| Преподобный Савва Московский, †ок. 1410–1420, память 13 июня. Преподобный Александр Московский, †после 1427, память 13 июня. Преподобный Даниил Черный, иконописец, Московский, †до 17 ноября 1426, память 13 июня. Преподобный Андрей Рублев, иконописец, Московский, †до 17 ноября 1426, память 4 июля и 13 июня. Преподобный Роман Киржачский, †29 июля 1392. Преподобный Афанасий Высоцкий, Серпуховской, Старший, †после 1401, память 12 сентября. Преподобный Афанасий Высоцкий, Серпуховской, Младший, †12 сентября 1395. Преподобный Леонтий Стромынский, †ок. 1380, память 20 июля. Преподобный Савва Стромынский, †20 июля 1392. Преподобный Савва Сторожевский, Звенигородский, †З декабря 1407, обретение мощей 19 января 1652. Преподобный Иаков Стромынский, XIV, память 21 апреля. Преподобный Григорий Голутвинский, Коломенский, XIV–XV, память 25 января. Преподобный Афанасий, Железный Посох, Череповецкий, †ок. 1388, память 26 ноября и 25 сентября. Преподобный Феодосий Череповецкий, †ок. 1388, память 26 ноября и 25 сентября. Преподобный Мефодий Пешношский, †4 июня 1392, память 14 июня. Преподобный Иаков Железноборовский, †11 апреля 1442. Преподобный Никифор Боровский, †до 1414, память 9 февраля. Преподобный Никита Боровский, †после 1421, память 1 мая. Преподобный Ферапонт Боровенский, Калужский, XIV–XV, память 27 мая. Собеседники Преподобного Сергия Святой благоверный великий князь Димитрий Донской, †19 мая 1389. Преподобная Евфросиния Московская (в миру святая благоверная великая княгиня Евдокия), †7 июля 1407, память 17 мая. Святитель Стефан, епископ Великопермский, †26 апреля 1396. Святитель Михаил, епископ Смоленский, †б мая 1402, память 28 ноября. Святитель Дионисий, архиепископ Суздальский, †15 октября 1385, память 26 июня. Преподобный Евфимий Суздальский, †1 апреля 1405, обретение мощей 4 июля. Преподобный Димитрий Прилуцкий, †11 февраля 1392. Преподобный Стефан Махрищский, †14 июля 1406. Преподобномученик Григорий Авнежский, †15 июня 1392. Преподобномученик Кассиан Авнежский, †15 июня 1392. |
| Любарский И. Об унии недоброй памяти. Историческая справка//Русское обозрение. 1897. Кн. 3. С. 403–425. Процесс разрыва православно-католической унии 1596–1875 гг. в связи с попыткой унии на т. н. «Вселенском соборе для соединения Церквей» в 1894 г. Любинецкий Н. А. Землевладение церквей и монастырей Российской империи. СПб., 1910. Данные о доходах с земли// Церковь . 26.1.1908. 4; Приложение к Прибавлениям к Церковным ведомостям. 1906. 51–52. М. Народная школа в Северо-Западном крае. Письмо из Вильны//Мир Божий. 1901. 4. Отд. 2. С. 27–33. Статистические сведения за 1893 г. Маклаков В. А. Из воспоминаний. Нью-Йорк, 1954. С. 255 и др. Маклаков В. III Сессия Государственной Думы. Отчет депутата//Русская мысль. 1911. Кн. 2. Отд. 2. С. 96–125. Маслов П. Перелом в крестьянском мировоззрении//Современный мир. 1907. 12. С. 138–160. О влиянии сектантства на выработку демократического лозунга «земли и воли». Мельгунов С. К характеристике идеологии современного сектантства//Русское богатство. 1909. 2. С. 217–227. Эволюция мировоззрения сектанта от баптизма к социализму по его «письмам к друзьям». Мельгунов С. Защита свободы совести//Вестник Европы. 1909. Кн. 3. С. 83–98. В связи с обсуждением в вероисповедной комиссии III Государственной Думы. Мельгунов С. Сектантство и психиатрия//Русское богатство. 1910. 6. Отд. 2. С. 1–35. Миловидов А. И. Важнейшее просветительное учреждение в Северо-Западном крае. К 35-летию Виленской публичной библиотеки//Журнал Министерства народного просвещения. 1903. Ч. 345. Февраль. Отд. 4. С. 97–123. Миловидов А. И. Деятельность гр. М. Н. Муравьева по народному просвещению в Северо-Западном крае (1863–1865 гг.). По архивным материалам//Журнал Министерства народного просвещения. 1905. Ч. 360. Июль. Отд. 3. С. 30–100. Минквиц Р. Ф. Народное образование в Виленском учебном округе//Вестник Европы. 1877. Кн. 7. С. 304–315. Статистический обзор. В Виленский учебный округ входили губернии: Виленская, Витебская, Гродненская, Ковенская, Минская и Могилевская. |
| 1418–1422; память 12 мая); Варлаам Улейминский, Угличский († после 1460); Севастиан Пошехонский (Ток. 1500; память 18 декабря); Паисий Угличский († 1504; память 6 июня); Адриан Угличский († после 1504; память 26 августа); Боголеп Угличский (XVI; память 22 августа); Кассиан Грек, Угличский († 1504; память 2 октября); Вассиан Угличский, Рябовский († 1509; память 12 февраля); Игнатий Прилуцкий, в миру князь Угличский Иоанн († 1523; память 19 мая); Даниил Переяславский († 1540; память 7 апреля); Леонид Пошехонский († 1549; память 5 марта); Киприан Тропский, Ярославский († до сер. XVI); Герасим Болдинский († 1554; память 1 мая); Геннадий Любимоградский, Костромской († 1565; память 23 января); Игнатий Ломский († 1591; память 28 декабря): Исаакий Ломский († кон. XVI – нач. ХШ; память 28 декабря); Иринарх, затворник Ростовский († 1613; память 13 января); Дорофей Югский, Ярославский († 1622; память 5 июня); Иларион Югский, (XVIII; память 5 июня); Никодим Кожеезерский († 1640; память 3 июля); Дионисий Переяславский († 1645; память 15 апреля); Иоаким Шартомский († сер. XVII); Корнилий Переяславский († 1693; память 22 июля); Кирилл, схимонах Борисоглебский; Пимен, затворник и верижник Ростовский (XVII; память 26 августа). Мученики Василий Мангазейский († 1602; память 22 марта) Преподобномученики Адриан Пошехонский († 1550; память 5 марта); Даниил, игумен Грехозаруцкий и с ним 30 братии и 200 мучеников мирян, Угличские († 1608; память 1 октября); Анастасия, игумения Угличская и 35 монахинь с нею († 1609; память 10 апреля); Антонин, игумен Покровский, Герасим архимандрит, Евфимий и Варсонофий священноиноки и иноки Макарий, Матфий, Вассиан, Гурий, Иов, Иларион, Иов, Акакий, Онуфрий, Иосиф, Геронтий, Леонтий, Тихон, Филарет, Геласий, Иосиф, Вассиан, Христофор, Серапион, Герман, Маркелл, Никита, Арсений, Феодосии, Иона, Иуда, Симеон, Михаил, Иоанн, Макарий, Мамант, Григорий, Никифор, Иларион, Афанасий, Полиевкт, Косма и с ними 1000 мучеников мирян, Угличские († 1609; память 24 мая). |
| Автору этих строк выпало работать с 1981 года в издательстве «Молодая гвардия», которое опубликовало книгу Н. Н. Яковлева «1 августа 1914 г.» и сборник «За кулисами видимой власти», подготовленный замечательным ленинградским историком В. И. Старцевым. В них масонская тема впервые в советское время зазвучала в полную силу. Помню, какие «громы и молнии» засверкали тогда из высших партийных кабинетов. Кое-кому из партийного руководства и начальников в сфере исторической науки хотелось вообще запретить изучение и обсуждение темы масонства, особенно его роли в истории России. Рупором этих сил выступил небезызвестный академик И. И. Минц, который в журнале «Огонек» (1987, 1) обвинил «Молодую гвардию» в распространении фантазий и легенд, не имеющих под собой почвы. Молодогвардейцам пришлось оправдываться, составляя докладные записки и доказывая, что изучение масонской тематики не только необходимо, но и весьма важно. Слава Богу, сегодня с этой темы сняты многие, но еще далеко не все табу, и заслуга в этом Мельгунова огромная. Первой книгой трилогии историка «Революция и царь» является книга «Легенда о сепаратном мире. Канун революции», вышедшая в Париже уже после смерти историка в 1957 году. В ней Мельгунов мастерски разбивает «паутину сепаратного мира», измены и тайного германофильства, опутавшие Николая II и Александру Федоровну в последние дни и месяцы царствования. Эта клевета, усилиями заговорщиков ставшая повсеместным обывательским настроением, помогла свалить монархию. Между тем, как писал Мельгунов, при особом восприятии императором своей миссии у него в мозгу не могла «родиться даже мысль о сепаратном мире – «позорном» для престижа верховной власти, которой руководит Божественное провидение». Историк пришел к следующему показательному выводу: «…С легендой о сепаратном мире… раз и навсегда должно быть покончено. Оклеветанная тень погибшей императрицы требует исторической правды. Александра Федоровна хотела быть добрым ангелом-хранителем монархии, а сделалась ее злым гением. Это факт, который отрицать нельзя, но в тяжелую годину испытаний и она, и сам царь Николай II с непреклонной волей шли по пути достойного для страны окончания войны. Никогда надежды их не обращались к внешнему врагу, а только от него – от немцев – в теории могло бы прийти им тогда спасение». |
| Кровь, пролитая большевиками в Екатеринбурге, а также в Перми, Алапаевске, Петрограде, где были казнены другие представители дома Романовых, легла на новую власть несмываемым пятном, очистить которое не удастся никогда и никому. Примечательно, что эти жертвы были принесены на алтарь революции еще до того, как в стране после покушения на Ленина был официально объявлен красный террор. (После этого спрашивается, кто же первый развязал террор – белые или красные?) Неудивительно, что фигура последнего самодержца с момента его отречения и особенно в первые годы после его смерти вызвала широкий поток литературы, распадавшийся на два основных русла: если на родине императора последний стал представать все чаще в образе глупого, но кровавого тирана, то в среде русского зарубежья проявлялась тяга к изображению его как святого и великомученика. Даже сегодня, в пору, когда Николай II вновь выдвинулся в ряд самых притягательных исторических фигур, эти полярные оценки все еще сохраняют свою жизнь, сталкиваясь между собой и усиливая интерес к истинному облику «тринадцатого императора». Для того чтобы восстановить, хотя бы частично, черты этого затуманенного временем облика, российским читателям и предлагается ознакомиться впервые с замечательной книгой историка С. П. Мельгунова «Судьба императора Николая II после отречения. Историко-критические очерки». Этот труд занимает особое место в его творчестве, завершая трилогию «Революция и царь», которую Мельгунов задумал еще в 1930-е годы. Кроме этого произведения в трилогию входят книги историка «Легенда о сепаратном мире» и «Мартовские дни 1917 года», однако определенным вступлением к циклу является книга «На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 года» (1931), в которой автор описал, какая паутина заговоров плелась в России против самодержавия и какое участие принимали в них масоны. Мельгунов одним из первых приподнял завесу тайны над участием в Февральской революции масонских сил и вызвал тем самым на себя огонь критики тех представителей эмиграции, которые, запутавшись в своих масонских связях и устремлениях, способствовали вольно и невольно «раскручиванию» трагедии, которая привела Россию на край бездны. Не были в восторге от такой правды и советские историки, которые склонны были видеть движущие силы революции в народных массах, а не в среде масонов-заговорщиков. «Загадочное явление казалось мифом и легендой, и вдруг это оказывается действительностью», – писал историк в своей книге и приходил к выводу, что «масонская ячейка и была связующим как бы звеном между отдельными группами «заговорщиков» – той закулисной дирижерской палочкой, которая пыталась управлять событиями, приведшими к отречению Николая II». |
| Как писал Мельгунов, эту «кошмарную потаенную расправу» могли «совершить лишь те, кто в момент своего действия потерял человеческий облик», и именно поэтому «даже большевистская власть не нашла в себе смелости сказать правду о том, что произошло в подвале дома Ипатьева… Она наложила запрет молчания и на уста непосредственных убийц». Факт смерти всей семьи был раскрыт в советской печати только в 1921 году, а многие свидетельства участников расправы остались тайной вплоть до крушения СССР. Проследив подробно и обстоятельно, насколько это вообще было возможно в те годы, судьбу императора после отречения, Мельгунов пришел к выводу, что «исключительно достойное поведение царя в течение всего периода революции заставляет проникнуться к нему и уважением, и симпатией». По его словам, Николай II – это «человек, своей ужасной смертью искупивший все, подчас невольные, грехи перед страной и народом…» Однако историк все-таки вынужден был признать, «что нашим современникам непосильно объективное начертание облика последнего русского императора… На наше восприятие всегда слишком сильно будет давить мученический венец, принятый царской семьей в ночь екатеринбургских ужасов». Прошло 87 лет после этой трагедии, но мы – давно уже не современники тех трагических событий – по-прежнему не можем начертать «объективный облик» Николая II. Уж слишком кровоточащим остается этот вопрос в памяти народной, и думается, еще очень и очень долго судьба «тринадцатого императора» будет привлекать к себе внимание не только историков, но и миллионов россиян, продолжающих свое шествие по тернистому и крестному пути, которым является история нашей многострадальной Родины. С. Н. Дмитриев, кандидат исторических наук, июль 2005 г. От автора Предлагаемая читателям книга является заключительной частью трилогии, озаглавленной автором «Революция и Царь». Быть может, надо пояснить несколько необычную внешнюю архитектонику печатаемых историко-критических очерков. Читателю, познакомившемуся с процессом работы автора, она, думается, не покажется искусственной, и для него станет понятной необходимость отступления от основной схемы, придавших всему труду значительно более широкую историческую амплитуду, нежели та, которая вытекает непосредственно из заглавия. |
| Но ее умеренный социализм, ее непрерывная защита интересов государства как целого, интересов нации («превалирование над всем национальной и государственной точки зрения» – так формулировал свое кредо историк) привлекло в ее ряды многих лучших представителей русской демократической интеллигенции». В Февральской революции Мельгунов увидел осуществление давней мечты всех борцов за свободу. Он активно поддерживал Временное правительство, редактируя вместе с другими лидерами народных социалистов – В. А. Мякотиным и А. В. Пешехоновым – партийные газеты. Однако из-за своей загруженности историк отказался от весьма лестного предложения Министерства внутренних дел занять пост московского комиссара. Раскаты октябрьской бури были встречены Мельгуновым крайне враждебно. В своих воспоминаниях он назвал годы, последовавшие за этим событием, «убийственным прозябанием». Историк откровенно признался, что с первых дней революции стал «непримиримым врагом советской власти» и вел против нее «активную борьбу». На этом пути его ждали 23 обыска, 5 арестов, 6 месяцев жизни на нелегальном положении, полтора года заключения в тюрьмах, страшная угроза расстрела. Вся эта одиссея имеет прямое отношение к книге «Судьба императора Николая II после отречения», и на ней стоит задержаться более подробно. Чем же было вызвано резкое неприятие Мельгуновым новой власти? Это чрезвычайно важно уяснить, чтобы понять те принципы, отталкиваясь от которых историк считал возможным критиковать большевиков. Обратимся к его показаниям во время четвертого ареста в 1920 году. В них Мельгунов, продолжавший считать себя социалистом, утверждал, что ни в Европе, ни в России еще не созрели предпосылки для «пролетарской революции», а «при таких условиях опыт социалистического строительства вне объективных условий времени… является общественным преступлением – преступлением перед потомством. При подобной оценке вопрос о методах, при помощи которых проделывается опыт, выдвигается на первый план. Многие из идей, осуществляемых властью, я разделяю, но все ее методы мне органически ненавистны, так как все то насилие, которое мы наблюдаем, не находит себе никакого исторического оправдания. |
| 7 Еще Воронцов справедливо замечал в письме к Строганову в 1803 г.: «Если бы вместо путешествий по большим дорогам он (т.е. А.) посвятил это время на изучение полезных для России реформ, положение было бы иное». 8 В. кн. Ник. Мих. отрицает возможность такой фразы у Александра. Это отрицание, так сказать, психологическое. Нам представляется, напротив, рассказ Якушкина правдоподобным. 10 Природа наделила его щедро самыми любезными качествами» (Чарториж-ский); «природа наделила его всякими достоинствами» (Массой). 1 С. Мельгунов. Мережковский и его роман Александр I. 1923 г.//Дела и люди Александровского времени. Берлин: изд. «Ватага», 1923. 1 С. Мельгунов. Мережковский и его роман Александр I. 1923 г.//Дела и люди Александровского времени. Берлин: изд. «Ватага», 1923. 11 Недостаток умственной дисциплины отмечает уже всю жизнь Александра Об этой непривычке к умственной работе говорят нам почти все иностранцы, имевшие возможность наблюдать русского императора в каждодневной работе во время Венского конгресса. Их описание времяпрепровождения Александра можно характеризовать коротко: он не сидит за письменным столом, днем на маневрах, вечером танцует (см. еще в отделе «Мелочей»). Александр, от «природы ленивый», вообще не утруждал себя серьезной мыслью и серьезным чтением. Во время уроков Лагарпа преимущественно дремал. В юности знания его были поверхностные, и пока он был великим князем, «не прочел до конца ни одной серьезной книги» (по свидетельству Чарторижского), а позже, по словам Греча, он читал одни только французские романы и выписки из иностранных газет. До конца жизни он не знает и не интересуется русской литературой. Он не только ничего не читает по-русски, но даже плохо объясняется на своем родном языке. Совершенно таким же было и его знакомство с мистикой. 12 Также перлюстрируется в позднейшее время переписка ближайшего друга Александра кн. Петра Волконского. 14 Позднейший историк Венского конгресса, Фурньер, посвятивший много страниц роли Александра на конгрессе, говорит: «Еще и теперь историки считают его (т.е. А.) трудно уловимой натурой. Таким же он был и для своих современников, которые видели, как этот умный, способный, широкообразованный, беспрерывно колебался между патетическим идеализмом и хитрым расчетом (и затем осуществлением), быть любезным и противоположным капризом». |
| Второй книгой трилогии является труд «Мартовские дни 1917 года» (Париж, 1961), где историк подробным образом, час за часом, день за днем описал роковые события Февральской революции и отречения императора – этого «человека слабой воли», личные качества которого определили слишком многое. «Мистическая покорность судьбе», по мнению Мельгунова, составляла главную сущность характера Николая II. После отречения он «внешне примирился с личной катастрофой для себя» и как «венценосец, скинув тяготевшие на нем исторические бармы мономаховой шапки, оживал и делался «человеком " ». События текли тогда «с быстротой часовой стрелки», и именно поэтому Мельгунов посвятил целую книгу судьбе Николая II от момента его отречения до трагической гибели, судьбе, полной драматизма, загадок и почти детективных сюжетов. Особенностью творческого почерка историка всегда было стремление и умение собрать по крупицам как можно более широкий массив исторических фактов и только на их основе делать какие-либо выводы. Главной целью своего труда он видел выявление разнообразных исторических реалий, которые привели в конце концов к трагической развязке. Автор пытался выяснить, что происходило на самом деле, а не являлось плодом воображения современников описываемых событий. Основную работу над книгой он вел в 1939 – 1944 годах, когда над Европой бушевала мировая война, а Франция была оккупирована фашистами, и это не могло не привнести в исследование дополнительный трагизм и горечь. На фоне грандиозных событий судьба царской семьи выглядела как грозное предзнаменование грядущих всемирных катаклизмов и потрясений. В отличие от многих произведений о трагической «одиссее» Николая II и его близких труд Мельгунова опирается на самую обширную источниковую базу, написан живым и увлекательным языком, насыщен глубокими авторскими размышлениями на темы революции. Очень важно, что автор не сводит весь драматизм судьбы императора лишь к его расстрелу и действиям большевиков, а видит корни совершившейся трагедии еще в раскатах Февральской бури и событиях, протекавших от Февраля до Октября. К тому же в своей работе Мельгунов дал очень аргументированную критику многих работ на выбранную им тему, в том числе Н. А. Соколова, Дитерихса, П. Жильяра, Р. Вильтона, отличающихся заметными упрощениями, искажениями и вольными интерпретациями различных фактов. |
| Свою политическую активность Мельгунов направляет на объединение различных групп русской эмиграции для совместной борьбы с большевиками. Одно время он стоял даже во главе особой эмигрантской политической организации «Координационный центр». Но эта деятельность явного успеха не имела, как не давали ощутимых результатов и попытки сплотить эмиграцию, предпринимавшиеся другими политиками. Главное же, что поглощало на чужбине силы и время Мельгунова, были его ежедневные, из года в год, занятия историей. Отбросив почти все свои старые увлечения, историк сосредоточивается исключительно на исследовании нескольких лет «русской смуты» XX века, выполняя данный себе еще в 1920 году зарок. В доносах провокатора Н. Н. Виноградского об этом зароке сказано следующее: «Мельгунов постоянно заявляет, что после выхода из тюрьмы он направит все свои силы как историка к тому, чтобы большевики не вошли с хорошим именем в историю. Для того у него уже имеется материал, и материалы он постоянно будет собирать!!!» Начал историк с обращения к теме красного террора. За первые же статьи на эту тему через год после высылки из России он был официально решением ВЦИК лишен советского гражданства, в Москве был конфискован весь его личный архив и огромная библиотека, переданные в распоряжение Коммунистической Академии. Путь на Родину оказался отрезанным навсегда. В последующие годы из-под пера Мельгунова выходят одна за другой все новые и новые книги, одно перечисление которых впечатляет: «Красный террор в России. 1918–1923» (1923–1924), «Н. В. Чайковский в годы гражданской войны. Материалы для истории русской общественности» (1929), «Гражданская война в освещении П. Н. Милюкова. Критико-библиографический очерк» (1929), «Трагедия адмирала Колчака. Из истории гражданской войны на Волге, Урале и в Сибири» (4 т., 1930 – l93l), «На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 года» (1931), «Российская контрреволюция. Методы и выводы генерала Головина» (1938), «Как большевики захватили власть. Октябрьский переворот 1917 года» (1939), «Золотой немецкий ключ большевиков» (1940), «Судьба императора Николая II после отречения. Историко-критические очерки» (1951), «Легенда о сепаратном мире. Канун революций» (1957), «Мартовские дни 1917 года» (1961), «Воспоминания и дневники» (2 т., 1964). |
|
|
