| Но такого рода рассуждения — это философские возражения тем реальностям, которые трансцендируют философию, и в частности понятия, принятые в платонизме. Крайняя, неизмеримая любовь личного Триединого Бога к творению Своему, Его воля быть там, где было падшее человечество, — в смерти самой для того, чтобы его спасти, не может быть выражено в терминах «премудрости» человеческой. Для того чтобы лучше осознать подлинные измерения богословской концепции святителя Кирилла о страдании Сына Божия во плоти, мы должны вспомнить, что человеческая смертность, добровольно воспринятая воплотившимся Словом, была следствием и в то же время в каком–то смысле и причиной человеческого греха. Смерть и грех неразделимы как космические реальности падшего творения, ибо как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков (Рим. 5:12). Согласно преобладающему в патристике изъяснению этого места, именно всеобщая смертность делает неизбежной личную греховность. Гонимый страданием, страхом смерти, неуверенностью, человек подпадает под власть инстинкта самозащиты и самосохранения. Он начинает бороться за свое собственное выживание ценой соседа, пусть даже это выживание может быть лишь временным (и тем самым иллюзорным), ибо смерть царствовала от Адама до Моисея над несогрешившими подобно преступлению Адама (Рим. 5:14). Спору нет, она все еще продолжает царствовать, несмотря на все человеческие усилия победить ее, исключение — Иисус Христос — наше единое христианское упование. Если Христос не воскрес, то вераваша тщетна (1 Кор. 15:17). Смертность тем самым есть крайнее состояние падшего человечества. Она делает его порабощенным, зависимым, поглощенным заботой о себе самом — ибо он находится под угрозой — предрасположенным к тому, чтобы употреблять других для собственных своих эгоистических целей. Но этот порочный круг греха и смерти был разорван Самим Богом, Который «не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить», Который сказал, что «блаженнее давать, нежели принимать», Который «отдал душу Свою для искупления многих». |
| нудил себя следовать за ним... В один день, когда я бежал на источник воды, встретил меня на пути Ты, опять тот же, что и прежде извлек меня из нечистоты. Тут в первый раз блеснул Ты в слабые очи мои пречистым сиянием божественного лица Своего... С тех пор благоволил Ты, снисходительнейший, чаще приходить ко мне, в то время когда я стоял у источника, брал голову мою и погружал ее в воду, и давал мне видеть чаще свет лица Твоего, – и тотчас отлетал, делаясь невидимым, и не давая мне понять, кто был Ты... Ты, наконец, сподобил меня увидеть и некое страшное таинство. Однажды, когда Ты, пришедши, орошал и омывал меня, как мне казалось, водами и многократно погружал меня в них, я видел молнии, меня облистававшие, и лучи от лица Твоего, смешивавшиеся с водами, и видя, как омываем был водами световиднейшими и блестящими, пришел в исступление... Проведши так благодатию Твоею довольное время, я опятьувидел другое страшное таинство. Я видел, что Ты, взяв меня, восшел на небеса, вознесши и меня с Собою, – не знаю, впрочем, в теле ли Ты возвел меня туда, или кроме тела, Ты один то знаешь, сделавший сие... Пришед в себя, я нашел себя плачущим и дивящимся скорбному обнищанию своему. Потом, немного спустя после того, как я стал долу, Ты благоволил показать мне горе, на небесах отверзшихся, лице Свое, как солнце, без образа и вида. Впрочем, и тогда Ты не дал мне познать, кто Ты был. Ибо как можно было мне познать Тебя, когда Ты не сказал мне ничего, но тотчас скрылся ? Я... все искал и искал со слезами увидеть Тебя. Когда наконец, подавленный печалию и скорбию, я забыл всецело и себя самого, и мир весь, и все, что в мире, не держа на уме совершенно ничего из всего видимого; тогда опять явился Ты, невидимый, неосязаемый, неуловимый. Я чувствовал тогда, что Ты очищал ум мой, открывал пространнее очи души моей и давал мне видеть славу Твою обильнее, и что сам Ты увеличиваешься паче и паче и блистанием паче и паче расширяешься... О Владыка, мне казалось, что Ты – недвижимый грядешь, неизменяемый увеличиваешься, не имеющий образа приемлешь образ... |
| Однако современные универсалистские христологии, так же как и то понимание Церкви, которое на них основывается, не замечают двух решающих факторов, столько же основоположных, как универсализм: реальность свободы и реальность зла. 1 . Судьба человека – зависеть от «стихий мира сего», разве что он избирает то достоинство, которым хочет облечь его Бог. Таков смысл слов апостола Павла в Послании к галатам: Но тогда, не знав Бога, вы служили богам, которые в существе не боги. Ныне же, познав Бога, или, лучше, получив познание от Бога, для чего возвращаетесь опять к немощным и бедным вещественным началам и хотите еще снова поработить себя им? Наблюдаете дни, месяцы, времена и годы. Боюсь за вас, не напрасно ли я трудился у вас ( Гал. 4:8–11 ). Думаю, вряд ли кто-нибудь усомнится в том, что понятие «мира» (а для нас сегодня это означает «обмирщенное человечество») связывается в Новом Завете с рабством и зависимостью. Поэтому если Церковь должна служить миру и объединять человечество – а она действительно существует для этой цели, – то она может сделать это, только освободившись от них, т. е. став вполне независимой от мирских категорий и законов, какова бы ни была их относительная ценность. Повеление «выйти из мира», как оно выражено в Новом Завете, означает прежде всего уход от «вожделения», зависимости от тварных существ. Это не осуждение мира как зла и не бегство от действительности. Но никакое воздействие на мир и в нем невозможно без предварительного от него освобождения. Но христианская свобода не есть просто «освобождение от» мира; она также положительный опыт и положительное достоинство. Это не только свобода выбора, но также и богоподобие человека, недостижимое иначе как через общение с Богом. Уже данное общение с Богом мир не может отнять. В этом смысле христианская свобода является радостью и достоинством рабов, преследуемых, нищих, униженных и оскорбленных, другими словами – всех жертв мира, его власти и того детерминизма, от которого освободил человека Христос, умерев на Кресте. Свобода эта и понимается лучше всего теми, кто сам страдает от власть имущих. |
| Особняком от других произведений стоит «Житие св. Антония» – первое в истории христианской письменности житие, послужившее образцом для всей средневековой агиографической литературы. Для нас особенно интересны детали, раскрывающие идеологию и взгляды раннего монашеского движения. Описание того, как Антоний решил стать монахом, стало традиционным для жанра житий святых: По смерти родителей остался он с одною малолетнею сестрою, и будучи восемнадцати или двадцати лет от роду, сам имел попечение и о доме, и о сестре. Но не минуло еще шести месяцев по смерти его родителей, он, идя по обычаю в храм Господень и собирая воедино мысли свои, на пути стал размышлять, как апостолы, оставив все, пошли вослед Спасителю, как упоминаемые в Деяниях верующие, продавая все свое, приносили и полагали к ногам апостольским для раздаяния нуждающимся, какое они имели упование и какие воздаяния уготованы им на небесах. С такими мыслями входит он в храм; в чтением тогда Евангелия слышит он слова Господа к богатому: «...Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» ( Мф. 19:21 ). Антоний, приняв это за напоминание свыше,... выходит немедленно из храма, и что имел во владении от предков, дарит жителям своей веси, чтобы ни в чем не беспокоили ни его, ни сестру; а все прочее движимое имущество продает и, собрав довольно денег, раздает их нищим, оставив несколько для сестры. Но когда, вошедши опять в храм, услышал, что Господь говорит в Евангелии: «Не заботьтесь о завтрашнем дне» ( Мф.6:34 ), ни на минуту не остается в храме, идет вон и остальное раздает людям нуждающимся; сестру, поручив известным ему и верным девственницам, отдает на воспитание в их обитель, а сам перед домом своим начинает упражняться в подвижничестве, внимая себе и пребывая в терпении. («Житие Антония», гл. 2) В этом описании важны следующие моменты: во-первых, обычное представление связывало монахов с пустыней. Афанасий же подчеркивает, что св. Антоний ходил в церковь , т.е. участвовал в сакраментальной жизни общины; во-вторых, в основе его решения стать монахом лежит не стремление к личному, мистическому общению с Богом, а библейское учение: Антоний просто хочет жить согласно Евангелию. Он удаляется от мира не потому, что хочет уединения, бежит суеты, а потому, что он послушен библейской заповеди о бедности. Еще живя в миру, св. Антоний «работал своими собственными руками», «молился часто», и, что особенно интересно, «память заменила ему книги» – святой подвижник был неграмотен. |
| Отсюда предведение будущего, разумение таинств, постижение сокровенного, раз-даяние дарований, небесное жительство, ликостояние с ангелами, нескончаемое веселие, пребывание в Боге, уподобление Богу и крайний предел желаемого – обожение. (Там же. Гл. 9) Далее Василий показывает на примерах, что при внимательном чтении Священного Писания мы обнаруживаем, что все, что ни делает Христос, Он делает в Духе или через Духа: Дух Святой во всем совершенно неотлучен и неотделим от Отца и Сына... Во-первых, Дух соприсущ самой плоти Господней, став ее помазанием и неразлучно со-пребывая с нею по-написанному: На кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, тот есть... Сын... Мой возлюбленный ( Ин. 1, 33 ; Мф. 3, 17 ) и Как Бог Духом Святым и стою помазал Иисуса из Назарета ( Деян. 10, 38 ). Потом всякое действие совершалось в присутствии Духа. Дух был соприсущ и искушаемому от диавола. Ибо сказано: Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола ( Мф. 4, 1 ). Дух не оставил и воскресшего из мертвых. Ибо, обновляя человека и опять возвращая ему ту благодать, которую вдохнул в него Бог и которую человек погубил, Господь дунул в лицо ученикам и что говорит при сем: Примите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся ( Ин. 20, 22–23 ). А управление Церкви не явно ли и не непререкаемо ли производится Духом? Ибо сказано: ...Бог поставил в Церкви во-первых Апостолами, во-вторых пророками, в-третьих учителями; далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцеления, вспоможения, управления, разные языки ( 1Кор. 12, 28 ). Ибо сей чин установлен с разделением даров Духа. (Там же. Гл. 16) Итак, Дух совершенно неотделим от личности Христа, Его жизни, Его поступков. Дух явственно сопутствует Христу в основных событиях Его жизни: крещении, искушении, смерти на Кресте, в совершении чудес, в учреждении Церкви и управлении ею. Из этого следует, что основное «дело» Духа – знаменовать присутствие Христа, являть Христа в людях, в природе, в Церкви. |
| Переходим ко второму вопросу – что такое «церковное возрождение». Под этим словосочетанием у священника Карпенко понимается построение «Церкви нового типа», где можно служить литургию ап. Марка и любую другую – по произволу служащего священника, читать и петь молитвословия на бытовом русском языке в переводе СФИ, причащать мирян за каждой литургией, не затрудняя их ни постом, ни молитвой, ни исповедью, отменить запреты мирянам прикасаться к святыням и читать громко тайные священнические молитвы, для чего сначала служить при открытых Царских вратах, а в идеале вообще отменить иконостас и т.д. Такое «возрождение» Церкви есть разорение ее. Кому оно нужно? Неужели самому о. Димитрию и он является сознательным продолжателем дела Ленина и Бонч-Бруевича? Хочется думать, что нет. Но если даже он искренне заблуждается, это его не оправдывает. Ведь и распинатели Христа действовали из патриотических побуждений. Они говорили после воскрешения Лазаря: «Что нам делать? Этот человек много чудес творит. Если оставим его так; то все уверуют в Него; и придут Римляне, и овладеют и местом нашим и народом… Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб… С этого дня положили убить Его» (Ин. 11, 47-53). А Самого Господа они считали обманщиком. Когда их слуги сказали им: «Никогда человек не говорил так, как этот человек» – они ответили: «Неужели и вы прельстились? Уверовал ли в него кто из начальников, или из фарисеев? Но этот народ, невежда в законе, проклят он» (Ин. 7, 46-49). Вот источник заблуждений! Презрение людей, считающих себя знатоками, к простым верующим людям, о которых Господь сказал: «Славлю Тебя, Отче; Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных, и открыл младенцам. Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение» (Лк. 10, 21). К этой категории гордых мудрецов принадлежит и о. Карпенко. Вот он в своей статье «Богослужение как вызов» приводит цитату из статьи о. Иоанна Мейендорфа: «Вера и богослужение неразрывно связаны, но эта связь должна быть не только формальной, но и живой, питающей и веру людей, и их молитвенную жизнь. В православном понимании Церкви вера сохраняется не только через апостольское преемство епископата, но и всем народом Божиим; соборность Церкви выражается не только в Соборах – Вселенских и Поместных, но также и в их принятии и усвоении всем народом Божиим. Так и богослужение не есть дело одного лишь духовенства: оно творится и питается благочестием всего народа. В историческом бытии Церкви часто возникают опасности от нарушения соборного единства и соборного восприятия истин веры». |
| Преодолеть это непонимание можно, лишь прямо посмотрев в лицо современному светскому обществу и четко сформулировав православный, христианский ответ на его вопросы. Действительно, евхаристическое понимание брака ясно показывает, что суть христианских требований к человеку – в отношении к нему как образу Божию, как к участнику божественной жизни. Психологи и социологи, исходящие из своих, ограниченных постановкой проблем, областей исследования, могут достичь лишь слабого подобия этой истины, а не утверждения ее во всей полноте. Только христиане достаточно смелы, чтобы достичь ощущения, сформулированного святым Афанасием Александрийским : «Бог стал человеком, чтобы человек мог стать Богом». На этом тезисе основывается и смысл христианского брака. Данные литургии и исторические факты, приводимые в этой книге, хорошо известны 1 Наша задача заключается лишь в том, чтобы сделать необходимые выводы и попытаться определить, как вернуть современным христианам представление об истинной сущности брака. Иудаизм и Новый Завет Ветхозаветное иудейское мышление видело сущность и цель брака в воспроизводстве рода. Продолжение рода было самым очевидным и совершенно необходимым знаком Божьего благословения. Послушание Авраама и его вера в Бога даровали ему обещание обильного потомства: Я благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов своих; и благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего ( Быт. 22:17–18 ). Это торжественное обещание Авраама объясняет, почему евреи считали бесплодный брак проклятием, тяготеющим над супружеской четой, в особенности над женщиной. Этот взгляд, ярко выраженный в Ветхом Завете, непосредственно связан с отсутствием в раннем иудаизме ясного представления о посмертном существовании. В лучшем случае человек мог надеяться на призрачное прозябание в так называемом «шеоле» (что лишь очень неточно переводится как «ад»). Псалмопевец испрашивает Божьей помощи против врагов, желающих убить его, и он знает, что Бог больше «не вспоминает» убитого, который «от руки Бога отринут». Прося у Бога помощи против врагов, он скептически спрашивает его: Разве над мертвыми Ты сотворишь чудо? Разве мертвые встанут и будут славить Тебя? ( Пс. 87:11 ). Бог был «Богом живых», а не мертвых. Но обетование, данное Аврааму, предполагало, что жизнь может стать вечной через потомство, и, следовательно, подчеркивало первенствующее значение деторождения в браке. |
| Причащающийся святых таин также есть христоносец: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем» (Ин. 6: 56). Эта мысль высказывается Спасителем еще раз, причем в повелительном наклонении: «Пребудьте во Мне и Я в вас» (Ин. 15: 4). И затем поясняется: «Кто пребывает во Мне и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15: 5). Пресвятая Дева не только Богородица, но и христоносица. Евангелие повествует: невместимый Бог неисповедимым образом вошел в одного человека – в Деву Марию. И кто станет утверждать обратное, сознательно обрекает себя на несторианскую ересь. Каждый христианин, живущий богоугодно, может считаться христоносцем, особенно, как говорилось, по принятии святых таин. Потому в Церкви в течение многих столетий живет имя Христофор. Ношение в себе Христа неизбежно ставит вопрос о характере связи между телом и душой. Не получается ли из наших рассуждений, что тело человека служит лишь «сосудом» для души? И не разделяем ли мы тело и душу как форму и содержание? Как нам кажется, здесь можно обратиться к известным словам апостола Павла: «Есть тело душевное, есть тело и духовное» (1 Кор. 15: 44). Христианин не борется против тела, и не относится к нему, как к форме, но стремится его преобразить, сделать из него храм Бога Живого, храм Духа Святого (см.: 1 Кор. 3: 16–17; 6: 19). Обратимся еще раз к святым отцам. «По Максиму Исповеднику, тело и душа взаимно дополняют друг друга и не способны существовать порознь… человек есть воистину человек, потому что он – образ Божий , а Божественный фактор в человеке касается не только его духовной стороны, как считали Ориген и Евагрий, но всего человека, души и тела», – пишет протоиерей Иоанн Мейендорф . Что касается «сосуда», то Сам Господь говорит (и именно об апостоле Павле): «Он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями и сынами Израилевыми» (Деян. 9: 15). С тех времен в Церкви широко распространилось это выражение. Кстати, тело в качестве сосуда для души рассматривал Платон, но в христианстве, например, епископ Немезий Эмесский (конец IV – середина V вв.) считал, что, скорее, тело заключено в душе, а не душа в теле, как в сосуде. Для православных вопрос стоит по-другому: если тело в высшей степени отмечено печатью его Создателя, то насколько должна соответствовать ему душа? Их ущербное несоответствие может привести к осквернению, к профанации Божественного замысла о человеке. Поэтому изначально в человеке существует уникальное гармоничное единство его (и только его) тела и его неповторимой души, о чем неоднократно говорили отцы. Лишь грех нарушает это единство. И лишь после смерти Творец воссоединит душу человека с безгрешным идеальным телом духовным, о котором говорил апостол Павел. |
| Разделы портала «Азбука веры» I. Символика хлеба и вина Хлеб – символ жизни. И Сам Христос пользовался этим символом, когда говорил о Себе иудеям: “Не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес; ибо хлеб Божий есть Тот, Который сходит с небес и дает жизнь миру… Я есмь хлеб жизни… Я – хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить во век” ( Ин.6:32, 33, 35, 48, 51 ). Виноградная лоза – символ избранного народа Божия ( Ис.5:1-6 ). “Виноградник Господа Саваофа есть дом Израилев, и мужи Иуды – любимое насаждение Его” ( Ис.5:7 ). В Новом Завете Сам Господь – “истинная виноградная Лоза”, а Бог Отец – виноградарь, все же люди, кто пребывает со Христом, – ветви этой Лозы ( Ин.15:1-6 ). Чаша – символ единства и символ спасения. Хлеб и вино, взятые вместе соответствует славянскому “плоть и кровь” и означают психофизическую природу человека… II. Прот. Александр Мень В древности считалось, что, когда человек приглашает друзей и с молитвой они совершают трапезу, Божество невидимо присутствует здесь. Жертва и трапеза всегда сливались. И вот Христос установил трапезу Нового Завета, Он заключил Новый союз Неба и земли через Свою смерть, которая обозначена была вот этой трапезой. И Он сказал: «Сие творите в Мое воспоминание». Это не просто воспоминание и память, а это вечно повторяющаяся Тайная Вечеря. Она всегда с нами. Когда мы поднимаем чашу и хлеб на престоле в Церкви, это значит, что Христос приходит вновь и снова наступает ночь Тайной Вечери. Он соединяет нас между собой и соединяет с Самим Собой. Таинство трапезы — это таинство единства с Богом и людей между собой. Вот что значит «плоть и кровь». III. Юрий Рубан, к. ф. н. Из рукописи «История Божественной Литургии», СПб, 2005 Почему формой теснейшего единения со своими последователями Христос избрал трапезу, совместное вкушение пищи? (Ведь Литургия – это совместная трапеза, только предельно упрощенная). Это большая тема – богословие Евхаристии, по которой существуют прекрасные работы архим. Киприана (Керна) , оо. Иоанна Мейендорфа , Ал. Шмемана и др. Сейчас же прошу отвлечься от нашего американизированного «способа приема пищи», часто в спешке, и обратить внимание на следующий факт. Христианство появляется на Востоке, поэтому нам важно учитывать восточный взгляд на трапезу: любая трапеза, тем более, совместная, – священна. Христос – как глава общины – на каждой совместной трапезе благословлял хлеб и вино (как любой глава семьи). То же происходит и на Тайной Вечере, но теперь Христос разламывает хлеб – и называет его своим Телом, а вино в чаше – своей Кровью. При этом сам вкушает от этого евхаристического хлеба (это ведь не отдельный от Него кусок плоти!). А когда человек ест, то, образно говоря, он превращает этот хлеб в свое тело. Когда люди на евхаристическом собрании вместе едят и пьют, то становятся родственниками по плоти и крови. |
| Свое крайнее выражение эта тенденция богословской мысли нашла в несторианстве. Но последующие Соборы утвердили единство Христа как Предвечного Сына Божия и в то же время утвердили полноту Его человеческой природы. Лишь потому стали возможны Его человеческое рождение и Его человеческая смерть, что Он всецело стал человеком. Главным стремлением святителя Кирилла было сохранить единство Христа как Спасителя. Один лишь Бог может спасать, ибо Он Единый имеющий бессмертие ( 1Тим.6:16 ). Будучи Богом, Он вольно низвел Себя Самого не просто к человечеству как таковому, но к самым глубинам падения человеческого, до последней степени распада – до самой смерти. Для святителя Кирилла спасение обусловлено именно тем фактом, что «Един от Святой Троицы плотию пострада». Этот «теопасхизм» святителя Кирилла был рационалистически неприемлем для несторианствующих богословов (как, впрочем, и для многих из числа их современных последователей); Бог был для них пленником философских концепций, определяющих Его «природу»: Бог просто не может быть «рожден» Марией и тем более не может «умереть». А раз так, то не Бог , а отдельный от Него человек подлежал рождению и смерти. Но такого рода рассуждения – это философские возражения тем реальностям, которые трансцендируют философию, и в частности понятия, принятые в платонизме. Крайняя, неизмеримая любовь личного Триединого Бога к творению Своему, Его воля быть там, где было падшее человечество, – в смерти самой для того, чтобы его спасти, не может быть выражено в терминах «премудрости» человеческой. Для того чтобы лучше осознать подлинные измерения богословской концепции святителя Кирилла о страдании Сына Божия во плоти, мы должны вспомнить, что человеческая смертность, добровольно воспринятая воплотившимся Словом, была следствием и в то же время в каком-то смысле и причиной человеческого греха. Смерть и грех неразделимы как космические реальности падшего творения, ибо как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков ( Рим.5:12 ). Согласно преобладающему в патристике изъяснению этого места, именно всеобщая смертность делает неизбежной личную греховность. Гонимый страданием, страхом смерти, неуверенностью, человек подпадает под власть инстинкта самозащиты и самосохранения. Он начинает бороться за свое собственное выживание ценой соседа, пусть даже это выживание может быть лишь временным (и тем самым иллюзорным), ибо смерть царствовала от Адама до Моисея над несогрешившими подобно преступлению Адама ( Рим.5:14 ). Спору нет, она все еще продолжает царствовать, несмотря на все человеческие усилия победить ее, исключение – Иисус Христос – наше единое христианское упование. Если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна ( 1Кор.15:17 ). |
|
|
