| О предстоящей, возможно, скорой смерти и думать не хотелось. У меня почему-то была почти уверенность, что раньше истечения двух недель со дня объявления приговора – нас не казнят. В это время и нужно готовиться к смерти. Это приготовление к смерти с первого до последнего дня у меня распадалось на два пункта: нужно духовно к смерти себя приготовить и, во-вторых, собрать свои все вещи и устроить так, чтобы все их можно было домой отослать и ничего нужного и ценного в тюрьме не осталось. В силу этого последнего пункта я всегда волновался, когда мне из дома пересылали какую-нибудь не нужную мне вещь или не требующуюся лишнюю пару белья. А для духовного приготовления мне нужен был молитвенник с Евангелием и запасные Св. Дары, что было оставлено в 1-м исправдоме. Что же нужно было предпринять, чтобы получить все это? Через частное письмо достать их нечего было и думать. Я вызвал надзирателя. Он посоветовал мне написать официальную записку на имя начальника ДПЗ с перечислением оставленных и подлежащих к пересылке мне вещей. Написал я в субботу. И какова была моя радость, когда в воскресенье среди дня, забыв совершенно про свое письмо и, во всяком случае, не ожидая столь быстрого его исполнения, я вдруг увидел, как растворилась моя дверь и мне передали знакомый узелок. Расписавшись в его получении, я стал перебирать присланное. Книжка-Каноник оказалась здесь, а Св. Даров не было. Как тяжело почувствовалось отсутствие их! Что ж – неужели и умереть придется без Причащения? Неужели Господу неугодно, чтобы я причащался? Или я такой уж недостойный иерей? И сейчас против этих мрачных мыслей восставали противоположные. А не говорит ли Господь чрез эту пересылку Св. Даров, что я еще поживу и на свободе причащусь? Так в борьбе двух противоположных суждений и настроений работали голова и сердце мое. Так и в этом случае, так и в других. Что бы ни услышал или ни узнал бы радостно-приятного, скоро это же начинали омрачать и изгонять из сознания обратные, тяжелые мысли и предположения, и наоборот. Я не знал, что и предположить в объяснение неполучения Св. Даров. И только в ноябре 1922 года от посаженного уже во 2-м исправдоме в 39-ю нашу камеру помощника начальника 3-го исправдома я узнал, что когда там было получено из ДПЗ требование на мои вещи, то, собирая их и просматривая, нашли и мешочек со Св. Дарами, узнали их и не решились почему-то отослать их, а оставили там, положенными в канцелярии в шкаф. К моему сожалению, Св. Дары там не сохранились. Когда я в декабре 1923 года по выходе из тюрьмы, обратился в 3-й исправдом за ними, их мне нигде не могли отыскать. Так они и пропали. Примечание июля 1926 г. |
| По прибытии на Питерский вокзал, наш чичероне засуетился, бегая своими плутоватыми глазами кругом, как бы отыскивая и не находя чего-то. Потом, когда весь народ с поезда разошелся, он объявил нам, что он-де поджидал автомобиль для нас, но его-де нет; поэтому придется пешком идти, как бы извиняясь перед митрополитом, говорил он. «Но Гороховую 2 вы знаете, и дойдете сами. Идите впереди, а я за вами», – напутствовал он нас. И пошли мы гуськом. Впереди я с митрополитом, за нами в некотором отдалении два иподиакона, а за ними, тоже на приличном расстоянии, наш страж. Было более одиннадцати часов ночи. На Измайловском и Вознесенском проспектах народу было очень мало, и наш кортеж почти совершенно не обращал на себя внимания, только изредка поворачивали голову в сторону белого клобука. На дороге мы встретили лишь Сережу Ларионова, поджидавшего приезда митрополита. Хотел было он подойти к нему, но из положения последнего и разных экивоков он понял нашу несвободу и пошел в стороне от нас до самой Гороховой 2, где и ждал, очевидно, результата нашего визита туда. На Гороховой провели нас на этот раз через парадную дверь и оставили на нижнем этаже (в первые мои два привода на Гороховую меня обычно проводили через двор и наверх третьего или четвертого этажа); пришлось ждать недолго. Очень внимательный и вполне корректный следователь допросил сначала митрополита, а потом и нас; его допрашивали минут двадцать- тридцать, а нас не более десяти. Весь допрос вертелся около проверки показаний митрополита: зачем ездили в Кронштадт, почему оставались на лишний день, у кого бывали и тому подобное. После допроса всем нам объявили, что мы свободны, выдали выпускные карточки, и мы свободными гражданами, часа в два ночи, когда совсем уже стало светать на улице, покинули ужасную Гороховую 2 и поспешно пошли домой. Митрополита подхватил к себе на квартиру Сережа, а я с иподиаконом Фоминым пошел к себе на квартиру; иподиакон Кожевников поплелся к себе. Так закончилась эта моя, на этот раз совместная с митрополитом Вениамином, трагическая эпопея, из гостей да под арест на Гороховую. Для кронштадтцев наш арест также обошелся сравнительно благополучно. Духовных двух-трех лиц продержали еще несколько часов после нашего увоза, а мирян, тоже двух-трех лиц, несколько более, кажется, около суток, и оштрафовали хозяина последнего обеда нашего за якобы незаконное собрание неведомых людей. Пятый арест и снова Гороховая и Выборгская тюрьма |
| Не раз приходилось наблюдать полеты гидропланов, с нередкими посадками их на воду буквально под окнами тюрьмы, – на расстоянии каких-нибудь пятидесяти-ста саженей от нас. Однажды недели две стояла недалеко от тюрьмы баржа с дровами и копошащимися на ней рабочими. И это было радостно наблюдать. Дерябинка в мое сидение в ней представляла из себя до десяти-двенадцати отдельных камер, каждая от семидесяти до ста пятидесяти человек, – это норма. Но чаще бывало наполнение каждой камеры двойным комплектом, так что спали по трое на двух кроватях, на полу, на столах. Несмотря на разнокалиберность населения нашей камеры 7) и на сильную уплотняемость ее по временам, меня ни разу не трогали с моей койки в самом углу; а когда какой-то начальственный тип было однажды вздумал меня снять с моей кровати, то за меня заступились сокамерники, потеснившись сами, меня ж оставили при прежнем положении. Камеры были открыты, и можно было, хотя и не для всех, свободно выходить во двор и уходить в другие камеры. Этой возможностью часто пользовался я и нередко – почти каждый лень – ходил в камеру, где помещался протоиерей Алексей Никитич Ливанский из Мариенбурга (теперь обновленческий настоятель Алексеевской церкви). При этой камере было нечто вроде широкого коридора или узкого, но длинного зала; там было очень удобно гулять; а это, при невозможности в своей камере размять ноги за теснотой, было очень приятно и полезно. 3десь же происходили новые знакомства, обмен новостями, впечатлениями, слухами; тут же можно было достать и почитать газетку. Населена Дерябинка была все «врагами отечества», т.е. большевиков; это были бывшие люди – из интеллигенции, молодых и старых офицеров, купцов, чиновников. Только одна камера была наполнена исключительно уголовным элементом; она всегда была на запоре, и мы с ней не имели почти никакого общения; из нее к нам приходили только по указанию начальства уборщики, нами оплачиваемые. Впрочем, в нашей камере было человек пять-шесть крестьян из Ямбургского уезда, обвинявшихся в каком-то противлении властям. |
| В правильности этих положений утверждает такой православнейший писатель-богослов, как покойный профессор Казанской духовной академии А.Ф. Гусев , которого никто не подумает заподозрить хотя бы в тени какой-либо либеральности. У него находятся такие суждения: «Блаженный мир души не может не омрачаться и не прерываться даже и у наилучших христиан вследствие окружающего зла, зрелище которого способно возмущать и тревожить их». В другом месте: «Пусть государство и его деятели, по фактическому своему состоянию и направлению, не удовлетворяют нашим справедливым ожиданиям. Из этого следует только то, что каждый из нас, начавши с собственного нравственного оздоровления, обязан содействовать доступными для него нравственно чистыми путями улучшению положения дел в государственно-социальной области, а не становиться в ряды анархистов-революционеров» 4 . Если каждый из нас обязан содействовать улучшению положения дел в государственно-социальной области, то только потому, что христианство имеет своею задачей устраивать эту государственно-социальную область по своим принципам, сообразно заветам Христа. И целью христианства является устроить так в государстве жизнь людей, все их взаимоотношения, и, следовательно, политику направить по такому пути, чтобы идеалом для всего был идеал христианства. В данном случае мне кажется в высшей степени знаменательным следующее место в Библии . Народ Израильский, недовольный судьями – сыновьями Самуила, просит последнего поставить им царя. Огорченный их просьбой старец молит Господа и в ответ от Него слышит: «послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы Я не царствовал над ними» ( 1Цар.8:7 ), и велел поставить им царя. Из этих ясных слов Господних тот бесспорный вывод, что люди, чтущие его, а тем более, следовательно, христиане должны иметь у себя Царем только Его – Господа, и только удаляющиеся от Него могут иметь других земных царей; но и эти земные цари у народов Божиих, следовательно, и у христиан должны смотреть на себя, как на исполнителей воли Божией, как на средство Божие – привести людей через себя к Богу. В этом их миссия; в этом высший смысл служения их известному народу; к этому должна стремиться и вся политика их. |
| Таким образом, если с одной стороны христианство не может оставить без освещения и без своего внимания все стороны жизни людей и все их взаимоотношения, то и государство, для своей политики необходимо ищущее высших основ и принципов, в христианстве, как и во всякой другой религии, что уже мы видели, находит основы и высшее оправдание. Какое государству дает религия понятие о человеке и цели его земного существования, такую политику государство и может вести. Для христианского государства, поэтому и политика должна быть только христианской. Вот точки соприкосновения христианства и политики для их взаимоотношений. Христианство обязано освещать политику, указывать ей ее истинные задачи, направлять ее по пути достижения этих задач и нахождения средств к тому и возвращать ее, хотя бы с настойчивостью и прещением, к этому пути служения Царствию Божию в случае затемнения его или тем более потери; политика в христианском государстве в вере должна получать свои полномочия, свой источник бытия и, независимо ни от кого, вполне свободно отправляя свои служения, целью своей должна иметь служение делу Царствия Божия, а идеалом – идеал христианского государства. Такое соотношение христианства и политики иным кажется странным, едва ли возможным, пожалуй, опасным для христианства. Иным думается, что так близко подойдя к делу политики, христианство может потерять свою чистоту, спуститься с надлежащей для него высоты и обмирщиться или что еще хуже – стать партийным. Иным грезится более худшее: христианство будто бы может сблизиться с революцией и пойти ее путем и с ее посохом в руках. Отсюда – почти общий всех голос: – долой от политики, христианству нет дела до нее; у христиан свои задачи. Я нарочито так долго останавливался на выяснении подробностей идеи Царствия Божия; только при свете этой идеи возможно правильно и обстоятельно разобраться во всех этих суждениях. Зная, в чем сущность христианства, мы теперь легко увидим источник заблуждения во всех этих суждениях: оно в ложном представлении о христианстве, как религии только неба. Если христианство религия и земли, то, само собой ясно, ничто земное для христианства не унизительно; наоборот – в земных отношениях оно и может только проявляться и действовать с целями возведения их до неба. Жемчуг и в куче навоза не тускнеет, а яркий луч солнца и в грязной луже и сам сияет и этой особливый блеск придает. И христианство ничем не может быть само запачкано и загрязнено; наоборот, все грязное оно может профильтровать и обеззаразить; все греховное просветить и освятить, все злое смягчить и ко Христу привести, и для политики может быть только столбом огненным, освещающим путь жизни истинно человеческой, – лестницей, ведущей ко Христу. |
| то, что мы приходим к царям неблаговременно, а беспрестанно, и несправедливые прошения сделали то, что мы, не имеем толики благодати, т.е. что мы не пользуемся таким благорасположением и не считаемся достойными почтения и не можем иметь дерзновения, сколько должны. Ибо многие из епископов не престают приходить в воинский стан (а о воинском стане упомянуто потому, что императоры по большей части занимались военным делом), – каковые епископы не приемлют полезных советов, но так пренебрегают соборными увещаниями, что один человек (т.е. епископ) приносит в воинский стан прошения многие и различные, т.е. разнообразные, которые не могут быть в пользу церквам, и бывает не так, как долг повелевает делать епископам и как прилично. Что же это значит? То, что они не способствуют и не защищают, не покровительствуют и не помогают бедным и вдовам, пли простолюдинам, но ищут мирских достоинств и таковых же должностей и просят о сем… А я думаю, говорит, что епископу наиболее прилично помогать тому, кто терпит от кого-либо насилие, и вдовам, претерпевающим обиду, и сиротам, которых лишает кто-нибудь принадлежащего им… А поскольку многие прибегают к Церкви, требуя милосердия и быв осужденным за преступления на заточение, или в ссылку на остров, или подверглись осуждению на другое наказание, таковым, говорить, епископы не должны не помогать, но без отлагательства, т.е. немедленно и без сомнения просить для них снисхождения»… В этом правиле, во-первых, намечается новый вид деятельности для пастырей – это ходатайство за осужденных на разные, даже очень большие, наказания преступников; во-вторых, пастырям рекомендуется не только помогать вдовам и сиротам, но и оказывать им свое заступничество, когда от кого-либо, разумеется, из власть имеющих, они лишаются принадлежащего им; в-третьих, открывается, что ходатайства и печалование пастырей в то время были весьма частыми, как бы обычным явлением; наконец, в-четвертых, предлагается даже за преступников ходатайствовать немедленно и без всякого сомнения, т.е. |
| Таким образом, для реконструкции чина Тайной вечери пасхальный седер использоваться в принципе не может. Тем не менее, ложная предпосылка о зависимости христианских молитв от раввинистических иудейских доныне воспринимается большинством исследователей как непреложный факт – в частности, на необходимость пересмотра этой предпосылки применительно к вопросу об истории анафоры последовательно указывают лишь некоторые ученые (в том числе – Ч. Джираудо , П. Брэдшоу , Г. Роувхорст ). Итак, в ходе исследований вопроса о чине Тайной вечери и о связи его с чином раннехристианской Евхаристии, были получены следующие выводы: 1 . Текст иудейского пасхального седера не может быть использован как основа для реконструкции чина Тайной вечери, поскольку сам чин пасхального седера таким, каким мы его знаем, начал формироваться только после окончательного разрушения храма, причем на основе чина языческого симпосия. 2 . Отсюда следует, что ни одна из подробных реконструкций чина Тайной вечери, какие мы находим в работах Пробста, Биккеля, архим. Киприана (Керна) , Н. Д. Успенского , всерьез рассматриваться не может. 3 . Данные о раннехристианской Евхаристии – в первую очередь, данные «Дидахе», но также и другие – не позволяют судить, насколько чин той основывался на чине Тайной вечери. 1 Scaliger J. J. De emendatione temporum. Paris, 1583; Buxtorf J. (der Jungere) Dissertationes philologico-theologicae accesserunt Isaaci Abarbenelis eliquot elegantes & eruditae dissertationes ab eodem ex hebraea in latinam linguam versa. Basileae, 1662 . 2 Т. е. анафор литургии ап. Иакова и литургии VIII книги «Апостольских постановлений» соответственно. 4 Lebrun P. Explication litterale historique et dogmatique des prieres et ceremonies de la messe. Paris, 1716–1726. 5 Первая датируется примерно 380 г. (Les constitutions apostoliques/M. Metzger, ed. et comm. Paris, 1985–1987. (SC; 320, 329, 336). 3 t.), вторая (в ее современном виде) – примерно 3-й четвертвю IV в. (Fenwick J. R. K. The Anaphoras of St. Basil and St. James: An Investigation into their Common Origin. Roma, 1992 (Orientalia Christiana Analecta; 240).). 7 Характерно, что в 1874 г. – менее чем за десятилетие до первой публикации «Дидахэ» (Φιλθεος (Βρυννιος), μιτρ. Διδαχ τν δδεκα ποστλων. Κονσταντινοπολις, 1883) – И. В. Чельцов еще с полной уверенностью отождествлял «Апостольские постановления» с упоминаемым у византийских авторов «Учением апостолов», то есть «Дидахэ» (Собрание древних литургий... СПб., 1874. Вып. 1. С. 81–83). |
| Но недолго пришлось быть в недоумении. Скоро начался суд, продолжавшийся почти целый месяц – с 10 июня по 5 июля (по нов.ст.) 1922 г. Исход его известен. Этот месяц суда был в высшей степени тяжел морально. Июль 1928 г., дача, деревня Черново. Воспоминания " смертника " Пояснение С 10 июня по 5 июля (нов.ст.) 1922 г. в Ленинграде происходил громкий процесс " церковников " во главе с митрополитом Вениамином. Судили до ста человек, главным образом – священников, но были и миряне – мужчины и женщины. Судили в военном трибунале по делу о неотдаче церковных ценностей в пользу голодающих Поволжья, но по статье 62-й Уголовного Кодекса, обвиняя в контрреволюции – " в содействии международной буржуазии в целях низвержения Советской власти " . Обвиняемые были присуждены к различным наказаниям. Между прочим десять человек были присуждены к расстрелу, а именно: митрополит Вениамин, еп. Венедикт, Ковшаров, архимандрит Сергий (Шеин) – из профессоров правоведения и член Государственной думы, Ю.П. Новицкий, прот.Л.К. Богоявленский, бывший настоятель кафедрального Исаакиевского собора, прот.Н.К. Чуков, бывший настоятель Казанского собора, Николай Александрович Елачич, бывший секретарь Государственного совета, Димитрий Флорович Огнев, бывший сенатор последнего времени, и я, Чельцов Михаил Павлович, бывший настоятель Троицкого Измайловского собора и председатель Петроградского Епархиального совета. Главным основанием для суда и осуждения было выдвинуто то, что вышепоименованные лица были членами Правления Общества приходских советов Ленинграда, т.е. входили в организацию хотя существовавшую легально, но обратившую свою работу в деле отдачи церковных ценностей будто бы во вред Советской власти. Меня все время трактовали тоже как члена Правления, хотя всем, и судьям в том числе, хорошо было известно, что членом Правления я не был и все время стоял в открытой оппозиции сему Правлению; приплели же меня, как близкого по своей общецерковной работе к митрополиту и видного протоиерея. После произнесения приговора, нашими защитниками была послана в Москву кассация на приговор, оставленная Москвой без последствий, а нашими родными посланы ходатаи в Москву во ВЦИК с просьбами о нашем помиловании. Ездила туда и моя дочь, семнадцатилетняя девочка Аня, с одной моей знакомой дамой – бывшей начальницей одной женской гимназии, где я был долгое время законоучителем. Ответ из Москвы пришел только в начале августа, а нам был объявлен 14 августа. Все это время, т.е. с 5 июля по 14 августа – эти сорок дней мы находились как " смертники " в ожидании известий из Москвы, окончательно решающих наше дело: расстрелять нас или нет. |
| Четверо, а именно митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Новицкий и Ковшаров не были помилованы, нам же остальным расстрел был заменен пятью годами лишения свободы, т.е. тюрьмой, которая в то время именовалась " исправдомом " , т.е. Домом исправления преступников. Все эти мои записки описывают мои переживания за этот период, сорок дней " подсмертного " состояния. Писал я их по переводе уже из ДПЗ, что на Шпалерной улице, во 2-й исправдом, из этого последнего они были пересылаемы домой, к семье, в качестве писем. Начались писания с ноября 1922 г. и закончены были в феврале 1923 г. Я старался в них быть искренним и правдивым, воспроизводя только то, что и как действительно было и переживалось. Это не дневник " смертника " , а лишь воспоминания его о времени с 5 июля по 14 августа (нов.ст.) 1922 г. Переписаны они с оригинала сохранившихся писем в июле 1926 г. Протоиерей Михаил Павлович Чельцов 24 июля 1926 г. Воспоминания Часть 1 11 ноября. Ленинград 2-я Красноармейская ул., д.14, кв.11. День св. кн. Ольги Говорят, что у больных капризный вкус. Я физически совершенно здоров и бодр и духом спокоен. Но сильно тянет меня к перу и бумаге. Быть может, в этом сказывается, как отрыжка, старая привычка к писательству. Но что писать? Жизнь идет очень однообразно, но так идет только внешняя жизнь событий дня и физическая, – дух же все требует нового содержания, как пищи себе. Мысль поэтому постоянно работает. Если внешнее не дает ей материала, то она живет воспоминаниями о старом. Все чаще и чаще всплывают в памяти дни бывшего июньского суда и июльского сидения на Шпалерной. Мне и хочется описать все внутренние переживания и перечувствования, в связи с внешней обстановкой, в эти сорок дней предсмертного сидения. После них прошло только три – три с половиной месяца, и каждая мелочь из пережитого в них еще жива и больно вертится в памяти. 22 июня/5 июля – памятный день не только для нас, осужденных на расстрел, но и для всех вас, более нас страдавших и продолжающих страдать доселе. Еще накануне, после нашего опроса о последнем слове подсудимых, часов в одиннадцать ночи было приказано нашей страже привезти нас в суд из тюрьмы в среду 5 июля к четырем часам дня. |
| Речь пред публичной защитой магистерской диссертации под заглавием: « Полемика между греками и латинянами по вопросу об опресноках в XI – XII веках ». Опыт исторического исследования. С.-Петербург, 1879 г. Высокопреосвященнейшие Архипастыри! Милостивейшие государи и милостивейшия государыни! Тема, избранная мною для своей магистерской диссертации, представляет не мало научного интереса. История отношений между восточною и западною церквами в XI-XII вв. и в частности история споров между ними за это время в науке весьма мало разработаны. Это положение не нуждается в доказательствах. Ни в ученых сочинениях, ни тем более в учебниках об отношениях и спорах между церквами в XI – XII веках нельзя найти более или менее полных и обстоятельных сведений. Между прочим в русской ученой литературе часто задавались вопросами о византийском влиянии на древнерусскую жизнь и древнерусскую письменность, занимались отчасти даже и разработкой византийских сочинений полемической противу-латинской литературы. Но все такого рода иногда слишком широкие, иногда слишком невыясненные задачи до сих пор приходится считать невыполненными. Только в будущем путем многих монографий, можно надеяться, достигнутся желанные результаты как по вопросу о византийском влиянии на древнерусскую жизнь и древнерусскую письменность, так и в разработке самых византийских полемических памятников. Одну из таких монографий составляет представленное мною сочинение. Выясняя историю споров между греками и латинянами об опресноках, мне хотелось еще, чтобы и для уяснения вопроса о влиянии византийских полемических сочинений на древнерусские полемические сочинения сами собою представлялись твердые данные из византийских полемических памятников, разработка которых заняла главное место в моем сочинении. Определяя время, с которого латиняне начали употреблять в евхаристии исключительно опресноки, я остановился только на том предположении, принятом в настоящее время большинством ученых, что обычай употребления в евхаристии опресноков возник в западной церкви приблизительно за 100 лет до окончательного разделения церквей. Не только время возникновения какого-либо обряда, но и начало каких-либо направлений в области догматического учения не легко поддаются вполне точному определению: история застает их почти всегда более или менее сформировавшимися, а проследить все те элементы, из которых они формировались, иногда бывает совершенно невозможно. Какой-нибудь обряд или обычай сначала мог быть принятым в какой-нибудь одной местности и области, а потом, когда с течением времени сознавали его пристойность, пригодность и удобство, мог распространяться все более и более и наконец сделаться общим. Это же нужно сказать и о возникновении у латинян обычая совершать таинство евхаристии на опресноках. |
|
|
