| 153 Подробный обзор доказательств бытия Божия см. у В. Д. Кудрявцева в „Собр. Сочин.“ II т. „Если к доказательствам бытия Божия, – говорит он, – прилагать строго логическую мерку априорно-рационального доказательства, то они не выдерживают критики, так как в них, с одной стороны, истина, выводимая в заключении, предполагается в посылках, с другой – самые посылки не имеют той аксиоматической неоспоримости, какая требуется для полной состоятельности выводимого из них заключения“ (497 стр.). Это приложимо ко всем существующим доказательствам бытия Божия. См. еще: Михаила (Грибановского) еп. Бытие Божие. Спб. 1891 г. 154 Кудрявцева В. Д. Атеизм. Собр соч. II т. III в. Геттингера, Апол. христ. I ч. I чт. Несмелова В. Наука о человеке Каз. 1905 г. I т. VIII гл. Глаголева С. С. Атеизм. Ст. в Бог. энц. II т. 157 „ Если судьбы Божии – бездна многа ( Пс. 35, 7 ), как говорит пророк, и пути Его, как говорит апостол, неисследовани, а потому и вовсе неиспытани ( Рим. 11, 33 ), то сколько более неисследим Тот, Чьи суды и пути таковы. И неудивительно, что таков Сам Бог, если таково и Божие“, – пишет Василий В. против аномеев (в V кн. III т. 171 стр,). Сирах изображает непостижимость Божию в таких чертах: многое мы можем сказать (разумется, о делах Божиих во вселенной), и однакоже не постигнем Его, и конец слов: Он есть все (т. е. постигнем лишь одно: Он есть все и Творец и неусыпающий Промыслптель мира). Где возьмем силу, чтобы прославить Его? ибо Он превыше всех дел Своих... Прославляя Господа, превозносите Его, сколько можете, но и затем Он будет превосходнее; и величая Его, прибавьте силы: но не трудитесь, ибо не постигнете. Кто видел Его, и объяснит? и кто прославит Его, как Он есть? Много сокрыто, что гораздо больше сего; ибо мы видим малую часть дел Его ( Сир. 43, 29–35 ). 158 Св. И. Златоуст, объясняя 1Тим. 6, 16 пишет: „обрати внимание на точность выражений Павла. Не сказал он: „сущий светом неприступным“, но: во свете живый неприступнем, дабы ты знал, что если жилище неприступно, то гораздо более живущий в нем Бог. Это сказал он не для того, чтобы ты подразумевал жилище и место у Бога, но чтобы ты с большим убеждением признал непостижимость Его. Притом не сказал: „во свете живый непостижимом“, но: неприступнем, что гораздо больше непостижимоети. Непостижимым называется то, что хотя исследовано и найдено, но остается непонятным для ищущих его; а неприступное – то, что не допускает и начала исследования и к чему никто не может приблизиться“. Прот. аном. Бес. III, 2. |
| 70. Singer M.T., Addis M.E. Cults, Coercion, and Contumely//Cultic Studies Journal. 1992. Vol. 9. 2. Р. 163–189. 71. West L. J., Langone M. D. A conference for scholars and policy makers//Cultic Studies Journal. — Т. 1986, 3. — P. 117—134. Феофилакт, архиеп. Болгарский, блаж. Толкование на Первое соборное послание святого апостола Иоанна//Благовестник. Кн. 2. – Изд-во Сретенского мон-ря, 2000. С. 659. О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, — 2 ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам, — 3 о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение — с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом Ибо мы возвестили вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, не хитросплетенным басням последуя, но быв очевидцами Его величия. Амфилохий (Радович), митр. Миссия Церкви и ее «промежуточные понятия религии и христианства только отдаляют многих людей от Истины» - Иларион (Троицкий), архиеп. Верейский, свщмч. Христианство или Церковь/Без Церкви нет спасения. Сретенский монастырь. Изд-во «Знамение», М.-СПБ, 2001. С. 111. «Потому и ищут, что остались без принципов; и пока ищут лучшие, худшие пользуются сутолокой и мошенничают без всякого зазрения совести. Да и какая совесть, когда никто не знает, что истина, что добро, что зло !» - Письма Преосвященного Михаила (Грибановского), почившего епископа Таврического. Симферополь, 1910. С. 178. Упоминания о борьбе Церкви с лжеучениями зафиксированы в самых авторитетных текстах Предания — в Священном Писании и церковно-исторических памятниках , начиная с 60-х годов I века. Во Втором послании апостола Петра, в посланиях апостола Иуды, апостола Павла Колоссянам и Ефесянам, в пастырских посланиях, в посланиях апостола Иоанна Богослова и Апокалипсисе обличаются лжеучения, следование которым равносильно отвержению от искупившего их Господа (2Петр.2,1). |
| Проповедь именно этой истины, засвидетельствованной глаголом Христовым: «да вси едино будут: якоже Ты, Отче, во Мне и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут» ( Uoah. XVII, 21 ), особенно была полезна для Петербурга, где умножается пашковское лжеучение, отрицающее общение святых, якобы, по любви к единому Ходатаю – Христу. Но Христос не самолюбивый гордец, который завидует, когда прославляют Его друзей. Он сказал: «кто напоит вас чашей воды во имя Мое, потому что вы – Христовы, истинно говорю вам, не потеряет награды своей» ( Mapk. IX, 41 ). Или еще: «кто напоит одного из малых сих только чашей холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, – не потеряет награды своей» ( Матф. Х, 42 ). Проникнутый этим созерцанием всех в Боге, о. Иоанн вмещал в своем сердце, вместе с Богом, всех людей. И этим объясняется близость его ко всем и близость всех к нему, и близость наша между собой, когда мы о нем вспоминаем или молимся. Вот и теперь мы составляем один одушевленный лик, объединенный его вселюбящим духом. Известно, что о. Иоанн не отличался гениальными умственными способностями и какими-либо другими выдающимися природными талантами, и тем изумительнее являлись его духовное прозрение, его близость к Богу, великое влияние его на души людей и благодатная чудодейственная сила. Разгадку этого дивного явления я получил от моего друга и школьного товарища – покойного Таврического епископа, преосвященного Михаила (Грибановского) . При первом же своем свидании с о. Иоанном, ещё в молодые годы своей жизни, он отозвался о Кронштадтском пастыре так: «это человек, который говорит Богу и людям только то, что говорит ему его сердце: столько он проявляет в голосе своем чувства, столько оказывает людям участия и ласки, сколько ощутит их в своем сердце, и никогда в устах своих не прибавит сверх того, что имеет внутри своей души. Это есть высшая степень духовной правды, которая приближает человека к Богу». Проверяя высказанную мысль своими наблюдениями, я нашел, что действительно о. Иоанн всегда и во всем был, безусловно, правдив и совершенно искренен. Это свойство души о. Иоанна сказывалось и в молитве его: некоторые возгласы он, следуя своему возвышенному молитвенному настроению, произносил восторженно, а другие – спокойно. В служении его Богу не было никакого уклонения от этой высшей искренности; это служение являлось отрицанием всякого актерства. Ведя постоянную внутреннюю борьбу со всякими нечистыми, греховными помыслами, поверяя ежедневно чистоту своей души и правдивость своего сердца, о. Иоанн достиг той высшей степени правдивости, которая только и приближает нас к Богу, согласно слову святого Евангелия: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» ( Mamф. V, 8 ). |
| – Ред.). Так оно в действительности и было. Вспоминая свои семинарские годы, Владыка не раз говаривал, что религиозностью в это время не отличался, а товарищи в своих воспоминаниях говорят, что Грибановский слыл между ними за человека либерального. Вот конечные результаты одностороннего чтения, к которому пристрастился Михаил Грибановский . Заслуживает внимания письмо (уже студента Санкт-Петербургской духовной академии) Михаила Грибановского к товарищу по семинарии П. А. Смирнову . Объясняя мотивы принятия им монашества, он так характеризует направление свое в прошлом: «Насколько я себя помню, я всегда ощущал непреодолимую жажду разрешиться в один принцип. В семинарской жизни эти поиски Единого были главным образом теоретического свойства и выражались в скале всевозможных отрицаний, начиная с самых грубо-материалистических (это еще в училище) и кончая самыми утонченно-пантеистическими». 983 Таким образом, к концу пребывания Грибановского в низшем отделении семинарии, благодаря внеклассному чтению, заботам о самообразовании, в характере его слагающегося мировоззрения замечается наклон к материализму. Стремление объяснить все из опыта, признавать реально существующим только то, что доступно нашим внешним чувствам, что может быть доказано с логической необходимостью, повело к ослаблению начал религиозности. Однако во внешнем поведении Грибановского увлечение естествознанием и вообще науками опытными резко никак не проявилось. Дело ограничивалось только писанием сентенций, взятых из писателей указанного направления, и бесед со своими товарищами по этим вопросам. В глазах же семинарского начальства он был в отношении поведения образцовым воспитанником. Мягкий и деликатный по природе и по семейному воспитанию, он органически не выносил грубых удовольствий – пьянства, картежной игры и тому подобного. Единственное удовольствие, которое позволял он себе за все время обучения в семинарии, – это посещение театра, который в то время стоял в Тамбове на значительной высоте. В 1874/75 учебном году Михаил Грибановский перешел в философский класс, или среднее отделение семинарии. |
| Два года обучения в этом классе были самыми плодотворными для Грибановского в отношении его духовного развития. Этому способствовало преподавание философских наук, как нельзя более отвечавших, пытливому складу ума юноши, его симпатиям, сложившимся еще в младшем классе. Преподаватели этих предметов были люди даровитые, навсегда оставившие по себе самую светлую, добрую память в летописях Тамбовской семинарии. Под влиянием таких преподавателей, как М. А. Остроумов 984 и Д. И. Успенский, 985 Михаил Михайлович с увлечением отдался изучению философии. Отличаясь любовью к чтению книг, стараясь и раньше составить свою собственную библиотеку из произведений любимых писателей, теперь Грибановский обратил все свое внимание на сочинения по философии. У него образовалась редкая для семинариста в качественном и количественном отношениях философская библиотека. «Антропология» Ушинского, «Физиология» Льюиса, «Душа и тело», «Бог и природа» Ульрици, «Микрокосм» Лотце и, особенно, «История новой философии» Куно Фишера 986 – были настольными его книгами. Он проштудировал их, что называется, от корки до корки и сделал из них большие выписки. Кроме философии, Грибановский занимался в среднем отделении изучением немецкого языка и за два года настолько преуспел в нем, что свободно мог читать на этом языке интересующие его книги. Вообще, в это время он много и плодотворно работал. Жившие с ним на квартире товарищи говорили, что он нередко занимался по пятнадцати часов в сутки. Много способствовало духовному развитию Грибановского в то время, между прочим, возникновение небольшого кружка товарищей, центром и главою которого был он же. Задача кружка состояла в самообразовании его членов. Товарищи читали новейшие литературные и философские произведения и по временам сходились, чаще всего, как в предшествующем классе, на квартире Грибановского для взаимных бесед с целью обсудить общими силами прочитанное, поделиться впечатлениями. Вот слова одного из участников этих собраний: «Беседы обыкновенно начинались с обсуждения какого-нибудь частного литературного или философского вопроса, затем незаметно и постепенно переходили к более общим вопросам. |
| Он должен верить только фактам, опытам, самым естественным, близким обобщениям... " 979 Все приведенные выше выдержки из записной книжки показывают, что интересовало пытливый ум Грибановского еще в первый год его обучения в семинарии. Много в этих суждениях, конечно, еще детского, еще неясно осознанного, продиктованного писателями, с сочинениями которых он знакомился. Но безусловно, все это свидетельствовало О его любознательности, страстном желании объять своим детским умом все интересующее и, может быть, даже не вполне доступное ему. Надо помнить, что им были прочитаны не только сочинения писателей, имевшие отношение к преподаваемым в младшем классе семинарии наукам, но и такие сочинения, которые ничего общего не имели с семинарским курсом. Из них сделаны самые обстоятельные выписки, или передано подробно своими словами их содержание. Таковы сочинения по естествознанию, палеонтологии, сравнительному языкознанию (Бернштейн, Дрепер, Шлейден, Бок, Моос, Брем, Лайель, 980 Дарвин), по социологии (Бокль, Милль 981 ), статьи по этим же вопросам из лучших тогда, считавшихся модными, журналов: «Отечественные записки», «Современник» за 60-е годы (XIX века. – Ред.), «Знание», «Заграничный вестник», «Дело» и другие. 982 Бросается в глаза одно важное обстоятельство: в записной книжке Грибановского и в списке книг, предназначенных им для чтения, нет ни одного богословского сочинения, которое имело бы отношение к преподаваемому в низшем отделении семинарии Священному Писанию . Видимо, симпатии молодого семинариста были исключительно на стороне чтения книг светского содержания. Объяснить это можно неумением преподавателя этого предмета заинтересовать своих учеников изучением священной истории и его нежеланием руководить ими во внеклассном чтении литературы по этой теме. Такое чтение, вследствие своей исключительности и односторонности, не могло не оказать существенного влияния на Грибановского. Оно неизбежно должно было оставить на складе ума и на его характере свои следы с известною окраскою либерализма 60-х годов (XIX века. |
| Очень часто заканчивались они жаркими спорами об основных принципах жизни. Тут всегда образовывались два направления. Одни считали основным принципом человеческой деятельности исполнение долга, а другие – и в числе их Грибановский – полагали такой принцип в счастье человека. Спорами товарищи иногда настолько увлекались, что, начав их в квартире, продолжали спорить на свежем воздухе, на городском тротуаре, причем нередко поднимали такой гвалт, что невольно обращали на себя внимание проходящих. И надо было видеть Грибановского во время этих споров! По многим литературным и философским вопросам он мог говорить по целым часам. И как говорить! Глубина и серьезность мысли, сила логики и диалектики были поразительны для его возраста и образования». Сам Грибановский впоследствии с удовольствием вспоминал об этих спорах. Препровождая свое магистерское сочинение одному из членов кружка, он сделал следующую надпись: «Дорогому другу и товарищу на добрую память о давних спорах и былых беседах». Со стороны своих товарищей Грибановский пользовался любовью и глубоким, вполне заслуженным уважением. Особенно надобно сказать это относительно тех членов кружка, с которыми у него навсегда установились теплые дружеские отношения. Сам Грибановский тоже относился к своим товарищам с добрым чувством любви, с готовностью оказать всякому помощь и поддержку. Он живо интересовался судьбою и жизнью своих товарищей, радовался их радостям и скорбел при их неудачах и несчастиях. Все воспоминания товарищей по семинарии рисуют Грибановского именно со стороны его необыкновенной чуткости к интересам ближнего, со стороны готовности помочь ему. «Во время перемены между уроками, – вспоминает П. А. Смирнов , – в классе он постоянно окружен толпою товарищей, ищущих его помощи. С одним он делает перевод, с другим решает математическую задачу, третьему воспроизводит лекцию преподавателя, не помещенную в учебнике, и все это делается с любовью и юношеским жаром. Некоторых товарищей он нарочно принимал в свою квартиру, с целью побеседовать с ними и поразвить их, причем нередко снабжал их книгами из своей большой библиотеки. |
| От этого я не эгоист. Я желал бы сделать добро всем бедным, больным, угнетенным... Мне жалко их. Я за них страдаю». Одновременно с этими попытками осмыслить свои отношения к ближним он проводит мысль о необходимости «самообладания», «воспитания в себе твердого характера и силы воли, чтобы быть всегда готовым свои личные интересы подчинить велениям идеи долга». Все это, без сомнения, навеяно изучением философских наук и чтением книг философского содержания. Данное обстоятельство не могло не повлиять и на религиозные убеждения юного философа. На этот счет в записной книжке встречаем следующую заметку: «Не может быть, чтобы не было Существа, сотворившего мир. Впрочем, очень может быть, мир и есть сам Бог» (курсив А. Леонтьева. – Ред.). Значит, философский класс с его науками и соответствующим внеклассным чтением по пути выработки религиозно-философского мировоззрения для Грибановского был временем уклона в сторону учения пантеистов. Однако высказываемые им пантеистические взгляды не удержали его от дальнейших «поисков истины». На это указывает тот факт, что, кроме сочинений философских, он интересовался и другими сочинениями, в которых так или иначе решались занимавшие ум юного философа вопросы религиозного ведения. Так, им сделаны обстоятельные подробные выписки из истории Петрова (о религии и христианстве), 987 из сочинения Е. де Роберти «Миросозерцание крайнего Востока» (журнал «Знание», 1874, 4-я книга), 988 из статьи «Значение католичества в истории», из сочинения Тэйлора «Первоначальная культура», 989 из сочинения Фр. Геттингера «Апология христианства» 990 и другие. Подбор выписок, по содержанию касающихся вопросов о религии, показывает, что мысль Грибановского ищет выхода из того тупика, в который завела его философия. «Философия есть преддверие веры», – записывает он изречение Цезаря Барония 991 и твердо и неуклонно стремится к отысканию этой веры. В 1876/77 учебном году Грибановский переходит в богословский класс семинарии. В этом году Тамбовская семинария была преобразована по новому уставу, действовавшему до 1884 года. |
| «Неужели в самом деле это перелом в моей жизни? Говорят, что это бывает у всех... Если так, то я желаю еще больших мук, еще больших сомнений... Я желаю перегореть в огне страданий, чтобы выйти чистым, возрожденным, крепким, закаленным! Я хочу страданий». «А третий сон? Разве он не многознаменателен? Разве сердце мое не гнойный струп? Разве не гнездятся в нем мелкие, безнравственные чувства? Есть ли хоть частица чистая, идеальная, божественная? Все загрязнено, все безобразно, омерзительно. О, нет, я весь – гнойный струп. Все сердце мое – язва прелюбодеяния, лжи, эгоизма, всего мерзкого, нечестного... Вся жизнь моя беззаконна; все помыслы мои грешны. О, как мало божественных искр теплится в моей душе! И вот то был сон, а это – ужасная действительность. То было омерзительное вне, а это – внутри, в сокровище души, в храме Божества! О, на что я похож? Как мерзок я в очах Бога! Как я мелочен, грязен в своих очах! И где же силы исправить себя? Боже мой. Боже мой! На Тебя вся надежда; я слаб, я ничтожен, но Ты – Сам Любовь. Милый мой! Прости и помоги мне! Наведи меня на путь истинный, на путь правды и добродетели...» Приведенные выдержки из дневника Грибановского с достаточною ясностью показывают всю глубину и серьезность внутренней работы его по пути искания смысла и цели жизни, всю силу его внутренней туги в борьбе с самим собой, со своими недостатками. Нельзя не заметить, что во внутренней жизни Михаила Михайловича произошел благодетельный перелом к лучшему. С этого времени, вплоть до конца учебного года, в дневнике Михаила Михайловича все чаще и чаще встречаются записи о необходимости подавления начал эгоизма, всецелого подчинения своего «я» избранной идее, со строгим осуждением себя за несдержанность по отношению к товарищам, с упреками себе за слабое знание Святого Евангелия. В это же время он начинает усиленно заниматься чтением Евангелия. «Если хочешь достигнуть цели, то отдайся ей безраздельно, позабудь самого себя, не думай, не чувствуй, не желай, не поступай так, как хочется тебе, а как должно для достижения цели... Да! Необходимо отказаться от самого себя» (запись от 22 апреля). «Нужно учиться и действовать! Дремать нечего. Отдыхать в могиле. Вперед, вперед!» «Боже, помоги мне! Я не уверен в божественности христианства. Нечего и притворяться, где не нужно. Нужно прямо, откровенно относиться к самому себе и другим. Нужно исследовать христианство... Много, много работать нужно... Да поможет мне Бог, я не к худому стремлюсь. [Боже,] покажи путь, которым идти мне, если я не туда стремлюсь» (8 мая). |
| Однако первое время своего обучения в духовном училище Грибановский не отличался тем успехом, которого от него можно было ожидать. Из предметов училищного курса, вообще очень легко усвоявшихся способным учеником, греческий язык (может быть, вследствие сравнительно слабой подготовки дома) почему-то ему не давался. Несмотря на все свои старания, он в продолжении нескольких месяцев получал по этому предмету двойки. На даровитого и самолюбивого ученика это действовало удручающим образом. Однако он не пал духом и нашел путь в знании этого предмета попасть в число лучших учеников класса. По словам одного из своих товарищей, он сказывается больным, запирается в своей квартире и в течение целого месяца упорно изучает только что появившуюся тогда в духовно-учебных заведениях грамматику Кюнера. 976 Труд и энергия победили препятствия. Явившись в класс, Михаил Грибановский отлично отвечает по-гречески. Преподаватель был поражен и никак не мог объяснить происшедшей перемены. Только впоследствии объяснилось дело. Приведенный факт из училищной жизни преосвященного Михаила свидетельствует о силе воли двенадцатилетнего мальчика и о его самолюбии. Сам Владыка рассказывал о другом факте, свидетельствующем о тех же чертах его характера. Во время экзаменов, требовавших усиленной подготовки, повторения всего пройденного за год, он вставал очень рано и ложился очень поздно. Слабый организм не выдерживал чрезмерного напряжения, и среди дня мальчик иногда засыпал. Что же делает он, чтобы победить эту хотя и естественную, но нежелательную сонливость? Он ложится на сруб колодезя, находившегося при квартире, так, чтобы голова была на одной стороне стенки его, а ноги на другой. Усиленные занятия предметами училищного курса были в первый же год настолько успешными для Михаила Грибановского , что, считаясь по развитию в числе лучших учеников класса, он переходит в конце учебного года в следующий высший класс четвертым учеником. В экзаменационной табели он имеет высший балл – 5 – по языкам русскому и греческому, по Священной истории и катехизису и 4 – по латинскому языку, арифметике, географии, церковному уставу и пению. |
|
|
