| Если сцена Вознесения знаменовала собой торжество Христа, то следующая композиция, обычно размещаемая следом, «Сошествие Святого Духа на апостолов», или «Пятидесятница», представляет начало просветительства апостолов и распространения христианства за пределы еврейской диаспоры. Это своего рода акт духовного крещения, что в полной мере соответствует словам самого Иисуса, сказавшего ученикам: «Ибо Иоанн крестил водою, а вы, чрез несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым» ( Деян.1:5 ). И вот наступил праздник Пятидесятницы. Все апостолы «были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого, и начали говорить на иных языков, как дух давал им провещевать» ( Деян.2:1–4 ). В тексте сказано, что вместе с апостолами в доме находилась и Богоматерь, а когда «сделался этот шум, собрался народ», так как в то время находились в Иерусалиме люди «из всякого народа под небесами». Изображения на этот сюжет появляются уже в раннехристианский период. Один из ранних образцов, как и во многих других случаях, представлен на миниатюре сирийского евангелия Рабулы. Здесь две симметричные группы стоящих апостолов с Богородицей в центре помещены на фоне полусферы, означающей, очевидно, закругляющиеся ряды скамей. На головы Марии и апостолов нисходят язычки пламени, а Богородица, кроме того, отмечена золотым лучом с голубем – символом Духа Святого. В книжных миниатюрах, в частности в кодексе Григория Назианзина Парижской Национальной библиотеки (880–883), складывается схема, которую можно считать классической. В овальном триклинии изображены сидящие на скамьях апостолы с Богоматерью в центре, над ними этимасия (Престол уготованный), от которого на апостолов нисходят языки пламени. В нижней части композиции в арочном проеме помещены фигуры, символизирующие народы. На мозаике в Сан-Марко, например, они обозначены надписями: иудеи, каппадокийцы, жители Понта, Азии, Фригии, Египта, Ливии, римляне и др. Причем обычно одежды и головные уборы имеют характерные национальные признаки. Апостолы держат в руках свитки или кодексы. Подобный извод встречается и в более простом варианте – без «народов», как на фресках Софии Киевской или в мозаиках Монреале. |
| Ещё же более откроется его необычайная гордость в том, что он сядет в храме Божием, яко Бог, выдавая себя за Бога ( 2Фес.2:4 ). Это, впрочем, и естественно: кто не признаёт никакого бога, кто почитает себя выше всякого божества, тот прямо или непрямо показывает, что он только себя признаёт богом. И для большего доказательства своей мнимой высоты и превосходства перед другими богами, он сам сядет в храме Божием, то есть или поставит свои статуи и изображения в храмах Божиих, или присвоит себе божескую власть и сядет на престоле, потому что сидение на престоле и означает именно власть управления. [В храме Божием ( ες τν ναν του Θεο, причём ναν означает внутреннюю часть храма, святилище. Улотребление двух членов указывает, по-видимому, на то, что здесь разумеется храм иерусалимский – перед Пришествием Христовым должный, по пророчествам, быть выстроенным вновь. Такая богоборческая наклонность жестоковыйного народа еврейского, стяжавшая себе печальную славу на протяжении всей известной истории человечества, особенно ярко проявится в ожидании им своего земного мессии, который и будет антихристом. Святой апостол Павел и смотрел на иудаизм как на сферу, где должна проявиться самая страшная сатанинская ненависть против истинного Бога (смотрите 1Фес.2:14–16 : ... иудеев, которые убили и Господа Иисуса и Его пророков, и нас изгнали, и Богу не угождают, и всем человеком противятся; которые препятствуют нам говорить язычникам, чтобы спаслись, и через это всегда наполняют меру грехов своих). При том отступлении от веры, которое будет предшествовать появлению антихриста, становится очень понятным такое превозношение одного лица над всеми божествами, и такое поругание святыни, каким представляется здесь в сидении антихриста в храмах Божиих. Не только в древние времена, в века Навуходоносора, Антиоха Епифана, Кая Калигулы, Нерона, ставились статуи царей на место божеств, и требовались им божеские почести. И в новые времена, как показали Французская революция XVIII века, Парижская коммуна XIX века, кощунство над святыней, отвержение всего досточтимого человеком, попрание всех прав могут проявляться в самых чудовищных размерах. |
| з. Сей же не так помысли и дшею не так возмн, но стпитъ умъ и потребити зыки не малы. 7. Но он не так подумает и не так помыслит сердце его; у него будет на сердце – разорить и истребить немало народов. и. И аще ректъ ты ли кнзь; 8. Ибо он скажет: «не все ли цари князья мои? 7–8. Отсюда начинается развитие мысли, что деятельность Ассура в качестве «жезла гнева Божия» не соответствовала намерению Божию. Он не довольствуется наказанием Иудеи, её опустошением и разорением, но хочет распространить свою власть на возможно большее число народов, на весь тогда известный и доступный ассириянам мир. Слова: не все ли цари князья мои? выражают желание ассирийского царя сделать всех прочих царей земли своими вассалами, своими вельможами, своими слугами. В слав.-греч. переводе та же мысль влагается в уста этим самым царям, на независимость которых посягает ассирийский царь. Видоизменение смысла произошло, по-видимому, оттого, что частица в начале стиха понята в условном смысле. . И речет: не взхъ ли страны, же выше Вавлна и Халани, идже столпъ созданъ, и взхъ и Дамаскъ и 9. Халне не то же ли, что Кархемис? Емаф не то же ли, что Арпад? Самария не то же ли, что Дамаск? коже взхъ, и вс возм. Возрыдайте, изванна во и в 10. Так как рука моя овладела царствами идольскими, в которых кумиров более, нежели в Иерусалиме и Самарии; коже бо сотворихъ и так сотворю и и 11. То не сделаю ли того же с Иерусалимом и изваяниями его, что сделал с Самарией и идолами её? 9–11. Перевод гр.-слав. согласен с текстом еврейским в том отношении, что по тому и другому ассирийский царь указывает на свои, уже совершившиеся, завоевания для того, чтобы показать возможность осуществления своих завоевательных замыслов относительно Иерусалима. Древний Вавилон был расположен на обоих берегах Евфрата, между 32° и 33° сев. широты и между 42° и 43° вост. долготы, считая от парижского меридиана. Халани, евр. Кално, может быть, тожественно с упоминаемым в одном, найденном между памятниками клинообразного письма, списке вавилонских городов Кул-уну (см. |
| Заключенный, согласно Быт 17, З. окончательно утверждается в рассказе об испытании веры Авраама, к-рый должен принести в жертву единственного сына Исаака (Быт 22. 1-19, особенно 16-18). После испытания готовности Авраама «ходить непорочно» перед Богом (Быт 17. 1) Он Сам клянется Аврааму исполнить данные ему обетования, и прежде всего обетование о благословении народов (Быт 12. 1-3). В более поздней библейской лит-ре З. с патриархами неизменно понимается как «вечный» ( ), и, когда Израиль совершает греховные преступления, Бог наказывает его, чтобы помочь ему, потому что Он не хочет «разрушить завет» (Лев 26. 44). В уверенности, что Яхве «вечно помнит завет Свой, слово, [которое] заповедал в тысячу родов» (Пс 104. 8), Израиль не раз в своей истории взывал к Нему: «Призри на завет Твой...» (Пс 73. 20). В 1 Пар 16. 15-18 царь Давид повторяет слова этого псалма, побуждая народ помнить «вечно завет Господа… то, что завещал Аврааму, и в чем клялся Исааку, и что поставил Иакову в закон и Израилю в завет вечный, говоря: «тебе дам Я землю Ханаанскую, в наследственный удел вам»». З. на Синае Исполнением обетования Аврааму стал синайский З. Бога с потомками Авраама, Исаака и Иакова. Евреи, бывшие рабами в Египте, воззвали к Господу, и Бог услышал «стенание их, и вспомнил… завет Свой с Авраамом, Исааком и Иаковом» (Исх 2. 24). Частично обетование З. было уже исполнено: потомки Авраама через Исаака и Иакова стали большим народом. Но обетование также включало и наследование ими земли Ханаана, поэтому оно становится основанием для освобождения Израиля, к-рый теперь должен не вернуться в землю как «пришелец», но получить ее во владение. Обетование Господа освободить народ из рабства (Исх 6. 6-8) указывает на то, что Бог по-прежнему Тот, Кому принадлежит инициатива в заключении З. и в тех событиях, к-рые являются исполнением этих обетований, однако теперь З. неотъемлемым образом подразумевает и ответ со стороны народа. Прор. Моисей получает Скрижали Завета на горе Синай. Миниатюра из Парижской Псалтири. 2- |
| Закрыть itemscope itemtype="" > Парижское богословие и неообновленчество Светлой памяти священника Даниила Сысоева ( † 20 ноября 2009) 19.11.2010 1100 Время на чтение 6 минут 20 ноября исполняется год со дня убиения священника Даниила Сысоева - постоянного автора журнала «Благодатный Огонь». «Бывает нечто, о чем говорят: " смотри, вот это новое " ; но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1, 10). Эти печальные слова премудрого Соломона невольно приходят на ум, когда случается наблюдать полемику, развернувшуюся вокруг деятельности неообновленцев. Мне приходилось неоднократно сталкиваться с людьми, пострадавшими от обновленческой ереси, и надо заметить, что большинство стрел, метаемых в сторону свящ. Г. Кочеткова и столешниковских глашатаев «обновленного Православия с человеческим лицом», не достигают своей цели, ибо «стреляющие» не метят в самое сердце этой ереси. Возмущение православной общественности обрушивается или на русский язык богослужения, или на изгнание из храма непричащающихся, или на подчеркнутый элитаризм и экуменизм этих общин. Но при этом практически не замеченной остается т. н. «парижская» подоплека этого явления, т. е. влияние «парижской школы богословия». Например, на знаменитой конференции «Единство Церкви», проходившей в 1994 году, представители Свято-Тихоновского Богословского института усиленно пытались отмежевать кочетковщину от учений оо. А.Шмемана и Н.Афанасьева - этих столпов «православного» модернизма. Свящ. Г. Кочеткову приписывалась «честь» создания некоего собственного учения, тем самым подогревая его претензии на роль самозванного пророка. Все это напоминает недавнюю историю, когда, на заре перестройки, Сталин осуждался как отступник от заветов Ленина и идеалов коммунизма. Действительно, в некоторых мелочах идеи российских неообновленцев и их практика отличаются от рецептов, прописанных парижской школой богословия. Но это лишь следствие земного несовершенства, не дающего (к нашему счастью!) идеям воплотиться в реальной жизни во всей своей красе. Однако сердцевина и у западного, и у российского церковного модернизма одна: отвержение святоотеческого Предания во всей его полноте. И как следствие - отвержение современного устройства Церкви или как устаревшего, или же как отошедшего от апостольских истоков. «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые» (Мф. 7, 16-18). Этот критерий, данный Спасителем, отметает все попытки оправдать «парижан», ведь плоды церковного модернизма у всех перед глазами. |
| Здесь имеется соединение элементов вина и воды – с Евхаристическим веществом, имеющее для себя основание в предварительном излиянии Крови и воды из ребра Христова в природный мир. Это излияние имеет, еще и другое евхаристическое значение. Евхаристия есть Жертва, тожественная Голгофской, однако она не является ее повторением и не нарушает ее однократности и единовременности, хотя в ней мы имеем многократное явление этой Жертвы для нас (и в этом смысле как бы ее повторение). В этой единственности ее объективной и множественности для нас субъективной, неповторяемости и повторяемости состоит своеобразная антиномия евхаристического богословия, которое в попытках тщетного ее рационализирования и снятия порою изнемогает. Соотношение между Жертвой и жертвами, Голгофой и алтарями не есть временно-локальное, но динамическое, – оно основывается на везде – и всегда – присутствии Христа в каждом из моментов Его земной жизни. Голгофская жертва единожды во времени и в определенном месте принесенная, уже всегда приносится, ибо данный момент времени живет в вечности, имеет всю ее силу, а потому и значимость во веки веков. На этом и основано символически-реальное ее повторение во времени, как воспоминание: «Сие творите в Мое воспоминание». Но в это воспоминание, входит не только преложение Святых Даров с жертвенным разъятием тела и Крови (знаменующее смерть Христову) и их приношение, но и Голгофское излияние Крови и воды, которое также, единожды совершившись, сохраняет силу для вечности. И оно не есть Причащение (соответствующее и ветхозаветному вкушению жертвенного мяса), но именно излияние жертвенной крови, составляющее существенный момент в ветхозаветном жертвоприношении. В частности, относительно жертвы за грех закон установляет: «...и возложит священник помазанный крови тельца, и внесет ее в скинию собрания, и омочит священник перст свой в кровь, и покропит кровью семь раз пред Господом пред завесой святилища. И возложит священник крови (тельца) пред Господом на роги жертвенника благовонных курений, который в скинии собрания, а остальную кровь тельца выльет к подножию жертвенника всесожжений, который у входа скинии собрания» ( Лев.4:5–7, 16–18, 25, 30 ). |
| И однако, они только не ведали, что и с ними совершается: ибо совершившееся в Палестине совершилось и в них и для них, как и для всего мира. Солнце «померкшее» и земля «сотрясшаяся» почувствовали событие Голгофы и оказались восприимчивее людей, однако подлинная сила события от того не умалилась. «Умер великий пан», – сокрушились идолы человеческие, мир стал царством Христовым, и князь мира сего изгнан был из него, хотя и задерживается в нем до времени. Подобным образом и мы, не видевшие и не знавшие Господа, находимся не в ином положении, чем эти Его современники, в этом смысле и мы Его современники, наше человечество с Его временем уже принадлежит Его человечности. И это надо разуметь даже о человечестве и до Христа, потому что и оно приобщилось искупительной силе Боговоплощения. Богословие иногда чересчур односторонне воспринимает мысль об оставлении мира Господом в Вознесении, не внемля Его же словам о пребывании с нами до скончания мира. Оно недостаточно реализует в своих построениях мысль о том, что человечество Христа, как нового Адама, есть всечеловечество, то есть человечество каждого из нас и нас всех в совокупности. Известную поговорку «Homo sum et nihil humani a me alienum esse puto (Я человек и думаю, что ничто человеческое мне не чуждо (лат.) – Прим. ред.)» надо понимать не только в смысле принадлежности к ветхому Адаму – homo, но и к новому Адаму – Христу, – не только к натуральному, но и к Христову человечеству. Удаление Христово из мира в Вознесении, относящееся к прославлению Его человеческого естества, но не к его упразднению, не разрушает динамического единства или связи Христа с Его человечеством. Только силою ее и может быть сказано: «Живу не к тому аз, но живет во мне Христос». А следовательно, надо сделать и следующий шаг в заключении и сказать, что и теперь Христос пребывает на земле в Своем человечестве 237 по меньшей мере на том же общем основании, как Он пребывает в праздновании церковном. Конечно, это пребывание сокровенно, оно есть тайна Божия, недоступная человекам, но однако уже открытая и им открывающаяся. |
| «Ибо Плоть моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь пребывает во Мне, и Я в нем... и ядущий Меня жив будет Мною» ( Ин.6:55–57 ). И эту истину («аминь, аминь, глаголю вам») Господь самым делом явил на Тайной Вечере, когда дал ученикам вкусить хлеба и вина как Тела и Крови Своих. Эта идея Божественной пищи – Тела и Крови Христовых, подаваемых для вкушения, и раскрывается по преимуществу в святоотеческой письменности. В качестве пояснительных соображений, приводимых относительно того, что земной хлеб через призывание на него Духа Святого уже не есть обыкновенный хлеб, но Евхаристия, состоящая из двух вещей – земного и Небесного κ δο πραγμτων συνεστηκυα (святой Ириней, епископ Лионский, «Против ересей», книга IV. С.34), мы находим у некоторых святых отцов мысли, могущие дать точки опоры для построения евхаристического богословия, именно у святого Григория Нисского и у святого Иоанна Дамаскина . Первый (в «Большом огласительном слове», глава 37) рассуждает так: «...поистине верую, что хлеб, освящаемый Словом Божиим, претворяется в Тело Бога Слова, ибо и оное тело было хлебом, но освятилось обитанием Слова. Итак, по той же причине, по какой в том Теле претворенный хлеб изменился в божественную силу (то есть обыкновенный хлеб и вино, вкушавшиеся Господом для утоления голода и жажды, претворялись в Его Тело и Кровь), и ныне происходит то же самое. Ибо как благодать Слова делала святым Тело, которого состав был из хлеба и которое некоторым образом само было хлеб, здесь также хлеб, по слову апостола, освящается словом Божиим и молитвою ( 1Тим.4:5 ), не через вкушение и питие соделываясь Телом Слова, но немедленно претворяясь в Тело Слова, как сказано самим Словом: сие есть Тело Мое». У святого Иоанна Дамаскина (в «Точном изложении православной веры», книга IV, глава 13) читаем: «...не вознесшееся Тело сходит с Небес, но самый хлеб и вино претворяются в Тело и Кровь Божию... как хлеб через явление, а вино и вода через питие естественным образом прелагаются в тело и кровь ядущего и пиющего и делаются не другим телом, отличным от его прежнего тела, так и хлеб, вино и вода через призывание и наитие Святого Духа сверхъестественно претворяются в Тело и Кровь Христовы и составляют не два тела, но одно и то же». |
| Иисус умер, как и должен умереть Тот, Кто есть, по определению Халкидонского Собора 451 года, полностью Человек , но умер, чтобы воскреснуть, ибо в Нём вся полнота Божества пребывает телесно (см. Кол.2:9). Богоматерь Какое место занимает в Новом Завете Мария, Матерь Божия, Пресвятая Богородица? В Послании апостола Павла к Галатам, в 4й главе, есть такие слова: «Когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего (Единородного), Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы – сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: “Авва, Отче!”» (Гал.4:4–6). Место Матери Божией, Марии, здесь определено уже достаточно ясно. Этим фрагментом Послания к Галатам навеяны и слова в анафоре Литургии Василия Великого , в том чине, который совершается воскресными днями Великого поста: «Благоволи Единородный Твой Сын, сущий в недрех Тебе, Бога и Отца, быв от жены, Святыя Богородицы и Приснодевы Марии, быв под Законом, осудити грех во плоти своей. Да во Адаме умирающе оживотворятся в Самем Христе Твоем». О том же самом говорится в Символе веры, где мы провозглашаем нашу веру в то, что Спаситель воплотился «от Духа Святого и Марии Девы». Иными словами, эти три текста говорят об одном – Матерь Божия занимает исключительное место в деле нашего спасения: если бы не Мария, Христос не пришёл бы в этот мир так, как Он пришёл. Можно согласиться, наверное, с теми протестантскими мыслителями, которые утверждают, что и в католическом, и в православном миросозерцании средневековья почитание Матери Божией иногда вытесняло всё остальное. Да, действительно, такой момент в средневековом христианстве был. Но вместе с тем, когда протестантские вероучения отказались от почитания Матери Божией, они тем самым утратили чувство реального присутствия Христа в этом мире. Недаром строители собора Парижской Богоматери ( Notre-Dame de Paris ) подчёркивали, что возводят этот храм не в честь Марии, а в честь воплощения Христова, в честь прихода Христа в этот мир. |
| — Как считаете, традиции советской литературы следует хранить нынешним писателям? — Традиция — не подражание, не копирование, не использование чужих находок и приёмов, но нравственность вкуса. Традиция — это продолжение прекрасного, в данном случае в литературе. Хранить и беречь прекрасное необходимо. К сожалению, традицию сейчас не берегут, как это было раньше и как это делают в западной литературе сейчас. Исчезнет традиция — наступит хаос, которыйвсё больше и больше наступает на нашу литературу. Сейчас трудно, почти невозможно найти книгу современного автора, которая бы разбудила у читателя высокие чувства, любовь к человеку. Та литература, которая запрудила рынки, вызывает у нормального человека чувство отторжения. Она отталкивает натурализмом, порнографическими увлечениями, некрасотой человеческих характеров. Квазимодо — герой Виктора Гюго из романа «Собор Парижской Богоматери», не обладал внешней красотой, даже имя его было неблагозвучно, но у него был талант человеколюбия и доброжелательности. Используя только чёрную краску, не создашь высокохудожественное произведение. Без светотени литературы быть не может. Писатель — исследователь человеческой души, а душа человека сложна и противоречива. Рабиндранат Тагор, отвечая на вопрос: какой смысл он вкладывает в произведение, сам спрашивал собеседника: «А какой смысл в цветках деревьев?». Другой великий писатель Лев Толстой говорил, что смысл жизни — сама жизнь. — Вы kakJmo сравнили писателя с сейсмографом, чутко воспринимающим психологические толчки извне... — Ещё в молодости я сравнил писателя с сейсмографом. Время — властелин и фельдмаршал литературы. Писатель должен жить во времени, во всей его сложности, чутко чувствовать толчки времени. Все мои произведения связаны со временем. Как и не так давно написанный роман «Бермудский треугольник», в котором я описал события 1993 года. — Что сейчас, Юрий Васильевич, волнует Вас? Что движет Вашим пером? — Выйдете в мае в поле, и вы увидите ковёр из разнообразных цветов, все они с разными лепестками, стебельками, запахами. Откуда такое разнообразие? Кто господствует и управляет всем этим? Часто повторяя слова ветхозаветного Экклезиаста: «Я предпринял большие дела: построил себе дома, посадил себе виноградники... приобрёл себе слуг и служанок... собрал себе серебра, золота и драгоценностей от царей и областей... И сделался я великим и богатым больше всех, бывших меня в Иерусалиме... Чего бы мои глаза не пожелали, я не отказывал им... И оглянулся я на все дела мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот всё — суета сует и томление духа, и нет от них пользы под солнцем», я делаю всё, чтобы моим пером двигали: желание понять загадку человека, загадку природы, постичь тайну красоты. И мне хочется повторить вслед за Кантом: «Две вещи потрясают меня: звёздное небо над головой и нравственный закон в груди». |
|
|
