| – И что ты хочешь этим сказать? – спросила тетушка. Казалось, будто этим вопросом она просто отодвигает от себя необходимость ответа. Жаннет несколько секунд растерянно молчала. Потом она сказала без всякой обиды в голосе, но довольно решительно: – Эдельгарт, я хочу сказать, что есть одно юное существо, которое должно стать орудием Божьим, направленным на тебя, а не наоборот. Потом мне показалось, что Жаннет поцеловала тетушку. Я уверена, что она поцеловала ее не в губы или в лоб, а в руку. Она поступала так всякий раз, когда ей случалось из любви или верности истине говорить кому-либо неприятные вещи, она в то же время словно склонялась перед этим человеком каким-то на первый взгляд непостижимым образом. Лишь много позже я поняла, что именно в эти минуты она всегда испытывала невыразимое умиление и благоговение перед душой того, к кому обращалась, и что горькие слова ее были, в сущности, не чем иным, как тем самым благоговением. После этого разговора я больше не слышала, чтобы Жаннет приходила по вечерам в комнату своей подруги, и мои сны о тетушке, как я уже говорила, прекратились совершенно. Для меня теперь начиналась пора, когда я все больше и больше чувствовала себя проникнутой Энцио. Что я могу сказать о нем и о себе? Какое имя я могу дать тому, что возникло между нами? Я и знаю и не знаю это имя. Детство мое, уже готовое проститься со мной, еще помедлило несколько последних мгновений на пороге моей жизни, властно погрузив мой взор в тихий прохладный сумрак своих глаз-колодцев, в то время как на лице моем уже заалел отблеск приближающейся молодости. Он родился из странного, непостижимого блеска, которым светилось лицо Энцио; я ощущала его как нежную, но стремительную волну, прихлынувшую к моим ногам, как некий порог, которого я никогда не переступала. И все же между нами был не только этот порог. События тех дней сплелись в какой-то дикий, причудливый узор. Мы опять возобновили наши прежние прогулки по окрестностям и часто доходили даже до самой Кампаньи, где Энцио прочно обосновался во время моей болезни. На широких волнистых просторах пастбищных угодий между двумя Аппиевыми дорогами было еще больше цветов и солнца, чем на лугах вокруг терм Каракаллы. Мы были тут совершенно одни, отрезанные от внешнего мира этими двумя мертвыми, объятыми нерушимым покоем дорогами и сонными стадами. Лишь взгляд время от времени вырывался за пределы этого ограниченного, узкого мира и устремлялся сквозь лазурно-золотистые небесные дали к горам, на которых мерцали, словно матовые жемчужные венцы, древние города и крепости. Здесь было невыразимо хорошо! В травах и древних руинах пели цикады, а над огромными, торжественными арками акведука реял ветер, наигрывая на своей серебряной арфе. Но мне почему-то всегда казалось, что мы еще слишком молоды для Кампаньи. |
| 1) Камчадалы. 2) Коряки. 3) Курилы. Первые в южной Камчатке, от устья Уки до Курильской лопатки, и на первом Курильском острове Шоумчу. Коряки на севере. Курилы на островах. Коряки смежны с чукчами, юкагирами, ламутками. Коряки бывают оленные и сидячие. Камчадалы называюс себя ительмен, -ма — житель, -ница. Русских зовут брыхтатын, огненные люди. Коряк от хора, олень. Камчадал от коряцкого хончало (от Кооч-ай, житель реки Еловки). Юкагир по-коряцки едель (волк). Смотри замечания о языке камчатском, III — 7. ______ Русские брали толмачей из сидячих коряк. Камчатка — река Уйкуал. Ай — житель. ______ Камчадалы плодились, несмотря на то, что множество их погибало от снежных обвалов, от бурь, зверей, потопления, самоубийства etc., войны. О боге и душе хотя и имеют понятие, но не духовное. Камчадалы вероятно жили прежде за Амуром в Мунгалии и переселились в Камчатку прежде тунгусов. III — 13. ______ Пенаты камчадальские Хантай (сирена) и Ажушах (терм). Коекчучь — Тюксус. ______ Их жестокость. Равнодушие к жизни. Коварство etc. Приметы к возмущению. Steller о междуусобии камчадалов, III — 68. (NB. Первобытное состояние.) Шандал. Смотри III — 71 (о острожках камчатских). Имена камчадальские. Часть III —128. Казаки брали камчадальских жен и ребят в холопство и в наложницы, с иными и венчались. На всю Камчатку был один поп. Главные их забавы состояли в игре карточной и в зернь в ясачной избе на полатях. Проигрывали лисиц и соболей, наконец холопей. Вино гнали из кислых ягод и сладкой травы; богатели они от находов на камчадалов и от ясачного сбору, который происходил следующим образом: камчадал сверх ясаку платил: 1 зверя сборщику 1 — подьячему 1 — толмачу 1 — на рядовых казаков. Казаку на Камчатке в 1740 году нужно было до 40 рублей годового прихода. — См. IV — 248. ______ При сборщике бывают (после харчинского бунта): писчик, толмач, целовальник и несколько казаков (караульщиков). Ясак принимает комиссар (приказчик) при вышесказанных людях, с их совету, что годно и что нет; писчик вписывает в шнуровые книги; целовальник берет ясак к себе и хранит его за своею и за комиссарскою печатью. |
| храма в духе композиционных и декоративных принципов архитектуры античного Рима. Третий - контрреформационное движение сер.- 2-й пол. XVI в., заново поставившее вопрос о храме, но на этот раз не как о геометрическом символе совершенства Господа, а как об идеальном пространстве для литургии. Темпьетто при ц. Сан-Пьетро-ин-Монторио в Риме. 1502 г. Темпьетто при ц. Сан-Пьетро-ин-Монторио в Риме. 1502 г. В XV в. в архитектурной мысли И. разрабатывается новый, нарушающий традиц. типологию, сложившуюся в западнохрист. архитектуре, тип храма, в основании к-рого лежит круг или фигура, стремящаяся к нему. Круг, не имеющий начала и конца, является отражением божественной гармонии, покоя, совершенства и Самого Бога. Сфера и ее проекция - круг - считались формами в наибольшей степени достойными храма ( Wittkower. 1949. P. 7-33). Представление о божественном совершенстве круга в архитектурной мысли Ренессанса было подкреплено убежденностью обратившихся к античному наследию архитекторов в том, что храмы древних были по преимуществу круглыми. Это заблуждение было развеяно Андреа Палладио, к-рый «открыл» для своих современников прямоугольный периптер ( G ü nther. 1994. P. 290-291). Рим. Пантеон считался главным храмом античного мира, и по аналогии с ним античными храмами считались и др. центрические сооружения, на самом деле бывшие либо залами терм, либо садовыми павильонами (diaetae) наподобие многоугольного павильона Лициниевых садов в Риме, к-рый в эпоху Ренессанса называли храмом Минервы Врачевательницы (Minerva Medica). По этой же причине нек-рые раннехрист. и средневек. сооружения принимали за языческие храмы. Среди них были флорентийский баптистерий Сан-Джованни, Латеранский баптистерий, церкви Санта-Костанца и Санто-Стефано-Ротондо вРиме, Сан-Лоренцо в Милане (Ibid. P. 276). Парадоксальная на первый взгляд готовность использовать в зданиях церквей формы языческого происхождения (в XV в. из писавших об архитектуре лишь Филарете не считал ротонду подходящей для христианства - Filarete. |
| Прокуратор Пилат захватил его и казнил, но подавленное на время суеверие просочилось в другие страны и, разумеется, к нам в Рим, куда от варваров стекается всякая мерзость. Поклоняясь своему распятому софисту, христиане поступают, как самые дикие народы, а богов, которые укрепили мощь нашей империи, отвергают и глумятся над ними. Они не желают воздавать почести божественному Августу и нарушают наши законы. И все из-за их ненависти ко всему роду человеческому. Они враги государства и поэтому скрывают от всех свои обряды. Они узнают друг друга по тайным знакам и отличиям и без разбора называют друг друга братьями и сестрами. Большинство из них темные ремесленники и неграмотные женщины. Я слышал, что на их собраниях происходят самые отвратительные вещи. По какому-то нелепому убеждению они поклоняются ослиной голове и орудию казни, которое воистину их достойно. Когда человека принимают в секту, перед ним кладут младенца, покрытого мукой, и новичку предлагают нанести по поверхности удары и, он сам того не зная, убивает младенца. Тогда все начинают жадно рвать его тело и слизывать текущую кровь. Словом — это настоящая угроза для всей страны. Печально, что эта зараза так распространилась в городе и в провинции. Все слушали этот вздор с живейшим любопытством, кроме молодого офицера; его лицо выражало несказанное презрение, и он многозначительно взглянул на Агнию, которая сидела словно окаменевшая. Она едва заметно кивнула ему головой и также едва заметно коснулась губ пальцем. Он понял, что она просит его не вступать в разговор. Сильный румянец залил лицо Себастьяна; он потупил глаза и принялся вертеть в руках ветку зелени, которая лежала между плодами на дорогом б люде. — Из всего этого следует, — сказал Прокул, — что термы вскоре будут окончены и наступят великие празднества. Не будет ли божественный Диоклетиан присутствовать при открытии и освящении терм? — Разумеется, — сказал Фульвий, — по этому случаю нас ожидают шумные торжества. Я знаю, что приказано поймать в Нумидии самых свирепых львов и леопардов. |
| — Стоит ли! — пробормотал раздосадованный центурион, ехавший за Панкратием, — собаке собачья смерть. — Молчи, Квадрат! Как у тебя хватило духу сказать такие слова! — ответил ему сердито Панкратий, вытаскивая Корвина. Вытащив Корвина из воды, Панкратий оставил его и, не произнеся ни слова, поехал крупной рысью, чтобы догнать своих спутников. Он отплатил своему врагу по-христиански. XXIII Еще до обнародования императорского эдикта христиане составляли значительную часть людей, собранных отовсюду для постройки терм Диоклетиана. То были пленные и преступники, приведенные в Рим. Каждый день к ним присоединялись новые партии христиан, которых задерживали во всех концах обширной империи. Их гнали, как стадо, из далеких стран Херсонеса, из Сардинии, из портов и провинций, и заставляли делать тяжелую работу: таскать громадные камни, глыбы мрамора, воздвигать стены зданий и месить известь. Большая часть этих людей была непривычна к такому труду. После целого дня непрерывной работы их запирали в сараях, давали им скудную пищу, которая едва могла утолить их голод. Ноги их были скованы. Надзиратели обращались с ними жестоко; всегда с бичом в руках, они безжалостно били обессиленных. Римские христиане, зная положение своих единоверцев, посещали их, приносили им пищу и то, что более всего облегчает участь несчастных — доброе слово. Молодые римские христиане отличались особым бесстрашием, они пробирались к пленным, беседовали с ними и делились с ними всем, что у них было. Когда императоры для увеселения народа назначали представления и игры в цирках, то в жертву зверям отдавали преимущественно христиан. Народ требовал зрелищ и игр; раздавался страшный крик, не раз оглашавший римские улицы: «Христиан зверям!» В конце декабря Корвин явился в термы Диоклетиана в сопровождении Катулла, которому поручено было выбрать годных для цирка христиан. Корвин отыскал главного надзирателя над работами и сказал ему: — Нам надо христиан для готовящихся празднеств. Им будет предоставлена честь сражаться со зверями на потеху народа. |
| В пирах и оргиях проводили многие ее представители большую часть своего времени. Огромные суммы денег уходили на эти мероприятия, с необычайной помпой проводившиеся в просторных залах римских дворцов (их стены и потолки были покрыты золотом, коврами или дорогими шелками) с использованием золотой и серебряной посуды, с шеренгами молодых рабов в раззолоченных одеждах. Чудеса механики и гидротехники использовались для развлечения гостей. Изощренные сексуальные наслаждения были неотъемлемой частью жизни римской знати поздней Империи. Этому способствовало достаточно свободное и независимое положение женщины в Риме того времени . Римлянки обладали большими правами и свободой как в семье, так и в обществе. Знатные дамы соревновались в изобретении немыслимых, дорогостоящих нарядов, носили массу драгоценных украшений. Наравне с мужчинами посещали они зрелища, театр. «Достоинству» знатных матрон служило наличие многих любовников и любовных связей. «Целомудрие свидетельствовало разве что об уродстве» . Женщины часто выбирали себе любовников среди рабов, гладиаторов, актеров, мимов. Разводы были обычным делом; процветала проституция. В период поздней Империи женщины нередко выступали в мимических труппах и даже в роли гладиаторов. Некогда пуританский Рим начал привыкать к виду обнаженного женского тела. В общих банях женщины и девушки мылись в одних залах с мужчинами, в мимических представлениях женщины-актрисы нередко полностью разоблачались на потребу любителей античного стриптиза, гетеры носили платья из полупрозрачных тканей. В III - IV вв. в Риме строятся грандиозные бани. Особенно знамениты термы Каракаллы (нач. ΙΙ в.), представлявшие собой сложный комплекс сооружений, занимавший территорию в 12 га и рассчитанный на одновременное пребывание в нем 1500 человек. Здесь были большие залы и разнообразные по архитектуре сооружения с холодной, теплой и горячей водой, специальные помещения для отдыха и развлечений, парк с библиотеками. Залы терм были роскошно украшены мраморами, драгоценными материалами, великолепными мозаиками и скульптурами. |
| 35 Агриппа Марк Випсаний (62—12 до н.э.) — приближенный и зять Августа, крупный полководец. Прославился также сооружением в Риме двух водопроводов и первых терм (общественных бань). 36 Фабриций Вейентон, известный доносчик, написал, по сообщению Тацита («Анналы», XIV, 50), книгу под названием «Завещание», полную нападок на неугодных ему лиц. За злоупотребления Нерон приказал изгнать Вейентона и сжечь его книгу. 37 Музоний Руф — известный философ-стоик, учивший в Риме при Нероне; сослан в связи с раскрытием заговора Пизона. 38 Фригидарий — прохладная комната в бане. 39 Меднобородый (лат. Ahenobarbus) — родовое прозвище фамилии Домициев, к которой принадлежал Нерон; внешность императора отвечала этому прозвищу. 40 Видимо, вымышленное лицо, так как Эмилий Мамерк Скавр, известный оратор и поэт-трагик, покончил с собой в 34 г. Вазы из коринфской бронзы (от названия города Коринф, расположенного на северо-востоке Пелопоннеса, у Истмийского перешейка) ценились за красоту чеканки и особое качество металла, содержавшего примеси золота и серебра. 41 Гекзаметр — шестистопный дактиль с последней усеченной стопой, особенно характерен для эпической поэзии. 42 Антиохия — крупный город в северной Сирии близ побережья Средиземного моря. 43 Ункторий — комната в бане, предназначенная для растираний и умащений. 44 Кос — остров близ юго-западного побережья М. Азии. 45 Вестиплика — рабыня, наблюдавшая за одеждой. 46 Тога — верхняя одежда совершеннолетних граждан, кусок ткани, особым образом оборачивавшийся вокруг тела. Юноши до 17 лет, а также жрецы и магистраты носили т.н. претексту — тогу с пурпурной каймой. 47 Домашние рабы назывались «фамилия». (Примеч. автора.) Термин «фамилия» обозначал дом как совокупность всех домочадцев, включая рабов. 48 Вероятно, Ауфидий Басс, известный историк и философ-эпикуреец, которого высоко ценил Сенека. 49 Авл Плавтий — известный полководец, завоеватель и наместник Британии (в 43—47 гг.). 50 Лигийцы (лугии) — собирательное название ряда племен, обитавших на территории современной западной Польши. |
| Не встречая такого выражения, она охладевает или прогневляется и заставляет вспоминать о себе уже не благодеяниями, а карами. Поэтому нужно выражать свою любовь к предкам в памяти о них (пишутся и сохраняются таблицы предков), в приношениях им, в обращении к ним за помощью и наставлениями. Если можно умилостивлять и прогневлятъ духов предков, то также можно умилостивлять и прогневлять и иных духов. Отсюда добрая или злая физиономия духа не является неизменною, неизменна его связь с тою или иною стихией. Признак же доброты или злобы нередко оказывается неустойчивым и колеблющимся. Каждая гора имеет своего духа. Его нужно почитать, иначе, ведь, пожалуй, измучаешься, взбираясь на гору. Духам гор ставят молельни или алтари на вершинах и перевалах, у подножия этих священных сооружений благочестивый кореец, поднимающийся в гору, обыкновенно кладет камень, поднятый им у подножия горы. Понятно, что из таких камней с течением времени образуется, своего рода, подобие гор. Послушными животными горных духов считаются тигры. Доволен горный дух обитателями, ютящимися у его горы, тигры не трогают их. Если тигр начал производить опустошения в их селениях, значит, нужно добрыми приношениями умилостивлять горного духа. В воде обитают души утопленников. О их расположении тоже должно заботиться. Верования корейские относительно этого суть почти общечеловеческие и прежде всего – китайские. Умершие нуждаются в том же, в чем и живые, но для них достаточно и не вещей, а только символов. Нужно бросать в воду подобие нужных предметов – бумажную одежду, бумажные деньги (в Корее находится в обращении исключительно медная монета), подобие пищи, овощи и рис. Чтобы усопшие могли находить в воде приносимые им предметы, можно спускать лампочки в глиняных горшочках. Нужно располагать духов дорог. По-видимому, и верстовые столбы в Корее не чужды религиозного значения. Столбы, как столбы, в рост человека, но на верху их обыкновенно безобразно вырезана человеческая голова так, что они представляют собою нечто вроде греческих терм. |
| Пространственные отношения имеют в них редкое величие; широта и высота среднего корабля в них часто так же значительна, как в самых обширных и великолепных залах терм и дворцов; но огромные размеры поражают здесь гораздо более, чем там, потому что здесь соединены они со смелостью конструкции, чего в зданиях подобного рода до сих пор не было. Римское искусство величием и солидностью своих произведений в довольно значительной степени обязано богатому употреблению материала; стены римских зданий имеют толщину более, чем достаточную; их потолки и своды покоятся на массивных столбах. Здесь напротив, целое, не смотря на свои значительные размеры, носит на себе характер высшей легкости, простоты и скромности в исполнении, которое часто доходит до небрежности и бедности. Стены христианских зданий тонки, большей частью выведены легко из туфа; колонны взяты из древних зданий языческого времени большей или меньшей красоты. В древних монументах, строители которых имели под руками обильный запас античных фрагментов, в употреблении колонн господствует еще стремление к единству. Но позднее колонны редко бывают все одинаковы, напротив, они часто – из различного материала, с канелюрами и без канелюр и даже различных размеров. В последнем случае для того, чтобы дать колоннам необходимое равенство, наставляли капители, стволы высоких колонн укорачивали, или зарывали в землю, не обращая внимание на отношение толстоты, низкие колонны ставили на более высокий базис. Сводчатое покрытие при слабости стен было почти невозможно; поэтому здания покрывались балками, промежутки между которыми заполнялись богато раззолоченными досками. Впрочем в боковых кораблях уже в раннее время, а позднее и в главном корабле этого украшения не было и остов крыши оставался без прикрытия. Средний корабль всегда возвышался над боковыми и вначале был обильно освещен большими окнами, которые заполнялись прорезными мраморными плитами; позднее начали предпочитать слабое освещение посредством окон меньших размеров. Значительная широта этого среднего корабля была его постоянным свойством: он всегда более, чем вдвое был шире боковых. |
| Эта ограда не была каменною стеною, а по силе своего действия скорее напоминала те неглубокие рвы и невысокие валы, обсаженные деревьями, которые блюдут священную границу наших сельских и провинциально-городских кладбищ. Сила таких ограждений – не в механическом препятствии, ими представляемом, а – в символическом ознаменовании священной неприкосновенности «городка»: нарушить этот символ разграничения области отошедших от области пребывающих в суете – значит вступить в тяжбу с теми, которые по ту сторону священного насаждения вдоль вала и рва. Но у древних такою оградою бывало даже и нечто еще более простое: полоска земли в несколько футов шириною, эта полоска должна была оставаться необработанной, и никогда не касался ее плуг. Разделяющее поля пространство было священно: римский закон, – как свидетельствует Цицерон 362 , объявлял его не подлежащим проскрипциям; оно принадлежало религии. В определенные дни месяца и года отец семейства обходил свое поле, следуя этой священной линии; он гнал пред собою жертвенных животных, распевал гимны и совершал жертвоприношения 363 . Этим обрядом он рассчитывал вызвать благожелательство своих богов к своему полю и к своему дому; он в особенности ознаменовывал свое право собственности, которое более точно следовало бы назвать правом собственности почитаемых предков и прочих домашних божеств, верша вкруг своего поля обряды своего домашнего культа. Путь, которым следовали жертвенные животные и вдоль которого пелись молитвы, был нерушимым пределом владения. – На этом пути, в некоторых промежутках друг от друга, хозяин размещал какие-нибудь необделанные камни или какие-нибудь деревянные чурбаны, которые носили название termes. Что это были за границы и какие представления связывались с ними, можно судить по тому обряду, с каким полагались они в землю. «Вот что делали наши предки, – говорит Сикул Флакк, – они начинали с того, что выкапывали небольшую яму, воздвигали на краю нее Терм и увенчивали его гирляндами из трав и цветов. Затем совершали жертвоприношение; крови закланной жертвы они давали течь в яму; туда же бросали горящие уголья (зажженные, вероятно, на священном огне очага), хлебные зерна, пироги, плоды и возливали немного вина и меду. |
|
|
