| Один из списков, Лихачевский, в котором сохранилось лишь несколько листов, является абсолютно дефектным. Анализ остальных шести списков Пространной редакции позволил В.А. Кучкину распределить их по трём группам. Первая группа – список из собрания В.М. Ундольского и Першинский (сокращённо – Унд. и П.). Вторая группа – Тулуповский и Тихонравовский (Т. и Тих.). Третья группа – списки Милютинский и Тверской (М. и Тв.). Каждая группа списков отличается от других сходными разночтениями в ряде мест текста, что, согласно В.А. Кучкину, свидетельствует ο происхождении их от трёх разных протографов 43 . Недавно Б.М. Клоссом обнаружены ещё два списка Пространной редакции – Уваровский (ГИМ, собрание A.C. Уварова, 184) и Библиотечный (РНБ, F.I. 306) 44 . Он предложил также новую классификацию списков: списки первоначального вида (Милютенский, Тверской и Лихачевский фрагмент) и списки вторичного вида (все остальные) 45 . В дополнение к спискам Пространной редакции, опубликованным В.А. Кучкиным и В.И. Охотниковой, Б.М. Клосс опубликовал близкий к списку Ундольского и Першинскому древнейший Уваровский список 46 . В то же время изучение списка из рукописной коллекции ΓΑΤΟ позволяет говорить, что этот список заслуживает не меньшего внимания, чем список Ундольского, Першинский и Уваровский. Как признает Б.М. Клосс, «хотя Тверская рукопись является самой поздней среди списков Пространной редакции Жития Михаила Ярославича, она в то же время и наиболее авторитетна...» 47 . Количество разночтений между Тверским и другими списками в целом весьма велико. Мы остановимся лишь на тех, которые имеют принципиальный характер. Начнём с заглавия рукописей. Список Ундольского, a также Першинский, Уваровский, Библиотечный и Тихонравовский открываются датой «В лто 6800». Поскольку речь идёт ο годе убиения Михаила Тверского, приходится констатировать, что в дате содержится грубая фактическая ошибка. Β действительности, как это и видим в Тверском списке, имеется в виду 6826 (1318) год. Текст Жития начинается образом, который в списке Ундольского, Першинском и Уваровском (а также в других, за исключением Тверского и Милютинского) представляет собой описание венка из разноцветных ароматных цветов. Этот образ, как установил В.А. Кучкин, заимствован из Жития византийского святого Коинта 48 . Β Тверском и Милютинском списках образ венка из цветов переосмыслен – здесь говорится ο драгоценном венце с украшениями, источающими неувядаемый цвет. В.А. Кучкин предположил, что в протографе Тверского и Милютинского списков был утерян лист, отчего в этом месте текст оказался сокращен 49 . Но можно предположить также, что сокращение произведено сознательно, т.к. далее в тексте неоднократно повторяется образ неувядаемого венца – символа духовной победы и святости. |
| 60 . Егда же достиже святый до устия Дону реки, идеже впадает в Сурожское море, 242 ту сретоша его князь Константин, сын святаго, и приставы, иже под видом благоволения некоего послани бяху от царя, еже проводити святаго с честию и блюсти, дабы ему не воспоследовала каковая обида на пути от татар. Тако провождаемь, достиже святый во Орду и, шед, одари по обычаю вся князи ордынския и царицу, потом и самого царя. Вси же тии умягчивше словеса своя и, притворством покрывше гнездящуюся на сердцах своих злобу, прияша святаго честно и повелеша ему некое время пребыти, глаголюще: «Утрудился еси от пути, княже, препочи и успокойся, яко в собственном дому, вси бо здешнии попремногу любят тя, и ты не смущайся ни о чем». Святый же разумеваше, что оная словеса суть, и, помышляя в себе, удивляшеся хитрости и лукавству людей, како они знают яд аспиден под языком скрывати, коим, лобзая, убивают. Таже рече: «Весь мир во зле лежит, и малыя дети умеют прельщати сетию птиц и удицею рыб, сладкую представляя пищу. О, когда истребится зло и возсняет Царствие Божие на земли? Когда диаволя разрушится прелесть?» 61 . Прешедшим же неколицем днем, призва царь советники своя и рече им: «Кую речь изнесосте на князя Михаила, аки бы он обиду нанесе Георгию князю? Шедше, испытайте о словеси сем, аз бо правду хощу хранити, и иже из них явится виновен, достойную да поднимет казнь, праваго же помиловати хощу». Собрашася убо вси ординстии князие во едину вежу 243 , яже бе за царевым двором, в нихже бе началствуяй лютый Кавгадый, о немже прежде рекохом, и послаша пригласити на суд святаго великаго князя Михаила. Он же, слышав сия, воста скоро и, знаменався крестным знамением, поклонися Господеви, глаголя: «Благодарю тя, Боже и Отче мой прещедрый, яко предначинаеши постилати ми путь, имже, тленности тела сего свобождшися, достигну к желаемому раю». Таже, яко незлобивый агнец, грядяше к злочестивому тому собранию волков; пришед же, ста дерзновенно на суде, обаче вид глубокаго смирения, имже украшашеся от детства, сияше приятно на лице его. Реша убо судии святому: «Рцы нам истину, княже, принеси признание, и простит ти царь вину». Отвеща святый: «Измлада не навыкох лгати, аз правду вам исповедую, яко несть вины моея ни единыя пред царем». Тии же реша: «Обличим тя, княже, яко вся известно вемы, обаче унее ти есть, да сам признание принесеши, и мы умолим царя за тя». Святый же тихо рече: «Еже умыслисте творити о мне, творите, несть вины моея ни единыя пред царем». На сия словеса возревеша вси онии, составляющий весь сонм, глаголюще: «Зри окаменение сего человека, яко не умягчается ничимже», – и начаша многая валити 244 , клевещуще на святаго, сами бо и доносители, и соперники, и послухи 245 , и судии бяху. |
| 38, п. 37). Ещё оно упоминается в акте от 16 октября 1566 года в жалобе Луцкого земского писаря Михаила Корытенского об ограблении его крестьян и захвате у них рогатого скота крестьянами князя Ивана Масальского в Яловицком лесу (там же – 2040, стр. 37, п. 22). Ещё оно упоминается в акте от 25 мая 1569 года в универсале Сигизмунда Августа о присоединении земли Волынской к короне Польской. Король, под угрозою конфискации имений, повелевает дворянам согласиться на соединение и подтвердить согласие присягою. В списке обывателей Луцкого повета, присягавших значатся – «княгиня Якововая Яловицкая Авдотя Козинского з Ялович» и «Дмитр Долматович з Ялович и з имень, которые мает в повете Киевском» (Архив, ч. 2, т. 1, стр. 6 и 8). Село Яловичи получило своё название от слова «Яловник», что означает, – на местном языке, – молодой скот. Полагают, что здесь был скотный двор князя Луцкого Ярослава Изяславича (1169 г.), жившего в Ярославичах. 417 Село Чекно, – как имение князя Якова Крокотки-Еловицкого, – упоминается в акте от 10 ноября 1564 года в духовном завещании князя Якова Крокотки-Еловицкого с распределением оставшихся после него имений – сёл Елович, Ворсина, Чекни и Котелева (Опись актовой книги Киевск. центр. архива 2,038, стр. 32, п. 15). Село Чекно получило своё название от того, что, как передают, князь Луцкий Ярослав Изяславич, живший в Ярославичах, здесь чеканил свою монету. 418 Местечко Берестечко, – как входящее в состав Перемыльской волости, – упоминается в описи Луцкого окружного замка от 1545 года, где сказано, что «пани Богушовая – с Берестечка не работает» на башню Перемыльскую; ниже, в той же описи, в числе городень Луцкого замка, упоминается городня «пани Богушовой подскарбиной, с Берестечка»; ещё ниже, в помещённом здесь реестре мыт, не значащихся в грамоте Короля Польского Казимира и введённых уже при королях Александре и Сигизмунде I Августе, сказано, между прочим, что «в Берестечке пани Богушовой подскарбины (берут) по грошу» от воза, как мыто в пользу владельца (Памятники, т. |
| Здесь и московская державная неприязнь к Твери — бывшей своей политической сопернице, раздражённые оценки: «игры патриотов», «сепаратистские устремления» «компанейщина»; недоумение и ирония по поводу неизвестно откуда возникшего в российском социуме глубинного интереса к Михаилу; и даже что-то похожее на эгоистический защитный рефлекс у отдельных краеведов и историков на исследовательские программы представителей других дисциплин и появление в Движении новых интеллектуальных центров и лидеров. Можно констатировать: в общественном сознании существует четыре разно векторные тенденции. Одна ориентирует современное общественное мнение на понимание культуры своих предков и практику возвышения имени Михаила Тверского. Другая отличается восприятием культуры предков как «своей», но давно ушедшей и мёртвой, следовательно, страдает недопониманием и невостребованностью исторического опыта и культурного наследия, которые были и остаются стратегическим ресурсом нашего регионального развития. Третья тенденция ориентирует общественное сознание на иную, в цивилизационном отношении — противоположную, систему культурных ценностей, норм и интересов, она заставляет своих адептов, осознанно или нет, работать на умаление личности и принижение исторической роли великого князя, да и других святынь и ценностей региона. Четвёртая тенденция вообще антикультурна и маргинальна. Она базируется на психологии отстранённости и незнании культуры своего прошлого, сосредоточенности на собственной субкультуре в узких пространственно-временных границах жизнедеятельности личности, её демонстрирующей. Констатация факта влечёт постановку вопросов. Зададим себе те, которые логически вытекают из вышесказанного: каковы причины расширения круга искренних почитателей «князя Михайла Тферскаго»? Почему столь противоречивы оценки этого имени и реакция на него? Чем из своего далёка он может помочь в решении наших современных проблем? Поиск ответов на вопросы базируется на гносеологических возможностях современного гуманитарного познания, преимущественно с позиций человековедения, культурологии, политологии и регионалистики. |
| Политическое поражение и смерть Михаила Тверского обернулись его нравственной, духовной победой над Юрием Московским и ордынскими ханами, победой над собственным историческим забвением. Историческая память и традиции, как известно, являются частью исторического наследия; они переходят от поколения к поколению в качестве благотворительного подарка с обязательным вручением. Когда мы вскрываем тару, перевязанную лентой с цветами того и ли иного национального флага, мы всегда обнаруживаем на дне исторический опыт, который необходимо сразу пускать в дело, либо можно положить в чулан, либо с брезгливостью выбросить на свалку. Политические традиции субъектов политики: личности, обладающей властью, правящего дома, социально-политической группировки, партии, регионального образования, государства, народа или их совокупности в пространственно-временном континууме своих субъектно-объектных связей, т.е. в одной исторической эпохе формируются по известной схеме: политическая ситуация → политическая проблема → идея её решения → интеллектуальная разработка в виде политической доктрины или программы → удачная либо неудачная практическая реализация этой программы → коррекция идей и механизмов реализации → социально-психологическое восприятие обществом результатов → учёт этого восприятия и распространение пропагандой уже в качестве политической нормы → закрепление в культуре как стереотип мышления и поведения и, наконец, → передача сложившихся идеологем, архетипов в форме традиции, т.е. воспроизводимого из поколения в поколение образца, определяющего стиль мышления и образ действия людей определённой эпохи. Традиции выступают как средство простого воспроизводства общественных систем, выполняют функцию гаранта устойчивости их внутренних связей. Поэтому даже некоторая абсолютизация традиций в политике, которая выступает методологической основой политического консерватизма, — необходимый, как мы теперь понимаем, элемент исторической преемственности, некий противовес политическому экстремизму. |
| В чём ещё проявляются параллельные проблемы в истории Тверского княжества и Тверской области? Упомяну одну современную — обустройство в регионе вынужденных русских переселенцев с земель «ближнего зарубежья», которые стали враждебными, и трудовых мигрантов, ищущих лучшей доли. Как в её решении использовать опыт наших предков-земляков? Надо просто помнить начало тверской средневековой истории: княжество Тверское появилось и окрепло во-многом благодаря беженцам от татаро-монгольского разорения и притеснений своих удельных правителей. Если всё начинается со слова, мысли, нравственной позиции, то необходимо заново строить своеобразную систему «экологии духа». Систему искусственную, но повторяющую экологию природы с её естественным воспроизводством и механизмами внутреннего самоочищения. Строить ту культурную среду, которая воспроизводит человеческое «я» через трансляцию своих семейных, региональных, национальных ценностей, с одновременным усвоением и трансформацией «чужого» в «своё», «я» в «не я», и наоборот. Сложность и противоречивость понимания русского духовного наследия, корни которого в малой Родине, в древнерусских землях, в провинциях – а исторически они стали складываться как самостоятельные княжества – порождают различные интерпретации исторических событий, национальных духовных ценностей, приоритетов и лидеров в зависимости от того, кто и откуда вершит суд. Стремление принизить и упростить образ великого князя существовало давно, оно было следствием политической борьбы за лидерство в объединении Руси и последующей верноподданнической самоцензуры (после возвышения Москвы в России ничего не могло быть выше московского Кремля и вернее державной точки зрения), а также провинциального комплекса неполноценности, связанного с действием вытесненной из сознания исторической травмы. Между тем, судьба Михаила Тверского — поистине выдающееся событие политической, этнической, рододинастической всемирной истории и, конечно, нашей тверской историко-краеведческой и региональной историографии. В ней — евангельская богочеловеческая глубина и мудрость, одновременно — былинный размах событий и человеческих страстей. Беспримерно преодоление этим апостолом ненасилия привычек силового решения споров и конфликтов, уникального благородства в политической и нравственной жизни. Житие этого святого благоверного князя позволяет нетрадиционно исследовать ряд фундаментальных проблем политической этики: сопряжённость политики и нравственности, соотношение насилия и ненасилия, диалектики власти и подчинения, силы и права. Духовное напряжение в решении этих проблем было столь велико, а результаты нравственного выбора так высоки, поучительны и трагичны, любовь к Богу и вера столь показательна и тверда, что князь обрёл святость. |
| Но периоды «бури и натиска», исторических разломов и крушения царств требуют не только охранительной мольбы старым богам, обращения к спасительной силе традиций — они (революционные ситуации) побуждают к историческому творчеству, к поиску нового. Интенсивная инновационная деятельность в период кризисов и потрясений — эффективный механизм антикризисного управления. Правда, при условии, что она умна, нравственна, удачлива и к тому же сопряжена с традициями. Таким образом, исторически проверенная и методологически грамотная модель векторного развития такова: новация → норма → традиция, где рождённая творчеством новация превращается в норму, которая и закрепляется в традиции. Однако для успеха эта модель должна включать в себя одновременный и параллельный процесс «спиралевидного» способа духовного и практического освоения действительности: традиция → снятие традиции → инновационно-традициональный синтез, где действующая или извлечённая из исторического забвения традиция адаптируется к современности как приправа, обеспечивающая новому историческому блюду знакомый и привлекательный аромат, прагматическую съедобность и социокультурную усвояемость социальным организмом. В полном соответствии с законом отрицание отрицания и человеческой физиологией. Диалектика взаимодействия традиций и новаций в условиях мира — парадоксальная диалектика. Для краткости напомним известный афоризм: «Истина рождается как ересь, а умирает как заблуждение». Диалектика взаимодействия традиций и новаций в условиях кризиса и войны — трагическая диалектика, отражённая в народной мудрости констатацией: «Куда ни кинь — везде клин!». Чтобы убедиться в этом достаточно проанализировать историческую ситуацию XIV в., которую надо — после сделанного экскурса в политологию и философию истории для разъяснения методологической позиции автора — рассматривать уже под знаком сугубо прагматичного вопроса: какие политические традиции и новации были использованы для государственного выживания Северо-Восточной Руси в эпоху Михаила Тверского? |
| И положиша и на велицеи веце, и възложиша и на телегу, и увиша и ужи крепко, и привезоша и за реку рекомую Адежь, еже речется горесть. Горесть бо нам воистинну, братие, в тои час бысть, видевъшим таку смерть поносную господина 382 своего князя Михаила Ярославича. А дружина наша не мнози гоньзнуша рук их: иже дерзнуша, убежаша в Орду 383 ко царици, а другых изимаша, влечахут нагы, терзающи нещадно, акы некыя злодея, и приведши в станы своя, утвердиша в оковах. Сами же князи и бояре въ единои вежи пьяху вино, повествующе, кто какову вину изрече на святого. Нъ възлюблении князи русьстии, не прельщаитеся суетными мира сего и века суетнааго скороминующаго, иже хуже паучины минуеть. Ничто же бо принесосте на свет сеи, ни отнести можете, злата и сребра или бисера многоценнааго, нежели градов и власти, о них же каково убииство сътворися! Но мы на первое възращьшеся, сътворившееся чюдо да скажем. В настоящую бо нощь посла князь Юрьи от слуг своих стеречи святого телеси. И яко начаша стеречи святого телеси, яко страх велик и ужас прият, не могуще терпети, отбегоша в станы. И рано пришедше, не обретоша телеси святого на вежее, но телега стояще и веку на неи ужи привя зоно, тело особь на едином месте лежаша раною к земли и кровь многу изедшу из язвы, десная рука под лицем его, а леваа у язвы его, а порты одинако оден. Преславно бо Господь прослави вернааго раба Своего Михаила и тако удиви: об нощь бо лежало тело на земли, а не прикоснуся ему ничто же от звереи, от множества сущю бесчислену. Съхранит бо Господь вся кости их, ни едина же от них не съкрушится. Смерть же грешьником люта, еже и бысть треклятому и безаконному Ковгадыю: не пребыв ни до полулета, зле испроверже окаанныи живот свои, приятъ вечныя мукы окаанныи. Мнози же вернии и от неверных тое нощи видеша чюдо преславно: два облака светла всю нощь осеняета над телесем преблаженнааго, раступающася и пакы съступающася вместо, осеняющи яко солнце. Наутрия глаголааху: «Свят есть князь сии, убиенъ бысть без винно, облакома сима являеть присещение аггельское над нимъ», – еже исповедаша нам с слезами и с многыми клятвами, яко истинна есть бывшее. |
| 12 . Времени же довольну минувшу, и прилежно учащуся святому, доволно сокровищем премудрости обогатися, наипаче же потщася Бога, елико можно, лучше уразумети, обаче не вдавашеся продерзостно в любопытное испытание непостижимых, ведая, яко любопытство еретичество раждает, а незнание есть суеверия мати. Узнав же Бога, делаше сравнение, умом воздетая, яко по лествице от тварей ко Творцу и прилежно разсматривание имеющееся между Богом и нами различие, отонуду 115 же стяжа совершенное познание вещей. Якоже бо хотяй 116 познати какия-либо вещи тяжесть и цену возлагает ее на мерило и приравнивает к известному другому количеству, тако и святый Михаил вся прилагаше к Богу, иже бе ему конец желанный и высочайшее добро. Отсюду уведа яве 117 , яко весь мир есть игралище случайности превратныя; яко богатство есть прелесть очес и часть пестровидныя земли, разлучающая человека с Богом; яко слава есть звук, раждающийся на воздусе и обращающийся в ничто; яко вся жизнь наша есть дым исчезающий или трава, скоро увядающая в поле; 118 яко похотения суть диаволския сети, а страсти – орудия смерти, имиже уязвляеми к погибели спешим; яко плоть есть враждебница, яже по подобию Далиды предает в плен, обложив оковы. 119 Того ради святый, нигде не возмогши обрести тихаго спокойствия, в немже бы могл безопасно от наветов препочити, к единому устремися Богу, в немже водворяшеся выну и радостно упокоевашеся, яко мнетися ему быти телом точию 120 на земли, духом же бе небесный гражданин, присный святым, и собеседник Богу. Тако мир крайне возненавиде и вся, яже в нем. Богатства, имиже изобиловаше, не своя быти мняше, но должником себе почиташе убогих, помня еваггелскаго богатаго, осужденнаго за скупость, 121 дом свой сотвори прибежищем Богу освященных лиц. 122 «Сии, – рече, – суть светила мира, орудия Божияго Духа, имиже Божие снисхождение превлекаем к нам». Славу свою, величество же и честь тако покры смиренномудрия одеждою, яко быти ему и показоватися ничимже превосходнейшим от прочих. С убогими обращашеся кротце, с простыми милостиво, с вельможами премудро, наконец плоть свою потщася всячески обуздати. «Да побежду тя, – глаголаше, – враже мой домашний, да злодейски ты мене ослепленнаго не вринеши в погибель». Сия бяху размышления святаго, в нихже, по закону свято управляя жизнь, упражняшеся день и нощь, и бе видети в нем вместилище всех добродетелей, имиже, яко некое солнце, сияше, и яко некая смоковница, насажденная во ограде Христовой, сторичный приношаше плод. 123 Богу убо вразумляющу и святаго соблюдаяющу, превзыде отроческий возраст и достиже 20 лет. |
| Не и рабы ли, и малые отроки, и всяк лишенный свободы по сему же поступают, не истязывая у приставников своих причины, чего ради делается что, но точию повеленная зная исполняти; убо господское дело есть о качестве вещей деемых разсуждати, наше же точию есть налагаемыя труды проходити без роптания и лености. Сей бо есть порядок вещей от века. Раб научися в пользу питающаго тя свои употребляти силы, а ты, брение 293 , не глаголи скудельнику 294 : «Почто мя сотворили еси?» 295 – тако отрок да послушает учителей своих, корабль да течет, аможе управляет кормчий, тако надлежит истинному послушанию быти. Но разумная тварь человек о сем едином наипаче да разсуждает, яко Бог есть всея твари общий властелин, убо больше ему повиноватися должен есть; аще ли же другим находящийся под ним власти поверят нам что противное Божией воли сотворити, то в сем их слушати мы не обязаны, якоже апостоли рекоша: «Лучше бо есть тысящекратно умрети, нежели единожды грехом раздражити Бога», 296 – а еже тещи несть богопротивное дело». Сице размышляя в себе, святый радостно за царем всегда течаше, аще и кладу нося на выи. 74 . Минувшым же 24 днем страданию сему, повеле начестивый Кавгадый вящшаго ради поругания привести блаженнаго страдальца на торжище, идеже собрася безчисленное множество народа на позор той, в немже б немалая часть и российских людей. Отвсюду бо во Орду стекашеся народ, ово нужд радии некиих, ово же царю приносяще дани и купеческий отправляюще промысл. Ту предста святый в кладе, худыми одеян рубы 297 , бос и непокрыту имея главу. Прииде же и лютый Кавгадый мучитель, с велиею гордостию ездя на коне, иже абие возопи к своим: «Где есть уничиживый царскую власть и толикая злая содеявый, поминания недостойный Михаил?» Взяша убо слуги святаго и представивше его лицу Кавгадыеву, иже, на высоком месте седяше, реша: «Се Михаил». Тогда Кавгадый, свирепо на святаго воззрев, рече: «Еще ли величаешися, Михаиле, Вскую достойную ми не воздаеши честь, не веси ли, яко власть имам на тя, да тя умерщвлю и паки оживлю?» Таже обращея к слугам, со гневом рече, да святаго пред ним на коленех поставят. |
|
|
