| Илья Сергеевич между тем включил компьютер и стал искать в Сети заказ авиабилетов. — А вы кем работаете или работали? — спросил Ильяс. — Я писал книги для детей. — Писатель? — Ну… можно так сказать. — И много написали? — Как посмотреть. Ну… вон… на той полке… — А почему для детей? Детей любите? — Ильяс раскрыл одну из книг, бесцельно полистал. — Люблю. Как же детей не любить. Они же ангелы. — О! У меня младший брат такой ангел, — усмехнулся Ильяс, — шайтан, а не ангел. Только и успеваю его из неприятностей всяких вытаскивать. — Он подошел к столу, за которым сидел Илья Сергеевич, и увидел фотографию в рамке: молодой Илья Сергеевич с красивой женщиной и двумя мальчиками. Скорее всего, погодками. У женщины были голубые глаза, как у Чинары. Не голубые даже, а почти бирюзовые. Но женщина была блондинкой. — Это ваша семья? — Да. — Они куда-то уехали. — Да. — Илья Сергеевич неотрывно смотрел на экран ноутбука. — На нем пишете? — Ага, если Валентина Петровна не против. — Как не против? — удивился Ильяс. — Она за моим режимом следит. Чтобы не переработал. — А-а-а… — Ну вот, билет на завтра, до Ташкента. До Ферганы от нас не летают. — Ничего, там я доберусь. — Ильяс стоял рядом, покусывая нижнюю губу в нерешительности, ему хотелось сказать что-нибудь очень теплое Илье Сергеевичу, но он не находил слов, да и не решался. — А сейчас — за стол! Полночь скоро, праздник. Сейчас начнут запускать фейерверки. Те, которые от Нового года остались. Глупо у нас в стране получается. Рождество после Нового года… — Илья Сергеевич, — наконец-то решился Ильяс, — я обязательно верну вам все деньги. Может, не сразу, но обязательно верну. Вы хороший человек. Таких сейчас не бывает. Мой отец был таким… — Это самые лучшие слова, которые ты мог сказать мне. — Илья Сергеевич опустил взгляд, потому что на глаза у него навернулись слезы. — Я верну. Правда. — Я знаю. Пойдем за стол. Думаю, тебе лучше приехать сюда уже в апреле. Кризис-то надуманный. Всё уляжется. Весной работы будет больше. — Я так и поступлю. Вы хоть и сумасшедший, но мудрый, — улыбнулся Ильяс, — простите… |
| — Русская зима, настоящая, пушистая… Я в Европе работал, там нет такой, даже если есть снег, — сказал Ильяс. — Да, — согласился Илья Сергеевич. — Вы мне забыли дать свой мобильный телефон. — Ах да, — смущенно спохватился Илья Сергеевич, как будто и не собирался этого делать. Он черкнул на блокнотном листе цифры, имя и протянул его Ильясу. — Если долго не буду отвечать, значит, в больнице, — пояснил он. — Я всё равно приеду и отдам долг. А они, — Ильяс неопределенно кивнул за окно, — отдадут мне. Я полгода не за «доширак» работал. Когда Ильяс вышел из подъезда на улицу, он оглянулся, надеясь, что его новый старший товарищ смотрит в окно. Но за стеклом никого не было. Он глубоко вздохнул удивительно свежий воздух и посмотрел на небо, откуда падали вчерашние звезды. Мириады звезд. Ему нужно было сказать несколько слов небу, и он сказал, специально ломая русский язык акцентом: — Папа, какой тебе большой рахмат за то, что ты заставлял меня учить русский. Какой рахмат, тебе, отец! Принимай гостя лучше, чем собственного отца… — пришла в голову пословица. — Нет, так не бывает, — он еще раз оглянулся на окна Ильи Сергеевича. — Пока есть разум, узнавай людей… — вспомнил он вслух еще одну древнюю пословицу и сел в такси, за рулем которого оказался его земляк. — На ташкентский торопишься? — спросил таксист. — Уважаешь язык, уважаешь народ, — ответил вдруг отцовской пословицей Ильяс, отчего земляк настороженно на него покосился, но потом быстро перевел в понятное для себя русло: — У русской девочки Рождество праздновал? Ильяс не стал ему отвечать. Спросил, сколько стоит такси до аэропорта. Земляк с широкой улыбкой назвал двойную цену… Как брату, сказал он. В этот город Ильяс вернулся, как и говорил ему Илья Сергеевич, в апреле. Даже не потому, что так он так посоветовал, а потому что так сложилось. Почти четыре месяца он изо дня в день звонил своему старшему товарищу из далекой Сибири, но телефон был отключен. А потом позвонил тот самый прораб, извинился за грубость в рождественский вечер, сослался на то, что и сам тогда остался без зарплаты, но теперь обещал, что постепенно всё выплатят, а бригаду надо собрать снова. Документы для договоров он уже готовит. «Ты же мастер, Ильяс», — уважительно сказал прораб в конце разговора. |
| Когда Ильяс спустился по трапу на летное поле, он снова увидел снег. Снежинки летели огромными хлопьями, словно вырезанные из салфеток, и падали плашмя на голые бетонные плиты. Было промозгло и зябко, отчего казалось, что сейчас даже по сибирским меркам не апрель, а ноябрь. А дома уже отцвел урюк… По внешним признакам Ильяс заметил, что город уже успел оттаять после долгой зимы, но вот она вернулась снова, будто что-то забыла. «Как они здесь живут?», — спросил он сам себя, одновременно задаваясь вопросом о том, что нужно пообещать Абдураимову Ильясу, дабы он согласился провести остаток своих дней в Сибири. Он согласился бы переехать сюда лишь по одной причине: если б здесь жила Чинара. «Чинара — восточный платан, — вспомнил, как над именем его любимой задумался в ту ночь Илья Сергеевич. — Это дерево в Древнем Египте считалось воплощением богини неба Нут». «Красивая богиня?» — спросил тогда Ильяс. «Как небо» — улыбнулся Илья Сергеевич. «У нее каштаново-золотистые волосы, немного вьются… только глаза голубые» — сообщил Ильяс. «Небо в золотой оправе» — тут же нашелся писатель. Ильяс так и сказал Чинаре при встрече: ты мое небо в золотой оправе… Ей очень понравилось. «Ты не начал писать стихи?» И теперь, вспоминая ночной разговор, Ильяс почувствовал, как в душе у него что-то дрогнуло, ему захотелось сделать что-то доброе и значимое для Ильи Сергеевича. Он подхватил сумку и ринулся на стоянку такси. Почти не удивился, что оказался в той же машине, что в январе везла его в аэропорт. Земляк не вспомнил его, потому повторно дал визитку с телефоном (если вдруг понадобится такси) и рассказал местные новости. У подъезда Ильяс остановился, посмотрел в окна. Они показались ему серыми и безжизненными. Какое-то недоброе предчувствие скользнуло в душу. Потом он долго и настойчиво звонил в дверь, но никто не открывал. Уже собрался было уходить, как приоткрылась дверь напротив, и в проеме показалось настороженное лицо старушки. — Чего шумишь? Видишь, нету там никого… — Не вижу. Дверь ведь не открывают. |
| Несмотря на свое бедственное состояние, Ильяс не мог не восхититься увиденным. Он даже забыл, что смотрел в ночное небо от великой печали. Идти ему в этом чужом северном городе было некуда, даже добраться до аэропорта, где можно было встретить земляков, и получить хоть какую-то помощь было не на что. Можно было радоваться, что прораб, выгоняя его с работы накануне праздника, милостиво швырнул ему хотя бы паспорт. И чужой город, сияющий не только окнами и огнями реклам, но и огромными белоснежными сугробами, никуда не звал его. Поэтому у Ильяса появилось время смотреть в небо. Много времени… А обида шептала ему, что теперь он вправе забрать честно заработанные деньги там, где они плохо лежат. Надо только хорошо подумать. Найти такое место или такой карман. И пусть потом кто-нибудь другой рассказывает про кризис и про то, что хозяин стройки вдруг разорился… — Вы тоже это видели? — фразу произнес мужчина, который будто из-под земли вырос рядом. Прежде чем ответить, Ильяс внимательно посмотрел на него: статный, седой, без головного убора, в длиннополом черном пальто и дорогих лаковых ботинках… Явно из тех, кто не думает, из какого кармана достать деньги. Точнее, электронную карточку. — Видел, — сухо ответил Ильяс. — Мне кажется, вас что-то печалит, раз вид такого удивительного неба не радует вас, — вкрадчиво и очень вежливо предположил мужчина. Но именно эта вежливость раздражала Ильяса. Более того, он из-за нее мог считать себя хозяином положения. — Вы у каждого гастарбайтера спрашиваете, как у него дела? — иронично поинтересовался Ильяс. — Нет, конечно, я редко бываю на улице. — Много работаете? Офис-мофис? — Не только поэтому, — уклончиво ответил мужчина и вдруг представился и протянул руку: — Меня зовут Илья Сергеевич. — Ильяс, — он вынужден был протянуть руку в ответ. — Ух ты, — удивился мужчина, — мы тезки. Просто у вас вариант арабский. — Ну да… — сам удивился Ильяс и позволил себе немного оттаять. — Так в чем же ваша проблема? — участливо спросил Илья Сергеевич. — Мировой финансовый кризис, — начал издалека Ильяс, но Илья Сергеевич не дал ему договорить и задал другой вопрос. |
| — Да ничего. — Я просто думаю… Вот как на вас со стороны посмотрят? Подобрал какого-то первого встречного на улице, нерусского, да еще дал ему кучу денег на билеты… — Ах! Чуть не забыл! — спохватился Илья Сергеевич. — Вот. — Он взял с полки книгу и вынул конверт, который лежал между книг. — Тебе нужны будут подарки твоим близким… — И торопливо упредил недоумение, от которого Ильяс потерял дар речи. — Бери-бери. Здесь не так много. Гонорар за последнюю книгу. Тебе сейчас нужнее. У меня еще пенсия. И Валентина Петровна. Бери же… — Что скажут ваши близкие?.. — Ильяс покосился на фотографию. — Ничего не скажут. Точно. — Храни вас Аллах! — теперь уже на глаза Ильяса выступили слезы. — И тебя храни Бог, — улыбнулся Илья Сергеевич. — Пойдем, если мы сейчас не съедим гуся, Валентина Петровна будет меня с самого утра ругать. Там еще и пюре… А вино у меня крымское. Настоящее. Каберне «Массандра». Друзья прислали. Они просидели до самого утра. Запеченный гусь с золотистой корочкой, пюре, зелень и красное вино окончательно расположили их друг к другу. Ильяс рассказал о своей семье, о Чинаре. О том, что они мечтают пожениться, но нужно заработать десять тысяч долларов на свадьбу. Меньше не получится. Нет, калым теперь уже пережиток. Калым может быть у богатых. Простые люди хотят счастья своим детям, и так же, как в России, родители жениха и невесты складываются на свадебные расходы. Но свадьба обязательно должна быть пышной. Шумной. Гостей должно быть много. И должны быть важные, именитые гости. А Чинара… Она такая стройная и немного высокая. Как немного высокая? Ну… немного выше, чем принято. Кем принято? Откуда стандарты? Ну, на Западе она была бы топ-моделью, а на Востоке надо быть чуть меньше… Чуть-чуть… Может, поэтому на нее еще никакой олигарх-бай глаз не положил… Илья Сергеевич в основном слушал, спрашивал и задавал такие вопросы, что Ильясу самому было интересно на них отвечать. И когда Ильяс хотел задать какой-нибудь свой вопрос, хозяин дома опережал его на долю секунды, и приходилось уступать старшему. После семейных историй Ильяс рассказывал о древнем Самарканде, Коканде, об Улугбеке и его деде — хромом Тимуре. О том, какой красивый весенний праздник Навруз… За беседой они даже не заметили, как пролетело время, и, когда зазвонил телефон (диспетчер сообщила, что такси ждет у подъезда), они с удивлением заметили, что за окном огромными хлопьями летит снег. Весь мир удивительно обновился. |
| Он ответил: «Знаю» – и составил подробный список, как внушил ему научающий его диавол. Он лишь незначительно сократил число имен знатных лиц. С помощью своего красноречия и запутанных доводов Ильяс Насыр убедил муаллимов ас-Сакрудж (170 БПАП), что его список никому не принесет вреда. Они же сжалились над православными. И хотя Ильяс был мелькитом, муаллимы положились на него, так как им не к кому было больше обратиться. Они представили это аль-Джаззару и добились от него указа о том, что первый список, составленный Фарисом ад-Дахханом, отменялся, а вступал в действие список Ильяса Насыра. Указ предусматривал, что Ильяс Насыр, начальник таможни Фарис ад-Даххан, а также бывший мутасаллим Мухаммад Ага с аянами и одабаши будут неукоснительно взыскивать положенные суммы. Аль-Джаззар послал с Ильясом и другого поверенного – Усмана Ату Суланджи, который в прошлом был поручителем покойного Юнуса Никулы, когда тот подвергся вымогательству 512 в Дамаске. Женщины же вернулись из Акки, надеясь на освобождение своих мужей. Гнет, обрушившийся на членов всех христианских общин Бейрута Когда Усман Ага и Ильяс Насыр прибыли в Бейрут, они написали новый список, общий для (101 ВББ) христиан из разных общин. Схватили всех вместе с находившимися в городе дамасскими купцами. В то время сераль, тюрьмы и камеры уже не могли вместить заключенных. Ночью от недостатка места они спали на спине друг у друга. Говорили, что от тесноты и нехватки воды некоторые из заключенных по ошибке пили из сосуда, в который его товарищи справляли нужду. Узники были брошены на землю в холодные зимние ночи 513 . Сговор между Ильясом и Фарисом ад-Дахханом Когда Ильяс Насыр встретился с Фарисом ад-Дахханом, они сказали друг другу: «Болезни встречаются вместе только для того, чтобы убить». Они подружились и договорились быть жестокими к христианам, мучить их страшными пытками и не препятствовать друг другу преследовать кого бы то ни было, даже если он окажется двоюродным братом одного из них. Они могли делать с человеком все что хотели, лишь бы получить деньги для аль-Джаззара. |
| — Конечно, вы же вернете, — удивился недоверию Илья Сергеевич, — вы же тезка. Разве не так? — А-эм… — Ильясу вдруг стало стыдно, он увидел этого пожилого статного мужчину насквозь. Илья Сергеевич располагал к себе без всяких объяснений, просто потому, что был добр от природы. Ильяс пожалел, что отнесся к нему с недоверием. — Какое удивительное, какое глубокое и какое насыщенное сегодня небо, — Илья Сергеевич восхищенно шептал, запрокинув голову. — У Ангелов много работы. — Вы в это верите? — Ильяс тоже обратил взор к небу. — Ну… У меня даже выбора нет. — Как это — нет? — Ну… у каждого человека есть данный Богом выбор: верить или нет. А у меня нет. Я просто верю и всё. — Вы что, их видели? — грустно улыбнулся Ильяс. — Как вас, — спокойно ответил Илья Сергеевич, — понимаю, — опередил он недоумение гастарбайтера, — я выгляжу, как сумасшедший. Очень жаль… Ильясу снова стало стыдно. Он вспомнил, что в Фергане его ждут младший брат и младшая сестра, ждет бабушка, ждет Чинара… Младшие тоже верят в чудеса, от этого они немного счастливее, чем Ильяс, чем бабушка, вся жизнь которой — это только труд и ничего более. И вот Ильяс не сможет сделать для них маленькие чудеса: хотел всем привезти подарки. А теперь стоит под холодным русским небом, пялится в него вместе с добрым, но явно сумасшедшим пенсионером, которого сначала принял чуть ли не за олигарха. Странные и разные эти русские. Были такими большими и сильными, и что с ними стало? На что они себя растратили? Почему половина русских продолжают считать себя великим народом, а другая половина спивается и заискивает перед Западом? Какая половина победит или останется? Или, как говорил мулла, через какое-то время русских останется столько, что можно просто будет прийти на то место, где они были. Они с настороженностью смотрят на нас, мы — на них. Отец говорил, что когда-то у него был русский друг, и этот друг был самым верным. Но его убили на улицах Ферганы… За то, что он был русским. А здесь — на этой улице — запросто могут убить Ильяса. Но вот стоит пожилой мужчина, и в глазах его светится добро. У него серые глаза… А у Чинары — голубые. Удивительное сочетание. Сама она бронзовая, волосы тёмные, но с золотым отливом, а глаза — голубее неба! Может, где-то в прадедах у Чинары есть вот такой сероглазый Илья Сергеевич. У него, наверное, в юности глаза тоже были светлее и ярче, но потом их затянуло пеленой прожитых лет. У отца были такие же… Уже не карие, а похожие на пересохшую почву. |
| — Вы очень хорошо, почти без акцента говорите по-русски. А возраст… Ну вы точно не в СССР родились. — Точно. Просто у меня отец был учителем русского языка. Его Ильхом зовут… звали. Он был очень хороший человек. — Был? — Да, он умер. — Извините. — Ничего. Он давно умер. Я старший сын, должен заботиться о семье, и вот я приехал сюда, а тут случился этот проклятый кризис. — Вам не заплатили и выставили на улицу в рождественскую ночь, — догадливо продолжил Илья Сергеевич. — Точно. — М-да… Не по-христиански… — Да это вообще не по-каковски!.. — дал волю возмущению Ильяс. — Я просил денег хотя бы на билеты!.. — Вы позволите мне помочь вам? — перебил его Илья Сергеевич. — Позволить? — переспросил Ильяс. — С чего бы вам это делать? — Он посмотрел на Илью Сергеевича с таким недоверием, что тот очень смутился. — Беда нашего времени в том, что мы уже перестали доверять добру. Это страшно, — печально сказал куда-то себе под ноги Илья Сергеевич. — Мы в добре видим подвох! Последние времена… Явно последние… Но, — оживился он вдруг, — в рождественскую ночь должны происходить чудеса. Должно совершаться добро. Понимаете? — Понимаю, — криво ухмыльнулся Ильяс, — прораб так и сказал: с Рождеством тебя, чурка… — Не обижайтесь на него. Он просто недалекий человек. Вы ведь тоже как-то между собой называете русских? — Валенки… иваны… — начал вспоминать Ильяс. — Кляты мурики! Это хохлы так говорили, которые с нами работали. — Ну вот, — облегченно вздохнул Илья Сергеевич, — знаете, моя соседка Валентина Петровна — очень добрая старушка, она приготовила мне рождественского гуся, есть немного вина… Сама она побежала на службу в храм. — А вы? — спросил Ильяс. — Вы не пошли в храм? У вас же праздник… Мы Ису почитаем как пророка. — Если Христос узнает, что я вместо того чтобы пойти на службу, помогал человеку, Он не обидится. — Даже если этот человек мусульманин? — Человек — вот главное. Пойдемте ко мне, — запросто предложил Илья Сергеевич, — через Интернет можно заказать вам билет на самолет… — Вы что, дадите мне денег? |
| В 1942 г. Бахауддин Арсанов объявил священную войну (газават) нем. захватчикам, прорвавшимся к Тереку, воодушевив ингушей и чеченцев на борьбу с ними. Когда была потеряна надежда удержать оборону на Тереке и по личному приказу И. В. Сталина шла подготовка к подрыву грозненского завода «Красный молот», чтобы он не достался немцам, шейх Арсанов заверил советских руководителей в том, что немцам не удастся прорваться вглубь Чечни. Об этом сообщили Сталину (ПМА. Интервью с последователем братства Дени Арсанова А. Хамхоевым. Март 2010 г.). Несмотря на лояльность к властям и патриотизм, шейх Арсанов и его ученики в 1944 г. были, так же как и др. чеченцы и ингуши, депортированы в Казахстан и Киргизию. Арсанов, находясь в Алма-Ате, не только продолжал руководить духовной жизнью своих учеников, но и разрешал споры и конфликты внутри вайнахского сообщества. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 июля 1956 г. ингуши, чеченцы и карачаевцы вместе с семьями были сняты с учета спецпоселений и освобождены из-под адм. надзора органов МВД СССР. Арсанов покоится на кладбище с. Гехи Урус-Мартановского р-на Чечни, где в 1918 г. был похоронен его отец - Дени Арсанов. Над могилами обоих шейхов стоят махары (зияраты), сооруженные потомками и мюридами братства. Рядом с братом шейхом Бахауддином в его махаре похоронен и др. сын Дени - Ильяс (1906-2002), бывший после Бахауддина духовным руководителем братства. В 1991-1994 гг. накшбандийская ветвь (вирд) Арсановых была главной идейной опорой антидудаевской оппозиции. Ее оплотом стали те районы Чечни, где было сконцентрировано большинство сторонников Н. С нояб. 1995 по авг. 1996 г. мэром Грозного при российской администрации являлся брат Ильяса - Якуб Дениев. В ходе событий осени 1991 г. Ильяс выступил против отделения Чечни от Ингушетии, а также против независимости Чечни. Сепаратисты напрямую ему угрожали. В результате после захвата боевиками Грозного в авг. 1996 г. Ильяс был взят в заложники, ок. 30 защитников дома шейха были казнены или умерли от пыток; ровно столько же учеников было убито вместе с Дени Арсановым в 1917 г. Благодаря усилиям Президента Ингушетии Р. Аушева шейх Ильяс был освобожден и переехал с семьей в Ингушетию. В наст. время число последователей вирда Арсановых в Ингушетии продолжает расти. |
| А вы — Валентина Петровна, — догадался Ильяс. — Откуда знаешь? — Мне Илья Сергеевич про вас рассказывал, а гуся вы готовите замечательно. — Гуся? Какого гуся? — подпрыгнули седые брови. — Мы на Рождество с ним ели. Он в храм из-за меня не попал. — В храм? — Да, он помог мне очень. Мне надо ему долг отдать. — В Рождество, говоришь, — прищурила старушка белесые глаза, стараясь внимательнее рассмотреть гостя. — Где он тебя нашел-то? — На улице, в двух кварталах отсюда. Мы на небо смотрели. Вместе… А потом мы еще кровать двигали… — Кровать! Ой, Господи! Сколько же он меня, дуру старую, просил… Небо хотел видеть. На небо, говоришь, смотрели… очень это на него похоже. А во что он был одет? — Темное такое длинное пальто. Шарф белый. И ботинки лаковые. — Ух! — всплеснула отчего-то руками Валентина Петровна, а потом закрыла лицо ладонями и заплакала. Ильяс теперь окончательно почувствовал беду и помрачнел. Он не решался ничего говорить, просто стоял и ждал. — Пойдем-ка, — позвала старушка за собой в свою квартиру. — Как хоть тебя зовут-то? — Ильяс. Я тезка Ильи Сергеевича. — Заходи-ко, Ильяс. Заходи. На кухню пойдем, чай будешь? — Зеленый, если можно. — Я и сама зеленый уважаю. И Илья Сергеевич любил. — Почему любил? — Ты это… ты садись… садись… По щекам Валентины Петровны теперь уже безостановочно текли слезы. Она и не пыталась их скрывать. Дрожащей рукой зажгла конфорку, поставила чайник. Села напротив. — Ильяс, послушай, сосед мой умер в Рождественскую ночь. — Когда я уехал? — испугался Ильяс. — Тут не всё просто… Тут чудо, понимаешь? — Понимаю, он мне про это чудо всю ночь твердил. Говорил, в рождественскую ночь должны быть чудеса. — Господи!.. — снова всхлипнула Валентина Петровна. — Всем соседям я говорила, что он как праведный Иов. Он ведь не ходячий был, понимаешь? — Как не ходячий? — Да так, еще после аварии в восьмидесятом! У него вся семья тогда погибла, а он выжил. Вот только неходячим остался. — Это… на фотографии?.. Семья?.. — Значит, ты точно у него был, раз фотографию видел. |
|
|
