| (Vine. Prag. 1868. Р. 663–664 Vine. Prag. 1874. Р. 417–418) 1236 По смерти 15 февраля 1140 г. Собеслава I пражским князем становится его племянник Владислав II, сын чешского князя Владислава I. Эта краткая статья составляет начало «Анналов». 1239 Ничего определенного об изгнании Владислава не известно, но можно догадываться, что Собеслав I, придя к власти против желания старшего брата Владислава I и стараясь оставить престол своему сыну Владиславу, не жаловал сыновей своего предшественника, что в какой-то момент могло повести к изгнанию старшего из них, будущего Владислава II. 1241 Оту (Оттона) III, князя оломоуцкого, сына оломоуцкого князя Оты II. Следует обратить внимание на разницу в титулатуре: пражского князя Винцентий именует dux, а оломоуцкого – princeps, как и «других знатных людей». 1242 Оты II Черного, князя оломоуцкого, сына оломоуцкого князя Оты I, основателя оломоуцкой княжеской ветви Пржемысловичей. 1245 Собеславом I, ставшим чешским князем в 1125 г. В то же время с претензиями на пражский стол выступил Ота II Оломоуцкий, поддержанный Германией в лице нового короля Лотаря III. В битве у Хилмца в конце 1125 г. немецкое (саксонское) войско было разгромлено, а Ота II погиб. 1246 В 1125 г. сыну Оты II было всего три года, следовательно, к 1141 г. ему исполнилось 19 лет. Примерно современные «Анналам» Винцентия «Градичанские», или «Опатовицкие анналы» (ведшиеся в 1140–1160-х гг. сначала в монастыре Градиско под Оломоуцем, а затем – в монастыре Опатовице) датируют возвращение Оты «из Руси» («de Ruzia») 1140 г. (Ann. Gradic. Р. 651). Почему чешские сторонники Оты II не рискнули оставить его сына под опекой Лотаря III, примирившегося с Собеславом I, понятно. Но почему они решили укрыть его именно на Руси и где именно, неясно. Казалось бы, естественнее это было бы сделать при польском дворе Болеслава III, женатого на Саломее, сестры которой, Рихенца и София, были замужем за Владиславом I Пражским и Отой II Оломоуцким соответственно. Следовательно, тот факт, что будущий Ота III был увезен куда-то на Русь, заставляет предполагать какие-то достаточно тесные связи между оломоуцким двором при Оте II и кем-то из русских князей – скорее всего, киевским князем Владимиром Мономахом или его сыном Андреем, занимавшим с 1119 г. волынский стол. Во всяком случае, среди потомства Оты III обнаруживается сын по имени Владимир, которое в остальном было совершенно не свойственно чешской княжеской династии – факт, в свою очередь, указывающий на то, что еще на Руси или сразу по возвращении из нее Ота III женился на русской княжне из рода Мономаховичей. Вполне вероятно, что этот брак был парным с тем, о котором сообщают древнерусские источники: новгородского князя Святополка Мстиславича (внука Мономаха), который в самом начале 1143 г. «приведе жену из Моравы» (НПЛ. С. 27); в ней принято видеть сестру Оты III Евфимию (Грот 1889. С. 81–82; Флоровский 1935. С. 62–63; Пашуто 1968. С. 183). |
| Здесь необходимо разъяснение относительно имен Дионисия и Гавриила, которые начиная с XV–XVI вв. встречаются в списках митрополитов между Никифором и Матфеем. Оба древнейших каталога митрополитов имеют новгородское происхождение: один восходит к 20-м годам XV в. и знает только Дионисия; второй датируется серединой XV в. и включает также имя Гавриила. Не говоря уже об оправданности паузы между смертью Никифора II и поставлением Матфея, традицию, донесшую до нас оба имени, нельзя признать достоверной. Появление имени Дионисия между именами Никифора II и Матфея легко объяснить, если принять во внимание метод составления каталога: составитель попросту выискивал имя следующего митрополита в различных летописях. В одной из них под 1210 г. он обнаружил митрополита Дионисия (см. Типографскую летопись: ПСРЛ. Т. 24. Пг., 1921. С. 85), упомянутого здесь в том же контексте, что и Матфей в других летописях, откуда очевидно, что упоминание Дионисия объясняется ошибкой переписчика. Сложнее объяснить появление имени Гавриила во втором каталоге, но и здесь причина кроется в дополнениях, внесенных составителем каталога, не удовлетворившегося данными летописей и расширившего список за счет имен, найденных им в других документах. В одном из них ему, должно быть, и встретилось имя какого-то митрополита Гавриила (такое имя носил, например, третий галицкий митрополит в первой половине XIV в.). Ясно, что составитель легко мог принять галицкого митрополита за киевского, хотя и не совсем понятно, почему в каталоге он отнесен ко времени, примерно на сто лет более раннему. Возможно, в середине XV в. последовательность митрополитов XIV в. была настолько хорошо известна, что свободное место для Гавриила составителю пришлось искать в предыдущем столетии. См.: НПЛ. С. 163, 471 (перечни митрополитов); Памятники древнерусского канонического права. 4.1. Прилож. С. 126. 22 (документ 1370 г., упоминающий Гавриила); об истории возникновения каталогов митрополитов см.: Янин В.Л. Новгородские посадники. Μ., 1961. С. 14–15; Голубинский Е. История... T.I/1. С.289. |
| Федор Яковлевич и Василий Степанович были известны своими дипломатическими способностями. Они, в частности, участвовали в заключении Яжелбицкого договора 1456 г. Подробнее о них см.: Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 281-282. «Князь Дмитрии крест целова на всих старинах. А тферьскии князь Борис на опасе новгородцких послов держал 4 месяци и отпусти их» (ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 443). Не вполне ясно, о каких послах идет речь: о новгородских послах к Шемяке (см.: Черепнин. Архивы. Ч. 1. С. 326) или, что, на наш взгляд, вероятнее, о послах Новгорода в Тверь. Термин «опас» — охрана, защита, стража — дела не проясняет (см.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. II. СПб., 1895. Стб. 678). Опись. Ч. 1. С. 40-41. См.: Кучкин В.А., Флоря Б.Н. О докончании Дмитрия Шемяки с нижегородско-суздальскими князьями//Актовое источниковедение. М., 1979. С. 209. Примеч. 102. 27 мая 1446 г. князь Иван Андреевич уже выдал жалованную грамоту на село Присеки Бежецкого Верха «по грамоте» «старейшего брата» Дмитрия Юрьевича (АСЭИ. Т. I. 179. С. 129-130). См. под 1446 г.: «Того же лета начаша людие денги хулити сребреныя, даже и все новгородци, друг на друга смотря, и бысть межи ими голка, и мятежь, и нелюбовь» (НПЛ. С. 426; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 442). См. также под 1447 г.: «Того же лета новгородци охулиша сребро, рубли старыя и новыя, бе денежникам прибыток, а сребро пределаша на денги, а у денежников поимаша посулы. В том же лете ржи коробия по полтине бысть. И бысть во гради мятежь велик» (ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 443-444). По П.Д. Мец, в первом случае речь шла о понижении веса монеты, а во втором — о порче металла. Хотя летопись говорит об этих явлениях применительно к Новгороду, но, по Н.Д. Мец, их следует рассматривать как общерусские (см.: Мец. С. 59). См. также: Сотникова М.П. Из истории обращения русских серебряных платежных слитков в XIV—XV вв. (Дело Федора Жеребца 1447 г.)//Советская археология. 1957. 3. С. 54-59. См.: Мец. С. 62. См.: Мец. С. 60. ПСРЛ. Т. 37. С. 87-88. |
| 279 В отличие от мощей св. Адальберта Пражского, также выкупленных Болеславом I и ставших польской государственной реликвией, дальнейшая судьба мощей Бруно неизвестна. 282 И в других местах своей «Хроники» Титмар неоднократно указывал на нежелание восточносаксонской знати вести войну с Болеславом I, что отчасти объясняется родственными связями польского князя (см. примеч. 241, 247; Назаренко 1993. С. 157. Коммент. 41). 283 Киевский князь Ярослав Владимирович (Ярослав Мудрый), в 1016 г. изгнавший из Киева брата Святополка, который искал помощи у своего тестя польского князя Болеслава I. Титмар – единственный источник, в котором сообщается, что Ярослав ответил на это союзом с германским императором Генрихом II. 285 В «Новгородской первой летописи» под тем же 1017 г. сообщается о походе Ярослава к Берестью на русско-польской границе (НПЛ. С. 69, 180). Вероятно, именно Берестье, оставшееся под властью Святополка, и было тем городом, о взятии которого Ярославом говорит Титмар. Странным образом, в науке закрепилось совершенно неверное понимание этого места Титмаровой «Хроники», когда слова «nil ad urbem possessam proficisse» переводятся как «ничего не сделал для овладения городом» (см. литературу: Назаренко 1993. С. 157–158. Коммент. 42). И в последнее время ряд исследователей, споря с нами, продолжают настаивать на такой трактовке текста (Рорре 1995. Anm. 67; Свердлов 2003. С. 332). В этой связи еще раз хотим подчеркнуть, что речь идет не об историческом вопросе (интерпретации событий 1017 г.), а о чисто лингвистической адекватности перевода, в отношении которой никакие собственно исторические контраргументы не могут иметь никакого значения. Слова «ad urbem possessam» просто нельзя понимать как «для овладения городом»; в таком случае следовало бы написать «ad urbem possidendam», как и выражается Титмар в других местах (например, II, 6: «ad urbem Mogontiam possidendam»). Если современные медиевисты могут позволить себе путать пассивное причастие прошедшего времени с герундивом, то по отношению к выученику магдебургской кафедральной школы Титмару это вряд ли мыслимо. Ср. 45, примеч. 1027. |
| 584–687; он же. Новгородское летописание XI – середины XIV в. как социокультурное исследование. Дис. ... д-ра ист. наук. М., 2014. С. 129. Шахматов А. А. Повесть временных лет и ее источники//ТОДРЛ. Т. 4. Л., 1940. С. 25; ср.: Гиппиус А. А. К проблеме редакций Повести временных лет. II//Славяноведение. 2008. 2. С. 4–6 (исследователь относит составление статьи 6604 (1096/97) г. к редакции ПВЛ 1117 г.). Под 1114 г. киевский летописец вновь в связи с предпринятой в том году закладкой Ладожской крепости помещает воспоминание о своем пребывании в Новгородской земле, в Ладоге (см.: ПВЛ. С. 107 (1096), 126–127 (1114); ПСРЛ. Т. 1. Стб. 234–235 (1096); Т. 2. Стб. 224–225 (1096), 277–278 (1114)). ПВЛ. С. 107. Шахматов А. А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 2. СПб., 2003. С. 553–554. Вполне вероятно, что Гюрята Рогович был одним лицом с посадником Гюрятой, фигурирующим в списках новгородских посадников, по В. Л. Янину, 7-м из 9 применительно к княжению Мстислава Владимровича; от Добрыни, который скончался в 1117 г., его отделяет один Микула, так что Гюрята был посадником, скорее всего, в начале XII в. (НПЛ. С. 164, 471). Гюряте (очевидно, посаднику) была адресована берестяная грамота начала XII в. 907) ( Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 88). Если этот посадник носил отчество Рогович, то летописцу он в качестве посадника известен еще не был. Приведя его отчество и отметив тем самым его знатность, летописец определил его далее просто как новгородца. См. отмеченные А. А. Гиппиусом параллели с рассказом 1116 г. о походе Владимира Мономаха на Глеба Всеславича ( Гиппиус А. А. К проблеме редакций... С. 4–5), которые, на мой взгляд, могли быть и результатом работы редактора-сводчика в 1117 г. См. аргументы в пользу иной точки зрения: Гиппиус А. А. Гюрята Рогович и его роль в русской эсхатологии (к интерпретации летописной статьи 6604 г.)//Академик А. А. Шахматов: Жизнь, творчество, научное наследие (к 150-летию со дня рождения). СПб., 2015. С. 254–262. Учитывая принятое исследователем эсхатологическое значение указанных летописцем 4 лет вкупе с тремя годами с начала «расшатывания врат» нечистыми народами, о чем пишет летописец, ссылаясь на Мефодия Патарского, А. |
| Двигаясь вдоль замерзшей реки Вексы, войска князя В.И. Оболенского 27 января 1450 г. подошли к Галичу. Князь Дмитрий расположился со всеми силами на горе под городом. Воеводы подошли к горе со стороны озера и начали взбираться на нее из оврагов. Из города стали стрелять из пушек, тюфяков и самострелов, но «не убиша никого же». В рукопашном сражении победили великокняжеские полки. Они «многих избиша, а лутчих всех руками яша, а сам князь едва убежа, а пешую рать мало не всю избиша, а город затворился». После того как получено было известие о победе, Василий II из Борока пошел к Галичу. Теперь можно было и ему выступить в качестве победителя. Узнав о его приходе, горожане «предашася ему. Он же град омирив и наместники своя посади по всей отчине той». Великокняжеские наместники посажены были в Галиче и Угличе. На Масленой неделе (9-15 февраля) великий князь вернулся в Москву. Шемяка же бежал в Новгород. Примечания ДДГ. 44. С. 127-129. ДДГ. 48. С. 146-148. ПСРЛ. Т. 37. С. 86. В Ермолинской летописи ошибочно назван Федор Дмитриевич (ПСРЛ. Т. 23. С. 148). ПСРЛ. Т. 23. С. 148. ПСРЛ. Т. 27 (Сокращенный свод конца XV в.). С. 345. Редкие источники. Вып. 2. С. 104. ДДГ. 47. С. 142-145. ДДГ. 19. С. 52-55; 33. С. 83-87. АИ. Т. I. 40. С. 79-80. ДДГ. 46. С. 140-142. Там же. По Л.В. Черепнину, перемирная запись «представляет собой условия, выработанные в Москве», в великокняжеской канцелярии (Черепнин. Архивы. Ч. 1. С. 141). Это наблюдение не лишено вероятия, хотя доказать его трудно. Дата заключения докончания определяется замечанием в послании иерархов от 29 декабря 1447 г.: «...опосле вашего докончанья, ино ушед месяць. Ино уже после того срока более шти месяць книжных» (АИ. Т. I. 40. С. 81). Впрочем, еще 20 июля 1447 г. Дмитрий Юрьевич отсутствовал среди княжат, подписавших вместе с Василием II договор с Рязанью (ДДГ. 47. С. 142). ДДГ. 48. С. 146-148. Ср.: АИ. Т. I. 40. НПЛ. С. 424; Инока Фомы слово похвальное... С. 42. ПСРЛ. Т. 15. Стб. 495; Государственный архив России XVI столетия. Опыт реконструкции. М., 1978. С. 69 (ящик 147); князь Александр ошибочно назван Ивановичем, надо: Васильевич. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ГЕОРГИЙ (ЮРИЙ) ИГОРЕВИЧ († 21.12.1237), кн. рязанский, сын рязанского кн. Игоря Глебовича († 1195). Сведения о муромо-рязанских князьях скудны, поскольку местное летописание сохранилось крайне фрагментарно. Дополнительные сложности вносит генеалогическая путаница, характерная для Повести о разорении Рязани Батыем, к-рая служит одним из основных источников сведений о гибели Г. И. Повесть является составной частью Повестей о Николе Заразском (Зарайском) и, по общепринятому до недавнего времени мнению Д. С. Лихачёва , сложилась, вероятно, в XIV в., хотя восходит к рассказам XIII в. Однако в последнее время Б. М. Клосс , развивая т. зр. А. Поппе , попытался доказать, что весь комплекс Повестей о Николе Заразском был составлен в 1560 на основе Московского летописного свода 1479 г. Впервые Г. И. упоминается в летописи под 1207 г.: 22 сент. вел. кн. владимиро-суздальский Всеволод (Димитрий) Юрьевич Большое Гнездо «повеле изъимати» и заточить во Владимире Г. И. с его старшим братом Ингварем и неск. др. рязанскими князьями по обвинению (справедливость к-рого под вопросом) в сговоре с черниговскими князьями. На свободу рязанские князья вышли в 1212 г., после смерти Всеволода. Каким именно уделом в Рязанском княжестве владел Г. И. до и после пленения, неизвестно. Следуя спрямленному родословию, приведенному в списке рязанских князей в приложении к Воскресенской летописи (ПСРЛ. Т. 7. С. 243), Юрия Рязанского, фигурирующего в 1207 г., в историографии иногда отделяют от Юрия, погибшего в 1237 г., считая первого братом, а второго сыном Ингваря Игоревича (см., напр.: Рапов О. М. Княжеские владения на Руси в Х - 1-й пол. XIII в. М., 1977. С. 127, 132-133). Однако тот факт, что Г. И. не назван в связи с трагическими для рязанских князей событиями 20 июля 1217 г., когда шестеро из них были коварно убиты в Исадах под Рязанью собственным братом кн. Глебом Владимировичем, не может служить основанием для предположения, что к этому времени Г. И. уже не было в живых. Ведь в рассказе Новгородской Первой летописи о нашествии монголо-татар на Муромо-Рязанскую землю, к-рый лучше всего отразил историческую основу Повести о разорении Рязани, рязанский князь прямо назван «Юрьем, Инъгворовым братом» (НПЛ. С. 74). |
| Примечания Нет никаких данных считать, что приглашение прибыть в Москву, посланное князю Юрию, «было продиктовано желанием не допустить совместных политических акций галицко-звенигородского князя и «ордынского царя»» (Греков И.Б. К характеристике политики галицко-звенигородского князя Юрия Дмитриевича в 20-е годы XV в.//Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 229). Андрея — Акинфа Ослебятева см. в митрополичьей, грамоте 1383 г. (АФЗХ. Ч. I. 1. С. 24 — Андрей) и в грамоте 1391 г. (Там же. 201. С. 179-180 — Акинф). По Ермолинской летописи, в ночь смерти Василия I Фотий послал за князем Юрием в Звенигород, но тот, «не ида на Москву, иде к Галичу» (ПСРЛ. Т. 23. С. 146). По московским летописям — сходно: после посылки Акиифа князь Юрий, «не ходя на Москву, иде к Галичу» (ПСРЛ. Т. 26. С. 183). В позднейшей Софийской II летописи содержится неясность: Фотий якобы после смерти Василия I послал «по брата его князя Юрия; он же иде на Москву из Звенигорода , а послал по него Акинфа... Тое же весны князь Юрьи Дмитреевич иде в Галич» (ПСРЛ. Т. 6. С. 142). Получается вроде, что князь Юрий поехал в Галич после вторичного приглашения посетить столицу и что первоначально он сам хотел прибыть туда из Звенигорода. «Тое же зимы отьеха князь Юрьи в Галич во Великое говение» (ПСРЛ. Т. 17. СПб., 1907. Стб. 59). Версия Никоновской летописи о том, что сам князь Юрий «присла... с грозами» к Василию II (ПСРЛ. Т. 12. СПб., 1901. С. 2), носит явно позднейшие черты. ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Пг., 1915-1925. С. 380; Т. 5. СПб., 1851. С. 247-248; Т. 26. С. 165. ПСРЛ. Т. 26. С. 166; Т. 15. СПб., 1863. Стб. 487; Т. 23. С. 137 (6907 г.). НПЛ. С. 399. Подробнее см.: Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XV вв. Т. 2. С. 290-306. См.: Ильин М.А. Искусство Московской Руси эпохи Феофана Грека и Андрея Рублева. М., 1976. Прозвище Шемяка скорее всего восходит к татаро-монгольскому чимэху, что означает украшать, а отсюда чимэк — украшение, наряд. Если не считать сомнительного упоминания о некоем Василии Шемяке, рыльском князе XIII в. («Повесть о граде Курске»), то впервые прозвище Шемяка связывается с князем Дмитрием Юрьевичем. Прозвище Красный означает красивый. Неизвестно, когда Василия Юрьевича стали называть Косым. Некоторые историки связывают появление этого прозвища с его ослеплением в 1436 г. (см., например: Черепнин Л.В. Объединение русских земель вокруг Москвы//История СССР. Т. II. М., 1966. С. 99). Он так именуется в Устюжской летописи уже в 1433 г. (ПСРЛ. Т. 37. М., 1982. С. 85), в Никоновской летописи (ПСРЛ. Т. 12. С. 19), в Московском летописании 70-х годов XV в. в записи о его смерти (ПСРЛ. Т. 26. С. 208). |
| Колокольня, не подвергавшаяся кардинальным перестройкам, сохранила первоначальные архитектурные формы. В архивных документах упоминаются ремонтные работы: штукатурка и покраска фасадов, замена деревянных лестниц, починка карнизов и т. д. (РГАДА. Ф. 1194. Оп. 1. Д. 128. Л. 224, 442 об., 444; Д. 130. Л. 393, 513-514; ГАНО. Ф. 480. Оп. 1. Д. 2999. Л. 17; Д. 3707. Л. 186 об.). Колокольня находится в стадии реставрации. Братский корпус (ок. 1805-1807) примыкает с юга к колокольне, образуя с ней единую линию застройки, обращенную к р. Веряже (РГАДА. Ф. 1194. Оп. 1. Д. 128. Л. 135 об.). На гравюре нач. XIX в. изображены 2 симметричных корпуса - с юга и севера от колокольни, к-рые фланкированы 2 башнями. Сев. корпус был спроектирован, но не построен. На его месте возвели каменную ограду, к 2014 г. утраченную. Здание долгое время находилось в руинированном состоянии: зап. стена сохранялась в длину на 24 м, восточная - на 18 м. Первоначальная длина корпуса равнялась 15 саж.- 32,4 м. Одноэтажный корпус, как и колокольня, выстроен в традициях раннего классицизма. Фасады сев. части здания не имеют лопаток. Гладкие стены прорезаны прямоугольными оконными проемами и нишами с рамочными наличниками из кирпича. Над проемами и под ними выложены П-образные панно с гуттами треугольной формы. Фасады юж. части здания разделены на прясла лопатками. Внутренние перегородки делили здание на 6 келий. Кельи имели плоское перекрытие, сохранившиеся подвалы - коробовые своды. Приходо-расходные книги упоминают о неск. ремонтах здания: в 1822 г. красили деревянную кровлю, в 1871 г.- перекрывали корпус тесом. В нач. XX в. крыша была уже железной (Там же. Д. 130. Л. 463; ГАНО. Ф. 480. Оп. 1. Д. 875. Л. 7 об.; Д. 3707. Л. 186). Братский корпус с колокольней представляет собой стилистически цельный комплекс. В 2009 г. реставрация братского корпуса была завершена. Ист.: ДАИ. Т. 10. С. 412; НПЛ. С. 403, 412, 415, 419; Новгородские писцовые книги. СПб., 1862. Т. 2. С. 85-86; 1868. Т. 3. С. 11-12; 1886. Т. 4. С. 14-15; 1905. Т. 5. С. 39, 64, 153, 162, 405-406; НовгорЛет. С. 39, 49, 51, 86, 92-93, 96, 99, 138, 254, 261, 335; Неволин К. А. О пятинах и погостах новгородских в XVI в. СПб., 1853. Прил. 3. С. 69; Курдюмов М. Г. Описание актов, хранящихся в архиве Археогр. комиссии. СПб., 1908. [Т. 1.] С. 3, 5, 14, 27, 41; Гневушев А. М. Новгородский дворцовый приказ в XVII в. М., 1911; Дмитриев Л. А. Повести о житии Михаила Клопского. М.; Л., 1958; Опись Новгорода 1617 г. М., 1984. Ч. 1. С. 94-97; Ч. 2. С. 288. |
| 499 Известие о сборе норвежским конунгом Хаконом и шведским ярлом Биргиром объединенных сил против датского конунга относится к XXXVI году правления конунга Хакона, т. е. к 1253 г. по хронологии саги. 501 Конунг Андрес из Сурсдалир (Andrés, konungr af Súrsdölum) – русский князь Андрей Ярославич. Суздальским князем Андрей был с 1256 г. до своей смерти в 1264 (или 1265) г. В Швецию он бежал после того, как три года (с 1249 по 1252 г.) был великим князем владимирским. Вероятно, информация о Северо-Восточной Руси поступала в Норвегию через Новгород – ведь именно Новгородская I летопись, а за ней и Московский летописный свод конца XV в. сообщают, что в 1252 г. татары пришли на князя Андрея «на Суздалкую землю» (НПЛ. С. 304; см. также: ПСРЛ. T. XXV. С. 141). 502 Из летописей известно, что в 1249 г. Андрей и его брат Александр вернулись из Орды, где Андрей был признан великим князем владимирским; в 1252 г. Александр отправился в Сарай, и Батый признал великим князем его, Андрей же отказался «цесаремъ служите» и «здума ... с своими бояры бегати» (ПСРЛ. T. 1. Вып. 3. Стб. 524), и через Переяславль, Новгород, Псков, Колывань (Ревель) бежал от рати Неврюя «за море во Свеискую землю» (ПСРЛ. T. XXV. С. 141–142). 504 Саксон Грамматик (ок. 1150 – ок. 1220 гг.) – датский хронист, автор 16-томного труда «Gesta Danorum» («Деяния данов»). 505 Меотийское болото – традиционное в античной и средневековой западноевропейской литературе обозначение Азовского моря. 510 Orkn – единственный источник, который столь подробно повествует о деятельности на Руси ярла Рёгнвальда. Ср. в Msk: «Тогда был с конунгом Ярицлейвом Рёгнвальд Брусасон, и имел он тогда власть, и ведал обороной Гардарики». Е. А. Рыдзевская (1945. С. 62) полагает, основываясь на том, что, согласно саге, Рёгнвальд встретил приехавших на Русь норвежцев в Ладоге, «что он был связан именно с этой последней». Упоминание Хольмгарда она считает данью схеме: «Если речь идет о Руси, то для саги, при отсутствии более точных и конкретных сведений, привычнее всего говорить о Хольмгарде». Роль Рёгнвальда в ладожской дружине представляется исследовательнице второстепенной, поскольку «главою ладожской дружины был в это время ... Эйлиф». |
|
|
