Литературное наследие Литературное наследие П. сохранилось в составе сборников Полной (содержащей все сочинения) и Неполной редакций (списки датируются временем не ранее 20-30-х гг. XVII в.) и включает следующие произведения: «Сказание о книгах», «Сказание о Магмете-салтане», «Первое предсказание философов и докторов», «Малую челобитную», «Второе предсказание философов и докторов», «Сказание о царе Константине» и «Большую челобитную», а также особую «концовку» перед «Большой челобитной» и «Повесть о взятии Царьграда турками» Нестора Искандера в обработке П. Сборник отличается композиционной, смысловой и стилистической целостностью. Все основные способы подачи текста согласуются друг с другом (использование апокрифических версий исторических событий, соединение лирических и эпических фрагментов, обращение к предсказаниям и знамениям для обоснования предлагаемых нововведений, умеренное цитирование скриптурных текстов, наличие героев-резонеров, говорящих от лица автора). Оппозиция «правды» и «веры» и ее оригинальная трактовка в произведениях цикла заставляют рассматривать сборник как результат творчества одного мыслителя, отстаивавшего определенную этическую и нравственно-религ. позицию. В историографии высказывались мнения о принадлежности частей сборников разным авторам. |
| После падения К-поля циркулировало множество слухов о месте и об обстоятельствах гибели К. П., о судьбе его останков и спасении его сыновей, которых в действительности не существовало. Свидетели захвата города рассказывали, что К. П. в отчаянии просил кого-то из соратников заколоть его мечом, а когда тот отказался, был затоптан ворвавшимися в город турками (La caduta di Costantinopoli. 1976. Vol. 1. P. 35, 162-164). Согласно версии, переданной кард. Исидором в послании к Виссариону Никейскому, а затем вдохновившей историков Дуку и Халкокондила, К. П. после смерти отсекли голову, преподнесли ее султану, а тот подверг ее множеству поношений и взял с собой в Адрианополь (ныне Эдирне, Турция) (Ibid. P. 74). Неск. маргинальных источников сообщают о том, что К. П. удалось спастись во время боя на лодке ( Nicol. 1992. P. 8-83). Распространению легенд способствовали зловещие совпадения, усиливавшие эсхатологические настроения среди жителей города: К-поль был основан в мае равноап. Константином I Великим, чьей матерью была равноап. Елена, а патриархом при к-ром был свт. Митрофан I, и пал также в мае, при К. П., чью мать также звали Еленой, а последним патриархом стал свт. Митрофан II (1440-1443) (сменившего его униата Григория III значительная часть К-польской Церкви не признала). Подобные сопоставления сохранились в сочинениях Геннадия Схолария, кард. Исидора, венецианца и свидетеля падения К-поля Никколо Барбаро, историка Критовула (Ibid. P. 74-76). К. П.- центральная фигура многочисленных греч. и слав. плачей и повестей о падении К-поля, в нек-рых из них отражена полностью фантастическая версия событий (см. повесть Нестора Искандера ) (Ibid. P. 87-90). Османские и греч. источники раннего Нового времени упоминают о месте погребения К. П., однако эти сведения противоречивы и не находят объективного подтверждения, в качестве мест погребения называют мон-рь Пресв. Богородицы Перивлепты, мон-рь Живоносного Источника, бывш. ц. св. Феодосии (Гюль-джами), ц. св. Апостолов (Ibid. P. 92-93). |
| Не случайно, исследуя историю крестного знамения, Иоанн Лукьянов обращается к мощам былинного богатыря, защитника Русской земли Ильи Муромца, хранившимся в Киево-Печерском монастыре. В Антониевой пещере паломники видели храбраго воина Илию Муромца в нетлении под покровом златым: ростом яко нынешних крупных людей; рука у него левая пробита копием, язва вся знать на руке, а правая ево рука изображена крестное знамение... крестился он двома персты – тако теперьво ясно и по смерти его плоть мертвая свидетельствует на обличение противников (л. 9). Источником сведений о святом-богатыре, скорее всего, послужил русский былинный эпос, который в начале XVIII столетия бытовал как в устном, так и в рукописном виде 94 . Возможно, писатель знал былину о гибели киевских богатырей, ибо упоминает о ране на левой руке Ильи, нанесенной копьем. Илья Муромец был любимым героем народных сказок и легенд о змееборцах. Кроме этого, Лукьянов мог почерпнуть сведения о нем из «Сказания о киевских богатырях» – произведения XVII в., представляющего собой книжное переложение былинных сюжетов 95 . Из-за обостренного внимания старообрядцев к мощам Ильи Муромца духовные власти приказали вынести их из киевских пещер. Книжная память Лукьянова сохранила знакомство с текстом популярной в Древней Руси «Повести о взятии Царьграда турками» Нестора-Искандера, содержащей пророчество Льва Премудрого о «русом царе», которому суждено освободить Константинополь от власти турок: Русий же род с прежде создателными всего Измаил та победят... и в нем въцарятся и судрьжат Седмахолмаго русы 96 . Когда во время трапезы греческие монахи стали упрекать правительство России за перемирие с Турцией, напоминая: так-де писано, что московскому царю свободит нас и Царъград взять, – паломник, воскрешая в памяти текст «Повести» Нестора-Искандера, с достоинством отвечал: Что петь вы приплетаетесь к нашему царю да еще и укаряете?.. Да хош и писано, да имя ему не написано: кто он будет и кто возмет Царьград (л. 26 об.). Московский писатель-путешественник не всегда критически относился к литературным источникам сведений об Османской империи. |
| В 1886 году: «Стихиры, положенные на Крюковые ноты», творение царя Иоанна, деспота Российского (Памятники, изд. Общ. Люб. Древн. Письм.); «Послание к неизвестному против люторов», творение Парфения Уродивого, писателя XVI в. (там же); «Повесть о Царьграде» (его основание и взятие Турками в 1453 году) Нестора Искандера, XV в. (там же); «Письма А. Н. Попова , И. И. Срезневского и А. Ф. Гильфердинга» («Записки Имп. Русского Археолог. Общества», новая серия, т. «Польское показание о Димитрии Самозванце» («Русский Архив», т. III). В 1887 году: «Житие преподобного Власия мниха» (Памятники, изд. Общ. Люб. Древн. Письм.); «Смутное время и Московско-Польская война от появления первого самозванца из Польши в 1604 году до Деулинского перемирия» 1618 года (там же); «Абхазия и ее христианские древности», СПб. 1887 г.; «Сказания Епифания мниха о пути к Иерусалиму», 1415–1417 гг., «Православный Палестинский Сборник», (вып. XV). В 1888 году: «Ефрема, епископа Переяславского, посмертные чудеса святителя Николая, архиепископа Мирликийского чудотворца» (Памятники, изд. Общ. Люб. Древн. Письм.); «Три статьи к Русскому Палестиноведению» («Православн. Палестинский Сборник», вып. XVI); «Две грамоты царя Ивана Васильевича Грозного в Суздальский Покровский девичий монастырь», 1580 и 1582 гг. («Русский Архив», кн. V) «Откуда родом была св. великая княгиня Русская Ольга», («Русская Старина», кн. 7). В 1889 году: «Сказание о св. Софии Цареградской», памятник древней русской письменности к. XII в. (Памятники, изд. Общ. Люб. Древней Письм.); «Благодатная сила таинств Православной церкви» (Троицкие листки, 2); «Древняя рукопись» («Русский Вестник», кн. IV); «Казанский митрополит Маркел» 1698 («Русский Архив», кн. «Письмо Н. В. Гоголя к одному из Оптинских старцев» (там же, кн. XII). В 1890 году: «Два памятника древнерусской Киевской письменности XI–XII веков: 1) слово о перенесении мощей преп. Феодосия Печерского , сочинение монаха Нестора, и 2) похвала преподобному Феодосию Печерскому , неизвестного архимандрита Серапиона» («Чтения в Общ. Истории», кн. II); «Новгородская история», сочинение П. И. Сумарокова, 1812–1815 гг. (там же, кн. II), «Библиографические разыскания в области древнейшего периода славянской письменности IX–X веков: памятники сих веков по сохранившимся спискам XI–XVII веков» (там же, кн. III); «Сведения о славянских и русских переводах Патериков различных наименований и обзор редакций оных», (там же, кн. IV); «Граф Петр Андреевич Толстой», заметка («Русский Архив», кн. IV); «Келейный лечебник преосвященного Варлаама Линицкого» («Киевская Старина», т. XXXI); «Филологическая заметка» («Русский Филолог. Вестник», кн. III). |
|
|
